Нэпман 5. Дизель и танк

Глава 25 Броня

Как я и сказал, скрипучий голос Звяги в коридоре заставил меня поморщиться. Впрочем, на этот раз я готов к встрече.

План созрел еще вчера, когда я анализировал расстановку сил на заводе. Я уже тогда придумал, как нейтрализовать парторга, вечно путающегося под ногами.

— Леонид Иванович! — Звяга вошел, прихрамывая сильнее обычного. Его потертая кожанка поскрипывала при каждом движении. — Необходимо обсудить вопросы партийной дисциплины!

Я окинул взглядом лабораторию. Варвара склонилась над чертежами системы охлаждения, ее темные волосы были собраны в небрежный узел. Руднев в нелепом лиловом сюртуке колдовал над форсункой, то и дело поправляя сползающие очки в медной оправе. У дальней стены Вороножский что-то бормотал, обращаясь к пробирке с катализатором.

— Конечно, Прокоп Силантьевич, — я изобразил на лице самое серьезное выражение. — Пройдемте в мой кабинет, там нам никто не помешает.

Звяга важно кивнул, его маленькие глубоко посаженные глаза сверкнули. Партийный значок образца 1917 года тускло поблескивал на лацкане потертой кожанки.

По пути в кабинет я размышлял. За время автопробега Бойков и Нестеров явно настроили его против меня. Что ж, пришло время превратить врага в союзника.

Мой кабинет встретил нас тишиной. За окном догорал весенний день, последние лучи солнца золотили крыши заводских корпусов. На столе громоздились папки с документами, в углу тихо шелестел вентилятор.

— Присаживайтесь, Прокоп Силантьевич, — я указал на кресло для посетителей. — Чай, кофе?

— Некогда рассиживаться! — отрезал Звяга, но в кресло все же опустился. — У меня серьезные вопросы по организации работы цеха. Социально чуждые элементы…

— Прокоп Силантьевич, — перебил я его, доставая из сейфа особую папку, — прежде чем мы обсудим ваши замечания, я хотел бы посоветоваться с вами как с опытным партийным работником.

Он слегка приосанился. В серых глазах мелькнул интерес.

— Дело государственной важности, — продолжил я, понизив голос. — Речь идет о создании принципиально новой техники для индустриализации страны.

Я раскрыл папку, где были тщательно подобранные чертежи. Ничего секретного, только то, что касалось производства грузовиков.

— Как вы знаете, товарищ Сталин лично интересуется развитием отечественного машиностроения.

Звяга подался вперед, его жесткое лицо чуть смягчилось. Я продолжал говорить, умело подводя разговор к главному. К предложению возглавить партийный контроль над стратегическим производством.

За окном окончательно стемнело. В свете настольной лампы под зеленым абажуром лицо Звяги казалось еще более суровым, но в глазах появился тот особый блеск, который я ждал. Блеск амбиций и осознания собственной значимости.

Кажется, рыбка начала заглатывать наживку.

— Вы понимаете, Прокоп Силантьевич, — я достал следующую папку, — сейчас решается вопрос технической независимости страны. Вы ведь помните, как в Гражданскую не хватало надежных машин?

Звяга нахмурился, машинально потер раненую ногу. В его глазах мелькнули воспоминания.

— Еще бы не помнить! — он стукнул кулаком по подлокотнику. — Под Царицыном из десяти грузовиков едва три на ходу были. А остальные… — он махнул рукой.

— Вот именно, — я развернул чертеж нового двигателя. — Теперь мы создаем технику, которая превзойдет все иностранные образцы. Но нужен особый контроль. Партийный контроль.

Звяга выпрямился в кресле. Его маленькие глаза сощурились, изучая схему.

— И что конкретно вы предлагаете?

— Создать специальную комиссию. По контролю за стратегически важным производством, — я сделал паузу. — Под вашим руководством, Прокоп Силантьевич.

Старые часы на стене гулко отсчитывали секунды. За окном проехал трамвай, его звон отдался где-то вдалеке.

— А эти ваши… спецы? — Звяга дернул подбородком в сторону лаборатории. — Не будут препятствовать партийному контролю?

— Напротив, — я улыбнулся. — Им нужен опытный руководитель. Человек, прошедший школу ЧК. Тот, кто умеет видеть суть.

