Длинная цепь

Глава 16 Стучат в отсутствие двери

Риг сражался, в этот раз против Элофа Солёного — Ондмар сказал, что нужно пробовать на себе разных противников. Сегодня был Элоф, старик. На самом деле на удивление проворный и сильный для кого-то в его возрасте, и весьма агрессивный в бою. «Слабость лучше компенсировать инициативой». Видимо, не рассчитывает победить в затянувшейся схватке против молодого парня, пробует закончить как можно быстрее.

Один удар Риг отвёл собственным топором в сторону, от второго уклонился, а третий принял на шит — плохая идея, лучше так не делать. Двигался, ждал момента. Двигался постоянно, вынуждая Элофа не только атаковать, но и бегать за ним в кругу воинов. Молодому парню против опытного старика разумнее всего будет попробовать затянуть бой. Возраст, вес, рост, оружие, доспех, носимый вес, физическая форма — Ондмар научил Рига на многое обращать внимание.

Люди, составляющие круг, что-то говорили, за спиной у него кто-то засмеялся. Риг не разбирал слова, даже не пытался их разобрать, как не пытался и узнавать голоса. Но всё же слушал — звук помогал ориентироваться в пространстве. Смех за спиной в паре шагов, есть ещё пространство для манёвра, для отступления. Но немного.

Элоф выглядел уставшим, дышал тяжело, его движения будто бы стали медленнее. Возможность? Лучше подождать ещё, для верности — время было на стороне Рига, и старик уже однажды подловил его на притворную усталость, добавил ещё один синяк на бедро.

Риг провёл два коротких удара — не имея цели нанести урон, лишь чтобы выгадать себе немного пространства. Элоф отступил, прикрываясь своим щитом, и Риг воспользовался моментов, разорвал дистанцию до шести шагов. Седовласый ворлинг лишь злобно фыркнул и вновь набросился на него. Тяжёлые капли пота катились у него по лицу — такое сложно подделать. Возможность.

Неожиданный звук пробился к сражающимся с левого борта — мерзкий, полузабытый, желанный и пугающий. Крик чайки. Говорят, что скалы подле Мёртвой Земли стали домом для этих пернатых крыс, но ни одна из них не рискует даже летать над берегом.

Элоф резко повернул голову, его глаза расширились.

— Земля, — сказал он тихо.

За мгновение до того, как Риг обухом топора ударил его в челюсть, снизу вверх, от всей души. Старик зашатался, потерял собранность, неловко переступил в сторону, и получил град новых ударов: по плечу, в живот, по бедру, снова в живот. Упал.

Риг победил. Впервые в жизни, один на один, с оружием в руках! Без разговоров, без ухищрений, без предварительной подготовки, одной лишь грубой силой. Сердце бешено колотилось, воздух опьянял, хотелось драться дальше, рубить и побеждать. Он был тем, кто побеждает.

— Ха, — только и сказал он.

Лежащий перед ним Элоф напомнил их встречу на Позорной Скале — всего-то пару месяцев назад, а как будто уже в другой жизни. Тогда это Риг лежал также на спине, а старик возвышался над ним — неприятное, унизительно воспоминание. Что Элоф тогда сказал? Сможет ли Риг воспроизвести эти слова сейчас, так, чтобы они звучали уместно, а сам Элоф понял, что случившееся — это расплата за тот случай.

Слов Элофа Риг не вспомнил, забыл напрочь. Помнил лишь, что старый воитель не сдал его ярлу, позволил увидеться с братом, и дал им возможность на побег в противовес неизбежной казни.

— Прошу прощения, — сказал Риг, потягивая старику руку. — Не рассчитал силу сгоряча, перестарался.

Элоф руку принял, тяжело поднялся на ноги.

— Не стоит извинятся, парень. Добрый вышел удар, добрый вышел танец, — он утёр пот с морщинистого лба. — Крепко ж загонял ты меня, я уж думал, сердце остановится.

