Длинная цепь

Глава 13 Мир вашему дому

Как только отряд прибыл ко дворцу, его ворота с громким, душераздирающим скрипом начали открываться. Но не полностью, а лишь чтобы сквозь них мог пройти один человек, княжеский воевода. Выглядел он уже не столь солидно, как прошлым утром, снарядился для боя в этот раз, а не для парада, и пусть даже ножны его были пусты, выглядел он действительно грозно. Человек во время работы, чья работа — убивать. Уставшее выражение на его лице уступило место тлеющей злости. И хотя шёл он под белым флагом парламентёра, за ним вышло из ворот и его сопровождение, три шаура: двое с копьями, и один при двух мечах, длинном и коротком. И Риг не мог не заметить и не подивиться тому, что все трое выглядели в точности, как их собственный шаур, причём не только одеждой или характерной повязкой на глазах, но даже чертами лица, ростом и телосложением.

Приблизившись на достаточное расстояние, воевода оценивающе оглядел отряд ворлингов, не таясь рассматривая их раны и считая в уме общее количество воинов. Вполне возможно, только для этого и вышел.

Покончив с разведкой, воевода перевёл взгляд своих тяжёлых глаз на Эйрика, и не тратя времени на ненужные приветствия, перешёл сразу к делу:

— Кто из вас будет за главного?

Невольно Риг бросил взгляд на Безземельного Короля, стоящего чуть в стороне с видом внимательным, но с лёгкой полуусмешкой на губах. Он ничего не сказал и на вопрос воеводы не повёл и ухом, но голову в его сторону повернул далеко не один только Риг. Возможно, в этом и была истинная цель воеводы: разговаривая с Эйриком прошлым утром, он явно знал, что формально сын ярла возглавляет их отряд, а своим вопросом планировал посеять в их рядах разобщённость.

— Ты спрашивал об этом вчерашним утром, Ратмир воевода, — Эйрик отдал оружие Трешке и выступил вперёд к парламентеру. — С тех пор изменилось лишь то, что солнце успело скрыться за горизонтом.

— С тех пор изменилось многое, сын ярла, — воевода с силой опустил древко своего белого знамени, словно ставя точку на железной земле. — Кровь пролилась, и люди были убиты. Мои люди.

— Люди умирают каждый день. Особенно если поднимают оружие на моих воинов.

Теперь, значит, «его воины». А не так давно ещё были «свободные люди», за которых Эйрик не в ответе.

— Племянник мой погиб сегодня среди прочих. Я его матери обещался сберечь дурака, к делу пристроить, а теперь тело сына ей привезу. Многое изменилось с утра.

— И многое может ещё измениться, — заметил Эйрик с двусмысленной интонацией, а после небольшой паузы продолжил. — У нас нет зла ни к великому князю, ни к тебе, Ратмир, ни к твоим людям или народу ворейскому. Цели наши с того утра остались неизменны, и хотим мы лишь пополнить запасы и отбыть с миром.

Брови Ратмира насупились грозно, и казалось, что вот-вот он отбросит своё мирное знамя, ударит Эйрика наотмашь. Но если и хотел воевода чего-то подобного, то сдержался, говорить продолжил спокойно:

— О мире говоришь, а за спиной людей при оружии держишь. Вчера ты мир обещал, а теперь мира требуешь.

— Я от сердца говорю что тогда, что сейчас. А воины и у тебя за спиной стоят, воевода, хоть ты и явился под белым знаменем.

— Эти трое не со мной будут, — поморщился Ратмир. — Рядом идут, но за них я не в ответе, сами они по себе. Если желаешь, себе можешь всех троих забрать, коли нравится тебе на них глаз точить. А у меня от них мороз по коже бежит.

— Мне и одного довольно будет, благодарствую.

Никто из четырёх шауров не проявил никаких эмоций по поводу этого разговора, где они слышали каждое сказанное слово. Впрочем, душа шаура, ежели такая у них вообще имелась, была лесом тёмным, и едва ли кто может сказать наверняка, что они думают и чувствуют.

Воевода же перешёл к сути своего появления:

— Великий князь слово своё молвил, и слово его таково: усмирите лишнюю гордость, сложите оружие, и тебя, сын ярла, примут гостем. Пусть безоружного, но отправят домой с первым же кораблём, с пожеланием здоровья и процветания вашему родителю.

