Другая жизнь. Назад в СССР.

Глава 20

Физручка ходить на факультатив по У-Шу не захотела, а физрук ходил упорно. Он жил неподалёку, ему перевалило за сорок, а это значит, что дети выросли, а жена, вероятно, надоела. Он и раньше даже вечерами пропадал в школе, занимаясь факультативно слегкоатлетами.

Физически он был очень силён и выглядел, как настоящий борец-тяжелоатлет. Но с сердцем у него были явные проблемы. Вот сердце он и пытался урезонить, как он сказал мне при нашем втором занятии.

- Как говорил профессор, не надо ни о чём думать. Ощущайте себя подвешенным за макушку к небу и постарайтесь полностью расслабиться, как кукла на верёвочках. Пока полностью расслабить разум у вас не получится. Вам нужно повторят мои движения, но это вскоре войдёт в привычку, а в дальнейшем утратит надобность и ваш разум очистится.

- У тебя очистился? – серьёзно спросил Евгений Николаевич.

- Да, - кивнул я головой. – Он у меня был такой чистый, что «мама дорогая»…

- Как же ты восстановился? Это же практически не возможно.

- Это сложный вопрос, но ответ ещё сложнее.

- Хотелось бы его послушать.

Я просто отрицательно покрутил головой.

Честно говоря, после разговора с милиционером, мне повсюду мерещились люди без погон с суровыми лицами. «Предок» пояснил мне, что у простого милицейского опер-уполномоченного записывающей техники такого уровня не могло быть по определению. Просто не было у простых ментов такой техники, а проводить оперативные мероприятия через специальную техническую службу, это столько бумаг надо написать... И основания? Какие у него были основания просить такую технику? У милиции оснований не было, а вот у комитета государственной безопасности могли найтись. Да-а-а…

С комитетом государственной безопасности мне связываться совсем не хотелось. И, честно говоря, е не видел повода, чтобы с ними знакомиться. Ну, проломил я череп об парту, ну восстановился подозрительно быстро, ну умный не по возрасту. Дальше-то что. Я никого не трогаю, песен, как Женька, не пишу, примусы-магнитофоны не починю, в спорте, как Джон, не преуспел. Кручу себе своё у-шу. Правда, где и от кого я его взял? На профессора свалить не получится.

- Помнишь, ты хотел перерисовать формы, а я тебя отговорил? – спросил «внутренний голос». – Так вот, надо это сделать и лучше всего – тушью. В тетрадке. А тетрадку ты, вроде как, нашёл ещё два года назад. Только, есть у тебя старые чистые общие тетради?

- Где-то были. Мамины ещё.

- Посмотри на них дату издательства. Или, как она там называется? Изготовления, да.

Идея «предка» мне понравилась и я за два дня нарисовал, или вернее, перерисовал из головы все комплексы в общую тетрадь, лежавшую у меня в письменном столе хрен знает с каких времён. Нарисовал тонким писчим пером остатками старой туши, которые потом и выбросил в море.

- Высуши тетрадь в духовке. Потом возьми большую кастрюлю. Туда поставь несколько тарелок, на которые положи тетрадь. На дно кастрюли налей чуть-чуть воды. Поставь кастрюлю на плитку и включи малый «огонь». До кипения не доводи и всё время проверяй, чтобы не потекла тушь. Когда листы покоробятся, вытащишь тетрадь и в духовку сохнуть. И так несколько раз.

- И что будет?

- Увидишь.

Я увидел и удивился. После вышеуказанных операций тетрадь уже совсем не выглядела новой.

- Теперь нужно её «зачитать». Знаешь, как это?

- Конечно знаю, - усмехнулся я. Уж сколько книг мной было зачитано. Взять того же Бианки…

* * *

По совету «предка» я рассказал о тетради физруку. Тот сначала попросил принести, показать, потом предложил её отксерокопировать. На вопрос: «Где взял?», ответил банальное: «Нашёл!». Самое забавное, что я по памяти перерисовал иероглифы, которые были «приложены» к этим картинкам в памяти «предка». Тот, как оказалось, много времени посвятил китайским боевым и оздоровительным комплексам и в его памяти лежало аж пять книжек. На китайском языке. «Предок» совсем немного, но владел и китайским. Поэтому я даже боялся «касаться» китайского, опасаясь таких же последствий, как с английским. То есть – абсолютного копирования этого знания.

Моя память сейчас была абсолютна. Оказывается, у человека так и хранится в голове всё, что он прочитал, услышал, или увидел. Просто, та информация, которая не используется, откладывается в «долгий ящик» и нейронные связи с этим «ящиком» истончаются. И чтобы добраться до него нужно дать команду мозгу искать нужную информацию.

Однако, как уже было сказано ранее, вся информация дублируется в «облачном хранилище», которое мне и досталось «по наследству» от моего «предка». И было скопировано в мой мозг, с четкой привязкой к месту в «облаке». Получилось что-то типа, как сказал «предок», индексации или каталогизации. Что это такое я понял плохо, но каталоги в библиотеках видел и пользоваться ими умел.