Хлопок по плечу. Не покровительственный, скорее уважительный, крепкий. Как равного. Риг не смог сдержать улыбки, и посмотрел на Ондмара Стародуба, что со скрещёнными руками и холодным взглядом наблюдал весь их поединок.

— Лучше, — сказал учитель.

То ли гулявший по крови после боя кураж, то ли уверенность в своих силах, сделали Рига дерзким:

— Лучше да лучше. Когда же станет хорошо?

— Забери чужую жизнь. Там посмотрим.

С такими словами наставник повернулся к левому борту, где вокруг чайки уже столпилось несколько человек, словно это чудо какое дивное.

— Земля, — сказал Ондмар тихо, но в абсолютной тишине, которую обрамляли лишь скрип снастей да тихий шелест волн, услышал его каждый.

Радости в голосе ворлинга не было. И никто не подхватил сказанное громким радостным кличем, не полез наверх, дабы первым увидеть кромку берега, и не разразился жизнерадостным смехом. Риг и сам чувствовал, как ком стоит у него в горле, и холод бежит по всему его телу. Они добрались.

Мёртвые Земли.

— За работу, проклятые дети, чтоб морские чудовища погрызли ваши кости и гнев всех богов, северных и южных, ушедших и безумных, порвал в клочки ваши никчёмные души, — Мёртвый Дикарь Синдри появился на палубе, застучал по палубе массивным посохом, схватил за плечо ближайшего к нему матроса и взмахом руки отправил наверх, на такелаж. — У вас будет ещё много дней и возможностей, чтобы положить глаз на эти спокойные берега, пока ждёте вы тех, кто хотел жить и умер, и тех, кто хочет умереть, и потому выжил.

Команда корабля пришла в движение, и все мелкоглазые засуетились, забегали кто куда, сохраняя при этом жуткое хладнокровие в такой близости от погибшего континента. Насколько мог заметить сам Риг, никто из них даже не смотрел в сторону Мёртвого Берега. Лишь спустя какое-то время он понял, что они сознательно пытались туда не смотреть.

Впрочем, их суеверный страх не стал для Рига примером — глупо опасаться смотреть на проклятые места, когда к исходу дня планируешь гулять по ним пешком. А может, это горячая от боя кровь ещё не успела остыть? Или, как говорят старики, бесстрашие юности пробило себе дорогу? Как бы там ни было, Риг резво вскочил на правый борт и с подзорной трубой под мышкой стремительно взобрался на ближайшую рею, усевшись на неё расслабленно, почти что беспечно.

— Осторожнее, — сказал ему Эйрик, вероятнее всего от зависти.

Жирный, точно поросёнок, их вождь благоразумно не делал даже попыток взбираться по снастям. Вместо этого лишь ходил по палубе, важный и надутый, руку держа на украшенной рукояти своего нового меча, княжеского подарка. Риг был удивлён, что этот меч Эйрик не закинул на дно какого-нибудь сундука, а действительно носил у себя на поясе, гордился им даже. Впрочем, с дорогим мечом он и правда стал больше похож на кого-то важного, стал выглядеть как будущий ярл. Такой же притворщик, как и его отец.

Помотав головой, Риг выбросил Эйрика из головы. Север, Бринхейм, Торлейф и даже Эйрик, стоящий на палубе под ним — всё это сейчас стало мелочным и не важным. Риг смотрел на легендарный берег проклятого континента, место из легенд и страшных историй.

Первым его впечатлением от легендарных Мёртвых Земель стало разочарование. Обычный, ничем не примечательный берег, серый из-за скал и каменного пляжа, пустынный и удручающий, будто замёрзший во времени. Унылый пейзаж, сплошная череда камней разного размера и разного оттенка серости. Не сразу Риг понял, что в этом-то как раз и была странность побережья — немногочисленные чайки ютились на острых скалах неподалёку, но ни одна из них не пыталась даже пролететь над берегом. Не было там и травы или даже самого чахлого деревца, не было ни малейшего движения, а была лишь противоестественная, чуждая неподвижность всего.

