Длинная цепь

Глава 22 Выгода

Следующие несколько дней Риг и Кнут практически не разговаривали друг с другом. Всё их общение было исключительно по делу: собрать дрова, развести костёр, сменить друг друга на посту, и на деле то Риг разговаривал с братом едва ли не столько же, сколько обычно, и всяко больше, чем со многими другими их товарищами. Но в каждое слово, которым они обменивались, было тяжёлым. И тяжесть эта давила на Рига даже сильнее, чем постоянный озноб и неутолимая усталость.

В какой-то момент он выстрадал желание извиниться перед братом, но Кнут будто умышленно избегал его, постоянно оказываясь рядом с посторонними. Целый день Риг пытался оказаться с ним рядом наедине, и к исходу этого дня напитался злостью в безрезультатных попытках. Если Кнут будет его избегать, то и самому Ригу оно не нужно. В конечном счёте…

В конечном счёте, он не сказал ничего, кроме правды.

Ненависть — очень сильное слово, но оно не было для Рига в новинку. Он знал, что ненавидит своего отца, хоть и стыдился признать это даже в своих мыслях. Он думал, что ненавидит Торлейфа, хотя на самом деле просто желал его ненавидеть и считал, что имеет на это право. Но Кнут? Ненависть к брату была для Рига в новинку, хотя он и прожил с ней уже далеко не первый год, как он сейчас это понимал.

Когда их отца не стало, никто в семье не ставил вопроса о том, кто должен их возглавить, как-то само собой было решено, что за главного теперь Риг. Ему на тот момент едва тринадцать лет исполнилось, а его выставили вперёд против других кланов, против Торлейфа и всего их проклятого города на окраине мира. Кнут и выставил, уже взрослый человек с несколькими звеньями в цепи. Старший в семье.

Потому что такова была воля отца, и потому что Кнут никогда не имел никакой другой воли. Меч в чужих руках. Легко оставаться Белым по деяниям своим, когда никаких своих деяний не имеешь, и лишь исполняешь чужие приказы. Очень удобно.

Но именно ненависть Риг испытывал к брату не из-за этого. Когда Кнут вывел его вперёд просто потому, что так хотел их отец, когда называл его претендентом на главное место за длинным столом и следовал рядом в любом направлении — Риг ему не возражал. Их отец умер уже несколько лет как, а Риг всё ещё шёл по пути, который для него начертал мертвец. И Кнут был той длинной цепью, за которую отец с морского дна тянул Рига дальше по этому пути.

Разве сам он хотел становится ярлом, правителем над множеством отчаянных головорезов? Отправляясь в этот безумный поход, Риг был уверен, что хотел, но сейчас уже не был столь уверен. Торлейф в своём правлении не делал ничего такого, чего Риг и сам не сделал бы на его месте, да и Бринхейм при Золотом ярле становился богаче, а жители сытнее. Разве это плохо? А его сын, Эрик Весовой, что показал себя и справедливым вождём, и отважным воином? Будет ли плохо, если он займёт впоследствии место своего отца?

Риг испытывал странную неуверенность по этому поводу. Всё это было хорошо и правильно, но как он и сказал Ингварру Пешеходу, будто бы какая-то ерунда. И чем дальше они продвигались, чем больше Эйрик показывал себя достойным ворлингом, тем сильнее крепла эта мысль внутри Рига.

Поначалу он принимал это чувство за зависть, за желание быть на месте Эйрика, самому вести воинов в бой и делить славную добычу по справедливости. Желал ли Риг самому ходить с богатым и красивым мечом, подарком княжеского брата, да на людей немного с высоты смотреть? Пожалуй. Но лёжа в полудрёме во время очередного привала, глядя немигающим взглядом на столб света впереди, Риг понял, что эта детская зависть ни при чём. Меньше всего он хотел бы оказаться на месте Эйрика, быть вот таким вот, какой он сейчас. И ещё меньше желал он видеть подобного человека во главе длинного стола.

Эйрик Весовой, достойный ворглинг, бесстрашный воин и добрый вождь вызывал у Рига отвращение как человек, и презрение как правитель. Сам Риг физически старался держаться от Эйрика подальше, избегая его так же, как Кнут избегал его, в то время как сам предводитель их отряда как будто бы напротив искал разговора.

В этот раз отряд устроился на привал раньше обычного, едва они только вывалились из очередной проклятой ловушки. Широкая поляна, довольно мирная на первый взгляд, где не было ничего, кроме медленно кружащей в воздухе пыли и странных существ, похожих на мягкие, пушистые белые шары, столь лёгкие, что так же без труда дрейфовали в воздухе, на высоте человеческого роста. Они совсем не выглядели как угроза, во всяком случае, пока их медленный полет не заканчивался столкновением с кем-нибудь.

— Не трогайте мягкую плоть своей живой плотью, — напутствовал их Мёртвый Дикарь Синдри. — Не режьте сталью и не бейте дубиной. Ступайте медленно и неспешно, плавно несите себя вперёд, так как даже одно резкое движение всколыхнёт их всех, от легчайшего взмаха разразится хаос. И если случится вам помирать, по глупости своей или просто от недостатка удачи — не тяните с собой остальных, делайте это безропотно, неподвижно.

Мягкая шёрстка этих созданий на деле оказалась сотнями, тысячами маленьких хоботков — каждый не толще волоса, но при этом на удивление прочный. Они жадно хватались за всё, что подворачивалось им на пути, и липли к одежде, оружию или живой плоти. Цеплялись так, что оторвать их можно было лишь вместе с тканью или куском кожи да мясом. Стрику не повезло больше всех — до его плоти смогли коснуться сразу четыре таких штуки, и теперь он, сжав зубы и с утробным, звериным урчанием, медленно отрывал их от себя. После этого Кэрита магией удаляла семена, которые успели проникнуть под кожу воина, и даже начали пускать тонкие, точно паутинка, корни.

