Длинная цепь

Глава 23 Я тебя вижу

Серокожие называют это место Колыбелью на своём странном, путанном языке, и это единственное место на Мёртвых Землях, которому они дали название. Для всех остальных это просто Стеклянный дворец — легендарное чудо на Мёртвой Земле, и единственное место, в котором человек может быть в безопасности. Огромная территория, размером с родной город Рига, и всё на ней было отлито из стекла и сделано из зеркал: стены зданий, деревья в саду, двери и мебель, и даже муха на окне. До жути напоминало Стальгород. Только тут большая часть местных красот была уничтожена временем или, что чаще, злостью измученных ворлингов, их жаждой наживы. Но даже в текущем виде дворец впечатлял.

Однако куда сильнее впечатляла возможность по-настоящему отдохнуть. Стекло — самый известный и самый распространённый материал, нечувствительный к магии, способный даже рассеивать её на некотором расстоянии от себя. Не удивительно, что весь континент, пропитанный магией до последнего камня, на этом клочке земли не имел никакой власти. Может быть проклятие внезапной смерти от бледной метки на теле тоже не подействует на земле из стекла? А если за пределами Мёртвой Земли?

У входа их ждала знакомая груда камней, где один был помечен руной и за которой они нашли подарок — ржавый стилет.

— Оружие убийцы, — сказал Ондмар Стародуб, и не стал более задерживаться, прошёл на территорию дворца.

— Кто-то в прошлой группе привёз его с собой, — заметил Элоф Солёный. — Пронёс аж до этого места. Наверное, это хорошо, что он решил его оставить.

— Возможно, оставили его те, кого владелец попытался убить, — сказал Эйрик, выкидывая ржавое оружие в сторону, точно мусор. — Теперь это не важно, это было давно. И не с нами.

Вместо выброшенного стилета Эйрик положил в тайник сложенное тонкое одеяло. Риг невольно подумал, что обмен в этот раз вышел не очень-то равноценным, но вслух ничего не сказал, просто пошёл вместе со всеми в Колыбель.

Стоило лишь ступить на зеркальную поверхность выложенной стеклянными кирпичами дорожки, как сразу что-то изменилось. На небе стало возможно найти солнце, и его свет согревал, хоть и не избавлял от ощущения холода. Навалилась усталость, и Риг понял, что впервые за долгое время он может по-настоящему выспаться, а не просто провести время без сознания и проснутся таким же уставшим. Словно в подтверждение, Бешеный Нос лёг на стеклянную землю почти сразу же, как вошёл на территорию дворца, прямо на дорожке.

— Хоть бы до дворца дошёл, — сказал ему Риг, проходя мимо. — Лёг бы под крышей.

Отвечал Бешеный Нос уже с закрытыми глазами, положив свои вещи под голову и греясь на солнышке.

— Мы здесь не навсегда. Глупо искать красивое место, когда можно это время потратить на отдых.

Риг едва удержал себя от того, чтобы не последовать его примеру. Но всё же пошёл дальше — не пристало будущему ярлу валяться на голой земле у всех на виду. Чудно, конечно, что даже загибаясь от усталости, он думает о таких вещах.

Последние дни дались ему и всем остальным особенно тяжело. Без помощи бессмертной они продвигались медленно, и дорога, что должна была занять у них четыре дня, в итоге съела больше недели. Без своевременных предупреждений об опасности они вынуждены были всегда быть настороже, без возможности быстро и полностью исцелить любые раны — сражаться с осторожностью. Воду теперь приходилось добывать из-под земли, долго зарываясь вглубь, после чего кипятить её три раза.

А ещё среди них теперь шёл убийца. Тот, кто убил Кэриту. Робин Предпоследний.

Первое время Риг только и думал о том, как отомстить. Возможность прямых обвинений ушла в тот момент, когда они оставили бездыханное тело девушки позади, и теперь у Рига были лишь косвенные свидетельства вины бывшего Стража. Крепко повязанный платок, что полностью скрывал шею и возможные следы удушения. Слиток, что Король передал Робину следующим утром. Да тот факт, что после этого сам Робин открыто шёл рядом с Браудером, как один из его наёмников — всего этого не хватит, чтобы поднять предателя на Ступени. Этого не хватало даже для того, чтобы Риг сам был полностью уверен в своих подозрениях.