Пользуясь тем, что никто не мог услышать его, сидящего высоко на рее, Риг шёпотом помолился всем богам по очереди.

Элоф Солёный

На что только не пойдёшь ради смерти.

Элоф чувствовал боль, и чувствовал, что смертельно устал от боли, которая в какой-то момент, он сам не знал точно когда, стала его постоянным спутником. Удар от младшего сына Бъёрга был действительно хорош, но боль в челюсти после него была даже приятной — отвлекала от неприятных ощущений в коленях, в спине и в особенности в животе.

Ноги болели потому, что он слишком долго стоял — пока все были на ногах и с тревогой рассматривали выплывающий из-за горизонта берег, садиться было как-то неправильно, по ощущениям даже опасно. Словно если он сядет, когда все без труда продолжают стоять, то отделит себя от них, от тех кто моложе. От тех, кто не старый.

Боль в спине раздражала чаще всего, появляясь от любой ерунды. В каждый конкретный раз Элоф точно знал, из-за чего она появилась, но никогда не мог предсказать её появление заранее. То не так сел, то не так встал, то неправильно лежал, то ходил слишком быстро, то наоборот слишком медленно. То, что вчера было правильно — сегодня уже страшная ошибка. И это тоже было всегда.

Боли в животе были у Элофа самые нелюбимые — этот тип боли всегда задавал вопросы. Он мог что-то не то съесть ещё вчера, или даже днём ранее, и расплата настигала его только сейчас — поди угадай, что вызвало причину. А может быть он слишком рано сел после еды. Или ел слишком быстро, такое тоже с ним пару раз случалось.

Люди часто говорят, что в старости нет ничего страшного, что седые волосы и почтенный возраст нужно принять с достоинством, не пытаться угнаться за молодыми. Старики, которые начинают так говорить, обычно умирают в течение года. Затухают медленно, как тающие свечки, и в какой-то момент становятся больше похожи на мёртвых, чем на живых. Так что когда Собирательница приходит за ними, никто даже не замечает этого: старик просто лежит в своих мягких перинах, как обычно.

Сдался — проиграл, всегда так было, и правила везде одинаковые.

Подобный расклад вынуждает напрягать память, вспоминать что и как ты ел, что делал после — не те вещи, которые обычно твёрдо хранишь у себя в голове, даже если память ещё не износилась. Однако правильный ответ на эту загадку поможет избежать боли в будущем, если получится опознать новое запретное лакомство — знакомую еду, которую больше нельзя есть ни в коем случае. Не то чтобы у Элофа доступной еды оставалось шибко много, а вкусной не осталось вовсе вот уже лет шесть как. Или семь? Память не та, что раньше — износилась.

Интересно, сколько ещё у него есть времени, прежде чем он начнёт повторяться?

И сколько у него есть времени прежде, чем руки не смогут держать топор и щит? Прежде, чем выбора и возможности не останется, и придётся лечь меж пуховых перин, похоронить себя досрочно в тягучих, бессмысленных днях да в ожидании, пока остановится сердце и тело его не вернётся, наконец, в море.

Недолго, судя по ощущениям. Впрочем, матушка Элофа тоже рано начала себя хоронить, лет за восемь до того, как потеряла возможность поднять хотя бы кружку. Хочется верить, что и у него есть ещё немного времени. Хотя бы пара месяцев.

Хуже всего было то, что сам Элоф не чувствовал себя старым. С его точки зрения, он оставался тем же человеком, что мог гулять всю ночь напролёт, любил тягучую боль в натруженном теле, и что бил врага крепко, а девицу по пышному заду шлёпал звонко. Всё тот же парень, только в старом теле. И желания всё те же, возможности вот только не те.

Корабль остановился и бросил якорь да убрал паруса, когда до берега оставалось ещё более чем порядочно.

