Длинная цепь

Глава 18 Невесомость

Человек привыкает ко всему, ибо все мы потомки тех, кто хотел выжить, и сделал это не смотря ни на что. Однообразный шаг, однообразный пустой пейзаж, где не было ничего, кроме редких руин — скелеты давно покинутых городов. Их отряд не заходил туда. Всё, что было так близко к побережью, было разграблено ещё до того, как родились их деды и прадеды, и ничего ценного там не осталось, кроме ловушек и того, что едва слышно шуршит в темноте.

Большую часть дня видишь лишь сухую пыль на пустых холмах, привыкаешь к этой монотонной, безопасной пустоте. Но иногда натыкаешься на что-то: небольшие подлески, осколки руин, маленькие полянки или даже тихие, почти недвижимые реки. Ничему из этого нельзя верить.

Верить можно лишь проводнику и его деревянному посоху. Если проводник жив, если посох цел — значит можно идти вслед за ним. Шаг в шаг.

Деревья бывают с двумя тенями, одной настоящей и второй, на которую лучше было не наступать. Попадаются сгустки сухого воздуха, которые сами собой воспламенялись, когда жертва находилась внутри них. Маленькие насекомые, которые садились на кожу совершенно незаметно, и пили кровь не причиняя боли, никогда не насыщаясь, словно крошечная бездонная яма — пропустишь одного такого на себе, и к вечеру упадёшь без сил, бледный и обескровленный. И чернослёз, растущий то тут, то там, практически везде, выглядящий почти безобидно, как обычное растение, просто с черным стеблем и такими же темными листьями. Есть нельзя — отравишься, даже трогать опасно. Мёртвый Дикарь Синдри рвал эту отраву при каждом удобном случае, распихивая по карманам или, если позволяло время, набивая доверху свой мешок. Они шли за проводником, и оставались живы.

Кэрита всегда держалась рядом с Синдри, болезненно хрупкая, обхватив себя руками, царапая предплечья до крови. Действительно Щепка, маленький беззащитный кусочек в бурном море. Стала очень неуверенной в себе после смерти Свейна. Спокойной выглядела лишь когда магией собирала воду из воздуха во время привалов — в эти минуты она иногда даже мычала себе под нос какую-то мелодию.

Отдых — это маленькая ложь. Возможность занять чем-то руки, как например разведением костра, приготовлением супа или охотой. Вся местная жизнь — яд, есть её нельзя, но их припасов слишком мало, а людей слишком много, так что они ели. Если правильно разделать, если долго варить, если порезать на мелкие кусочки и глотать до того, как почувствуешь вкус — сможешь переварить. Иногда нет.

У них был два привала в день, и каждый привал это выбор: или поесть, или поспать, но никогда и то и другое одновременно. Еда приманивает опасность, дым от костра приманивает людей. Большинство выбирало пищу, предпочли бы не спать вовсе — сон не приносил отдыха, только кошмары, а если тебя не разбудят на этой земле, то ты никогда не проснёшься. Во сне Риг обычно говорил с сестрой — она не жаловалась, не обвиняла, не проклинала, не смотрела на него.

— Нельзя умереть от отсутствия сна, — говорит Бартл.

Но хочется.

Безземельный Король и двое его наёмников, а также Бешеный Нос, Плетунья и Стрик Бездомный всегда голосовали за бесполезный сон, и раз в день отряд был вынужден уважать их право на отдых. Отказаться от сна можно, только если все согласны отказаться ото сна — таковы правила. Втайне Риг был благодарен всем, кто настаивал на необходимости спать, и он видел, что Кэрита молчала, но едва не плакала от облегчения, когда они останавливались для ночёвки.

— Нельзя умереть от отсутствия сна, — говорит Бартл. — Особенно здесь. Я однажды не спал неделю, точнее мне не давали спать взявшие нас в осаду мерзавцы. Думал, сойду с ума.

Чтобы охранять спящих, нужны двое — тоже своего рода дело, способ отвлечься, поговорить. На небе ни облачка, но днём не найти солнца, и ночь наступает незаметно, без звёзд и луны. Одному в темноте быть нельзя, поэтому двое.

Бешеный Нос смотрит в ночную темноту так, словно может там что-то увидеть. Темнота казалась настолько густой, что глаза начинают болеть от попытки увидеть хоть что-то, и начинают чудиться очертания предметов. Разум придумывает их, чтобы не сойти с ума, но проведёшь рукой — ничего. Быть одному страшно, но молчать в компании с дикарём посреди непроглядной черноты ещё хуже.