Звяга медленно кивнул. Я видел, как в его голове складывается новая картина. Он уже не просто заводской парторг, а руководитель особой комиссии. Человек, облеченный серьезной властью.

— И о каких конкретно полномочиях идет речь? — спросил он, стараясь скрыть заинтересованность.

Я достал заранее подготовленный документ:

— Вот проект положения о комиссии. Контроль производственных процессов, участие в ключевых совещаниях, право запрашивать любую информацию по общим вопросам…

Звяга взял бумаги, его пальцы слегка подрагивали от волнения. Я намеренно не упомянул о секретной части работ. Этот вопрос даже не должен возникнуть.

В коридоре послышались шаги — кто-то из инженеров спешил в лабораторию. Через открытую форточку доносился вечерний заводской гудок.

— Хм… — Звяга изучал документ, шевеля губами. — А что товарищ Сталин? Он в курсе работ?

— Разумеется, — я чуть понизил голос. — Более того, он лично интересуется ходом развития этого направления.

Это было чистой правдой, хоть и не всей. Звяга выпрямился еще больше, его грудь с партийным значком заметно выдалась вперед.

— Что ж… — он поднялся, опираясь на трость. — Я подумаю над вашим предложением. Партия не может оставить без внимания столь важное дело.

Я тоже встал:

— Конечно, Прокоп Силантьевич. Обдумайте все хорошенько. И заходите завтра, покажу вам цеха, познакомлю с производством поближе.

Когда за Звягой закрылась дверь, я позволил себе легкую улыбку. Первый шаг сделан. Теперь главное — не спугнуть добычу.

В старых купеческих складах было тихо. Только из дальнего помещения доносился привычный лязг оборудования и гудение вентиляции. Величковский в своем неизменном пенсне на черном шнурке склонился над микроскопом «Цейс», изучая структуру очередного образца брони.

— Николай Александрович! — Сорокин влетел в лабораторию, размахивая листами с расчетами. — Посмотрите, что получается при добавлении молибдена в верхний слой!

Величковский оторвался от микроскопа, близоруко щурясь:

— Интересно… Очень интересно. А если увеличить содержание хрома…

В этот момент в помещение вошел Коробейщиков, его длинная фигура в прожженном сюртуке высилась в помещении, макушка почти касалась потолка.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь! — возвестил он, доставая кусок угля. — Сварка покажет, чего броня стоит!

Его узловатые пальцы быстро набросали на листе ватмана схему нового сварочного стенда.

— Смотрите, — Величковский указал на график. — При такой концентрации легирующих элементов твердость внешнего слоя достигает невероятных значений. Но внутренний слой сохраняет вязкость.

— Без труда не выловишь и рыбку из пруда! — отозвался Коробейщиков, уже настраивая сварочный аппарат. — Сейчас проверим, как эта красавица варится.

Сорокин методично готовил образцы, нанося маркировку. Его худое лицо выражало предельную сосредоточенность. Первый образец лег на сварочный стол.

Коробейщиков работал, словно дирижировал невидимым оркестром. Длинные пальцы плавно двигались над металлом, электрическая дуга пела под его управлением. Сварной шов ложился ровно, будто литой.

— Чем дальше в лес, тем больше дров! — пробормотал он, закончив первый проход. — Давайте-ка проверим качество шва.

Величковский уже настраивал рентгеновскую установку. Сорокин помогал ему, расставляя защитные экраны.

— Структура шва идеальная, — профессор изучал полученный снимок. — Никаких пор или включений. Но нужно проверить прочность.

Образец установили на испытательный стенд. Стрелка индикатора медленно поползла вверх.

— Пятьсот килограммов на миллиметр… Шестьсот… Семьсот…

Коробейщиков замер, его разновеликие глаза не отрывались от прибора.

— Восемьсот… Девятьсот…

Сорокин нервно постукивал карандашом по столу.

— Тысяча! — выдохнул Величковский. — И никаких следов разрушения!

— Не хвались в поле едучи, хвались приехавши! — отозвался Коробейщиков, но его довольная улыбка говорила сама за себя.

Профессор бережно извлек образец из пресса:

— Нужно срочно сообщить Леониду Ивановичу. Такие результаты превосходят все ожидания.

— А еще нужно провести баллистические испытания, — добавил Сорокин. — Он говорил, что есть договоренность с полигоном в Кубинке.