Вот и получалось что при первом же обращении к информации, создавалась связь со всем информационным массивом по этой теме. Работало это так «мощно» и быстро, что меня поначалу подташнивало от количества информационных бит. Читал мой «предок» из параллельного мира много и был, по сути, «информационным вампиром», поглощая информацию и на завтрак, и на обед, и на ужин, черпая и черпая нужную ему для писательства информацию из интернета.

Да-да, мой «предок» из другого мира в той жизни был писателем-фантастом. И причём не простым выдумщиком про звёздные, или иные миры, а писателем фантастики исторической и альтернативной. А, чтобы написать альтернативную историю, обычную надо знать хорошо, ха-ха-ха...

Но я не вникал в прошлое «предка». Зачем оно мне? Я живу здесь и сейчас и, как оказалось, наше будущее уже не совсем то, что было у него и что там будет завтра, никто не знает. Так чего чужим будущим голову забивать? А вот той историей, что я коснулся по учёбе, прочитав в своём учебнике, я сейчас был заполнен изрядно. Причём в разных редакциях и интерпретациях.

С биологией, географией, и даже, слава тебе господи, химией, всё было так же, как и с английским. Я их просто знал и мог ответить на любой вопрос. С задачами было сложнее, но стоило, используя правила, решить одну, как решались и все остальные. На том первом после комы уроке алгебры, я своими ответами едва не убил Людмилу Давыдавну, которая снова расплакалась и выбежала из класса. Пришлось и мне выбегать, ловить её в коридоре, и успокаивать. Она же, рыдая у меня на груди, всё била и била по моему плечу своим сухеньким, но довольно крепким, кулачком. Но причину своей истерики она мне не назвала, а отрыдавшись и намочив мне рубашку, отправила назад в класс. Однако урок математики я снова сорвал. Э-хе-хе…

Главное сейчас было – постараться не выделяться, а как это можно было сделать, я просто не представлял. Нужно было сдавать пропущенные темы за третью четверть, которую я отсутствовал полностью, ну, я сдавал. А учителя старших и средних классов сходились посмотреть и послушать, как у меня получается не просто излагать «вызубренный» раздел, но и отвечать на каверзные вопросы.

В общем-то, ходить учителям далеко не приходилось. Это я приходил в учительскую и отвечал столько тем, на сколько у учителей хватало терпения. Я завёл общую тетрадь, куда переписал все параграфы и собирал за них отметки. Русыня даже шутку придумала, которая быстро разошлась по школе. Как – то она сказала, когда я зашёл в учительскую:

- О! Шелест колядовать пришёл! Готовьте пятёрки, или разбегайтесь. Он сейчас всех из своего словестного пулемёта расстреляет.

Так и прижилась шутка, а меня, почему-то прозвали «пулемётчик». Просто я, чтобы как можно быстрее «отстреляться», рассказывал быстро, как из пулемёта. Потом я стал просто «Пуля».

Мне же представилось, что я не колядую, а читаю заговор. Как бурсак Хома Брут в церкви читал молитвы, окружив себя меловой линией, а на него пялилась нечисть, так и я в учительской... Прости Господи.

Итак, голова моя была забита сдачей «зачётов», а сердце разрывалось пополам. Постепенно и мозг, поняв, что можно особо не напрягаться на счёт уроков, переключился на анализ чувств и ощущений, исходящих от образов, оставленных в памяти Светланой и Любашей.

Образы были настолько чёткими, что я даже попытался нарисовать их по памяти и у меня, как сказал отец, неплохо получилось. Он видел обеих девушек, а память у него была фотографическая. Правда рука уже не такая уверенная. Время от времени о брался за карандаш и делал какие-то пейзажные зарисовки, но портреты у него получались, как у Пикасо, «кривые» и он их рисовать бросил. Люди, ха-ха, обижались.

Я к портретам даже и не смел притрагиваться, потому что получалось убого, а тут попробовал и получилось. Причём, Светлану начал я рисовать совершенно случайно, задумавшись и не простым, а «пастовым» карандашом на каком-то клочке бумаги. А потом его же перерисовал в альбом. Рисования в школе уже не было, а я продолжал рисовать в своё удовольствие. Правда, всё реже и реже. Чаще всего на уроках. А тут - на тебе… Разродился портретом.

- Штриховка плохая, а формы соответствуют оригиналам. Тебе бы подучиться…

- Да, ну его, - скривился я.

- Согласен. Хочешь, подправлю? – спросил отец с надеждой в голосе.

- Почему нет? Подправь.

И отец подправил. А я, пока он правил, набросал его портрет. Штриховать не стал. Отдал отцу так.

- Ух, ты-ы-ы! - воскликнул он. – Как же у тебя так получается? Вроде не рисовал так.

- Просто не пробовал, - отмахнулся я. – Сейчас и маму нарисую.

- Ну-ну. Женщин мужикам труднее рисовать. Мужики получаются.