Но глубокой ночью, сидя в дозоре вместе с Дэгни Плетуньей, он смотрел на спящего Робина и думал: успеет ли девушка остановить его, если он бросится на убийцу с ножом? И что будет потом? А если зайти с другой стороны, без прямого убийства? Согласится ли Король выменять своего нового солдата на какую-нибудь услугу или часть добычи Рига? Как все эти повороты воспримут остальные ворлинги, что будут делать после?

И какая в том выгода для Рига?

Никакой выгоды не было. Он уже поступил с максимально возможной для себя пользой — промолчал и не сделал ничего. Поступи он иначе, и тогда не стал бы молчать и сам Робин, раскрыл бы свой сговор с Безземельны Королём, провоцируя неизбежную схватку между двумя группами. Схватку, в которой Король не сможет победить. Даже если Робину не дать вымолвить и слова — его связь с Браудером и его наёмниками стала слишком очевидной, можно даже сказать демонстративной. Обвинение против Стража — обвинение против Рыцарей Эриндаля. Умышленно ли это сделано? Возможно, что да.

И после их поражения Риг останется один против Эйрика Весового и его людей. Без сдержек и противовесов со стороны Короля тот решит свои проблемы с Ригом ещё до заката. Вспоминая, как Эйрик распорядился судьбой трёх встреченных им безоружных ворлингов, Риг и секунды не сомневался в решительности бывшего друга.

Лучшим решением было и оставалось молчание.

— Мой отец был здесь, — сказал Эйрик, усталым движением скидывая на стеклянную траву свою поклажу — Здесь он нашёл Отражённую Комнату, которую не видно с любой точки дворца, забрал её сокровища и решил возвращаться. Здесь мы отдохнём один день и одну ночь, а после двинемся дальше.

Многие были недовольны этими словами, но никто не высказал этого вслух. Большинство — из уважения, ведь до этого момента Эйрик показывал себя как хороший вождь, заслужил себе имя, наполнил это имя весом. Остальные справедливо опасались отделяться от большинства.

Сам же Риг не чувствовал ничего, кроме какой-то странной симпатии к Эйрику, эдакое злорадное сочувствие. Даже на другом конце света, названный по имени, посреди ужасов Мёртвой Земли и в окружении преданных лично ему воинов, он все ещё сидел на цепи собственного отца. Ригу это было знакомо — его цепь отец держал даже на расстоянии трёх лет из собственной смерти.

Когда он скинул с плеча руку старшего брата, то сильно ослабил этот затянутый вокруг горла поводок, но всё же не сбросил его полностью. Даже сейчас отец со дна моря дёргает рукой, и Риг послушно идёт в сторону. Почему бы было и не сказать про предательство Робина, про заговор Короля? И что с того, что Эйрик победит? Раскрыв убийцу его сестры, Риг наверняка сможет рассчитывать на его осторожное снисхождение, сможет стать частью его дружины.

Но это значило поражение, окончательную потерю места за длинным столом. А невидимая верёвка на шее Рига продолжала тянуть его к этому месту и, что хуже всего, он будто бы действительно хотел этого. Просто сам не знал почему. Делить добычу, одалживать храбрецам корабли, выдавать достойным новые звенья, судить мелочные тяжбы — нет в этом ничего интересного или возвышенного. Да и сама по себе мысль о том, чтобы править своими соплеменниками вызывала у Рига холодную брезгливость, но в то же время и… Жалость?

Не к себе, но к ним. Тот же вид жалость, что он испытывал к собаке Торлейфа, старому Нуту, сидящему на столь длинной верёвке, что пёс и не ведал даже, что привязан.

Риг посмотрел на своих товарищей. Все они крушили остатки былой роскоши Стеклянного дворца, чтобы забрать с собой какой-нибудь особо красивый осколок в качестве трофея. Осколки эти не представляли из себя никакой особой ценности — просто стекло, пусть и сложный в производстве, но вполне обычный материал, ничем не отлично от множества других стёкол по всему миру. Дерево же, из этого стекла отлитое, было чем-то необычным, пока Йоран и Ингварр не разбили его своими топорами. Великан взял себе четыре осколка — для себя и для дочерей, Йоран же взял лишь один, самый острый.