— Москва не сразу строилась! — Коробейщиков уже готовил следующий образец. — Давайте-ка проверим разные режимы сварки.

За окном смеркалось, но в лаборатории продолжалась работа. Величковский колдовал над составом легирующих добавок, Сорокин проводил расчеты прочности, а Коробейщиков варил один образец за другим, приговаривая неизменные поговорки.

Случайный наблюдатель никогда бы не догадался, что в этих старых складах рождается броня для будущих танков. Броня, которой предстоит защищать жизни тысяч танкистов.

После обсуждения результатов испытаний с Москвой я отправился в экспериментальный участок Руднева. Его «мастерскую точности», как он сам ее называл, разместили в дальнем углу механического цеха.

Руднев обнаружился возле любимого шлифовального станка. Лиловый сюртук (неизменный подарок тетушки) резко выделялся среди промасленных спецовок рабочих. Сквозь круглые очки в медной оправе он придирчиво разглядывал какую-то деталь.

— А, Леонид Иванович! — он выпрямился, близоруко щурясь. — Как раз вовремя. Хотел показать вам мою новую систему.

Я подошел ближе. На верстаке лежали образцы обработанных деталей, каждая была пронумерована и снабжена подробной документацией — педантичность Руднева не знала границ.

— Вот, полюбуйтесь, — он протянул мне безупречно отполированный вал. — Точность до двух микрон. А вот здесь… — он указал на еле заметную спираль, — особая система микроканавок для улучшения смазки.

Я внимательно осмотрел деталь. Качество обработки действительно впечатляло.

— А как вы добились такой точности?

— О! — глаза Руднева загорелись. — Для этого пришлось полностью переделать систему правки шлифовальных кругов. Эти бюрократы из станкостроительного главка считают, что достаточно точности в десять микрон. Дилетанты! — он фыркнул. — В танковом дизеле такой допуск приведет к…

Я предостерегающе кашлянул. Руднев осекся, но тут же продолжил:

— В нашем новом двигателе, я хотел сказать, требуется особая точность. Иначе вся затея с форсированием пойдет прахом.

Он подвел меня к модернизированному станку:

— Смотрите, что я придумал. Система автоматической правки круга с обратной связью. Датчик постоянно контролирует размер, а это устройство… — он похлопал по загадочному механизму, — поддерживает идеальную геометрию режущей кромки.

Я наблюдал, как он запускает станок. Движения Руднева, обычно нескладные и резкие, становились удивительно точными, когда он работал с техникой.

— А вот здесь, — он указал на стойку с приборами, — система активного контроля. Я использовал принцип…

Его прервал грохот — в соседнем пролете уронили какую-то деталь. Руднев поморщился:

— Вечно эти молотобойцы нарушают тонкую работу. Никакого понимания прецизионной механики!

— Кстати, о точности, — я достал из папки чертеж. — Как вы смотрите на то, чтобы обработать серию таких деталей?

Руднев схватил лист, его глаза жадно забегали по размерам:

— Хм… Интересная конструкция. Очень интересная. Допуски действительно жесткие, но… — он усмехнулся, — не для моей мастерской. Только потребуется доработать резцедержатель и заказать специальные измерительные приборы.

— Составьте список необходимого оборудования, — кивнул я. — И подготовьте подробную технологию обработки.

— Уже работаю над этим! — он метнулся к верстаку, где громоздились стопки технических справочников. — Только… эти детали явно не для грузовика, — он хитро глянул на меня поверх очков.

— Алексей Платонович, — я положил руку ему на плечо, — вы же понимаете…

— Разумеется, разумеется, — он махнул рукой. — Я человек маленький, копаюсь в своих микронах. Но работу сделаю как надо, можете не сомневаться.

Уходя из его мастерской, я еще раз оглянулся. Руднев уже склонился над станком, что-то подкручивая длинными нервными пальцами. Его лиловый сюртук мелькал между механизмами, как экзотическая бабочка среди серого заводского оборудования.

Что ж, теперь у нас есть возможность обрабатывать самые сложные детали с невероятной точностью. Еще один шаг к цели сделан.

На следующее утро, как мы и договорились, Звяга появился в цехах. Его хромающая фигура в потертой кожанке двигалась между станками, вызывая почтительное напряжение у рабочих.