— Мы не одни, — говорит дикарь, но продолжает сидеть расслабленно. — Звери смотрят на нас. Всегда смотрят.

— Видишь их? — спрашивает Риг, просто чтобы Бешеный Нос продолжал говорить.

— Слышу их, очень редко. Они почти не двигаются, сидят неподвижно, словно нож без руки. Неживая жизнь.

— Мёртвые? Или творение магии, как големы?

— Мы их едим, их плоть может насытить голод. Делалась так, чтобы не могла, но мы можем её заставить. Не големы. Но что-то странное.

Что-то странное. Под ясным небом без луны и солнца, в месте, где буквально всё пытается их убить, было бы странно увидеть что-то нормальное. Риг не понимал странной зацикленности Бешеного Носа на местных животных.

— Не понимаю, чего ты зациклился на этих животных.

— Они не связаны, не формируют цепь. В природе всё должно формировать длинную цепь: червяк ест лист, мышь ест червяка, а её съедает филин и так далее. Тут никто и никого не ест, никто никому не нужен для выживания. Они просто живые.

Теперь и Ригу стало казаться, что он слышит тихий шорох в темноте.

Сначала сидишь с одним, потом он идёт спать, и ты сидишь с другим, пока сам не отправишься смотреть кошмары.

— Нельзя умереть от отсутствия сна, — говорит Бартл. — Особенно здесь. Мне уже случалось не спать несколько дней подряд, и это ощущалось куда хуже. Может быть наши тела просто не помнят, как спать?

Время от времени каждый от отчаяния пробовал урвать немного бодрости, и лишь Мёртвый Дикарь Синдри никогда не пытался. Он лежал и смотрел в чёрную пустоту над ними своими старыми, водянистыми глазами.

Ел он, впрочем, тоже немного. На второй день вытащил из своей котомки небольшой котелок, плеснул туда воды, и, нарубив немного местной трухлявой древесины для костра, стал варить там чернослёз. Медленно помешивал едкую смесь металлической ложкой, с характерным скрежетом. Само варево получалось густым, едким, жестоким.

— Что это ты делаешь? — спросил Риг, взглядом указывая на котелок, даже на расстоянии трёх шагов чувствуя, как внутри у него все сжимается от зловония.

— Отраву, — ответил безумный старик и зачерпнул немного кружкой. — Выпей.

Риг отшатнулся, и Синдри мерзко засмеялся.

— Вот поэтому ты и умрёшь, мёртвый мальчик. Выпей, — в этот раз он протянул кружку проходящему мимо Йорану.

Младший скривился от запаха, но протянутую кружку взял, сделал пару глотков, прежде чем его скрутило болезненным кашлем.

— Выродок…

— Хорошо, — улыбался безумец. Из его глаз бежали слезы, выдавленные дымом от котелка. — Выпей.

В этот раз кружку он протянул Кнуту, и тот тоже сделал пару глотков, после чего зашатался, вернул старику недопитое наощупь.

— Выпей!

— Что это? — спросил в ответ Эйрик, подошедший на шум.

Он выглядел ужасно: измученный, с красными глазами, дрожащий от всепроникающего холода. Не похудел, но осунулся, сдулся.

— Ещё один мертвец, — ответил Синдри, и протянул напиток Игварру, что также выпил без вопросов и возражений.

— Я просто спросил.

— Один спросил, другой отказался, третий попробует лишь немного, четвёртый лизнёт, пятый посмотрит на тех, кто выпил и как их тело замешивает само себя, крутит внутренности точно хозяюшка мокрое белье, перекручивает. Мертвец, мертвец и мертвец. Если говорят выпить — надо пить.

— А если скажут со скалы вниз головой прыгать? — спросил Риг. — Если все прыгнут, то ты тоже за ними?

— Умный, — осклабился половиной зубов Синдри. — Умный мертвец. Если скажут прыгать со скалы, да все как один сиганут, то и ты прыгай давай, если жить хочешь.

— Как-то это глупо.

Эйрик же взял кружку из рук Синдри, сам зачерпнул немного густого яда.

— Он проводник. И был тут уже не раз, так что к его словам в любом случае стоит прислушаться.

Сделал глоток, закашлялся, отступил на шаг. Риг забрал из его дрожащих рук полупустую кружку, поболтал внутри её содержимое, поморщился:

— Мы потомки тех, кто выжил. Кто был осторожен.

