Другая жизнь. Назад в СССР.

Глава 21

У нас в школе имелась «шикарная» практически пустая стена в рекреации на втором этаже между дверью учительской и пионерской комнатой. На ней размещались информационные «окна»: расписания уроков, объявления, школьная стенная газета, выпускаемая к праздникам, но я предложил комсоргу сделать несколько обтянутых холстом рам, загрунтовать холст и выпускать на них что-то вроде «окон РОСТА» - стенды агитационно-пропагандистского назначения.

На одном – сатирические картинки о жизни в школе, на другом – историю колонизации европейскими странами мира, на третьем короткую новостную ленту, но тоже сопровождаемую картинками.

- Ну, на счёт колонизации, - подумав начал критику Валерка Пляс, - это можно нарисовать один раз и пусть весит, а вот сатира и новости потребует постоянного обновления. Кто этим будет заниматься? Тем более – постоянно рисовать. Это ведь не стена в подворотне. Тут качество должно соответствовать тематике. Можно, конечно, плакаты в райкоме комсомола брать, но ты же говоришь про рисунки? Ты таких художников у нас знаешь? Готовых «убивать время» за твоими «окнами РОСТА».

- Рисовать буду я.

Валерка скептически оглядел меня сверху донизу. Он был старше меня на год и гораздо выше меня, хотя и мой рост приближался к ста восьмидесяти.

- Что-то ты не рвался в редколлегию школьной стенгазеты.

Я вздохнул, глядя на комсомольского лидера.

- Я, Валера, отвечаю за сектор пропаганды, поэтому и думаю о выполнении комсомольского поручения. Чем богаты, тем и рады… Могу рисовать – буду рисовать.

- А ты можешь рисовать, - с недоверием спросил он.

Я достал из портфеля альбом для рисования и показал ему свои заготовки для этих стендов. Знал я что просто моему слову никто не поверит. Да и я бы не поверил.

На двенадцати листах были изображены орудия убийства, используемые человечеством на разных этапах его развития: человек в шкурах с дубиной, с мечом и щитом, с луком, с катапультой, с мушкетом, с пушкой, с бомбой… Заканчивалась подборка изображением одичавшего человека в набедренной повязке с палкой.

- Хм! У Битструпа срисовал? Неплохо получилось. Но этого мало для стенда.

- Можно нарисовать, например, Африку и отметить хронографически зоны её колонизации разными европейскими странами.

- Почему только Африки? Они ведь весь мир колонизировали.

- Ну, весь земной шар нарисовать. А под ним картинки… Помнишь картину, как расстреливают индусов, привязав их к пушкам?

- Верещагина? Помню. В учебнике истории.

- Вот! Эту можно взять, как тему. Как рабов с Африки вывозили… Как негры на рудниках работали…

Я достал другой альбом, и показал негров, связанных друг с другом верёвкой за шеи и руки.

- Ух ты! – воскликнул Валерка. – Откуда срисовал?

- Это из головы.

- Хорошо получились негры. Грустные такие. И как ты точками чернишь? Это же столь раз ткнуть нужно? Я сам немного рисую. Но такую технику не использую.

- Во-о-о-т! – сказал я значительно подняв указательный палец вверх. Можно на стендах развешивать картинки школьников. Учредить конкурс и лучшие картинки вывесить.

- Да я смотрю, ты - прямо художник. Такая рука уверенная! Учился?

- У меня папа художник, - почти не соврал я.

- Понятно… Идея со стендом интересная, но не своевременная. Учебный год-то заканчивается. Директор не разрешит. Им – учителям – как бы до конца этого года дожить с теми заморочками, что уже есть. А вот на следующий год – это будет самое то. Каждый год нужно что-то новое выдумывать. А это – хорошая идея.

- Согласен. Поэтому до конца этого года можно сделать один информационный стенд про колонизацию Африки. Я сам нарисую. Оттрафаречу и всё. Мне бы только стенд два на полтора и краску.

- Там же писать надо будет, а у тебя, помнится, со шрифтом не задавалось.

Случалось такое в моей истории, когда я загубил уже нарисованную стенную газету, взявшись написать заголовок. Вот ору было!