— А мои люди?

— Честный княжеский суд. Упорствуйте, и никакого снисхождения дано вам не будет. Ни одному из вас.

Повисло тяжёлое молчание. За других Риг ручаться не мог, но сам про себя неожиданно осознал, что в глубине души надеялся все же на мирный исход, навоевался как-то за эту ночь. А теперь вдруг оказался между молотом и наковальней, так как мирный исход предложили только самому Эйрику.

Однако ещё до того, как Эйрик нашёлся с ответом, слово взял до того момента безразличный Браудер Четвёртый:

— Великий князь проявляет большую щедрость, — сказал он. — Много даёт и в предложении мира, и в угрозах. Так много, что невольно начинаешь задаваться вопросом, а есть ли у него возможность расплатиться по всем счетам.

— Тебе нет нужды сомневаться в щедрости великого князя, наёмник, — Ратмир так выплюнул слово «наёмник», словно это было худшее оскорбление из возможных.

— Нет в мире более щедрых людей, у кого богатства состоят из долгов да обещаний.

— По опыту говоришь?

Браудер лишь улыбнулся.

— В одном только дворце княжеском сейчас держат оборону больше трёх десятков дружинников, на службу явившихся конно и оружно. В самом же Стальгороде будет ещё три сотни, коим не терпится взыскать с вас за смерть их товарищей, и они уже на пути сюда. Этого вполне довольно, чтобы оплатить любые наши обещания.

— Вдвое больше нашего вас, стало быть, во дворце заседает, но все равно ты, воевода, под белым флагом вышел, беседу с нами завёл? — мягко подметил Король.

— Для некоторых жизнь и сохранность их людей не пустой звук.

— Конечно, очень благородно. Я вот, если говорить честно, пошёл бы парламентёром только если бы во дворце при мне сидело человек десять.

Намёк Браудера был прозрачным и понятным. Если силы князя действительно столь велики, а их положение столь прочно, то какой им резон начинать переговоры? Впрочем, возможность в пылу битвы погубить наследника одного из ярлов Старой Земли и рискнуть начать войну с несколькими кланами севера вполне могла быть достаточной причиной. Предположение Браудера было неплохим, но это были всего лишь догадки.

Если взглядом можно было убивать, Ратмир смог бы Безземельного Короля в лучшем случае покалечить. Спорить, впрочем, не стал, взгляд вернул свой обратно Эйрику.

— Вечный дворец вам не взять, даже если бы там был всего один князь и я вместе с ним были, благо провизии нам хватит на месяцы. Да и нет у вас ни времени, ни сил на осаду, а иначе твердыню эту не взять. Но если гости проявят настойчивость, я буду рад их уважить, как всех вместе, так и каждого по отдельности.

На этих словах он будто бы хотел уже обернуться и уйти обратно в свой неприступный дворец-крепость, но вместо этого выдохнул, и добавил чуть менее сурово:

— Слово княжеское ты услышал, сын ярла, и я могу тебя заверить наверняка, что слово правителя Стальгорода такое же крепкое, как и его стены. Подумай о том, стоит ли кровь проливать за жизнь трёх чужеземцев без родины, что мечи свои выставили на продажу.

— А эти трое не со мной будут. Рядом идут, но за них я не в ответе, — ответил Эйрик спокойно. — Но и забрать я их никому не дам. Я своё слово тоже не из грязи ковал, и люди, что за спиной у меня стоят — это мои люди. И место моё, стало быть, среди них.

Воевода коротко кивнув сразу всем, словно подводя черту под этим разговором, после чего отправился обратно во дворец.

Трое сопровождавших его шауров, впрочем, остались стоять на месте. Они всё так же без всякого выражения смотрели на ворлингов, и на их собственного собрата, испачканного в чужой крови с головы до ног.

Все шауры следуют их собственному кодексу в любом уголке мира, ставя его выше любых законов или приказов своих «владельцев». Кодекс запрещает им сражаться друг с другом. Зачастую если сходятся две стороны и у каждой есть шауры на службе, то те из них, что уступают числом, уходят с поля боя полностью, а сторона с преимуществом отсылает аналогичное количество.

Почему же тут остались все трое княжеских воина на одного их шаура? И их шаур убивал лучников из княжеской дружины, но ведь не мог же он не знать, что у великого князя есть на службе его сородичи.