Однако хуже всего было, когда эти существа облепляли тебя полностью, как это случилось с Ингварром. Высокий, широкий — идеальная цель для подобной ловушки. Как только пушистый шар вцеплялся в свою добычу, он тут же начинал втягивать в себя всю окрестную пыль и песок, становясь тяжелее. Если же получалось у него добраться до оголённой кожи — наполнялся он ещё и человеческой кровью. Один такой паразит — это ещё не страшно, но вот два или три десятка серьёзно затрудняли передвижение. В какой-то момент Ондмару, Кнуту и братьям-наёмникам Короля пришлось тащить погребённого под грудой мягких шаров Инварра на верёвке, так как сам он двигаться уже не мог.

— Ненавижу это место, — пробормотал Риг, ножом вырезая дыру в своём плаще, вокруг места, где к нему прицепилась пушистая тварь.

Выбросил тварь с куском ткани в сторону, поморщился — почувствовал, как натянулись края уродливого шрама на лице. Он действительно ненавидел это место.

Мёртвая Земля играла с ними, заставляла жизненный опыт гостей работать против них. В отличие от остального мира, здесь круглое, мягкое и лёгкое тоже было опасным, как и неподвижное, мёртвое или хрупкое на вид. День ото дня делалось очевидным, что сама по себе природа, пусть даже усиленная дикой магией, не могла породить что-то подобное, да ещё и в таких количествах. Мёртвую Землю породили люди, её бывшие жители. Знать бы ещё зачем.

— Ты выглядишь взрослее, мальчик с севера, — сказал ему Безземельный Король, будто бы случайно севший рядом.

Кажется, это был первый раз, когда главарь наёмников первым заговорил с Ригом. Возможно, то был первый раз, когда ему что-то было нужно от мальчика с севера. Потому, наверное, и решил подлизаться.

— Я не чувствую себя взрослым. Мне лишь начинает казаться, что все остальные такие же дети.

Браудер улыбнулся. Нечасто встретишь человека, который может вот так улыбаться на Мёртвой Земле, почти две недели проведя без нормальной еды, отдыха и сна. От этой улыбки Ригу как будто бы самому стало немного легче. Приятный человек, но и страшный в то же самое время.

— Это уже само по себе верный признак взросления. В конечном счёте ты поймёшь, что никто не знает ничего, и каждый готов при любой удобной возможности спрятаться за чем-то большим. Так появляются короли и боги.

— Стало быть, только правители у нас по-настоящему взрослые? Ярлы и герцоги, халифы и дожи? И, видимо, король?

— Не нужно быть взрослым, чтобы делать взрослые дела. Народы трёх континентов пришли бы в священный ужас, когда б узнали, какие мелочные страсти да какие жалкие люди направляют движение мира, — Король ободряюще улыбнулся. — Я не обольщаюсь, занимаю своё место среди прочих, и отличаюсь разве тем, что признаю эту истину, и обращаю её себе на пользу.

— Обращаете как?

— Детьми также очень легко управлять.

— Обещая им сладости и угрожая наказанием? — Риг перевёл взгляд на Финна и Бартла, помогавших друг другу избавиться от пушистых паразитов. — Поэтому они с вами? Ради награды, или из страха наказания?

— Нет, но причина не менее детская. Один из них верит, что данное слово нужно держать, а жизнь человека имеет цену. Второй верит в сказки про благородных рыцарей и добрых королей, и даже больше, чем первый. Думаю, ты сам можешь угадать кто из них кто.

Странный у них выходил разговор. Риг всё ждал, когда Браудер перейдёт к сути: сделает предложение или попросит об услуге. Но тому будто бы нужна была лишь праздная беседа. Впрочем, не стоит терять бдительность рядом с человеком, что может выпить эля, а после захватить укреплённый город с горсткой безоружных ворлингов.

— А что насчёт вас? В какую глупость верит ваш внутренний ребёнок?

Браудер улыбнулся вновь. Кусочек нормальности, капля обычного человеческого мира в этой богом забытой пустыне.

— Я верю, что сам я уже повзрослел достаточно и стал тем самым несуществующим взрослым. Тем, кто принимает решения, решает проблемы, берёт на себя ответственность и создаёт правила. Даже если детям это не нравится.

— Звучит как-то не очень приятно.

— Потому что ничего приятного в этом и нет. Кто в здравом уме захочет быть правителем? Ты вот разве хочешь себе такой судьбы?

— Я хочу, чтобы люди перестали спрашивать меня об этом.

— О том и речь. Любой разумный человек, дай ему такую возможность, предпочтёт спрятаться в большой взрослой тени, и ни о чем не думать. Взросление — это всегда лишь вынужденная мера, печальная необходимость узнать самого себя.

Риг невольно обвёл взглядом остальной отряд. Смуглокожий раб, что мог выкупить себя многие годы назад, но предпочёл оставаться рабом и верить в северных богов. Последний Страж, предавший свои клятвы и коротающий дни на краю света. Мелкоглазая отшельница, что ходит за Эйриком точно щенок, и дикарь с Белого Края, что оказался один в незнакомом ему мире. Элоф Солёный за целую жизнь так и не узнал, кто он есть, не нашёл в себе никаких желаний или волнений, а теперь желал лишь скорой смерти. Йоран Младший с поистине детским упрямством отрицал свою роль и своё названное имя, вот только сам был лишь это одно отрицание, ничего больше. Все они были не больше самостоятельными людьми, чем безвольный шаур.

Ондмар Стародуб на первый взгляд знал, кто он есть, и сам по себе был величина немалая. Вот только если остальные прятались за людьми, то сам Ондмар прикрывался правилами, жил лишь как должно жить воину. Так бы, наверное, жил и Кнут, если бы сам Риг неожиданно погиб или вовсе никогда не существовал.