— Вот, Прокоп Силантьевич, — я указал на новую производственную линию. — Здесь будет происходить сборка усиленных грузовиков. Особое внимание уделяем качеству. Каждый узел проходит тройной контроль.

Звяга важно кивал, его маленькие глаза цепко осматривали помещение. Партийный значок поблескивал в свете ламп.

— А это что за агрегат? — он указал пальцем на новый обрабатывающий центр.

— Специальный станок для точной обработки деталей двигателя, — пояснил я. — Между прочим, полностью отечественной разработки. Товарищ Сталин особо подчеркивал важность импортозамещения.

При упоминании вождя Звяга заметно приосанился.

— Да-да, — произнес он с важностью. — Партия уделяет особое внимание развитию отечественного машиностроения.

Мы прошли в испытательный цех. Здесь на стендах гудели двигатели, техники в промасленных спецовках снимали показания приборов.

— Каждый мотор проходит полный цикл испытаний, — объяснял я. — Проверяем мощность, расход топлива, надежность всех систем. Кстати, Прокоп Силантьевич, как вы смотрите на то, чтобы ваша комиссия курировала вопросы качества?

— Хм… — Звяга оперся на стол, его лицо выражало глубокую задумчивость. — А полномочия будут соответствующие?

— Разумеется. Право проверки на любом этапе производства, участие в приемке готовой продукции, контроль соблюдения технологической дисциплины.

В этот момент к нам подбежал молодой рабочий:

— Товарищ Краснов! На втором стенде превышение температуры масла!

— Прошу прощения, Прокоп Силантьевич, — я повернулся к Звяге. — Производственная необходимость. Не желаете взглянуть, как решаются подобные вопросы?

Его глаза загорелись неподдельным интересом:

— Да, это будет поучительно.

У испытательного стенда собрались техники. Варвара, в простом синем халате поверх платья, уже колдовала над приборами.

— Утечка в системе охлаждения, — доложила она. — Нужно срочно менять прокладку.

— А почему допустили такой дефект? — вмешался Звяга, нахмурив брови. — Где партийный контроль?

— Вот именно поэтому, Прокоп Силантьевич, — подхватил я, — нам и нужна ваша комиссия. Чтобы подобные случаи больше не повторялись.

— Понимаю, — перебил он. — Партия не может оставаться в стороне от столь важного дела. Я согласен возглавить комиссию.

— Отлично! — я достал из папки заранее подготовленные документы. — Вот проект приказа. Можем обсудить детали.

К вечеру все формальности были улажены. Звяга получил свою комиссию, отдельный кабинет и право контролировать производственные процессы. Разумеется, только те, что не касались секретной части работ.

— Завтра же начну проверку трудовой дисциплины, — заявил он, бережно укладывая документы в потертый портфель. — Партия не допустит расхлябанности в столь важном деле!

Когда он ушел, прихрамывая сильнее обычного от усталости, я позволил себе легкую улыбку. Теперь его энергия будет направлена в нужное русло, а мы сможем спокойно заниматься настоящей работой.

В конце концов, пусть лучше проверяет явку рабочих и расход смазочных материалов, чем сует нос в секретную документацию. А его громкие отчеты о партийном контроле над стратегическим производством создадут отличное прикрытие для наших истинных целей.

После разговора со Звягой я отправился в «святая святых» Вороножского. В его химическую лабораторию, расположенную в отдельном помещении старого заводского корпуса. Еще в коридоре я услышал его характерное бормотание, перемежаемое звоном колб.

Толкнув тяжелую дверь, я окунулся в привычную атмосферу: запах реактивов, шипение горелок, тихое бульканье загадочных растворов. Сам хозяин лаборатории обнаружился у дальнего стола, его седые всклокоченные волосы торчали в разные стороны еще более безумно, чем обычно.

— Николаус, голубчик, — ворковал он, обращаясь к любимой колбе с катализатором, — ты только посмотри, какая красота получается при добавлении молибдена!

— Борис Ильич, — окликнул я его. — Как продвигаются исследования?

Вороножский обернулся, его глаза лихорадочно блестели:

— Леонид Иванович! Как хорошо, что вы пришли! Мы с Николаусом такое открыли… — он метнулся к столу с приборами. — Смотрите!

На специальной подставке располагались образцы стали, каждый был пронумерован и снабжен подробным описанием обработки.