Впрочем, княжеские шауры не высказали никаких претензий или вопросов, просто стояли и смотрели сквозь свои повязки на глазах. Под этим их пустым «взглядом» Ригу захотелось, чтобы воевода все же забрал их с собой.

— Отлично, языками почесали, — сказал Финн Герцог, глядя на неприступный княжеский дворец. — Что теперь у нас по плану?

Король улыбнулся:

— Грабёж.

Йоран Младший

Сколько домов создал из ничего ворейский бог Кузнец? Сколько людей набились в них по княжеской милости или просто с помощью богатства? Тысяча? Две или может даже три? Даже если только треть из них мужчины, и из этих мужчин лишь половина не старики и не дети, выходит несколько сотен мужиков. И они все разбежались как тараканы, дрожат за своими хрупкими дверками.

Несколько сотен, они бы просто смели их жалкий отряд. Йоран, конечно, не дорос и никогда не дорастёт до уровня Ондмара или Златовласого, но конечно сможет уложить где-то десяток. Если повезёт. Ведь Йоран Младший широко известен своей удачей, да, самый большой, мать его счастливчик к югу от Белого Края. Но допустим. Кто-то положит побольше врагов, иные поменьше, но всех им точно не перебить, и в конечном счёте их просто смоет людской волной.

Но никто не вышел. За железными стенами, как оказалось, живут одни лишь слабаки. В какой-то момент Йоран даже желал, чтобы местные показались — молчаливые тёмные здания из металла, узкие улочки центральной части города, многочисленные статуи — всё неподвижное, тёмное, тесное. Это его нервировало.

В пару к Йорану достался Вэндаль Златовласый — вот уж кого неудачником не назовёшь. Ублюдок уже, наверное, и забыл, как не давал Йорану выбраться на причал из стылой воды перед отплытием из Бринхейма. Во всяком случае никакого беспокойства от того, что Йоран шагает у него за спиной он не высказал. Засадить бы ему нож в эту спину, да провернуть пару раз.

Йоран выдохнул — прекрасно знал, что ничего такого он с Вэндалем не сделает, как бы его ни выводила из себя эта самодовольная мразь. Йоран тоже был неудачником. Просто кто-то оказывается жирным неудачником в городе, по улицам которого ходят злые северяне с мечами, а кто-то — неудачник, потому что он злой северянин с мечом. Ну или тот, кому надо быть злым северянином.

— Ты же их язык знаешь? — спросил Йоран у своего учёного напарника.

— Ага, знаю, — подтвердил Вэндаль, будто бы Йорану его подтверждения не хватало. Какая ж всё-таки раздражающая мразь этот Вэндаль.

Они подошли к хрупкой на вид двери, за которой не было слышно ни звука. Йоран посмотрел на Златовласого, ожидая, что тот скажет что-нибудь, успокоит как-то обитателей задверья. Смазливый ублюдок молчал. Ну конечно.

— Есть кто дома? — Йоран несильно постучал, не ожидая быть понятым, но надеясь, что спокойный стук и неагрессивный голос дадут понять перепуганным жителям дома, что бояться и делать глупости не стоит. — Впустите нас.

Никто не ответил и никто их, конечно же, не впустил. Йоран раздражённо вздохнул и невольно подумал, что лучше бы оказался в паре с Ригом. Сын мертвеца, конечно, тот ещё мешочек с дерьмом, но сам тоже неудачник каких поискать. С золотой ложкой во рту родиться и в итоге этой же ложкой говно хлебать — это мало приятного. Но язык ворейцев он знает, и говно из себя давить бы не стал. Наверное. Риг и до смерти батеньки своего был не подарок, а уж последние три года, как на него жизнь чуть-чуть надавила, так говно и полезло полными ложками. Сложно это, неудачником быть и узнать об этом не сразу — момент узнавания получается дико болезненный. Вот как для жителей Стальгорода этой ночью.

Дверь слетела с петель от всего одного удара ногой — ставили для красоты, не для защиты. Йоран зашёл внутрь, краем глаза заметил фигуру справа. Удар, звон. Статуя, в домах оказывается их тоже понапихано. И люди с ними вот так вот живут, как в гостях?