Нарисовал за пять минут контуры лица мамы и, глядя на объемные портреты девушек, попробовал заштриховать так же. Получилось не очень, но объёма добиться удалось.

Отец снова немного подправил рисунок и стал работать над своим изображением. В этот раз я уже смотрел на его работу более внимательно и кое что понял. Оказалось, главное, как и во всём, – правильно начать. Однако, идеи у меня закончились и я долго думал, кого мне нарисовать? Я стал просто водить карандашом. Чиркая по альбомному листу и у меня почему-то получилась Людмила Давыдовна.

Причём, рисовал я не контурно, а сверху вниз точками, опускаясь по мере нанесения всего, нужного объёма.

- Ха! – удивился «предок». – Ты рисуешь, как матричный построчный принтер.

- А я и нашёл у тебя в памяти такую технику рисования. Только что такое принтер? Печатная машинка?

- Что-то типа того… Здорово у тебя получается.

Точки ложились на бумагу в нужных местах, той толщины и насыщенности, какую я видел на картинке у себя в голове. Я просто переносил изображение. Копировал, как говорил отец.

- Это напоминает стиль графики «пуантилизм», но ещё круче. Там всё-таки контуры точками прорисовываются, а тут… Точно, как принтер… Бжик, бжик, бжик…

- Что такое «бжик»?

- Это так тот принтер работал… А прикинь, если не один цвет использовать, а, например, три. Получится, как цветное пиксельное изображение.

- Сейчас мало, что понял, но идея с несколькими цветами мне понравилась. Потом попробую.

Дорисовав портрет, показал его отцу. Он показал мне большой палец.

- Очень интересная манера рисунка… Безконтурная… Так у тебя тени лучше получаются.

- Мы так на уроках забавлялись, - признался я.

- Ну, что ж. Оказалась полезной забава, - рассмеялся отец.

* * *

Учителя меня спрашивать перестали совсем. Поднимут один раз за урок с просьбой: «дополнить», и отметка в журнале. Так им можно было хоть четвёрку поставить, а то я получал у них одни пятёрки, а это – не правильно. Не мог Шелест вдруг стать отличником. Особенно после такой черепно-мозговой травмы… Не порядок! Да и пофиг! Я стать отличником не стремился.

Картинки я девушкам подарил. Люба отнеслась спокойно, она уже видела мои ранние художества. А вот Светлана была сильно удивлена. Мы с ней встретились у неё дома и она показала мне свои рисунки. Девочка тоже рисовала и тоже, так же бездарно, как и я до моего ударения головой и удивительной реабилитации. Части тел у фигур не были соразмерны, с тенями проблемы, перспектива – никакая. Были и портреты какого-то мальчика, похожего на девочку, но лица были такие же асимметричные, как и мои прежние.

К Светлане я сходил один только раз, но, видимо, её я не впечатлил, потому, что «икру не метал» и юмором не блистал, а когда вышли погулять, вёл себя пассивно. Короче, исполнял, как говорится «номер». Раз обещал, значит надо было прийти, а на большее меня не хватило. Не загорался в душе огонёк. Почему-то нет-нет, да и вспоминал Любашу.

- А мы с ней в первый же вечер поцеловались, - со вздохом сказал «предок». – Правда – был декабрь, шёл снег и…

- Молчи, убью, - прорычал я на «предка». – Или вообще, всё брошу и уйду.

- Да и уходи! Мне-то, что? – заявил «предок», но заткнулся.

Короче, любовь со Светой не задалась. А вот с Любой… Тоже не задалась. Почему-то после того раза Люба меня к себе ближе чем на полметра не подпускала. И причину не говорила, как я её ни пытал. То ли мама поколола дочечку и провела разъяснительную беседу, то ли сама обдумала наше поведение и сделала выводы, что и от поцелуев дети тоже могут быть.

Тогда я, тоже особых чувств не испытывая, а даже опасаясь их, сделал обиженный вид и с пятого свидания ушёл. Я даже, грешным делом подумал, что у Любаши появился друг более близкий, чем я, и она испугалась, за их отношения? Короче, вариантов её поведения могла быть куча и в этой куче ковыряться мне не хотелось.

Сбросив бремя женских заморочек, я полностью погрузился в школьную жизнь, которая заключалась не только в уроках. Я был членом школьного комитета комсомола, и отвечал за организацию и проведение политинформаций. Раньше меня от таких обязанностей воротило, а сейчас я вдруг осознал, что это самая, что не на есть, «лафовая лафа». Собрал всех ответственных за политинформацию раз в месяц, провёл с ними учёбу, прочитав брошюрку-методичку, и целый месяц свободен. Это в лучшем случае. А в худшем, можно был на всё это забить, так как классные руководители сами «дрюкали» политинформаторов и снабжали их вырезками из газет.

Мне же вдруг захотелось поиграться в «агитпроп» и я предложил секретарю комитета комсомола организовать тематический стенд «Международная панорама».