Ригу было жалко дерево, но ещё больше он жалел Йорана и Ингварра. Запретить им крушить остатки местных красот он, впрочем, не мог — не с тремя звеньями в цепи кому-то что-то запрещать.

Что он мог, так это бросить свои вещи у ближайшей стены и лечь на них сверху, подставив лицо солнечному теплу. За последние несколько дней его чувство перспективы заметно ослабло, любые планы стали зыбкими и далёкими. Что будет завтра стало вторичным, что было вчера — тягостным и неприятным, и для Рига важным оставалось только здесь и сейчас. И сейчас он мог отдохнуть.

К сожалению, отдохнуть у него так и не получилось — стоило ему прилечь, как рядом оказался Стрик Бездомный, и без особых церемоний пнут его ногой в бок.

— Вставай. Ты в последние дни на отдыхе любил драться, теперь хочу драться я. Пошли.

Кажется, это была самая длинная речь, которую Риг когда-либо слышал от этого человека. Что впечатляло, но мало чего меняло.

— Я не хочу.

По всей видимости, свой запас слов на этот день Стрик уже использовал, так что вместо ответа он просто пнул Рига ещё раз, попав по рёбрам.

— Да пропади ты в Край!

Риг швырнул в бродягу первое, что подвернулось под руку, осколок стекла, но старик просто увернулся.

— Вставай.

Боги свидетели, меньше всего в этот момент Риг хотел вставать. Но и Стрик не отстанет. А чтобы придушить этого недалёкого оборванца всё же нужно подняться на ноги, так что, скрипнув зубами и фыркнув себе под нос, Риг поднялся. И вытащил из-за пояса свой боевой топор — если хотя бы половина рассказов про Стрика была правдой, топор ему точно понадобится. Иной случай Рига тоже устраивал.

Сам Стрик, впрочем, оставался безоружен, оставив меч Вэндаля рядом со своим мешком в десяти-двенадцати шагах от них.

— Забыл взять свой меч? — спросил его Риг, перехватывая щит поудобнее.

— Не льсти себе, — Стрик сплюнул, потёр друг о друга свой грязные, сухие ладони.

Риг пожал плечами. Сам он едва ли тянул на опытного воина даже после последних недель, но расслабленный вид Стрика его не одурачил — тот был готов к атаке. Вооружённый, Риг не видел причин для себя сражаться от обороны и отдавать инициативу, так что начал медленно сокращать дистанцию, смещаясь немного вправо. Стрик тоже пришёл в движение, но отбежать не пытался, так же смещался в сторону. Несколько мгновений они описывали этот странный круг, постепенно сближаясь.

А потом Стрик атаковал, бросил что-то в Рига. Горсть стекла. Повинуясь инстинкту, Риг закрылся щитом, потерял противника из виду. Осколки ударили по дереву короткой барабанной дробью, а в следующее мгновение удар едва не получил уже сам Риг — тело само отступило на шаг, избежало попадания в голень.

Ударил кромкой щита — промахнулся, сделал шаг вперёд, ударил топором — Стрик уклонился, перехватил Рига за рукав его рубахи, потянул дальше вниз, используя инерцию удара себе на пользу. Чтобы избежать падения, Риг неловко переступил вперёд, но выпрямиться не успел — получил хлёсткий удар локтём по лицу. Отступил, прикрылся щитом. Дышать стало сложнее, струйка тёплой крови доползла до верхней губы.

Едва успев опустить щит, Риг тут же поднял его обратно — проклятый Стрик бежал прямо на него, прыгнул и навалился всем своим весом. Не ожидая такого поворота, Риг повалился на землю спиной, приложился крепко — стеклянная дорожка под ним хрустнула. Тут бы хорошо было ударить Стрика топором от души, но он был какой-никакой союзник, живой человек, и Риг заколебался. Сам Стрик явно о судьбе своего противника особо не переживал, и прижал его руку с топором к земле коленом, после чего ударил Рига в лицо.

Ножом.

Риг, до этого момента пытался скинуть с себя бродягу, уже почти преуспел, но внезапная атака свела на нет все его усилия. Успел уклониться, резко откинувшись назад и больно ударившись затылком о стеклянную землю, ну или во всяком случае он так думал. В следующее мгновение Стрик сам соскочил с него, а Риг смог подняться, и только тут обнаружил, что полудикий выродок довольно глубоко рассёк ему левую бровь. Кровь быстро заливала глаз, вынуждая либо постоянно щуриться и терять из виду всё, что слева, либо же постоянно тратить время и оттирать бегущую кровь.