Стрик и Вэндаль — вот уж кто действительно были загадкой. Оба они вели себя так, словно знали что-то такое, что другим неведомо, но делиться этим знанием не собирались. Чего они хотели? Что они за люди? Спрашивать Стрика Бездомного смысла не было, разве что хочешь получить порцию ругательств в лицо. А вот Вэндаль, должно быть, самый образованный и умный человек на всём Севере, вполне мог и ответить. Если будет у него подходящее настроение.

С тихим стоном Риг поднялся на ноги, уважительно кивнув Королю, и получив такой же кивок в ответ. В итоге Риг решил всё же спросить напоследок:

— Мне казалось, Безземельному Королю нравится управлять людьми.

— Король правит, а не управляет.

Было у Рига жгучее, чесучее ощущение, что Браудер где-то обманул его, извлёк из их разговора какую-то выгоду. Будто бы даже украл её. Но вот где и как — непонятно. Выглядел командир наёмников, во всяком случае, вполне удовлетворённым, и это вызывало смутную тревогу.

Риг постарался не думать об этом. Что бы ни задумал Безземельный Король, понять его хитрость сейчас не было никакой возможности, а значит и голову ломать смысла не было. От беседы со Златовласым же может быть куда больше толку. Если понять, что движет прославленным мечником, то возможно удастся сманить его на свою сторону, и подравнять, в случае столкновения, шансы против Ондмара Стародуба.

Возможность к тому представилась ночью, во время парного дозора. Йоран Младший разбудил Рига пинком по ногам и сказал, что настала его очередь, и Риг не затаил обиды на такое пробуждение — любое пробуждение от кошмаров шло за радость. Все тело болело как после драки, мышцы ныли от усталости, к которой невозможно привыкнуть, и разум с трудом отличал явь ото сна. Риг не помнил, что ему снилось, но кажется, что сны были реалистичны и подробны. После пробуждения всегда оставались лишь чувства одиночества и страха. Глупостью было погружаться в такие сновидения, но Риг знал, что при следующей возможности неизбежно попробует снова. Человек слаб, и всегда будет пробовать снова.

Тяжело опустившись рядом с Вэндалем, Риг прижался своей спиной к его спине, чтобы могли они смотреть во все стороны и ничто не застало бы их врасплох. Надо было начинать разговор, но Риг медлил. Требовалось усилие, чтобы отвлечься от нависающей тени ночных кошмаров, от бесконечного холода, от усталости столь сильной, что нет сил даже жаловаться на неё. Сидеть и молчать было приятно. Насколько, конечно, может быть приятным хоть что-то на этом проклятом континенте.

Сам Вэндаль молча перебирал свои длинные, поблёкшие волосы, иногда выдёргивая один волос и сплетая из него узелки. Оглянувшись, Риг заметил, что ногтей на руках у любимца женщин больше нет, лишь грубые засохшие корочки крови на их месте. Как только заметил — отвернулся обратно.

Вэндаль первым нарушил сложившееся молчание:

— Я даже спиной чувствую, как ты с духом собираешься. Решил наконец-то меня умаслить и на свою сторону привлечь? Долго собирался.

— Не знал, что предложить, — честно признался Риг, больше не оборачиваясь.

— А сейчас будто знаешь.

— И сейчас не знаю. Но ты ведь был моим учителем, и если я чего не понимал, то мне полагалось у тебя и спрашивать.

— Именно что был. Больше я никого учить не хочу — неблагодарная и бессмысленная работа, как оказалось.

— Я благодарен.

— Смысла от этого не прибавилось.

Может быть это и была подсказка? Учителем, златовласый любил такие вещи: туманные намёки, не относящиеся к делу вопросы, туманные указания, издёвки. Риг и забыл уже, как сильно его выводит из себя такая манера обучения. В любом случае, стоило попытаться ухватиться за поданную идею:

— Так это нужно великому Вэндалю Златовласому? Смысл?

Спиной Риг почувствовал, как мечник подал плечами.

— А кому нет? Это часть нормального человеческого роста: признать, что нет в жизни никакого смысла. Как нет и справедливости, безусловной любви или вечной жизни. А потом придумать для себя этот смысл.

— Любовь и вечную жизнь тоже надо придумать?

— Желательно. Без веры в вечную жизнь, эта самая жизнь становится очень страшной штукой. А без любви — противной.

— Вечной жизни обещать не могу. Но могу попробовать любить безусловно, как учителя и наставника.

Вэндаль насмешливо фыркнул, но ничего не сказал. Может быть действительно хотел, чтобы Риг его убедил, но только и тот тоже в любовь не верил. Златовласый действительно был хорошим учителем, и в его изложении любовь была лишь инстинктом двух зверей сотворить потомство. Наверное, потому Риг и не разговаривает с Кэритой в этом походе. Какой смысл? Она бессмертная, которой положено жить на Дозорных холмах, и ей явно нравится Кнут, молодой прославленный воин. А Риг — это просто Риг, мальчик с двумя звеньями в цепи. Нет никакого смысла начинать этот разговор.

После тягучей паузы, Риг решил попробовать другой подход:

— Раз тебе безразлично всё и вся, то почему бы не встать на мою сторону в борьбе с Торлейфом? Не думаю, что Вэндаль Златовласый преданность и честь ценит выше, чем любовь или справедливость.

— Тебе действительно до сих пор не безразлично, что там с Торлейфом и Бринхеймом? — голос учителя сквозил тягучим ядом. — Это просто жалко. Знаешь, почему у города нет стен?

— Говорят, потому что наша доблесть это наши стены.

— Но не говорят, что Бринхейм просто никому и даром не нужен.

— Но ты ведь в него пришёл. И остался.

Ещё один смешок.