— Вот этот, — он благоговейно поднял один из образцов, — обработан по новой технологии. Структура получается просто невероятная! А твердость… — он схватил микрометр, — взгляните сами!

Я внимательно осмотрел образец. Действительно, результаты впечатляли.

— А состав катализатора? — спросил я.

— О! — Вороножский просиял. — Это особая история. Николаус подсказал добавить… — он воровато оглянулся и понизил голос до шепота, — редкоземельные элементы. В микродозах! Представляете?

Он метнулся к шкафу с реактивами, извлекая какие-то пробирки:

— Смотрите, при взаимодействии с поверхностью металла образуется особая структура. Карбиды распределяются равномерно, а зерно становится мельче.

— А воспроизводимость процесса? — перебил я его восторженные объяснения.

— Николаус все контролирует! — Вороножский погладил колбу с катализатором. — Мы уже провели серию экспериментов. Вот график зависимости.

Он развернул на столе длинную ленту самописца, испещренную кривыми и пометками.

— Видите? Процесс стабильный, результаты повторяются с точностью до процента. А если добавить еще вот этот компонент… — он потянулся к дальней полке.

Внезапно его рука задела какую-то колбу. Я едва успел подхватить падающий сосуд.

— Ох, простите, — смутился Вороножский. — Я когда увлекаюсь, все роняю.

— Ничего страшного, — успокоил я его. — Лучше расскажите, как вы планируете масштабировать процесс для промышленного производства.

Его глаза снова загорелись:

— У меня уже есть схема реактора! — он метнулся к чертежной доске. — Вот смотрите: подача реагентов здесь, система контроля температуры тут, а это…

Следующий час он рассказывал о тонкостях химического процесса, периодически обращаясь к «Николаусу» за подтверждением своих слов. Несмотря на все странности, его разработки были безупречны с технической точки зрения.

— И последнее, — он достал из сейфа запечатанную пробирку. — Это экспериментальный состав. По моим расчетам, он должен увеличить прочность стали еще на тридцать процентов. Мы с Николаусом как раз собирались…

В этот момент из дальнего угла лаборатории раздалось шипение — какой-то раствор начал выкипать.

— Ой! — Вороножский метнулся к плите. — Простите, нужно спасать эксперимент!

Я направился к выходу, провожаемый его бормотанием и звоном химической посуды. Что ж, несмотря на все чудачества, Вороножский был настоящим гением. А его «Николаус», похоже, действительно приносил удачу в экспериментах.

Уже в дверях я обернулся:

— Борис Ильич, подготовьте, пожалуйста, подробный отчет по новой технологии. И образцы для испытаний.

— Конечно-конечно! — донеслось из глубины лаборатории. — Мы с Николаусом уже работаем над этим!

Впрочем, не все шло так гладко.

Вечером, когда я разбирал чертежи в кабинете, дверь распахнулась. На пороге стоял Звонарев, его обычно спокойное лицо выражало тревогу.

— Леонид Иванович… У нас проблема, — он положил на стол папку с результатами испытаний. — Серьезная проблема.

Я раскрыл документы. График испытаний двигателя показывал резкое падение мощности после пятого часа работы.

— Температура в камере сгорания превышает все допустимые пределы, — Звонарев нервно поправил очки. — Система охлаждения не справляется. А самое страшное, что появились микротрещины в головке блока. При такой нагрузке мотор просто развалится.

В кабинет вошла Варвара, следом появился Руднев. Их лица были непривычно серьезными.

— Я перепроверила расчеты, — Варвара разложила на столе графики. — При форсировании мощности тепловыделение растет не линейно, а по экспоненте. Нужно полностью менять конструкцию системы охлаждения.

— А прецизионные детали не выдерживают таких температур, — добавил Руднев, нервно теребя пуговицу на своем лиловом сюртуке. — Даже с учетом всех допусков и специальной обработки.

Я внимательно изучал данные. Ситуация действительно складывалась серьезная. Без решения проблемы перегрева нечего было и думать о создании танкового двигателя.

— Что говорит Вороножский? — спросил я.

— Он заперся в лаборатории с «Николаусом», — Звонарев слабо улыбнулся. — Говорит, что близок к прорыву в области термостойких сплавов.

Я посмотрел на часы.

— Собирайте всех в конференц-зале, — распорядился я. — Через час. Будем думать, как выходить из положения.

Нас ждала долгая ночь мозгового штурма.