По дороге домой – я пошёл пешком – мне думалось, что жизнь кончилась. И в общем-то так и было. Эта жизнь кончилась. Не хотелось никого видеть. Хотелось просто замёрзнуть на улице. Спортивная сумка с формой противно била меня по заду, когда я ускорялся, словно говоря, ну куда тебе спешить? Там тебя ждёт он. Твой судия, который приговорил тебя окончательно: «Не дееспособен». Молоток упал и зал охнул. «Пожизненно».
Иногда я начинал снова плакать. Мне было жалко себя и я… В этот момент я ненавидел отца.
- Неужели я смог бы сказать чужому мне человеку, что мой сын может тебя подвести, поэтому ты с ним не водись. Да, однозначно не сказал бы я так про своего сына. Если бы он не был преступником. Но ведь я не был преступником! Зачем меня так?!
Я «поковырял» своё будущие предоставленное мне кем-то, и не увидел ничего подобного тому, что случилось сегодня. Не увидел, но не факт, что его не было. В смысле, не было его звонка тренеру и разговора с ним обо мне. Тогда просто не знал почти до последнего, что еду на соревнования. Я и не прилагал никаких усилий, поэтому. Это я сейчас заранее знал, что поеду, а потому пришёл на тренировку, а тогда я только за месяц до поездки и появился в спортзале. Поэтому совсем е факт, что этого разговора не было и в той мое жизни, только я о нём не знал. Затёрся он в голове у тренера. Или некого ему было брать, действительно.
Сейчас-то он зачем сказал. Ему нужно, чтобы я разозлился на всех: на отца, на него и на себя и выложился по максимуму. А тогда? Сказал бы он мне такое за месяц до поездки, да и послал бы я их всех куда подальше с этой поездкой. И может быть, вообще бы самбо забросил. А может и чего похуже бы сделал.
- А сейчас? – спросил я себя. – Что сейчас останавливает? Сделать чего похуже… Как жить то после такого?
Тут «старая» память подсказала, что ведь был подобный эпизод и в той жизни. Или в будущем, черт бы его побрал! И, может быть, ещё и пострашнее этого.
Отец, как оказалось, отговаривал мою жену за меня выходить замуж, предупреждая её, что у меня тот ещё характер.
- Ни хрена себе, - сказал я. – Это что же такое? Это же как я мог ему насолить в этой жизни, что он вот так со мной? И ведь совсем не скажешь, чтобы он ко мне плохо относился. Да и я то же. Было дело, когда он пришёл с рейса а я забыковал. Просто я уже вырос, а он пытался меня поучить ремнём. Вот и нашла коса на камень. Так ведь это потом прошло. Сейчас-то мы с ним нормально… Я не «быкую». Он обиделся так на меня, что ли? Что я встал в «позу» и не дал себя бить?
Да-а-а… Они все обидчивые и память у них хорошая, как-то сказала мне мама. Тогда, да-а-а… Может быть и обиделся, что я ему не подчинился. Обида на всю жизнь. Но вел я себя тогда с ним отвратно, это точно. Простил бы я своего сына за такое ко мне отношение? Осадочек бы, конечно, остался.
Вот так вот, Мишка. Вот, оказывается, для чего тебе будущее раскрыли. А для чего? Да чтобы ты выровнял отношение с отцом, дулила. Чтобы ты хотя бы извинился перед ним и изменился немного. Хотя… Жизнь, вроде, прожил нормальную, детей вырастил, жену не бросил и она меня тоже. Дети, внуки уважают…
- А отца обидел и спокойно жил с этим, - сказал внутренний голос. – И кто ты после этого. Если бы дети и внуки это узнали, уважали бы они тебя? Как думаешь?
Я остановился подумал-подумал и влепил себе кулаком по лбу так, что закрутились круги перед глазами.
- Козёл! - сам себе сказал я. – Что-то серьёзное с собой он сделать думал.
- Козёл! – снова сказал я, но бить себя не стал.
Смысл-то какой? Ну, покалечу себя… Это всё равно, что под автобус шагнуть. Тот же смысл. А тебе Мишка, теперь жить надо. Жить и каждым днём своей жизни давать отцу уверенность, что его жизнь не прожита зря. Вот в чём, паразит, смысл твоей, только тебе и твоим родителям нужной, жизни!
* * *
- Так что со мной, всё-таки, происходит? – думал я, лёжа на своём диване. – Мысли чужие, память… Вроде моя, но… Где тот я? Память есть, а тот я где? Умер в свои, то есть в мои, восемьдесят лет? И переселился в меня? И это он мне вопросы задаёт и отвечает на мои. Или это просто мой внутренний голос. Говорят же, что есть такой.