Со второго этажа послышались крики, быстро заглушенные — чей-то ладонью, судя по всему. А потом наверху послышались шаги по металлическим полам дома. Приближающиеся шаги. И чего им там не сидится? Не нравится трусливым неудачником себя ощущать или чего? Вот хочется некоторым живым дуракам стать мёртвыми героями.

Йоран поудобнее перехватил топор, успокоился, собрался. Он не станет тут самым большим неудачником, ну уж дудки. Помирать от рук жирного ворейского торгаша — нет, это не про него. Хорошо, что с ним Вэндаль в паре оказался, уж этот-то не проиграет.

Сам Вэндаль, впрочем, на приближающие шаги не обращал никакого внимания, и пошёл в комнаты, осматривать их добычу. Оставив Йорана наедине с лестницей и шагами. Ну конечно. Ещё бы оно было как-то иначе.

По счастью, дверь того дома, в который Риг с братом собирались вломиться, оказалась не заперта. Мысль о том, что их могут прийти грабить даже не посетила головы беспечной зажиточной семьи, так как на двери, как выяснилось, даже не было замков. Кнут пожал плечами, и братья преспокойно зашли внутрь.

— И что мы им скажем? — спросил Риг, чувствуя себе по странному неуверенно.

Топор в его руках ощущался каким-то лишним, можно даже сказать нелепым.

— Ничего, — пожал плечами Кнут. — Мы же не разговаривать пришли.

Внутреннее убранство железного дома оказалось интересным. За дверями он оказался наполнен различными скульптурами из металла ничуть не меньше, чем улица снаружи, да и большая часть мебели тоже, по всей видимости, сделана была богом Кузнецом. Не подвинуть, не убрать — всё один цельный кусок металла. Были тут и маленькая, застывшая во время бега за мышью кошка, и статуя играющего с кубиками мальчика возле лестницы, и толстый купец-хозяин, важно вышагивающий по своим владениям. Отлитый из металла столик с вазой и цветами, стоящая рядом с ней чаша с фруктами, намертво приросший к полу и по сути единое с этим полом «упавшее» яблоко, стоящие возле входа башмаки, и даже муха на перилах лестницы — все это было сделано из стали. И все это наполняло дом какой-то своей собственной, застывшей в вечности жизнью.

Было странно, что обычные люди могут жить в таком, уже кем-то «занятом», доме. Впрочем, такое можно было сказать и про весь город, созданный полубезумным ворейским богом — едва ли сам он планировал, что под крышами его выкованного бессмертного града будут ютиться обычные люди из плоти и крови. Вполне вероятно, что он, безразличный, не знал об их присутсвии до сих пор.

Риг с братом осторожно, держа оружие наготове, прошли по небольшому коридору и попали в просторную комнату, где в моменты получше живые хозяева дома распивали чаи или принимали гостей. Сейчас же все они, а конкретно хозяин дома, его жена, и весь их выводок в количестве четырёх детей возраста самого разного, от года до лет двенадцати, столпились тесной кучкой. В руках мужчины был короткий клинок с прямым лезвием. По все видимости, закон о запрете на ношение оружия в черте города явно был не столь суров к тем, кого этот закон должен был защищать.

— Доброй ночи, — поздоровался глава семьи.

— Мир вашему дому, — отозвался Риг традиционным ворейским приветствием.

Кнут ограничился просто вежливым кивком, после чего взял парочку стоящих возле стены стульев и понёс их к выходу. Риг в итоге остался один на один с напряжённым мужчиной, что острием своего меча целился ему в сердце, а взглядом посылал в пропасть поглубже. На мгновение Ригу даже стало смешно, но он задавил улыбку — этого тут ещё не хватало. Но как же это всё странно. И ещё нелепо. Странно и нелепо.

— Нам не нужно ни золота, ни серебра, — сказал Риг осторожно, — И нам нет нужды видеть вашу кровь или забирать ваши жизни. Нам нужно лишь дерево, столы да стулья и всё им подобное. И ещё ткани.

— Всё то, что горит, — подытожил хозяин дома.

— Только то, что горит, — подтвердил Риг, демонстративно опуская топор и перехватив его рядом с лезвием. — Живые люди не горят.

— Только мёртвые, — заметил вернувшийся Кнут.