— Я тоже никому не нужен и даром. Мы с городом нашли друг друга.

Тут Риг уже повернулся, но Вэндаль продолжал сидеть к нему спиной, и не было возможности взглянуть в его лицо.

— Сказал возможно лучший мечник всего Восточного Берега, — скептично заметил Риг.

— Я лучший, без «возможно». Но какой прок хорошему ярлу от лучшего мечника?

— Чтобы драться?

— Победы в битвах забирают солдаты, а не лучшие мечники. А людей кормят сотни обычных фермеров, а не самый лучший из них, что вырастил на два мешка больше репы. Быть лучшим — это делать полезно лишь самому себе. И то, если грубые ласки собственной гордости для тебя являются пользой.

— И поэтому не нужно делать ничего? В этом ответ?

Вэндаль промолчал.

— По крайней мере, встать на мою сторону против Торлейфа взбудоражит кровь. Это сложнее, это вызов, это интересно.

— Я делал вещи сложнее и интереснее. И если говорить честно, Риг, то это всё уже не важно. Я умираю.

Он сказал это так буднично, продолжая скручивать из собственных вырванных волос причудливые узелки, что Риг даже не сразу сообразил смысл сказанного. Кажется, из своих волос Вэндаль собирал фигурку какого-то животного.

— Что? Как? От чего?

Смешок.

— Когда?

— Скажу так: я не хотел бы тратить свои последние минуты на разговоры о Торлейфе или Бринхейме.

— Минуты…

— Бледная метка, размером с ворейскую монету, я думаю это она. Точнее будет даже сказать, что я это чувствую. Начала убивать меня незадолго до начала нашего разговора, я сразу ощутил, как оно началось. Она делает это быстро.

Риг невольно потёр свой живот. Там, под одеждой, была его собственная метка. Чувствовал ли он сам, как она убивает его, что настали его последние минуты? Нет. Кажется, что нет.

Вэндаль повернулся к Ригу лицом, поднялся. Только тут стало заметно, как же сильно потрепали его последние месяцы — возможно лучший мечник всего Восточного Берега за последние недели постарел больше, чем за последние годы. Всё ещё выглядел отлично при этом. Лучше всех.

— Мне жаль, Риг. Я хотел сделать тебя как можно больше похожим на меня самого, но в итоге сделал таким же одиноким. Это нехорошо. Вот тебе мой последний урок, как твоего наставника, самый важный. Постарайся придумать для себя какой-то смысл, хорошо?

Риг невольно кивнул. Странно, но он как будто бы сейчас боялся смерти больше самого Вэндаля, пусть тот уже и чувствовал руку Собирательницы на своём плече. На самом деле казалось, что Вэндаль не боится вовсе.

— Тебе страшно?

— Мне всю жизнь было страшно.

А потом Вэндаль Златовласый упал замертво. Просто в одно мгновение был жив и здоров, а в следующее это просто бездыханное тело.

— Тревога, — сказал Риг, почему-то шёпотом.

У него тоже есть такая метка. У него тоже есть такая эта проклятая бледная метка! На животе. Не отсечёшь, не отрежешь. У него тоже есть такая метка.

— Тревога, — повторил, сдавленно и тихо.

В третий раз получилось нормально.

Сначала все заметили, что Риг стоит неподвижно, а после заметили направление его взгляда, и заметили, что замер и Вэндаль. Кто-то ругнулся. Стрик Бездомный оказался у мёртвого тела раньше всех, толкнул его ногой, присел после на корточки. Посмотрел на застывшее, бледное, слишком красивое лицо.

— Подох, — вынес Стрик свой вердикт.

Первой реакцией большинства было схватить оружие. Врага рядом не было, поэтому Йоран Младший, Дэгни и Элоф ополчились на Безземельного Короля и его наёмников. Финн разбил Йорану нос, когда тот подскочил слишком близко, а Бартл взял в захват Дэгни, через мгновение обнаружив у своего горла нож Трёшки. Браудер положил себе в рот кусочек вяленого мяса.

— Довольно, — сказал Эйрик.

— Довольно! — прорычал Ондмар Стародуб, поднимаясь.

Все замерли.

— Это не они, — Эйрик вздохнул и присел рядом с мёртвым телом.

— Откуда знать? — Йоран топор убирать не спешил, рукавом свободной руки вытирая бегущую из носа кровь. — Возможность имели, и хорошего мечника с нашей стороны положить, когда добычи набрали — дело понятное.

— Если даже ты догадался быстро, так значит точно не они.

Эйрик проверил пульс, провёл рукой по одежде Вэндаля в поисках крови — рука оставалась сухой.

— Бледная метка, — с трудом выдавил из себя Риг. — Перед тем, как… Он говорил, что чувствует её.

Эйрик проигнорировал его слова, открыл у покойника рот, заглянул и туда — тоже, по всей видимости, без результата.

— Кэрита, осмотри его, пожалуйста.

Девушка, сама почти такая же бледная как Вэндаль, коротко кивнула, заменила брата на его месте и возложила дрожащие руки на грудь мертвеца. Она сказала что-то, но слишком тихо, и Риг не разобрал слов. Воины из двух разных групп продолжали сверлить друг друга взглядами, держали оружие наготове.

— Я сказал, что это не они. Убрать оружие, разойтись по углам.

Йоран недовольно послушался, остальные тоже. Финн и Бартл старого языка не понимали, но видя, как ворлинги прячут сталь и ослабляют хватку, так же отступили.

— Он абсолютно здоров, — сказала Кэрита, убирая руки. — Не так по странному здоров, как Свейн после той раны, а вполне обычно, как и был пару недель назад. Нет никаких внутренних повреждений, нет ран или заболеваний. Жизнь в нем просто остановилась.