Вечером, или вернее – ночью с отцом разговора у нас не было. Когда я пришёл, родители уже закрылись в своей комнате. Пришёл я уже в районе одиннадцати ночи, а родителям нужно было рано вставать на работу. Отец вообще всегда просыпался ещё шести не было и я почти всю свою детскую жизнь и часть взрослой жизни просыпался под звуки гимна Советского Союза. Радио прекращало работать в полночь, а родители в будни ложились раньше, вот радио и выключали на ночь, а утром включали.
Утром я встал сразу после гимна. Отец разговор не тему соревнований не завёл, я тоже.
- Чего встал? – спросил он.
- Ну, ты же хочешь, чтобы я рано вставал, вот и встал, - ответил я.
- Почему ты так решил? – спросил он.
- Ты зачем включаешь радио на полную громкость? Ты же не глухой? Значит для меня. Меня гимн сегодня разбудил и до меня дошло, что ты этим гимном специально добиваешься, чтобы я раньше вставал. Ведь другого объяснения нет, для чего ты это делаешь? Ведь не издеваешься же над спящим человеком, которому вставать ровно через час?
Отец хмыкнул и с любопытством посмотрел на меня. Я толком ещё не понял, как мне себя с ним вести? Вроде, как я и не прав был когда-то, ну так и он не прав был во многом. Не знаю пока как быть, а внутренний голос молчал. Видимо хотел, чтобы я разобрался сам.
- Куда ты? – спросил отец, видя, что я одеваюсь в уличное.
- Пойду на коньках покатаюсь. Что время терять?
- Мог бы и уроки повторить.
- Я их вчера выучил, но повторю обязательно.
Отец снова хмыкнул, дернув головой и скривив одну сторону лица. Не нравится. Никогда он не мог найти правильный тон в разговоре со мной. Только приказной. А теперь не получается вообще никакой.
На коньках я немного успокоился. А то, честно говоря, меня немного потряхивало после гимна и после утреннего разговора. А вчера – ничего. Проснулся и снова уснул. И ведь и мама тоже просыпалась рано, а ей иногда нужно было ко второй, или даже третьей паре. Я уходил в школу, а она оставалась дома. Правда она кормила отца и меня завтраком. Трудна материнская доля…
Поняв, что рефлексировать или рано, или слишком поздно, я успокоился. Делай, что должно, и будь, что будет. А что мне, ученику средней школы, сейчас должно? Правильно! Учиться, учиться, учиться… Кхм… Коммунизму? Так чего ему учиться, когда ему скоро кирдык. Учись не учись, а кирдык не только коммунизму придёт, а и социализму, ха-ха… Такие дела. Такие кренделя выдаёт чужая память. А если она моя, так я, значит, доживу до восьмидесяти?
- Не факт не факт. Кхе-кхе. Ты живёшь по-своему и куда тебя черти вывезут, одному Богу известно. Вон ты какой типус! Характер-то у тебя мерзопакостнейший. Очень ты, Мишка, неприятный человек. При всей твоей, вроде как бы, доброте. А характер у тебя отцовский. Всех под себя, или никак. Отец вообще ни с кем дружить не мог. Не допускал к себе. А ты-то хоть и мог дружить, но выбирал тех, кто тебя слушал.
- А как по другому? – спросил я себя. – Так по жизни и происходит. Плюс и минус прилипают, а иначе, отталкиваются. Или терпят, как мы с женой. Подожди… Мы с какой женой? Нет у меня ещё жены.
- Нет, так будет, и дай бог, чтобы та же самая.
- А ведь точно! Меня же может и в сторону увести от того, что уже прожито.
- Конечно. Вот станешь ты сейчас на одни пятёрки учиться, так разве пойдёшь поступать в Дальрыбвтуз, где мама преподавала и у неё есть знакомые, которые меня, балбеса, в этот вуз протащили. Не хватало баллов мне! Да и потом… Эх вспомнить страшно, как я учился. А потому, что в школе дурака валял. Да и потом тоже.
- Нихрена себе перспектива.
- Дурак. Перспектива у тебя, как раз, хорошая, если не станешь снова из себя не весть кого строить., а учиться. Правильно сегодня Валерке навтыкал и погнал его ссаными тряпками. С ним в дурака превратишься с этой музыкой и можешь сесть за фарцовку.
Внутренний голос как-то стал выходить на первый план и становиться командным таким. Это мне сильно не понравилось.