- Это серьёзная наука - буквы писать, - сказал Валерка. – Не каждый художник может. Я, например, не могу.

- Набил руку. Вот смотри.

И я тут же написал чертёжным шрифтом начало алфавита до буквы «д», «видя» перед собой чертёжную сетку с размером ячеек один и четыре десятых миллиметра. Как когда-то учился «предок» на начертательной геометрии. Большие буквы получились размером в четырнадцать клеток, а маленькие десять.

- Обалдеть, - только и выговорил комсорг. – Если бы сам не видел, не поверил, что такое возможно. Мы чтобы на стенде написать Ленинскую цитату, расчерчивали простым карандашом. Но красками будет сложнее.

- Я не буду красками. У меня есть специальный фломастер. Дядя маме привёз из Японии.

Валерка недоверчиво посмотрел на меня.

- И ты его испортишь на это? – удивился он.

- Почему нет? – удивился я.

- Ну, не знаю…

Валерка скривился и я понял, что он бы такой фломастер ни за что бы не принёс в школу.

- Он ей не нужен и через некоторое время высохнет. Она им стеклянные минзурки подписывала, когда в ТИНРО работала.

- Понятно. Хорошо. Поговорю с директором. Про весь твой проект говорить не стану. А ты мне вот что скажи… Э-э-э… У нас конкурс школьных стенных газет посвящённых Дню Победы «9 мая». Может подключишься?

- Каким образом?

- Ну… Нарисуешь там что-нибудь…

- Стенная газета? Там же Татьяна Васильева командует. Она никого не подпустит к газете и на пушечный выстрел. Она и Андрей Тиханов. Он там и рисует.

- Ну, свою газету нарисуй! У них всё равно получится, как открытка праздничная: цветочки, танк, подводная лодка обязательная.

- Да ты что?! - удивлённо возмутился я. - Андрюха – друг. Как он нарисует так и будет. Ему я дорогу переходить не стану.

- А я бы тебе стенд отдал, - усмехнулся Валерка. – У меня есть в загашнике. И краска есть разная. Мы бы и директору ничего бы не говорили. Сделали бы и повесили.

- Хм! Ты подкупаешь, что ли меня, комсорг? – спросил я усмехаясь.

- Ну, почему, подкупаю, - покраснел он.

Валерка был сильно похож на свою мать – математичку Людмилу Давыдовну.

- Хорошо, я подумаю. Но сначала поговорю с Андрюхой. Может ему это газета и «не упала совсем». Как и Татьяне. Они, я знаю, уже к экзаменам готовятся. Да, кстати… Передай Людмиле Давыдовне…

И я достал из другой специальной папки для рисунков портрет.

- Ух, ты! – вырвалось у него. – Это же она! Вот это ты… У меня так никогда не получалось. И снова точками. Да ещё и с цветом. А я думаю, как живая… А оно - вот что… Какой объём! Ну, Мишка! Ну, молодец! У неё же день рождения скоро… Как фотография! Обалдеть!

Валерка почему-то пожал мне руку.

- Молодец!

- Ладно, пошёл я.

Меня почему-то смутило то, как Валерка отреагировал на мой рисунок. Чего в нём такого особенного? Ну, похожа… Ну и что?

Людмила Фёдоровна у меня получилась такая, как она смотрела на меня в первый день её выхода на работу после моей комы. В её взгляде и полуулыбке так и читалось: «Лучше не начинай!»

* * *

Андрюхе Тиханову школьная стенная газета «и на*ер не упала», как сам Андрюха мне и сказал. Он с радостью «делегировал» мне свои функции и передал меня Татьяне Васильевой. Но та сказала, что без Тиханова она стенной газетой заниматься не будет, сообщала об этом комсоргу, директору и завучу. Те всполошились и прибежали к комсоргу. Тот показал им мои рисунки, в том числе и портрет математички. Меня вызвали к учительскую, где я выложил все, нарисованные мной портреты учителей и директора и обещал предъявить эскиз газеты не позднее двадцать пятого апреля. То есть, через неделю. Я предоставил эскиз, а ещё через неделю саму газету.