Безумный Синдри подскочил к телу Вэндаля, точно бросившийся на добычу зверь, перевернул его осторожно, используя свой посох как рычаг. И до того, как хоть кто-то успел ему помешать, ножом распорол рубаху на спине погибшего.

— Забрала, — засмеялся он. — Нету больше монеты бледной, выплачен был непрошенный долг, и уж до чего же нетерпеливому, жадному ростовщику. Маленькая монетка, на коже, красивый мальчик её среди других получил в подарок, на спине носил и в итоге донёс, стало быть, до самого конца. И вернул. Забрала-а-а…

И он снова засмеялся своим противным, лающим смехом.

Риг невольно захотел проверить, не исчезла ли у него такая же отметина, но в итоге так и не набрался смелости. Лишь стоял как столб и мял край рубахи, собираясь с духом. Лучше не знать.

Эйрик на свою отметину посмотрел без лишних раздумий — просто задрал рукав и всё.

— Моя на месте, к добру или к худу, — сказал он.

— Моя тоже, — сказала Кэрита дрожащим голосом.

Шаур коротко кивнул. Все посмотрели на Рига.

Под всеобщими взглядами Риг задрал свою рубаху, не опуская вниз головы и глядя на лица ближайших ворлингов. Они удовлетворённо кивнули, и Риг едва удержался от вздоха облегчения. Как, забери его в Край, Эйрик умудряется оставаться таким спокойным?

— Моя на месте, — повторил Эйрик Весовой.

Он будто бы собирался сказать что-то ещё, но передумал и просто закрыл обратно рукавом рубахи своё отмеченное неизвестным проклятием предплечье.

Вещи погибшего распределили между членами отряда довольно быстро, оставив на нем лишь штаны и рубаху, с которой аккуратно срезали все пуговицы. Пуговицы им ещё могут пригодиться. Трёшка, Элоф Солёный и Стрик собирались нарубить сухих веток, огнём поднять тело павшего и средь облаков вернуть его в море, но не успели они и шагу ступить к ближайшим деревьям, как Эйрик скомандовал отряду выдвигаться.

Никто, кроме Дэгни Плетуньи, не последовал за ним.

— Выдвигаемся, — повторил он спокойно.

— А что насчёт Златовласого? — первым спросил Ондмар Стародуб. — Достойный был воин, с известным именем. Один из нас.

— Надобно бы огнём проводить, — кивнул Элоф. — Раз сами морю тело вернуть не можем, так хоть с дождём передадим, как положено.

Эйрик не опустил головы, стоял один против всех ровно.

— Огонь положен для воинов, павших в бою. Вэндаль свою смерть встретил покорно, а значит остаётся лежать здесь. А мы выдвигаемся.

Ондмар кивнул, встал рядом с вождём — ему этого было достаточно. Через мгновение к ним присоединился и раб по имени Трёшка. Элоф сплюнул, но вздохнул и тоже сменил сторону.

Стрик Бездомный продолжал стоять возле своего друга, сжимая сухую ветку своими столь же сухими, длинными пальцами. Рядом с ним оставались лишь Ингварр Пешеход и Йоран Младший, а так же сам Риг. Кнут молча встал рядом — не вплотную, не плечом к плечу, но достаточно близко, чтобы обозначить свою поддержку.

Не то чтобы Рига сильно волновала судьба мёртвого тела, просто как-то оно само собой так вышло. Вэндаль Златовласый был тем, кто учил его математике и метафизике, научил читать и, что оказалось важнее всего, понимать, что именно и с какой целью он читал. А теперь его тело даже не вернётся в море, потому что ему не повезло проспать собственную смерть. Как же это всё нелепо.

Когда Эйрик заговорил вновь, он смотрел лишь в глаза Ригу:

— Местная древесина горит легко, но очень быстро, и за каждой веточкой может прятаться смерть. Нам потребуется почти целый день, чтобы собрать достаточно для долгого огня, рискуя жизнью и теряя время. Завязнем здесь, и будем просто хоронить друг друга по очереди.

Эйрик говорил правильные вещи, нельзя было этого не признать. Риг и признал, перешёл на другую сторону — глупо говорить «нет» лишь потому, что кто-то сказал «да».

На самом деле все перешли, лишь Стрик остался, злой и всклоченный, точно ощетинившийся перед дракой бездомный кот. Ветку он сжимал как боевой топор. Эйрик вышел к нему вперёд, безоружный, примирительно подняв на уровне груди свои пухлые, пустые ладони.

— Закон Севера дозволяет оставить нам тело неуспокоенным.

— Из-под коня это куча. Не закон.

С громким треском ветка в его руках сломалась пополам. Стрик в гневе швырнул половинки в сторону, и первым зашагал по направлению к столбу светящегося света, не потрудившись даже обвязать себя общей верёвкой. Остальные были не столь безрассудны, подготовились должным образом, и лишь потом двинулись следом в тягостном молчании. Риг шёл, ощущая странную пустоту в том месте, где он даже не знал, что что-то лежит. Только Мёртвый Дикарь Синдри был причудливо весел, сохраняя эту странную бодрость аж до следующей остановки, пока все они не улеглись спать под охраной Финна Герцога и Робина Предпоследнего. Казалось, безумец даже подхихикивал во сне. И тем удивительнее Ригу было следующим утром проснуться под испуганный крик сумасшедшего старика.

Это и криком то можно было назвать лишь с большой натяжкой. Скорее уж животный вой, и по началу Риг подумал даже, что какой причудливый зверь напал на них во время отдыха. К тому моменту, как Риг протёр свои уставшие глаза, в тщетной попытке стереть с них это болезненное напряжение, Синдри перешёл на жалобный скулёж:

— Не принимает нас проклятая земля, не целует следы наши, не обнимает нас своими густыми тенями по ночам, и даже души наши истрепленные не желает забрать как положено. Не принимает, не принимает, не принимает. Нужно нам остановиться, ну-у-ужно, всем нам нужно. Назад, назад, наза-ад. Не принимает нас вечносветлая земля.