— Ты — потомок мертвеца, — хохотнул Синдри. — Но мы все такие, все наши предки уже лежат кто на дне, кто в могилах, кто пеплом на ветру. Не буду тебя уговаривать. И раз уж сам ты слушаешь голову и дрожащие кишки, раз не отковал своё сердце камнем да из камня, то отдавай.

Риг не отдал, сделал глоток. Будто выпил что-то живое, что отчаянно хочет вырваться, или же хочет убить его изнутри. Крадётся внутрь его желудка по горлу, по пищеводу, холодное от того, что горячее. Перед глазами поплыло, потемнело.

— Мы потомки тех, кто жили стаей и не задавали вопросов. Дети племён, наследники корабельных команд, бастарды замковых гарнизонов, — слова Синдри, голос Синдри. — Но они были осторожны, и учили нас осторожности. И жители этих руин вокруг были осторожными, и были детьми тех, кто был осторожен. Нет их теперь. Не стоит быть как они.

Падение и удар, боль в затылке и в правой руке.

Темнота. Холодная, липкая, скользкая.

Они не одни.

Все они в итоге выпили дурман из чернослёза, все вместе они брели по бесконечным и безжизненным пустошам. Час за часом, не чувствуя усталости, не слыша собственных мыслей, связанные одной цепью, длинной верёвкой, друг за другом. Дважды Рига выдёргивали дальше, когда он, сам того не замечая, замирал на месте или уходил в сторону, и один раз дёргал верёвку позади себя он.

— Важно правильно подобрать размер порции, — говорил Синдри, раздавая подсушенные черные листики. — Важно правильно подобрать размер порции.

Горький вкус.

Шаг правой ногой.

Горький вкус.

— Важно правильно подобрать размер порции.

Пять капель для Рига. Шесть капель для Кнута. Эйрик — восемь. Кэрита — четыре, Ондмар Стародуб — больше прочих, восемь. Нужно запомнить. Запомнить. Шаур не пил отвара, не жевал листья, не сжимал в кулаке ядовитое растение, не глотал горькие черные капли. Стрик Бездомный — три капли. Ему предлагали пять, он отказался. Он знает.

Они не одни.

Вторые тени хотят их убить. Камни, что двигаются, пока на них не смотришь, хотят их убить. Дождь посреди ясного неба, что обжигает кожу до крови — он тоже хочет их смерти. Яд, что они принимают, что даёт им сил идти без усталости — жжётся, пытается их убить. Мёртвый Дикарь Синдри… он тоже хочет этого. Ведёт их на смерть, служит проклятым землям, безумец, отравитель.

— Не слушайте себя, не думайте о других, потому что другие неважны, и нечего тогда о них думать. Не думайте. Надо дойти вон до тех холмов, и станет лучше, и подозрения истают, и руки перестанут чесаться в тоске по рукояти меча, по чужому горлу, по выцарапанным глазам. Думайте о холмах.

Ему выгодно так говорить, он выиграет в любом случае. Эйрик, Безземельный Король, Риг, да кто угодно — кто бы не победил, безумный Синдри получит свою долю. Если Риг перережет жирное горло Эйрика посреди ночи, проводник не станет возражать. Король… наёмник. Союзник. Но у него свои интересы. Согласится ли Кнут убивать спящего человека? Люди чести столь ненадёжны, прямые мечи без рукояти. Меч их отца. Старший сын, опытный воин, Кнут Белый… тот, кто должен был командовать. Жалкий трус.

Еды мало, не хватит даже на дорогу до святящегося столпа.

— Важно правильно подобрать размер порции.

Вода, немного мяса и сухих овощей. Сухие ветки и кора на четверть порции, на три четверти. На половину. У многих деревьев не было корней. У некоторых корней не было деревьев — они цеплялись к ногам, срастались с кожей. Не оторвать — вырезать вместе с плотью. Быстро.

Они не одни.

На всех еды не хватает. Некоторые из них живут дольше, чем было запланировано? Сколько из них уже должны умереть? Люди спорят. Большие мужчины требуют больше пищи, хотят кормить свои мышцы. Первыми нужно кормить стариков — так говорят носители седых волос. Эйрик предлагает первую порцию отдавать женщинам. Эйрик предлагает считать Дэгни Плетунью за женщину — и спор разгорается вновь. Ондмар Стародуб пресекает все споры, делает как сказал Эйрик. Шаур стоит молча, не двигается. Не ест.