Мужчина согласно кивнул, хотя меч и не отпустил. Коротким взмахом он указал лезвием в сторону, где Риг увидел колыбель, вырезанную из дерева и украшенную замысловатыми рисунками зверей и птиц. Кнут помог ему вытащить колыбель наружу, пока сам Риг скрипел зубами от боли в пострадавшей во время боя руке, а потом они вернулись и забрали с собой скатерть со стола, сдёрнули занавески с окон, уволокли несколько платьев и кафтанов, а после и сам шкаф. Этого им показалось достаточно, и они поволокли добычу к княжескому дворцу.

Остальные к тому моменту тоже успели вернуться, благо целью были выбраны самые ближайшие ко дворцу дома, а серьёзного сопротивление изнеженные за неприступными стенами жители оказать не могли. Шауры за всё это время не двинули ни единым мускулом.

— Быстрее, — командовал Эйрик, сам среди прочих толкая по земле массивный пустой сундук. — Подкрепление к этим трусливым выродкам, может, явится и не скоро, но оно придёт. И это «не скоро» случиться может в любой момент.

Под редкими ударами стрел из узких дворцовых бойниц ворлинги, используя массивные дубовые столы как переносные укрепления, стащили свою добычу в четыре внушительных по размерам костра, по одному с каждой стороны дворца.

Так в прошлый раз и удалось взять княжеский дворец в Стальгороде. Обороняющиеся малым числом держались больше недели, ждали прибытия союзников, и не было никаких признаков того, что они готовы уступить. Но стальные укрепления обернулись против защитников, когда нападающие решили выкурить их дымом и теплом.

Безземельный Король делал вид, что это его идея, но куда вероятнее, что он просто прочитал о прошлом опыте в той же книге, что и Риг. Вся лишь разница, что Риг вспомнил об этом, когда замысел уже был наполовину исполнен — чужая история всегда интересовала его меньше, чем прошлые события на родине.

Не все участвовали в работе: Свейн Принеси, великан Ингварр, Трёшка и Элоф Солёный были ранены слишком сильно, отлёживались в стороне. Дэгни Плетунья шила рану старика наживую, но тот даже не реагировал, и кажется, был без сознания.

Когда подготовка костров была закончена, и их труды запылали, оставалось лишь ждать. Ждать и надеяться, что едкий дым и жар выкурят защитников из укреплений дворца до того, как явятся новые дружинники.

На самом деле приходили они постоянно. Некоторых из них можно было заметить среди домов или в конце улицы: то одного, то сразу несколько, но никогда не больше трёх за раз. Замеченные дружинники спешили скрыться из вида. Не было среди них ещё одного десятника, способного собрать их в кучу, или же придя к месту сбора, ко дворцу, и увидев лишь ворлингов да огни костров, предпочитали они проявить разумность, а не храбрость — кто знает. Ригу, в общем-то, было всё равно — сбежали и ладно. Не придётся драться. Не придётся стоять в строю. Не придётся вдыхать запах крови. Не придётся слушать, как Кнут и остальные добивают выживших. Не придётся…

Дым от устроенного пожара мог как призывать прячущихся солдат на битву, так и наоборот, служить для них пугающим предостережением. Может быть большой отряд явится уже в следующую минуту и сметёт раненых северян. Много ли им надо, собственно? Половина едва ли сможет сражаться. Но возможно все княжеские воины попрятались по своим домам, спрятали под кровати и в сундуки свои красные кафтаны, и не покажут себя и через неделю. Все, что Риг мог делать, так это ждать и надеяться на лучшее, с трудом сдерживаясь от трусливой молитвы своим прогнившим богам.

— Повышаю на четыре, — голос Финна.

Обернувшись, Риг увидел наёмника, восседающего на стуле с отломанной спинкой, а беспорядочная горсть засаленных и пожелтевших игральных карт лежала перед ним. Рядом с ним сидели Бартл, Бешеный Нос и Вэндаль Златовласый.

— Может, ты хоть свои карты посмотришь? — спросил у брата Бартл Равный.

— Нет, спасибо, я лучше так, — отозвался Финн. — Если я их посмотрю, то я их узнаю, и этот смазливый прыщ сразу же всё поймёт по моему лицу.

— Полагаешь, что играя вслепую у тебя шансов больше? — Вэндаль, кажется, выглядел весьма удовлетворённым этой игрой.