Проследив за его взглядом, Риг увидел своих товарищей, стоящих со скорбными, напряжёнными лицами. И видно было, как за скорбью прячут они суеверный страх, самый сильный из всех страхов, ужас человеческий перед богами, большими и непознанными, перед темнотой, перед самой смертью. Хуже всех, если судить по виду, пришлось Эйрику, так как его лицо было абсолютно непроницаемым, точно застывшее изваяние из камня. Меньше эмоций было разве что на лице у Кэриты, но то было и не удивительно — девушка была мертва.

Сам Риг не мог даже подняться со своего места, и лишь смотрел на невероятно бледную кожу бессмертной. Он не чувствовал страха как такового, вообще будто бы ничего не чувствовал, и в голове у него царила звенящая тишина. Так же, должно быть, себя чувствует муравей, когда у него перед глазами беспечный человек давит десятки его собратьев, не замечая, или же в считанные минуты разоряет весь муравейник без всякой цели, исключительно в поисках забавы. Ещё вчера ты был целым человеком, хозяином своей жизни, и тут вдруг вынужден осознать свою крошечную беспомощность. Становишься настолько маленьким, что внутри даже для страха места не остаётся.

— Отметина у неё на коже? — спросил Риг. — Она говорила, что получила такую. На левом бедре.

— Проверили, — кивнул Эйрик. — Отметины нет.

— Уходить надо, — продолжал подвывать Синдри, свернувшийся калачиком возле умирающего огня. — Возвращаться на корабль, возвращаться к людям, бежать домой, прятаться дома, прятаться среди людей и надеется, что эта земля нас простит. А не простит, так забудет, а не забудет, так хотя бы убьёт.

— Мастер Синдри в чём-то прав, — поднялся со своего места Браудер Четвёртый. — Мы потеряли помощь инженера, и в подобных обстоятельствах будет разумно повернуть назад, вернуться на корабль. А мы здесь, хочется верить, люди разумные.

Эйрик в его сторону даже не повернулся, продолжал неотрывно смотреть на мёртвое тело сестры. Но голос его был твёрдым, обычным до ужаса.

— Мы люди севера. И мы продолжим наш путь, покуда не достигнем нашей цели, и не увидим лично то место, откуда бьёт в небо этот нескончаемый поток света впереди. Пока что мы не прошли и половины пути.

Внутри Рига всё сжалось. Нет ещё и половины пути?

Он с трудом удержался от того, чтобы спросить вслух считает ли Эйрик ещё и обратную дорогу, или говорит только о путешествии до источника света. Сколько вообще дней они идут? Неделя точно, вроде бы. Дней десять? А сколько всего они планировали идти дней до этого проклятого светового столба?

Риг медленно и тихо выдохнул, дыхание его было дрожащим. Он не помнил точно, сколько они планировали идти, словно обсуждали они это годы назад. Кажется, планировали идти месяц, что-то около того, и вроде бы это только в одну сторону. Боги, во что он только себя втянул.

— Пожалуйста, помогите, — прошептал он как можно тише, чтобы никто иной не услышал его постыдной молитвы к тем, от кого его народ отрёкся многие поколения назад. — Заберите меня отсюда. Пожалуйста.

«Ещё нет и половины» — как может Эйрик говорить подобные слова и ожидать, что его не зарубят топором на месте? И почему никто не сказал и слова против? Остальные желают помереть в этом ужасном краю?

Первым Риг посмотрел на Кнута — старший брат, как оказалось, не слушал ни Эйрика, ни Короля, и просто сидел, понурив голову, возле бездыханного тела Кэриты, держал её холодную руку. Сам Кнут выглядел не многим лучше мёртвого, хуже даже чем когда Риг видел его в тюремном срубе, но как и тогда — от всей фигуры старшего брата веяло какой-то несгибаемой, упрямой силой. Это даже пугало. Ондмар Стародуб возвышался за плечом Эйрика, непоколебимый как скала, практически безразличный, а Дэгни Плетунья, Трёшка и шаур, естественно, стояли там же. Наёмники Короля же ожидаемо притаились на стороне своего командира, а рядом с ними был Робин Предпоследний и, что неожиданно, Бешеный Нос.

Остальные же метались взглядами из стороны в сторону, и если Йоран Младший или Ингварр Пешеход выглядели скорее напугано, то Стрик почему-то казался скорее злобным, а Элоф Солёный… радостным?

— Тяжело и опасно будет продвигаться дальше без помощи человека, способного чувствовать потоки магической энергии, — заметил Браудер, слегка разводя руки в стороны и улыбаясь Эйрику своей неумирающей улыбкой.

— «Сложно» ещё не значит «невозможно». Многие ворлинги уходят в подобные экспедиции и без присмотра бессмертных.

— Многие ворлинги из подобных экспедиций и не возвращаются. Мы сами стоим здесь живые большим числом лишь стараниями покойной Кэриты. Скольких раненых она помогла вылечить? Сколько коварных ловушек и опасных тварей смогла обнаружить? И сколько из них теперь не сможет.

— И вы предлагаете всё бросить прямо сейчас, на середине пути? — глаза Эйрика недобро свернули. — Предлагаете сдаться, и вернутся домой практически с пустыми руками? Даже мой отец зашёл дальше.

— Я просто предлагаю выжить, — примирительно сказал Безземельный Король.

— Ну так идите, — Эйрик жестом указал на обратное направление. — Выживайте.

Повисло тягостное молчание. Никто не пытался уйти, никто больше не пытался спорить. Все чего-то ждали, но едва ли хоть кто-то мог сказать чего именно.

— Сворачиваем лагерь, — сказал в итоге Эйрик, и впервые отвернулся от сестры. — Мы выдвигаемся дальше.