— У тебя был спрятан нож! — обвинительно выкрикнул Риг.

Странное, конечно, обвинение от человека с топором и щитом, но в моменте он чувствовал то, что чувствовал — обидную несправедливость на этот обман.

Стрик пожал плечами:

— У меня ещё хер в штанах спрятан. Тоже показать?

Следующие пару минут они провели в осторожной схватке, оба в напряжённой обороне. Тот факт, что ему приходится обороняться против бродяги с ножом, который даже башмаки свои продал за миску похлёбки, злил Рига невероятно, но он не давал воли этой злости. Разбитого носа и рассечённой брови ему было вполне достаточно, чтобы понять — Стрика нельзя недооценивать.

— Дуростью занимаешь, — сказал в итоге Стрик, уклонившись от очередной осторожной атаки. — Дерёшься без души, как Ондмар научил.

Риг ничего не ответил — из-за забитого кровью носа он старался беречь дыхание.

— Знаешь, почему Ондмар убивает хорошо?

Стрик резко бросился вперёд, перебросил нож в левую руку. Едва не пырнул Рига в открытый бок, а когда тот всё же уклонился — схватил за щит и попытался ударить под колено, сбить с ног. Риг отогнал бродягу резким взмахом топора, от которого Стрик легко уклонился. До чего же он, всё-таки был быстр, и это в его возрасте, после нескольких лет жизни в лесу и запойного пьянства. Каким он был в молодости?

Стрик даже дыхание не сбил, и говорил все в той же лающей, но вальяжной манере:

— Слабость он чует. Как стая волков. Ну или как баба. А ты чего? Чуешь?

Риг «чуял» лишь как новая струйка тёплой крови заливает ему левый глаз, при том что тот и так уже едва открывался. Отёр краем рубахи, резко и грубо, дабы не выпускать Стрика из поля зрения даже на мгновение.

— Ничего я не чую, — огрызнулся Риг и бросил щит, чтобы кровь оттирать было удобнее. — Но он уже сказал мне, в чём моя слабость. Что я думаю слишком много.

— Дурак, — прокомментировал Стрик и смачно сплюнул в сторону Рига. — Думать много — это ты. А слушать Ондмара — твоя слабость.

Стрик снова перешёл в атаку, нанося быстрые удары ножом, забирая ими всё внимание Рига, и не давая тому даже помыслить об ответной атаке. Выгадав момент, бродяга подхватил брошенный Ригом щит, но не надел его на руку, а так и держал за кромку. От инстинктивных взмахов топором в свою сторону Стрик уходил играючи, будто точно знал, когда и откуда будет удар. Теснил Рига к стене. А когда тот лопатками коснулся холодного стекла, бросил щит у него над головой, разбил какой-то барельеф, и на Рига обрушился град острых осколков, царапая лицо и голову, попадая за шиворот.

Но хуже всего то, что Риг невольно сжался под этим напором и, опасаясь падения на него сверху собственного щита, потерял бдительность и концентрацию. Стрик не упустил возможность, ножом порезав тому правое предплечье, а когда Риг от внезапной боли выпустил топор, схватил его за волосы и резко приложил затылком об стену, после чего швырнул на землю.

— Твоя слабость, что ты не воин. Слабый, медленный, трусливый. Бесполезный в бою, — в словах Стрика это звучало даже не как оскорбление, а скорее как обыденный факт. От этого было даже обиднее. — Ондмар не умеет учить, но он умеет сражаться, находит слабости и использует их. И он сражается с тобой, когда учит быть кем-то другим. Драться чужим оружием. Побеждает тебя, дурака.

В словах бродяги был смысл. Бывалые воины говорили, что для них топор — это продолжение руки, что они чувствуют, как бьётся сердце битвы, а схватка с врагом для них что-то вроде беседы. Риг не чувствовал ничего подобного даже отдалённо. Топор — это лезвие на древке, а битва — движения в попытке убить и не умереть самому.