— Дальше семья моя не отправится, — сказал Мёртвый Дикарь Синдри, поглаживая свой посох, и Элоф заметил, что вся поверхность этого посоха украшена вырезанными по дереву портретами. Их лица там тоже были. — И матросы мои тоже останутся здесь, где смогут увидеть они и берег, и всех тех, кто сумет добраться до него вновь. Место это и так уже вдвое дальше от безопасного расстояния, и в сотни раз ближе расстояния разумного, так что скормите-ка лучше бородам своим и ладоням эти недовольные лица. Отсюда плывём мы на лодках.

Сыну Торлейфа подобные разговоры пришлись не по душе, но возражать он не стал. Корабль был домом отшельников, и не дело это, спорить с хозяином в его доме, да говорить тому, что и как он должен делать, и когда просить гостей прочь. Разумный парнишка, взвешенный.

Они разместились в пять лодок, по четыре человека в каждой, да ещё запасы в дорогу, по большей части провиант. Вместе с Элофом в одной лодке оказались Ингварр Пешеход и Йоран Младший, да одноглазый парнишка, сын доступной рабыни, которого хозяева нарекли Свейном. Отшельники их не провожали, старались даже не смотреть в их сторону, и лишь молча спускали лодки на воду. Посудины опускались короткими рывками, что раздражало, и вызывало стреляющие боли у Элофа в спине.

— Если судить по картам, до центра Мёртвых Земель будет никак не меньше месяца, — сказал как мог тихо великан Ингварр, и Элоф уловил в голосе бывалого воина, что решил притворяться плотником, непривычную тревогу.

— У Мёртвых Земель нет нормальных карт, — заметил Йоран. — Не приживаются картографы в этих краях.

— Но ширину-то материка по ним определить можно, — одёрнул мальчишку Элоф.

По молодости он и сам зачастую перебивал старших, ни во что не ставил их седину. Теперь же его раздражали такие вот дерзкие выскочки, хотелось влепить каждому подзатыльник. Когда одно перековалось в другое?

— Месяц по самым благоприятным оценкам, — продолжил Пешеход. — Ещё месяц возьмёт обратная дорога. Дождётся хоть нас корабельный народец? Продержится ли тут на якоре столько времени, если им в ту сторону даже смотреть боязно?

— А куда они денутся? — отозвался Йоран, бросая наверх дерзкий взгляд. — Если утекут отсюда, так не получат ничего. К тому же у нас их капитан.

Все четверо одновременно посмотрели на соседнюю лодку, где в полный рост стоял Мёртвый Дикарь Синдри, широко раскинув руки, точно для объятий, и улыбающийся навстречу безжизненным скалам впереди. Безумец. Насколько знал Элоф, Синдри вообще был единственным, кто желал возвращаться сюда — все прочие проводники, если посчастливилось им выжить, отказывались даже под страхом смерти или угрозой пытками. Синдри же вызывался быть проводником уже в четвёртый раз.

— Не думаю, что потеря капитана их сильно расстроит, — заметил в итоге Элоф. — Едва ли им по нраву плыть сюда снова и снова, уже в четвёртый раз подряд. А отсутствие добычи… Что ж, мёртвым деньги только лишний вес, возможность дно поцеловать на пару мгновений быстрее.

— Эти вот, — Йоран кивком головы указал наверх, где остались отшельники, — плывут сюда лишь в третий раз. Первая команда Мёртвого Дикаря погибла на этом самом берегу много лет назад, когда их корабль вынесло на скалы. Единственный выживший.

Ингварр неопределённо крякнул — звук, что издают любые отцы, когда приходят к каким-то выводам внутри.

— Если не утекли в прошлые два раза, думаю, подождут сколько надо и сейчас.

— Раз его корабль разбился о скалы, — подал голос сын рабыни, — то как же он выжил?

— А я и не выжил! — крикнул им безумный старик с соседней лодки. — Мою душу и тело поделила семья, они часть меня, а я — часть корабля. Я брал кусочек от них, а они брали кусочек от меня, снова и снова, день за днём, пока ничего не осталось, и пока все не стало как прежде. Море продолжало шуметь на берегу, и я продолжал шуметь там же, пока меня не нашли. После чего маленький Синдри окончательно потерялся.