— Её мы тоже не проводим в последний путь? — спросил Кнут. — Оставим гнить здесь, как Свейна на берегу, и как Вэндаля вчерашним днём?

Лишь на одно мгновение Эйрик замялся перед ответом, но после отвечал уже собрано, голосом спокойным и уверенным:

— У бессмертных нет последнего пути. Однажды, через десять лет или через столетие, моя сестра переродится. Нет нужды заботиться о её теле.

Когда Кнут поднялся, Риг был уверен, что он ударит Эйрика, и может даже бросится на него с оружием. Кулаки старший брат точно сжал крепко, до дрожи. Ондмар Стародуб слегка переменил позу, готовый в любой момент защитить сына ярла, а Дэгни Плетунья, не таясь, достала свои ножи.

Вот только Кнут не стал нападать.

— Она одна из нас.

— Бессмертные не могут быть одними из нас, — Эйрик отвернулся, не смотрел теперь ни на кого. — У неё нет цепи, и никогда не было. А даже если и была, то её смерть ничем не отличается от смерти Вэндаля. Не должно вождю хоронить одних и оставлять других лишь по своей прихоти. Закон Севера един для всех.

Кнут вытащил нож, и Ондмар покачал головой, рукой завёл Эйрика себе за спину, потянул из ножен свой меч.

— Одна из нас, — сказал Кнут, и сел перед Кэритой на колени. — Пусть не последний путь, но последние почести.

С этими словами он положил свой нож ей на грудь, сложил руки девушки на рукояти.

Риг волевым усилием сбросил опутавшее его оцепенение, поднялся и подошёл к брату, положил руку ему на плечо. Ондмар и Дэгни всё ещё держали в руках обнажённое оружие, Трёшка был безоружен, шаур же оставался безмятежен, но на его счёт Риг не обманывался — один приказ, и тот нападёт без раздумий.

— Закон Севера это закон свободных людей, — сказал Риг, чувствуя, как трескаются его пересохшие губы с каждым словом. Когда он последний раз говорил вслух? — Вождь не может приказать нам хоронить одних людей и оставить других лишь по своей прихоти. Но вождь не может запретить нам воздать заслуженные почести погибшей. Это тоже закон Севера.

С этими словами Риг скинул свой плащ, последнее своё сокровище с тех времён, когда был ещё жив ярл Бъёрг Солнце Севера, и Риг был его богатым наследником. Последние годы только этот потасканный плащ со срезанным мехом, а теперь ещё и парой заметных разрывов, помогал Ригу отделять себя от серой массы, был для него своеобразной короной. Этим плащом Риг укрыл холодное тело девушки.

Последние почести — признание заслуг, исключительно добровольное. Как правило, происходит перед отправкой покойного в последний путь, когда до того, как тело возвращается морю, друзья и родственники жертвуют мёртвому важные для них вещи. Вроде как возврат долгов, которые не успели выплатить при жизни — так, во всяком случае, этот ритуал трактует большинство. Но есть и другое толкование, что-то вроде признание потери, дань уважения и любви, своеобразный способ сказать «без тебя всё остальное не имеет смысла».

Невольно Риг подумал, что никто не упорствовал в том, чтобы воздать почести Вэндалю Златовласому. Никто о такой возможности даже не вспомнил.

Первым после братьев к Кэрите подошёл Ингварр Пешеход, осторожно положил рядом с ней маленькую плетёную куколку, которую должно быть, привёз с собой аж с самого севера. В его огромных ладонях игрушка казалась и вовсе крошечной. Вторым был Эйрик — развернул своё скромное знамя и оторвал от него лоскут, вплёл в волосы сестры. Стрик Бездомный просто кивнул бессмертной, а Бешеный Нос оставил свою стрелу.

Дань уважения отдали и Безземельный Король со своими телохранителями: сам Браудер молча отдал снятое с пальца кольцо, одно из многих, в то время как Финн положил к ногам девушки струну со своего музыкального инструмента, а Бартл положил подле неё свой шлем. Случайно или нарочно, но глаза шлема были направлены на саму Кэриту, будто приглядывая за ней.

Были и те, кто не выказал уважения погибшей. Среди них был, что удивительно, Ондмар Стародуб, и уже ожидаемо безвольный шаур, Дэгни Плетунья и беглый магоборец, Робин Предпоследний. Страж будто бы даже ещё дальше отошёл от мёртвого тела, встал в стороне от остальных, но в одиночестве пробыл недолго — Браудер встал рядом с ним, повёл тихий разговор, пока другие были заняты скорбью. Слов их Риг не слышал, но видел, как Король передал бывшему Последнему Стражу один из своих бесконечно-чёрных металлических слитков, полученных в качестве трофея.

Странно.

Странно и тревожно, непонятно.

Царапает на самой глубине сознания, кричит и рвётся наружу пугающая мысль.

Когда Элоф Солёный, оставивший Кэрите на прощание снятый с шеи медальон, с трудом поднялся, его место внезапно занял Трёшка. Будучи рабом, не имел он ничего, и оставить ему было нечего, поэтому оставил он обещание — узнать, что находится к югу за жарким поясом, и рассказать бессмертной лично на Великой Битве, что ждёт всех достойных детей Севера в будущем, в Последний День.

Когда же ушёл и он, Эйрик снова скомандовал собираться на выход, и в этот раз все подчинились, кроме Рига. Он всё смотрел на Кэриту, на её красный платок, повязанный вокруг нежной и тонкой шеи, стянутый туго, узлом. Повязанный грубо и небрежно.

Кэрита всегда дорожила этим платком, единственной памятью по рано вернувшейся к морю матери. Бледная от рождения, всегда она самой первой изнемогала от духоты внутри тёплого дома, и никогда потому не завязывала этот платок тугим узлом, иной раз не завязывая вовсе. Никогда не прятала она свою шею.