Кэрита морщится от боли, пока собирает воду из воздуха. Бешеный Нос и Дэгни Плетунья охотятся, Трёшка стал приманкой — предложил себя сам, раб. Ему сказали стать приманкой. Их улов — шесть странных существ размером с собаку, все сплошь панцири и цепкие лапы, клешни, жвалы. Нет глаз, нету рта, нет слабых мест. Их кровь обжигает руки, точно кипяток, внутри нет органов, лишь мышцы.

— Это вообще можно есть?

— Есть это ни в коем случае нельзя, — отвечает проводник.

Синдри жарит их почти до черноты, после варит в своём котелке.

— Важно правильно подобрать размер порции.

Есть их невозможно, жевать можно бесконечно, вкуса нет никакого и можно случайно укусить свой язык. После всех тошнит, многие жалуются на головную боль и боль в животе. Это их ужин на следующие четыре дня. Робин Предпоследний блевал кровью, а Элоф Солёный упал без сознания, и им по очереди пришлось нести его тело. Когда пришла его очередь, Риг мечтал обнаружить старика мёртвым. Тому удалось выжить, и на следующем привале он работал за троих, стараясь не смотреть другим ворлингам в глаза.

Они не одни.

Отряд, восемь человек. Шли в противоположную сторону, к берегу, даже не пытались приблизиться к ним. Эйрик прогудел в рог приветственный сигнал, но они даже не остановились. Лишь когда отряд неизвестных ворлингов скрылся из вида, послышался ответный сигнал — почему-то от этого простого звука на душе стало немного теплее. Они не одни.

Второй похожий отряд они встретили спустя пару дней. Всего четыре человека, на привале: виден был дым от костра и редкое движение силуэтов. На приветственный сигнал незнакомцы не ответили, и Эйрик счёл за благо повести отряд мимо, дал второй сигнал ещё раз, уже сильно позже — всё ещё без ответа. Но дым их костра они видели ещё долго, ещё пару дней, всегда на одном расстоянии, всегда позади, словно тот шёл за ними. Риг стал спать с топором в руке.

Недостаток сна, недостаток пищи, монотонный и безжизненный пейзаж перед глазами, да спина старшего брата где-то впереди — всё это сливалось в один неприятный, липкий ком. Невозможно его прожевать и отделить один день от другого, невозможно его проглотить и почувствовать облегчение. Сколько они уже идут вот так? Точно больше одного дня, точно меньше десяти — это самое близкое к правде, что Риг мог извлечь из своего затуманенного разума.

На привале, когда эффект дурмана ослабевал, и Синдри садился варить новую порцию, усталость начинала брать своё: тяжело было стоять, тяжело было думать, и хотелось только упасть лицом в землю, лежать до прихода смерти. Но никто не жаловался. Девушки терпели молча, старики не проронили ни слова о том, что хотят остановиться или вернуться, и Риг не мог начать жаловаться первым. Та же гордость, а может и просто сила привычки, толкали его раз за разом подходить к Ондмару Стародубу со слишком тяжёлым топором, со слишком тяжёлым щитом, и спрашивать о новой тренировке. Он чувствовал, как великий воин ненавидит его в эти моменты, но у Ондмара явно была и своя гордость, и она не позволяла ему отказаться там, где не отказывался мальчишка.

Помимо них двоих тренировался только Йоран Младший — без напарника, не прося ни у кого помощи или совета, сражаясь со своей тенью. А после, ещё более уставшие, они пили свежую отраву и шли дальше.

В какой-то момент Риг понял, что уже не идёт по земле, что его несёт на плече кто-то большой и сильный. Не было сил на то, чтобы испытывать страх по этому поводу. Небольшое удивление? Возможно.

Ингварр Пешеход. Его плечи поникли под тяжестью смертной тоски этого места, он тяжело переставлял ноги и немного покачивался при ходьбе, словно могучий дуб под порывами штормового ветра. Рубаха великана пропиталась потом, стала ещё грубее, ещё жестче — Ингварр был из тех, кому на Мёртвой Земле всегда немного жарко. Ехать на его плече было неудобно, но приятно, так как можно было расслабиться и потонуть в своей печали, позволить дурману из чернослёза сожрать твой день. Гордость не позволила Ригу даже закрыть глаза — колола его сильнее, чем плечо Ингварра.

— Я могу идти сам.

— Не можешь, — отозвался великан. — Это нормально.

— В этом нет ничего нормального. Я взрослый мужчина, я ношу цепь на своей шее, и значит сам могу её нести.

Риг заворочался, пробуя спуститься на землю, но не сильно преуспел в этом деле — огромные ручищи Ингрварра держали его крепко. Сам же Риг почувствовал себя вовсе не мужчиной, но капризным ребёнком. Стало неловко за то, что уставший и с трудом идущий по пустоши Пешеход тратит силы на то, чтобы нести Рига, а теперь тратил силы ещё и на попытки удержать свой непослушный груз.