Он засмеялся безумным, лающим смехом, и ощупал себя, своё тело так, словно потерял что-то в своей грязной одежде, а после снова засмеялся. Оборвался резко, когда их лодка коснулась воды — в одно мгновение заливался диким, безумным хохотом, а в следующее уже совершенно спокоен, держит в руках весло.

Элоф вздохнул, когда их лодка также опустилась на воду. Отвязав канаты, они схватились за весла, стали грести в сторону берега: с самого начала в едином темпе, не сбиваясь, словно каждый из них слышал какой-то ритм. Прошло какое-то время, прежде чем Элоф понял, что и правда слышит его — тихая мелодия на грани слуха, или точнее будет сказать единственная, высокая, истеричная нота, повторяемая снова и снова с равными промежутками времени. Казалось, что если прислушаешься, то сможешь разобрать звук, но чем больше Элоф пытался, тем больше запутывался. Звук был точно одинаковый, но при попытке его распознать и описать знакомыми буквами, каждый раз получалось разное.

— Хей! Хей! Хей! — кричал с немного обгоняющей их лодки Синдри, ровно в такт непонятной мелодии. — Хей! Хей! Хей!

В какой-то момент Элоф и сам стал бормотать это «хей». Не шёпотом даже, не издавая звука, а лишь шевеля сухими губами, и мелодия в голове словно подстроилась, сама зазвучала также, превратилась в грубое и бесконечное «хей, хей, хей».

Руки Элофа довольно быстро закололи, занемели, что поначалу было даже приятно — меньше чувствовалась ноющая боль в суставах, которые он продолжал напрягать работой с веслом. Но он знал, что это временное облегчение, за которое ему придётся платить позже, и в многократном размере. Скорее всего, боль в руках не даст ему уснуть всю ночь. Элоф, впрочем, не жаловался, и уж тем более не бросал весло, а продолжал грести вместе со всеми. Даже когда сидящий рядом с ним Свейн стал грести быстрее, он не сказал ни слова, лишь поворчал немного себе под нос и также ускорился, стиснув крепко оставшиеся зубы.

— Быстрее, — выдохнул Свейн. — Давайте плыть быстрее! Что мы плетёмся в хвосте, точно дрожащие листья?

Ингварр фыркнул, Йоран же был более красноречив:

— За смертью торопишься, сын рабыни? Это не налёт, тут первому на берегу нового звена не положено, и почестей за храбрость никому не дадут.

Элоф кивнул, соглашаясь:

— Стрелами и копьями нас не встречают, спешить резона нет.

— Плывём как плывём, — сказал Ингварр. — Все там будем, нет смысла торопиться.

Свейн обижено рыкнул, но возражать не стал. Впрочем, и скорости не сбавил. А Элофу, дабы продолжали они двигаться к берегу и не свернули с курса, пришлось поддерживать тот же темп. Вот же гадёныш.

Вдобавок теперь они двигались не в такт с мелодией в голове, что вызывало непонятное чувство тревоги. Похожее чувство испытываешь в детстве, когда уже сотворил что-то неладное, что исправить не можешь, но преступление твоё ещё не раскрыто и наказание не назначено. Вскоре к этому чувству добавилась и головная боль, старая гостья. Тут лучше всего отвлечься помогает, по сторонам поглядеть.

Медленно, но верно они перестали быть последними, обогнали лодку с наёмниками и маленьким Ригом. Зря мальчишка, конечно, якшается с иноземцами, не к добру это. И то, что он безземельному главарю в рот заглядывает ничем хорошим точно не кончится, никогда не заканчивается — Элоф подобного уже насмотрелся за свои годы. Что на юге хорошо, то северянину смерть. Риг же плоть от плоти сын Севера, вон как приложил Элофа знатно. Не стоит ему пить южную правду — отравится.