— Не глядя я полагаюсь только на госпожу удачу, а она меня любит, — ухмыльнулся наёмник, поправив горстку монет в центре своими давно обгоревшими по локти руками.

Бешеный Нос молча подкинул четыре своих монеты в эту же кучу. Вэндаль поддержал ставку, а вот Бартл предпочёл сбросить свои карты с тихим, неразборчивым ругательством.

Картина эта выглядела слишком странно: воины, у каждого из которых по свежему ранению, спокойно играют в карты, пока совсем рядом полыхает огонь, а из осаждённого дворца в их сторону иногда летят стрелы.

— Не боитесь? — спросил Риг, глядя как очередная стрела звякнула о металлические камни мостовой.

— Не достанут, — меланхолично заметил Финн, вытягивая из колоды следующую карту. — Но что постреливают иногда в нас, то хорошо. Видят нас, значит. И злятся.

— Для того и сидим, — признался Бартл. — Приказ командира. Подрываем боевой дух обороняющихся.

Риг перевёл взгляд на Вэндаля. Он тоже теперь приказы Короля выполняет?

— Я просто играю в карты, — улыбнулся тот.

Бешеный Нос молча подкинул в общую кучу ещё три имперских железных кольца, и Златовласый скинул свои карты.

— Играю и проигрываю, — прокомментировал Вэндаль и начал собирать карты для следующей раздачи.

Когда-то давно, на одном из их уроков математики, Вэндаль научил Рига как можно считать карты. Чем больше карт уходило в сброс, тем точнее учитель мог сказать, какие карты на руках у остальных. Сложно поверить, что он проигрывает, тем более безграмотному дикарю — скорее всего, делает это специально.

Оглядевшись кругом, Риг заметил и самого Браудера, что беседовал о чём-то с Эйриком, и оба при этом имели весьма расслабленный вид. Стрик Бездомный сидел прямо на металлической земле чуть в стороне ото всех, потягивая украденное вино из горла бутылки, пока Йоран Младший упражнялся с мечом, игнорируя свои раны. Лишь Ондмар Стародуб сидел без дела, вперив свой тяжёлый взгляд в окутанный черным дымом металлический дворец.

Все вокруг притворялись, что уверены в победе, так же как ранее, возможно, притворялся и воевода Ратмир. Но все они играли на самом деле вслепую, как Финн со своими картами, полагаясь лишь на удачу. Вот только для ворлингов сбросить карты означало смерть, и потому блефовали они куда убедительнее.

Ворота дворца заскрежетали умирающим стальным зверем примерно через час, а через минуту пронзительного скрежета распахнулись полностью. Дворовые люди посыпались изнутри испуганными, полузадушенными горстями, мокрые от пота, и красные, точно варёные раки, а после вышли и остатки дружины во главе с воеводой, без оружия, но с затаённой злобой в глазах. Последними вышла местная знать: супруга великого князя с детьми, да несколько бояр, что думали ночные события пережить во дворце и сделали по итогу неудачную ставку. Держались знатные гордо, словно не на сдачу пришли, а на базар, порадовать чернь своим личным присутствием. Когда Бартл Равный поторопил одного из широкобоких бояр рукоятью меча по рёбрам, никто из ворлингов не был против.

Всего солдат во дворце оказалось, не считая самого Ратмира, оказалось восемь человек. Князь из ворот не вышел.

— Если великий князь желает обсудить условия сдачи, — Эйрик вышел навстречу воеводе, с Ондмаром Стародубом по правую руку. — Ему следует явиться лично.

— Сдаваться князь не желает, — ответил Ратмир. — Его слово остаётся кованным. Плоть, однако, оказалась не столь крепка.

Ратмир поднял руку, поднял за волосы голову седого старика. Рот у головы распахнулся, язык вывалился наружу, глаза смотрели в разные стороны, и кровь из шеи барабанила по мостовой. Заплакали княжьи дети, мать поспешила прижать их маленькие головы к подолу своего платья.

— Это князь? — спросил Браудер у Эйрика, что видел его прошлым днём.

— Выглядит похоже. Смерть искажает черты.

Было видно, как Эйрику тяжело даётся сохранять хладнокровие в словах, и сильнее прочего его подводил голос. Сам Риг заставил себя подойти ближе, всмотреться в отрубленную голову. С распахнутым ртом она будто бы кричала без звука, а разбежавшиеся в стороны глаза придавали ей вид чудовищный, безумный.