Едва ли текущий уровень это его максимум. Можно выучить новые приёмы, отточить движения, выработать нужные рефлексы, стать сильнее и выносливее, купить оружие лучше и броню покрепче. Но сколько на этой уйдёт времени? И станет ли он после этого хотя бы вполовину так же хорош, как этот живущий в лесу пьяница?

Риг сморкнулся кровью и вытер ладонь о стекло, поймав в ладонь пару мелких осколков. Поднялся на ноги.

Не думать во время боя, сосредоточится только на нем — явно проигрышная стратегия, Стрик только что показал это наглядно. Давать разуму слишком много воли — и он будет уходить в сторону, отвлекаться. Думать о бое, сосредоточится.

Щит и топор остались лежать возле стены, за Стриком. Тот и без оружия представлял угрозу, а сейчас преимущество было на его стороне — нож был всё ещё при нём. И у него не разбит нос, не рассечена бровь, и это не учитывая ещё широкий порез на предплечье и мелкие по всей голове. Для начала нужно подравнять шансы.

Правой рукой Риг схватил осколок побольше, с длинной острой гранью, а во вторую набрал горсть осколков поменьше, часть из которых уже была отмечена его кровью. Даже тренированный человек закроет глаза, если в него неожиданно полетит что-то — природный инстинкт для защиты глаз, на этом его изначально Стрик и подловил. Разумно использовать эту же уловку.

Что ещё?

Само стекло скользкое, особенно для обуви, тут у босоного бродяги преимущество. Но там, где стекло было залито кровью, трения ещё меньше, оно становится ещё опаснее, и если заманить туда Стрика, он может растеряется на мгновение, потеряв твёрдую опору.

Что ещё?

Каблуком своего сапога Риг ударил по земле — стекло послушно пошло трещинами. Ударил ещё раз, и ещё — выбил несколько осколков, крупных и мелких. Что хорошо — больше осколков на земле, меньше пространства для манёвра у человека без обуви. Поначалу это мало что даст, но если бой затянется, то выгода будет невероятна, вплоть до возможности создать для себя эдакие островки безопасности.

Что ещё?

— Дурак, — сказал Стрик.

Убрал нож, повернулся к Ригу спиной и просто пошёл к главному входу дворца. Сам Риг же сначала осторожно, опасаясь неизвестной уловки, приблизился к своему оружию, поднял топор и щит, а потом вновь взглянул на удаляющуюся спину бродяги. Тот даже не обернулся, был уже на полпути.

Первым искушением Рига было догнать и напасть на Стрика со спины.

Но что потом? Какая с этого выгода?

Риг убрал топор за пояс. В конечном счёте, он и правда не воин, и едва ли когда-нибудь им станет. Тренировки не сделали его опасным, но, по крайней мере сделали, его трудной добычей — это уже что-то, лишняя карта в его руке, которая поможет выжить. Шрам на половину лица тоже может сыграть на руку — придаст вид бывалого воина, и без необходимости снова и снова махать топором, чтобы подтвердить этот статус.

Но если его цель заключается в том, чтобы победить, то сражаться нужно иначе.

Когда возбуждение от схватки схлынуло, усталость навалилась на Рига с новой силой, и мысль упасть прямо лицом на землю стала казаться по-своему заманчивой. Долю внимания требовал и голод — прошло уже несколько часов с тех пор, как Риг пил мерзкий отвар из чернослёза, эффект начинал ослабевать. Со спокойным ужасом Риг понял, что не ел вообще ничего уже два дня. Возможно, даже больше.

Забрав свою поклажу, Риг решил последовать за остальными и устроиться где-то внутри полуразрушенного дворца. Мёртвая Земля приучила, что опасность может прийти с любой стороны, в любом виде, и что стены и укрытия защищают не больше, чем крепко зажмуренные глаза. Но все же за стенами было спокойнее, как и с закрытыми глазами. К тому же после долгих недель в тесном корабельном трюме и недель мучительных, пока пробирались они по проклятой земле повязанные одной верёвкой, каждый по достоинству оценил возможность побыть немного наедине с собой.

Впрочем, покой и уединение внутри дворца были относительными. Хитрая система зеркал и стёкол делала так, что любую точку этого места можно было увидеть как минимум с трёх сторон. Кроме, разумеется, тайной комнаты, обнаруженной много лет назад Торлейфом Золотым.