— Мужчина имеет достаточно сил, чтобы признавать свою слабость.

Не найдя лучшего ответа, Риг предпочёл более не сопротивляться. Когда же настало время следующего привала, он взял на себя большую часть работы, хоть его очередь была не скоро. Не стал спрашивать у кого бы то ни было разрешения и вообще ни сказал не слова — просто взялся за работу и всё. Остальные так же не сказали ему ни слова. Как раз отправился рубить близлежащие сухие деревья без единого листика, что давали больше дыма, чем огня, когда вдруг услышал резкий голос Трёшки:

— Замри! Не двигайся!

Риг повернул голову, чтобы посмотреть, кому он это сказал. Краем глазом заметил что-то справа: быстрое, бесформенное и прозрачное. Смертоносное. Тренировки не пропали даром. В последний момент Риг всё же успел уклониться, избежать гибели, однако неизвестное существо всё же разорвало ему правую щеку. Рот мигом наполнился вкусом крови, а за воротом рубахи стало мокро и липко.

Об этом можно подумать и после.

Риг отдалился от боли и от ужаса, выхватил топор и повернулся в сторону нападающего, но там никого не было.

Неожиданно.

На неожиданность Риг приучился реагировать поднятым щитом, оружием наготове. Резко переводя взгляд из стороны в сторону, он не видел перед собой ничего, кроме пустой земли. Правая часть лица тем временем стала пульсировать болью.

Страх холодил конечности, но Риг не прогонял его, это друг. Усталость отступила, сердце стучало так, что было слышно самому, чувствовалось его биение в груди. Тело стало лёгким, изнывало без движения.

— Осторожно! — крикнули сзади.

Риг развернулся резко, готовый отразить нападение, но в этот раз целью стал не он. Позади Дэгни Плетуньи просто из ниоткуда появились не то ножи, не то когти, грубой формы, светло-голубые, три штуки. Девушка сумела уклониться от двух из них, а третий пробил её бедро, почти насквозь. Она упала на одно колено с тихим вскриком, но тут же зарычала, оскалилась и с безумной яростью бросилась вперёд на невидимого врага. Но в итоге её ножи и она сама легко прошли вперёд сквозь воздух, не встретив никакого препятствия, а три когтя неизвестного существа превратились в дым и развеялись через мгновение.

Два удара сердца — и они появились снова, в этот раз уже за спиной Финна и Бартла. В этот раз Риг увидел это своими глазами — оружие появлялось буквально из воздуха. Пространство вокруг как будто слегка искажалось, как бывает в особо жаркий день, когда по воздуху струится марево. Наёмники Короля реагировали мгновенно, двое сражались как один, но так же получили ранения: закрытый в нагрудник Бартл отделался лишь расцарапанным лицом, после того как коготь врезался в него и разлетелся на осколки, а вот Финну пришлось хуже — коготь задел его бок. Когда воин попытался схватить впившийся в его ногу осколок свободной рукой, тот разодрал ему ладонь в клочья, а после так же истаял в воздухе.

— Любит нападать со спины, — заметил Браудер, сняв с себя плащ и намотав на левую руку, создав себе хоть какое-то подобие щита. — Спина к спине!

Никто не стал спорить с командой чужеземца, и все разбились по парам, прижались спинами к ближайшему товарищу. Лишь Кэрите не досталось пары, и Эйрик с Трёшкой, Дэгни и Ондмаром окружили её неплотным кругом. Хотя Бессмертная, судя по тому, как крошилась земля вокруг неё со всех сторон, могла позаботиться о себе самостоятельно. Ригу достался Йоран Младший… На мгновение Риг был этому рад — хороший воин, молодой и внимательный. Прочее стало не важным.

Ещё две атаки, одна на Эйрика, вторая на Вэндаля Златовласого — первый отделался дырой в плаще, второй же умудрился разбить стремительно летящий ему в голову коготь метким ударом меча. Удача начала поворачиваться на их сторону, но ненадолго — тварь адаптировалась быстро, и следующий удар нанесла снизу. Незаметно для всех она проявилась прямо под ногами у Бешеного Носа и Короля, а уже через мгновение оба они повалились на землю — в этот раз тварь сформировала не когти, но что-то вроде шипастых змей, оплетающие голени своих жертв, раздирающие на лоскуты одежду, кожу и мышцы, силящиеся сломать кости. Стоявшие рядом пришли на помощь, но едва они подоспели, как змеи истаяли в воздухе, обратились в дым.