Из всех тяжело раненых лишь Трёшка сохранял способность двигаться и ходить. Его и отправили внутрь стального дворца: убедится, что дружина сдалась в полном составе, и северяне не получат удара в спину. А если раненного раба зарубят — потеря небольшая.

— Они нам голову князя показали, — заметил Йоран Младший, держа обнажённый меч на плече. — И сдались вместе с воеводой. Какие уж тут засады?

— То, что мы не можем представить, в чем заключается хитрость врага, вовсе не означает, что никакой хитрости нет, — ответил Безземельный Король, принимая оружие у воеводы. — Может быть и так, что хитрость просто хороша.

— Нет никакой хитрости, — покачал головой Ратмир. — Разумно было сложить оружие, и мы это сделали. Князь желал стоять до последнего, последним и погиб.

Приказа своего Эйрик не отменил, и Трёшка всё же пошёл неспешно, держась за раненый бок, во дворец. Шёл медленно, тяжело — Ригу даже стало его немного жалко. Вслух, впрочем, ничего не сказал — заменить раба в этом задании у него желания не было никакого, так что слова не стоили ничего, лучше промолчать.

Эйрик же продолжал рассматривать Ратмира, жестом попросив Ондмара убрать отрубленную голову с глаз долой.

— Ты, стало быть, князя укоротил? — спросил Эйрик.

— Кто-то должен был.

— Может и так. Но прочие князья тебе этого не спустят, за смерть родича плату с тебя и на краю мира взыщут.

— Это уже моя печаль, не ваша.

Трёшка вернулся с докладом, что живых людей во дворце не осталось, разве что решили они прятаться особо хитро, и искать их по шкафам да под кроватями будет делом долгим и бессмысленным. На долгие дела ни у кого времени уже не было, так что на том и порешили. Пленников быстро связали, благо ворлингам оно было не впервой, после чего сопроводили к кораблю отшельников.

Ночь на корабле тоже прошла не скучно, судя по мёртвым телам на пристани, да пятнах крови на причале. Остававшиеся на корабле Кэрита и Робин Предпоследний встретили пришедших дружинников как и подобает: угостили острой сталью, напоили своей и чужой кровью. Сам Робин, в одиночку удержавший подступы к кораблю, поймал две стрелы и простился бы с жизнью ещё до рассвета, если бы не помощь бессмертной. Сквозь боль и собственные сдавленные крики она держала в нем жизнь до самого утра, пока руки у неё не начали дрожать, пальцы сами собой гнуться в разные стороны да ломаться, точно сухой хворост, и кровавые слезы не потекли у неё из глаз. И даже тогда она продолжила бороться за жизнь имперского беглеца, пока не отплыли они от стального берега, и не смогла она вылечить его раны должным образом.

Два следующих дня к Щепке относились как к принцессе. Если спрашивали у нее, например, не хочет ли она воды, то она сначала отвечала отказом, но совсем скоро, тоненьким таким голоском, говорила, что хочет чуть-чуть. И почти сразу же три разных кувшина протягивали ей три разных мужских руки. Элоф Солёный по вечерам рассказывал ей о своих молодых приключениях, выдумывая половину и жадно приукрашивая вторую, а она смеялась и просила ещё. А если ей становилось плохо, то к краю палубы её несли на руках. Да и во многих других вещах относились к ней как к знатной, в то время как настоящую ворейскую знать держали в цепях да взаперти.

В плен к ворлингам в итоге досталась вся княжеская семья: супруга, две старшие дочери и сын, мальчишка совсем, но взглядом колкий. Увезли с собой связанными и прочий важный люд из местных бояр, что при князе бывшем восседали советниками — каждый из них спокойно, по-деловому и даже немного безразлично выплатил за себя выкуп припасами, золотом и мехами. Казалось, будто какой-то спектакль разыгрывается, и все вокруг знают свои роли, кроме Рига — тот стоял поодаль, и просто смотрел.

На корабле пленников прокатили до небольшой деревни чуть дальше вдоль берега, а когда убедились, что погони не намечается, отпустили с миром. И лишь когда последний из них сошёл на берег, Риг почувствовал, что внутри него что-то разжалось, и сам он вдруг стал каким-то мягким, податливым, и бесконечно уставшим. Разом захотелось ему и есть, и спать, и кричать на кого-нибудь, и просто на палубе лечь к небу лицом да не делать в этой жизни более ничего. Почему-то захотелось плакать.