Обогнали они и следующую лодку, где сидел уже старший сын Бъёрга. На воду не смотрел, и видно было, что не прошло для него бесследно купание на меже. Но не жаловался, и виду не казал, только Элофу оно и было видно. Хороший парнишка, со стержнем. Досадно, конечно, видеть, как братья порознь плывут, но для Элофа тут секрета большого не было, так как в той лодке и хрупкая девчушка плыла, весла не касаясь. Там же и безумный отшельник сидел рядом с ней, капитан, а напротив Последний Страж, мрачный как туча. Странно ему должно быть, бессмертную катать. Эйрик их нарочно рядом посадил, дабы сестре напомнить, что он руку на её плече держит? Или Стражу дать понять, что тот более сам себе не хозяин? Ладно хоть девчушку грести не заставили, не бабское это дело. И так она вон уже схуднула вся, хотя и до этого была как жердь тощая, что и обнять страшно — ну как переломится. Такой на оставленной земле не место, пусть хоть трижды бессмертная.

В следующей лодке, что они обошли, сидели Стрик Бездомный да нежный, точно девка, Вендаль — привычно странная пара. Элоф знать не знал, чего они вместе всегда, и его это вполне устраивало. Там же дикарь с Края сидел, дурак потерянный, и шаур, от одного вида которого у Элофа мороз пробежал по коже. На бледном, точно у мертвяка, лице, никогда никакого выражения не было, даже когда он ребятёнка зарубил, что уже само по себе жутко. А тут он, у проклятой земли, вдруг улыбался.

Элоф поспешил повернуть голову вперёд. Теперь перед ними одна только лодка была, где, как и положено, плыл вождь отряда, сын Торлейфа, а также Ондмар, Трёшка и Дэгни Плетунья. Сын ярла свою стаю держал близко, умный мальчик. Хотя смуглому рабу Элоф всё же не доверял — чужак он и есть чужак, особенно если кольца на выкуп у себя на лице таскает и продолжает рабом оставаться. У такого точно в голове странное, не как у всех, а такие всегда учудить могут, когда меньше всего ожидаешь.

На большой дистанции они обогнали бы и их, потому как гребцы в первой лодке также махали вёслами в такт еле слышному ритму. Вот только большой дистанции перед ними не было — мёртвый берег уже совсем близко, рукой подать. Сдюжили таки, назло всем богам.

Но один взгляд бросил Свейн на лодку впереди, и стал грести ещё быстрее, ужаленное отродье. Не стоит никогда детей от шлюх с собой для дела брать, им всё в руках жжётся — Эйрику эта мудрость ещё не открылась пока. Ну, себя шлюхин сын может хоть в петлю нарядить, больше пайков останется, но остальных с собой таскать привычка мерзкая, так что сам Элоф скорости не прибавил, и лодка начала заворачивать в сторону.

— Уймись, мальчик.

Переживал Элоф конечно же не за боль в руках, во всяком случае, не в первую очередь, хотя и не чувствовал уже пальцев. Но вот впереди вождя лезть это точно не дело.

— Я не мальчик, — парень демонстративно бросил весло, встал в полный рост. — Я сын рабыни, помните? Свейн Принеси, Свейн «сделай грязную работу», Свейн «недостаточно хорош для нас». Это не моё имя.

И с этими словами он прыгнул в воду. Вынырнул через мгновение, поплыл к берегу самостоятельно, быстро и яростно загребая воду руками, стремительно догоняя первую лодку.

Остаток пути Элоф сидел пассажиром, так как весла не были приспособлены для гребли двумя руками. Вернулись воспоминания из тех времён, когда он сам делал нечто подобное — безрассудное и глупое. Очень давно. Он разминал одеревеневшими пальцами левую руку, в районе сгиба локтя, и чувствовал себя старым.

Занятый этими мыслями, он не сразу заметил, что мелодия в голове исчезла полностью, не задавая более никакого ритма. Исчезла примерно в то же время, как молодой Свейн нырнул в воду.