- Ты, не знаю, как к тебе обращаться, или может сразу послать нахер, чего это раскомандовался? Советы - советуй, а в мою жизнь не лезь. Ты прав в одном, - это моя жизнь я и её проживу по-своему, а не по нашему. Поэтому сиди тихо и сопи в мои две дырки, если сопится. А перед отцом я позже извинюсь. Когда повзрослею и женюсь. Когда мы с ним сравняемся статусами и моё извинение тоже станет «взрослым», осознанным, и не «прости папочка, я так больше не буду».
- С этим согласен, сказал внутренний голос. И с тем, чтобы ты жил свою жизнь, а не мою, тоже согласен. Хотя, по проторенной дорожке идти веселее и понятнее. Да и если вдруг ты будешь отличником в школе, ты точно поступишь в Дальрыбвтуз и окончишь его тоже отлично. Выберешь тот же самый ВБРФ и дальше всё, как по нотам. Ведь жизнь, которую прожил я, не каждому дано прожить. Жена говорит, что меня по жизни несли ангелы-хранители. Мне жутко везло всегда. А мерзопакостнейший характер мне только помогал. Я с такими встречался людьми, что любой другой человек и за пять жизней не встретится. И жизнь я прожил интереснейшую, что не каждый моет похвастаться. Подумай, хорошенько, прежде чем выбирать путь. И у меня, несмотря на мой, как ты сказал мерзопакостнейший характер не один и не два настоящих друга, а уж товарищей с которыми модно просто выпить, ещё больше. А это, поверь мне, дорогого стоит.
Я слушал своего «визави», словно он и вправду находился напротив меня в поезде, а сам катался на коньках и бросал шайбу об борт. Обратив внимание на неё, я понял, что неплохо отрабатываю броски и удары. Как-то машинально и бездумно у меня выходило лучше, чем тогда, когда я специально вчера тренировался. И ноги почти не болели.
- Ты случаем, в хоккей не играл? – спросил я.
- В детстве нет. Да и потом… лет уже в тридцать… сына на коньки ставил и задался целью научиться управляться с клюшкой. Потом мы с мужиками рубились немного в ночной лиге в Фетисов-арене, но это мне уже было под полтинник. Вот и остались навыки, наверное.
- Что за «ночная лига». Звучит жутковато.
- А! Потом полистаешь мою память. Долго рассказывать. А в футбол мы еще студентами играли. Были у нас там энтузиасты, да и наша сборная СССР тогда неплохо играла. Так что может быть и футбол у тебя улучшится. Только всё равно надо шевелить теми мышцами, которые задействованы в данном виде спорта. Вот, как с хоккеем. Я сам удивлён.
- Ну, да всё лучше и лучше.
- Я потом неплохо двигался и с шайбой, и без шайбы. Каратэ и самбо выручало везде. Падения, кувырки. Это наше всё. И травм у меня по жизни было очень мало.
- Шелест, ты что тут катаешься? Уже школу пора собираться? Или к соревгованиям по золотой шайбе готовишься? Так ты, вроде не хоккеист?
Это а меня обратил внимание наш физрук, Анатолий Иванович.
- А двигаешься ты неплохо, - продолжил он. – Я бы сказал, очень уверенно. Коньки вот у тебя… Не очень коньки. Сегодня, кстати, у нас тут в коробке тренировка будет помнишь?
- Помню, Анатолий Иванович. Вот и вспоминаю детство. Давно не катался.
- Странно. Я вроде видел тебя недавно тут. И да. Ты катался гораздо хуже, чем сейчас. Уже половина восьмого, имей ввиду.
- Понял! Спасибо!
Дома я быстро принял душ, закинул в себя яичницу на сале из трёх яиц с хлебом, а потом сытый и, отчего-то, довольный, побежал в школу.
Геометрия прошла штатно. По ней меня не мучали, а вот на алгебре Людмила Давыдовна на мне оторвалась. Но я вчера именно зубрил, а поэтому все параграфы рассказал, как из пулемёта. Плюс решил пару задач.
- И что, скажешь и теперь, что ничего не понял?
- Людмила Давыдовна, а можно не отвечать на ваш вопрос? Боюсь что мой ответ вам не понравится.
Класс сначала моей речи притих, а потом самые смелые стали подхихикивать, а остальные зажав рот издавали странные звуки.
- Хамишь, Шелест. – улыбаясь спросила математичка.
- Да ни Боже мой, Людмила Давыдовна.
Тут класс не выдержал и грохнул от смеха. Прыснула, зажав губы и математичка.
- Ты меня убьёшь, Шелест. Или я тебя. Садись от греха-а-ха-ха-ха.
Её буквально скрутило от смеха и она смеялась долго. Ржали как лошади все. Только я стоял и ничего не понимал. И это «убивало» смеющихся ещё больше.