На ней точками были нарисованы: в правом нижнем углу наши воины у стен Рейхстага, в левом верхнем углу наши воины, водружающие знамя победы, в левом нижнем углу стреляющие фашистские танки, двигающиеся вправо, и самолёты, бросающие бомбы. В правом верхнем углу наши танки, самолёты и командир, с пистолетом, поднимающим бойцов в атаку, и двигающиеся к знамени победы.

Всё было нарисовано чёрной тушью, кроме красного знамени, чуть увеличенному мной и развевающемуся над рейх канцелярией. Точек было больше чем звёздна ночном небосводе. Чёрных звёзд.. Когда отец увидел моё творение, он прослезился и молча пожал мне руку. Мама, не, стесняясь, рыдала в голос. Газета выглядела строгой и объемной, как барельеф на монументе.

Рисунки перетекали друг в друга, и казалось, что победа родилась из правого верхнего угла. По центру красными буквами был написаны стихи Михаила Ножкина «Последний бой», первый куплет и припев его знаменитой по фильму «Освобождение» песни.

В школе газету приняли хорошо и вывесили её сразу после первомайского праздника. Третьего мая мы пришли в школу, а четвёртого в среду газета уже висела. Наверное, вечером повесили. Газету прозвали «Чёрный квадрат Шелеста» по аналогии с известным квадратом «Малевича». Недовольна была только наша классная руководительница, ведь и наш класс участвовал в школьном конкурсе. И если бы я «болел за класс, то я бы…» И так далее…

Бесстыдство этого человека меня с одной стороны поражало, а с другой стороны, «Предок» меня убедил, что уважать и любить нас было сложно, ведь мы были такими придурками. Особенно - пацаны. Позже мне кто-то сказал, что в «а» класс в СССР сводили не самых лучших, как я считал, а наоборот. Вот и у нас был такой «сброд», что мы так и не смогли сдружиться даже к концу школы. Мы, почему-то, не любили друг друга. А другие классы даже и после школы собирались вместе.

Как известно, коллектив в своём психологическом развитии не поднимается до самого лучшего его представителя, а опускается до уровня самого ущербного. Так и у нас случилось, наверное. Слишком много в нашем коллективе было асоциальных типов. Это до меня дошло уже в зрелости, на каком-то школьном «вечере встречи», куда из нашего класса пришло, кроме меня, всего два человека мужского пола. Многих к тому времени уже и в живых-то не было, а остальные догорали в наркотическом или алкогольном бреду. Это, между прочем, рассказал мне мой «предок».

Но это касалось тех, кто не перешёл в девятый класс. Сейчас нас – пацанов - осталось всего восемь и никто точно не был придурком. Правда, иногда, как с цепи срывались и дурковали, как и раньше, особенно, почему-то на физкультуре, хе-хе... Пубертатный период – однако. Переходный возраст… Гон…

* * *

Газета на стенде даже мне понравилась, хотя я уже привык к тому, что у меня стало получаться ТАК рисовать. Дело в том, что раньше, когда я садился рисовать, я толком не знал, что у меня получится, хотя и старался. Теперь же мне было точно известно, что получится так, как я вижу. Фактически моя рука ставила точку туда куда было нужно, ведь объём получался от количества точек. Где их было больше на единице поверхности, там становилось темнее, а где меньше – светлее. Это было проще, чем штриховка, при которой требовалось соблюдать и направление линий, с чем у меня всегда были проблемы.

Эксперименты с нескольким цветами не привели к какому-то удивительному результату, но добавили развлечения. Если постараться, можно было бы добиться фотографического эффекта, но ошибки случались почти постоянно. Всё-таки у меня были проблемы с световосприятием. Однако они, хе-хе, лечились. Не быстро, но прогресс имел место.

Стенд, который мне дал Валерка-комсорг, был закрашен белой краской под цвет стенной панели. Не мудрствуя, я оттрафаретил Евразию с Африкой, отметив разным цветом захваченные капиталистами колонии.