Только для того, чтобы собраться снова, в десяток мелких игл над головами Стрика и шаура. Первый успел отскочить, второй же своим копьём разбил большую часть, вращая оружием с невероятной скоростью и проворством. Впрочем, ранений ему избежать не получилось, и одна из игл пробила шауру ступню, пригвоздив к месту и лишая возможности двигаться, а после две другие вонзились в живот. Шаур пошатнулся, но остался стоять на ногах, без каких-либо эмоций на лице. Его серые одежды стремительно напитывались кровью.

— Быстро адаптируется, — сказал Робин Предпоследний. — Разумный. Или же сделан очень сложным, с командами на даже самые непредвиденные ситуации.

— Разумный, неразумный, пусть хоть песню споёт, какая разница? — отозвался Йоран за спиной Рига. — Как победить эту штуку? Это же…

Закончить он не успел, внезапно дёрнулся в сторону. Когда Риг повернулся, когти уже истлевали дымом, а Йоран выбрасывал в сторону ставший бесполезным щит — в этот раз тварь целилась не в человека, вместо этого изорвав щит и лишив Йорана возможности защищаться. Сущность действительно была умнее, чем какое-нибудь дикое зверье или привычные проявления магии, она мыслила стратегически.

— Вопрос хороший, — кивнул Эйрик и посмотрел на Мёртвого Дикаря Синдри. — Что нужно делать?

Тот лишь пожал плечами.

— Я был здесь чаще многих, и моей крови тут пролито более, чем у самых больших да самых смелых, но и мне эта земля ещё не открыла все свои секреты. Едва ли и десятую долю я видел лично, и хорошо, если о половине я хотя бы слышал. Это — плохая половина.

Новая атака, в этот раз с трёх разных сторон. Ондмар Стародуб пережил её с вывернутым плечом, отчего его левая рука повисла бесполезной плетью. Трёшка и Кнут же оказались внутри целого вихря из мелких осколков, и вышли из него хоть и без серьёзных ран, но все в крови из десятка глубоких порезов.

— Он не материален, — голос Кэриты дрожал. — Не в прямом смысле, что-то вроде живого воздуха, который уплотняется для атаки. В спокойном состоянии он вокруг нас, огромный, но после — он только эти осколки, очень мал.

— Мал и уязвим, — заметил Эйрик. — Осколки мы можем атаковать. Разобьём на части, разделим, и так отрежем от него кусок.

— Легче сказать, чем сделать, — отозвался Король. — Мы даже не можем сказать, откуда будет удар.

Новая атака сущности, на этот раз под удар попал и без того раненый Браудер, лежащий на земле с окровавленными до колена ногами. Его наёмники защитили командира, но Бартл едва не расплатился за свою верность жизнью — его доспех получил основной удар, концентрированную мощь сущности, и сильно прогнулся. Нагрудник Бартлу пришлось скинуть, так как искорёженный, тот не давал ему толком вдохнуть.

Ветер — движение воздуха из области высокого давления…

Мысль мелькнула в голове у Рига. Простая и потому как будто бы не правильная, не достойная того, чтобы быть произнесённой вслух. Слишком просто. Раз никто не сказал этого ранее, раз никто из опытных воинов не предложил что-то такое — значит очевидная глупость. В конце концов, не так уж он и умён, пора это признать. Думает слишком много в бою.

Но лучше сказать, и выглядеть глупо, чем не сказать, и погибнуть как глупец.

— Если он — это воздух вокруг нас, то когда он формирует когти, то оставляет пустоту, куда движется нормальный воздух, — все повернули взгляды к нему, смотрели пристально, и Риг заговорил быстрее, стараясь закончить до того, как в лёгких закончится дыхание. — Получается ветер. На Мёртвой Земле нет ветра, а значит, если чувствуете дуновение рядом с нами…

— … это оно готовится к удару, — закончил за него Вэндаль.

Тем же тоном он нетерпеливо заканчивал за него решение задачи. Когда-то давно, в другой жизни. Как же странно, что Вэндаль оказался здесь, что они оба оказались здесь.