Стоило Ригу лишь переступить порог, как по всему дворцу появились десятки его отражений, и невозможно было сказать точно, где именно он идёт и рядом с кем стоит. То же можно сказать и про остальных членов отряда. В какой-то момент Ригу казалось, что Безземельный Король разговаривает со Стриком, во всяком случае, бродяга лежал прямо у ног главаря наёмников. Но несколько шагов вперёд, и оказалось, что они вообще будто бы находятся в разных частях дворца, а когда Риг завернул за угол, то увидел Браудера уже возле Йорана Младшего и Трёшки.

Идти приходилось медленно, выставив вперёд руки, дабы не наткнутся лбом на абсолютно прозрачное стекло и не запутаться в бесчисленных отражениях. И кто-то жил в этом месте? Или вся эта сложная и красивая громадина была выстроена просто для развлечения? Но тогда не слишком ли она великовата, в чем смысл?

Не раз Ригу приходилось останавливаться, когда кто-то из ворлингов осторожно шёл ему навстречу, будто и не видя его вовсе. Но уступая дорогу, через мгновение Риг терял их из виду, и оказывалось, что это очередной зеркальный обман. Лишь раз приближение человека оказалось правдивым — шаур прошёл мимо Рига уверенным, но каким-то непривычным для него быстрым шагом.

На самом деле сам шаур выглядел далеко не лучшим образом. Свою шляпу он потерял ещё на поляне с видениями, а лысая голова его была расчёсана до крови, и видны были как свежие потёки, так и застывшие тёмные корочки. Некогда белая повязка, окрасившаяся в красный, сидела немного криво, готовая вот-вот свалиться, а босые ноги оставляли на стекле мокрые кровавые следы. Левой рукой шаур дёргал и мял края своего грубого одеяния, и на бледной коже его руки отчётливо виднелись серьёзные покраснения от ожогов. Правая рука же крепко, до дрожи сжимала копье посреди древка, пока наконечник слегка покачивался, и изредка оставлял за зеркалах длинные царапины.

Когда шаур проходил мимо, Риг счёл за лучшее уйти с его дороги. В этот же момент он услышал, как тот полуразборчиво бормочет себе под нос:

— … Перепуганные трусы в ожидании. Ничего, кроме покорности. Слабые, все слабые. Одинокие, застывшее в своих стенах из солёного моря. Длинная, тяжёлая цепь на моей шее, на моих ногах, в моей голове. Части меня, части себя…

Большего Риг не услышал и не разобрал. У него мелькнула мысль попробовать сманить шаура на свою сторону, но он быстро отбросил её прочь — безумием будет попытка уговорить копьё Эйрика на предательство. Ещё большим безумием будет, если копьё согласится.

Но вот кого уговорить явно было можно, так это Йорана Младшего. Хоть и названные родственники, едва ли Йоран испытывает много тёплых чувств к брату своей жены, ровно как и к Торлейфу, её отцу. Да и к самой своей юной жене, судя по всему, Йоран большой любви не питает. С другой стороны, Риг затруднялся найти хоть что-то, что вызывало бы у Йорана хоть какие-то приятные чувства, помимо выпивки и платных девок.

Чтобы найти Младшего в этом лабиринте стеклянных переходов пришлось изрядно постараться. И даже подойдя к ворлингу почти вплотную, Риг был уверен, что смотрит на него через зеркало и обман глаз, так как Йоран стоял и разговаривал с Трёшкой. Смуглокожий раб, который буквально на своём лице носил все три необходимых для выкупа золотых кольца, никогда не вызывал у Йорана ничего, кроме откровенного презрения. Однако сейчас, впервые за две с лишним недели оказавшиеся в безопасности, они сидели рядом и разговаривали.

Ни единого слова их беседы Ригу услышать не удалось, потому как едва он приблизился, оба они замолчали и выжидательно уставились на него. Риг явно был лишний в этой беседе, да и попытка построить заговор против Эйрика, пока их слушает верный раб вождя — явно не лучшая идея.

С другой стороны, что они могли обсуждать? И почему вдруг замолчали?

— Вам двоим только дорожного знака не хватает, — ухмыльнулся Риг, присаживаясь рядом. — С надписью «обсуждаем заговор, прямо по коридору».