Ниже Китая нарисовал парусники, обстреливающие побережье и подписал «Опиумные войны». Причём стрелочками указал направление поставок опиума. Расстрел сипаев рисовать я не стал. Не хватало места. От левого берега Африки у меня плыли парусники, предполагалось, что с рабами, потому что там красовалась картинка с чёрными пленниками. Справа от берега Африки были нарисованы негры с кирками и мотыгами. В центре имелось место для наклеивания новостных лент. Куда я и прикрепил сообщение о первомайских событиях в Турции.

Статья была названа: «Бойня на площади Таксим, или Кровавый Первомай». Там я чертёжным шрифтом написал, что «В праздновании дня труда принимало участие около пятисот тысяч человек. Но собравшиеся на площади мирные демонстранты были обстреляны неизвестными. По словам свидетелей, огонь вёлся с крыши здания, принадлежавшего компании, занимавшейся водоснабжением, и отеля Мармара, самого высокого здания в Стамбуле. После обстрела полиция попыталась разогнать собравшихся на площади, используя тяжёлую технику и водомёты. Вследствие обстрела и действий полиции на площади возникла давка. Большинство людей, которые были убиты и ранены в тот день, пострадали именно в результате давки. Так как ни организаторы, ни снайперы до сих пор не найдены, имеются предположения о том, что расстрел организован ЦРУ».

Об этом событии средства массовой информации СССР не сообщали. Мой «предок» принял эту из радиоприёмника, настроенного на какую-то Сингапурскую радиостанцию и «вспомнил» про него, покопавшись в своих «закромах». Вот я и написал, не подумавши о последствиях.

А последствия грянули сразу же, как только я на большой перемене принёс стенд из дома.

- Что это? – спросила, попавшаяся мне на беду, завуч.

- Стенд Агитпропа, - сказал я гордо, снова полагая, что меня обязательно похвалят за инициативу и приложенный, не побоюсь этого слова, титанический труд.

- Вижу, что не портрет. Откуда ты его несёшь?

- Из дома. Я его сам сделал. – в моём голосе звучала гордость.

- А ну покажи! – приказала Анна Гавриловна.

Я поставил конструкцию. Завуч вгляделась в изображения, а потом в текст, и покраснела.

- Ты, Шелест, что, головой ударился? – спросила она меня.

- Да, а что? – сказал я, понимая, что что-то сделал не то.

- Ой, прости! – вдруг осознала свою оплошность она. – Вырвалось как-то.

- У вас оно всегда вырывается. Одно и то же.

- Ты, это, не дерзи! – снова построжела она. - Кто тебя надоумил такой стенд сделать?

- Никто! Я сам! А что в этом плохого?

- Ты не понимаешь? – она оглянулась на собирающихся вокруг школьников. – Пошли в учительскую.

В учительской мне сказали, что я – жалкая, ничтожная личность, возомнившая себя великим художником-оформителем, что все агитационно пропагандистские стенды согласуются с райкомом и выше. И что вообще рекомендовано отсебятиной не заниматься а вешать на стенды плакаты, отпечатанные в типографии. И они у нас есть.

- А что же вы не вешаете? – спросил я.

Тут поднялся такой ор, в который включились и другие учителя, что мне захотелось куда-нибудь провалиться. Но под учительской находился кабинет директора, и, вспомнив об этом, мне проваливаться расхотелось. На грех, директор пришла сама, а вслед за ней, вошёл молодой мужчина в сером пальто и синем костюме. И тут я понял, что мне кранты.

Понял, когда увидел, как поднялись брови у Светланы Яковлевны, когда она прочитала мою заметку.

- Ты откуда узнал о первомайских событиях в Турции? – спросила она, почему-то искоса бросив взгляд на пришедшего с ней мужчину.

Брови вскинулись и у пришельца.

Я пожал плечами.

- Из радио.

- Голос Америки слушаешь? – тихо и зловеще произнесла директриса.

- Совсем нет, - покрутил я головой. – Какая-то радиостанция из Сингапура передавала. На английском. А, что нельзя и это радио слушать?

Директриса повернулась к гостю.

- Вот видите? – спросила она. – Я вас предупреждала.