Ничего из этого он не сделал.

Кнут ободряюще хлопнул младшего брата по плечу, улыбнулся, хотя и сам выглядел измотанным до предела, не многим лучше чем после испытания на меже. По счастью, на лицах многих северян можно было прочитать схожие желания, и лишь Безземельный Король оставался невозмутим. Дрожащие руки его Риг, впрочем, успел заприметить ещё до того, как главарь наёмников спрятал их под плащом и обратился к Эйрику, но говоря громко и чётко, для всех:

— С моей доли добычи, славный Эйрик, сразу отсчитайте стоимость всех долгов перед вами за эту экспедицию. Оспаривать ваши решения не буду, доверяю вашим суждениям, и сколько нашей стороне отмерите, столько и возьмём, с благодарностью.

С этими словами он ушёл, не услышав даже, как Эйрик недовольно фыркнул. Выглядел их пухлый вождь так, словно морскую губку сжевал без соли, а как закончил — ему ещё одну на тарелку положили.

— Не понимаю твоего недовольства, — сказал ему Кнут, устало облокотившись на фальшборт рядом. — Хороший же из него союзник. Благодаря ему мы город из легенд захватили, что считался практически неприступным. И было нас при этом лишь полтора десятка, да ещё и без оружия. Добычей трюм заполнили доверху, а слава наша, и твоя в первую очередь, будет и того больше. Чему тебе быть недовольным?

Эйрик покачало головой, огладил свой голый подбородок.

— Недоволен я тем, что мы головой рискнули, да не по своей воле. А по итогу победили в битве, которую никто из нас не просил, и ничего на самом деле с того не выиграли.

— Добычи набрали, сколько влезло, — напомнил Риг.

— И на всю Ворею себя ославили как людей опасных, что на порог пускать нельзя, и которые тебе нож в спину воткнут при первом случае. Князья ворейские все одного рода будут, потомки Рагнара, и каждый из них друг другу брат. Так что мы ночью прошедшей одного из их братьев, получается, и обезглавили.

— Воевода его обезглавил, — напомнил Кнут. — Нам он живой сгодился бы больше мёртвого.

— Обезглавили, пусть и чужими руками. Без нас князь жил бы и здравствовал, так что смерть его нам не забудут, и не простят.

Вздохнув, Эйрик ладонью прикрыл уставшие глаза, и, не глядя уже на Рига и Кнута, продолжил:

— И не только в землях ворейских, на весь мир прославились. Но слава дурная, лиходейская, а с такими у честных людей разговор короткий. И добыча наша к следующей весне растает, расползётся по ниточке и исчезнет, забудется, а вот от славы этой нам ещё долго не отмыться будет.

— Но мы победили, — Кнут казался искренне оскорблённым. — Горевать мы должны по этому поводу что ли?

— Безземельный Король победил.

— Он всегда побеждает, — напомнил Риг. — Много лет уже как.

— Тебе бочку мёда дай задарма, ты пожалуешься, что нести тяжело, — добавил Кнут.

— Побеждать-то побеждает, но своего королевства так себе и не вернул. Такие уж у него победы.

— И что тогда нам делать теперь? — спросил Риг. — Обратно добычу вернуть всю целиком, в ноги новому князю падать, когда того выберут, да о прощении молить предлагаешь?

Эйрик усмехнулся, сделал над собой заметное усилие, и прогнал мрачные мысли со своего лица. А потом сказал громко, так, чтобы все ворлинги на верхней палубе могли его слышать:

— Я предлагаю нам отдыхать и раны залечивать. Есть, пить и спать вволю, да новому дню радоваться, что застали мы вопреки всему!

Северяне отозвались на это предложение радостным, но усталым одобрением.

— А потом добычу делить будем по совести, и воинам цепи их продолжать по делам их. А затем пировать будем всю ночь вином княжеским. До соли, без удержу, пока в каждой бочке на дно не посмотрим, и покуда море синее качать нас не перестанет! Мы бились достойно и победили! Достойно же отпразднуем!

Новый крик радости, уже более уверенный и бодрый. Вот только Ригу от их победы уже было совсем не радостно.