Резко повернулся в сторону, Златовласый взмахом меча разогнал едва заметный дым. Эта маленькая хитрость позволила им умирать медленнее. Сущность все ещё иногда умудрялась их зацепить, пробуя разные хитрости и нападая не до конца сформированными когтями, или же формируя иглы на большой высоте и позволяя им свободно падать на головы людей. Назвать это победой не поворачивался язык, но хотя бы чаша весов хоть немного склонилась в их пользу. Сам Риг был бы рад успеху своей идеи куда больше, если бы не сильное головокружение и тошнота из-за обильной потери крови. Попробовал прикоснуться к щеке — почувствовал резкую боль и как собственная кровь вытекает из раны.

— Нет смысла с ней махаться, — проворчал старый Элоф. — Пусть беснуется, а мы выйдем с её территории, залижем раны и двинем дальше.

Судя по выражениям их лиц, ни Эйрику, ни Браудеру эта идея не понравилась. Но Эйрик сжал зубы и согласно кивнул своей большой рыжей головой, и ворлинги подхватили раненых, стали осторожно отступать.

— Бесполезно, — сказала Кэрита. — Оно двигается вместе с нами.

Отчаяние начинало захватывать Рига, топило его, накрывало все большими волнами. Даже в Стальгороде, глядя на движущийся им на встречу строй княжеских дружинников, видя в двух шагах от себя бородатое и перекошенное яростью лицо одного из них, что в тот момент не желал ничего другого, кроме как пробить голову Рига топором — даже тогда он не чувствовал такого ужаса. Избавиться от оружия, чтобы не мешало, бежать без оглядки и с надеждой, что чудовище захватит других, кого угодно, но только не его самого. Отчаянное желание выжить.

Глубокий вдох, что болью напомнил о разорванной в клочья щеке. Выдох. Сжать топор сильнее, поднять щит выше, прислушиваться к дуновениям ветра.

«Щит не роняй»

«Как бы ни было плохо, пока ты не побежал, ты в безопасности».

Простые напутствия от брата, ещё в Стальгороде. Он повторял их тогда, и он повторял их сейчас — в обоих случаях помогало не так чтобы сильно, внутренности все равно стягивало страхом.

Но он не побежал тогда, и он не побежит сейчас.

«Побежишь — умрёшь, в спину удар получишь».

— Делать нечего, заборем тогда эту тварь, — возвысил голос Эйрик. — У кого ещё есть идеи, навроде риговой, чтобы нам сподручнее было рубить?

— Разделиться можно, — ответил владчиво Вендаль Златовласый. — Глаз у чудища нету, а значит как за пределы его выберемся, так и уйдём. Поделимся пополам, в разные стороны двинем — половина уцелеет точно. Оставшиеся снова могут попробовать поделиться, или сразу малое число оставим позади.

Эйрик посмотрел в сторону Короля. Тот все ещё лежал раненый вместе с Бешеным Носом, оба неспособные толком ни ходить, ни защищаться, и живые только благодаря защите от Финна и Бартла. Не сложно догадаться, как предлагал поделиться Златовласый.

— Не пойдёт, вместе побеждать будем. Мысль эту схороним на будущее, на отчаянный случай.

«Разве их случай ещё не отчаянный?» — паника нарастала в душе Рига.

Глубокий вдох, медленный выдох.

Пока ты не побежал, ты в безопасности. Настаивать на том, чтобы товарищей бросить — дело не самое доброе, и в далёкой перспективе ещё и не практичное. В следующий раз так могут бросить и тебя.

Сущность снова напала, в этот раз порезала предплечье у Синдри.

— Она перед атакой собирается, значит не видит в этот момент, — предложил Ингварр. — Может в этот момент побежать, пока за нами пригляда нету?

Видно было, как тяжело и непривычно великану даётся такое предложение.

— Далеко не убежим, — заметил слишком бледный Король.

Сколько крови он уже потерял? И сколько крови потерял сам Риг? Пальцы кажется уже немеют.

Мёртвый Дикарь Синдри, меж тем, зачерпнул немного земли, покатал в ладонях, бросил вперёд — сухая земля разлетелась пылью.

— Если оно, чудище это непроглядное, само по себе есть воздух, то чего оно нас всех разом тут не уложило-то спать беспробудным красным сном? Воздуха в каждом из нас прилично, мы его каждым вздохом кушаем, и чудищу-то только и надо этот воздух внутри нас заточить, порвать наше нежное нутро. Не делает этого. Умное, а не делает, а значит или дурное на самом деле, что сомнительно, или не может оно, не способное.

Старик перевёл взгляд на Кэриту, хитро прищурился.

— Подними-ка, милая, в воздух землицы этой сыпучей, да побольше, покружи, помети немного. Чудище из воздуха сделанное, но отщипни от него кусок, и что от него оторвёшь, над тем оно не властное. Сложно ему должно быть себя самого удерживать и не распадаться. Пусть будет ещё сложнее.