Точно во сне Риг потянулся к этому платку, потянул за узел — оказалось, что так просто и не развяжешь. Попробовал выцепить ногтями — едва-едва. Сдвинуть просто вниз?

— Бесстрашный Эйрик Весовой хочет идти дальше, — сказал Безземельный Король, положив руку на плечо Рига, отчего тот вздрогнул от неожиданности. — Даже без помощи своей одарённой сестры. Опасное решение.

Ригу очень хотелось сглотнуть образовавшийся в горле ком, но показывать, что появление Короля его напугало, у него желания не было. Он промолчал.

— Опасные решения неизбежны для тех, кто хочет вести за собой людей, но важно, чтобы решения эти были обдуманными. Что по-настоящему опасно, так это идти на поводу эмоций. Не спросить себя «А что будет дальше?» и «Смогу ли я извлечь с этого выгоду?».

Браудер перевёл взгляд на платок.

— Что будет дальше, мальчик с севера?

Невольно Риг все же сглотнул. Странно, ведь именно Король должен сейчас нервничать.

— Сможешь ли ты извлечь из этого выгоду?

Эйрик Весовой

Тупой кусок бесполезного дерьма. Отец был прав: тупой, никчёмный, жирный неудачник, буквально ничто без его помощи и поддержки, пустое место. Кэрита рассчитывала на него, ждала от него помощи всю свою жизнь. Когда отец избивал их мать, когда её саму тащили на Дозорные Холмы, когда она вышла защищать этого бедового героя Кнута, когда сыновья Бъёрга обманом потащили её… сюда…

А он так ничего и не сделал. Надо было убить всех их ещё в Стальгороде, когда они натравили их отряд против всего города. Или даже на корабле. Ещё в Бринхейме, до посадки на корабль! Играл в благородство, не хотел быть как отец. Тупой кусок дерьма.

— Ты в порядке, вождь? — спросил его Ингварр Пешеход.

Отвечай ему. Держи себя в руках, плакса, сохраняй лицо. Будь тем вождём, которым вызвался для них быть. Отвечай ему!

— Бывало и лучше.

Он их всех сюда завёл. Соврал всем, что хочет найти здесь славы и силы, сам себе набрехал, что хочет защитить сестрёнку, но правда лезет наружу. Они видят, они знают, какой он на самом деле бесполезный мешок дерьма. На что он вообще рассчитывал? Брюхо даже после голодных недель трясётся от каждого шага, ладони потеют, пот катится градом. Проклятая вечная жара. Он выглядит нелепо во главе отряда настоящих воинов, все это знают. Зачем он только взял этот дурацкий княжеский меч? Думал, будет выглядеть с ним благороднее, а только подчеркнул всю нелепость происходящего. Мало ему было роли отцовского знаменосца? Дурак, дурак, дурак.

По крайне мере пока что они слушают его команды. Дали ему имя.

Да, конечно, имя, за собственные заслуги, да? Или за заслуги Безземельного Короля, пока он просто постоял рядом? Какая нелепая шутка. Странно, что они до сих пор идут за ним, слушают его команды. Традиции запрещают менять вождя после выхода из гавани, это его поход, и кто не хотел слушать его команды, должны были остаться дома. Традиции и тот факт, что решившие бунтовать будут потом держать ответ перед Торлейфом Золотым. Вот они, два столпа его власти: дряхлые законы и фигура отца.

Ну, теперь уже нет. Он был прав, что сказал им оставить Кэриту, её тело. Вождь не имеет право выделять любимчиков, ставить себя или кого-то другого выше остальных. Оставили без погребения Свейна Принеси — значит таковы правила для всех. Никто не выше закона. Только Риг вечно считает, что правила писаны для всех, кроме него.

Ничего бы не было, если бы Риг просто сидел на месте, принял неизбежное. И Кэрита была бы жива. А теперь полумёртвый Риг набирает себе хороший образ на её смерти, и Эйрик ничего не может с этим поделать. Не смог придумать как ему возразить, не смог убедить остальных. Хотя это его сестра! Его сестра мертва! Потому что он тупой кусок бесполезного дерьма и не смог уберечь её!

Привал, в этот раз для еды. Он не заслуживает еды.

Ему надо заткнуться, хватит этого, хватит жалеть себя. Что значит «не заслуживает еды»? Что это вообще за жалкие вздохи? Кто он такой, что вдруг решил наказывать себя едой? Ему нужно есть. Тупая жирная куча мусора, ему надо вести людей дальше, быть тем лидером, которого он им обещал.

Почему никто не смеялся, когда он это предложил? Они должны были смеяться. Должны были выбрать кого-то другого, Ондмара например, сделать его главным, а он бы просто дал им денег. Отцовских денег. Какое убожество, у него даже нет своего золота, чтобы платить головорезам, чтобы те сделали за него всю грязную работу. Ему нужны папочкины деньги чтобы в итоге скинуть папочку с его места за длинным столом. Какой лидер! Настоящий сын Севера.

Рука Дэгни. Грубое прикосновение, её попытка быть нежной. Не самое удачное, от её мозолистой руки скорее больно.

Да что с ним не так? Она старается как может. Он знает, какая у неё была жизнь, через что она прошла, через что этот ублюдок Ондмар её протащил и что с ней сделал. Это чудо, что она вообще может испытывать хоть какие-то чувства. Она единственный близкий ему человек. И он думает про неё так, смотрит на её лицо и видит всё это грубое уродство, а не человека. Какое же он дерьмо.

По крайне мере в ней он мог не сомневаться, она всегда будет с ним. Просто потому, что он единственный, кто показал ей хоть толику заботы. Что если бы она могла выбирать? Наверное, лучше не знать ответ.

Он знает ответ.