— Я не могу, — сказала девушка, крепко сжимая свои тонкие пальцы. — Весь мир вокруг… тяжёлый… чужой.

— Попытайся, — скомандовал Эйрик.

И более ничего он сестре не сказал. Кэрита же неуверенно кивнула, закрыла глаза, и через мгновение упала вдруг на колени, а после и на живот, скорчилась от явной боли, сжалась в комочек, обхватив себя руками, но не издавая при этом ни звука. Земля же вокруг отряда начала подниматься вверх, отдельными сухими комьями, что начали кружится хаотично, бесцельно, разлетаясь пылью. И новая земля поднималась вверх, и все сильнее становилась эта маленькая пыльная буря, да так, что вскоре Риг едва видел в паре шагов от себя, и глаза его слезились, и приходилось прикрывать их от быстрой, жгучей пыли. Щека жгла огнём, её тоже надо было прикрыть.

— Там, — едва слышно сказала Кэрита, указывая в сторону дрожащей рукой. — Оно там.

Мало кто был рядом с ней, не все смогли её услышать, ещё меньшее число смогли увидеть, куда она показывается. Риг видел, но замер в нерешительности — вдруг кто другой тоже заметил и услышал.

Кнут был тем, кто и заметил, и услышал, и кто сразу же бросился в указанном направлении. Скрылся в пыли, левой рукой прикрывая лицо, правой же крепко сжимая отцовский меч. А вскоре именно его крик услышали все, и на звук этот все пошли, кто ещё мог ходить, и Риг пошёл вслед за ними: сначала позади, но вскоре и рядом.

Кнут был серьёзно ранен, лежал на земле. Когда они приблизились, то он поднял голову, и Риг с трудом удержал себя, чтобы не отшатнутся — нижняя челюсть у брата была разбита, часть зубов отсутствовала, язык и весь рот превратились в кровавое месиво. Однако сам Кнут продолжал сражаться — мечом рубил он четыре осколка, что формировались в воздухе рядом с ним, и те разлетались на мелкие части, превращались в дым, струйками снова стекались в одну точку, пытались собраться в новый коготь. Кнут явно не успевал за ними.

С громким, утробным рычанием он резко схватил один из когтей, и собственноручно вонзил острый край в свой живот. А после вдавил его внутрь себя. Риг встретился со старшим братом глазами, когда тот окончательно смог вдавить острый осколок внутрь себя — разорвал связь чудовища с этой частью, взглядом не отрываясь от Рига, но не имея в глазах никаких чувств, кроме упрямого гнева.

Неизвестно, сколько смотрели они так друг на друга. Вряд ли действительно долго, всего несколько мгновений, но Ригу они показались длиннее зимней ночи, и когда старший брат со сдавленным стоном повалился на землю без сил, Риг почувствовал облегчение. С места он так и не сдвинулся, стоял словно заворожённый, и даже когда над Кнутом сформировался из воздуха новый коготь чудовища, продолжал стоять.

По счастью, Ондмар Стародуб подоспел вовремя, кромкой щита разбил на осколки проклятый коготь, прикрыл Кнута от удара. В то же самое время Синдри подпрыгнул к тому месту, куда стягивался дым от разбитых осколков, и стал вдыхать его, жадно, отвлекаясь лишь на то, что иногда кашлял кровью. Ещё два почти сформированных когтя Финну удалось поймать в плащ Короля. Ткань, конечно, надолго бы их не удержала, но дала Кэрите достаточно времени, чтобы из частей доспеха сформировать прочный шар, и заключить остатки чудовища внутри него. Тюрьма для чудовища ещё формировалась, когда она уже, шатаясь, добралась до Кнута, возложила руки на его израненное тело и приступила к лечению. Риг подоспел немногим позже неё. Не то, чтобы он мог многое сделать для брата сейчас, но то был семейный долг — быть рядом.

— Кнут Белый съел один из осколков, — сказал Элоф Солёный, поддерживая голову Кнута и не давая тому захлебнуться собственной кровью.

— И ещё один собственноручно вонзил себе в живот, да вдавил полностью внутрь, — кивнул Ондмар. — Истинный сын Севера.

— Моря… — Кнут закашлялся, говорил тихо, и всем им, кто рядом, пришлось склониться над его телом. — … Нашей крови.

— Холмы наших тел, — отозвались все нестройно.

И Эйрик Весовой возложил на грудь старшего из сынов Бъёрга три новых звена.