Первым делом Риг достал из своей поклажи и разложил вокруг себя все необходимое для обработки раны: чистые повязки, нитки с иголкой, маленькую бутылочку дурнопахнущего состава, и прочее необходимое. После указал пальцем на Трёшку:

— Ты, осмотри моё лицо и протри этой вонючей штукой. Главное не торопись, нам важен процесс, и процесс этот должен быть длинным. А ты, — палец Рига теперь указывал на Йорана. — Скажи что-нибудь тупое.

— Тебя Стрик головой о жопу стукнул, или что?

— Действительное тупое, отлично получилось. Теперь со стороны мы заняты обычным делом — я терплю прочистку раны, Трёшка мне помогает, а ты… ну а ты продолжаешь быть собой. И вот теперь можно спокойно строить заговоры.

— Мы не строим заговоры, — сказал Трёшка с какой-то почти детской обидной.

Вылив немного мерзкой жидкости на самый чистый лоскут, он стал осторожно протирать лицо Рига. Действовал и правда очень медленно.

— Ага, вам просто что-то не нравится, и вы это обсуждаете подальше от остальных. Это не заговор, пока вас не поймали.

— Может мы тебя обсуждали, и рожу твою уродскую?

— Ты бы тогда не переставал, когда я пришёл. Зная тебя, наоборот ещё громче бы заговорил, так что речь явно не про меня. Но теперь, благодаря тебе, я знаю, что вы обсуждали человека, а не ситуацию или событие.

Йоран Младший скривился, поморщился.

На самом деле ничего точно Риг не знал, скорее сделал предположение, ещё и с большой натяжкой. Но вот то, как на его уверенные слова отреагировал Йоран — одно это сказало, что он прав. Люди говорят тебе на удивление много, когда думают, будто ты и так уже все знаешь. Так ты всё и узнаёшь.

Приятное чувство согрело душу Рига. Давненько он не делал ничего подобного, как будто в другой жизни. Со времён провала попытки сместить Торлейфа, результатом чего стал Кнут на Ступенях и потеря последних денег, голод, смерть сестры… Но сейчас он видел свои прошлые ошибки с очевидной ясностью. Он пытался сманить на свою сторону слабых людей, замахнулся слишком высоко, и при этом не смотрел за тем, куда смотрят другие, чего они хотят. И чего хочет он сам.

— Думаю, вы двое могли обсуждать только Эйрика, нашего любимого вождя. И с каким упорством он ведёт нас на смерть.

— Он не твой вождь, — снова голос Трёшки звучал как у ребёнка.

До этого Риг считай никогда не разговаривал с ним и сейчас не мог не подивится тому, какой он все же недозрелый. Или может это проявилось только сейчас, на Мёртвой Земле?

— Из всей моей фразы ты только с этим не согласен? В остальном я, стало быть, прав.

— Тебе, сын мертвеца, вообще никто не вождь, — кивнул Йоран. — И никто тебе не друг. Сам себя от всех отделил, даже брата своего не принимаешь, а теперь к нам садишься, будто тебе здесь рады.

— Не переживай, вашей радости мне точно не нужно. Ей и в лучший то день цена будет не больше гнутой монеты.

— Но мы то тебе нужны, иначе зачем бы явился. И сейчас ты нам в уши польёшь, а завтра снова с Безземельным Королём руки у всех за спиной пожмёте, или с Эйриком плечом к плечу в битве встанешь. Змеёй вертишься, чтобы всё как ты хочешь вышло.

— Хочу я только с этих проклятых мест выйти, и уплыть от них куда подальше, — грустно улыбнулся Риг. — Моя бы воля, уже сейчас бы назад повернули. Сам сказал, я сын мертвеца, у меня отца, которому мне что-то доказывать надо, нету, помер он давным-давно. Да и пёс с ним. Эйрику же своего родителя нужно будет впечатлять ещё долго.

На это у них ответа не было. А может ждали, когда Риг начнёт их обещаниями умасливать и предлагать всякое коварное и нехорошее. Что ж, переждутся. Он сказал всё, что хотел сказать, посадил идею им в головы, а дальше пусть растёт сама. Спорить и убеждать в такой ситуации — это как заливать только посаженное в землю семечко вёдрами воды в надежде, что оно так будет расти быстрее.

— Спасибо, дальше я сам, — Риг перехватил руку Трёшки со смоченным лоскутом, собрал свои вещи, поднялся на ноги. — Надеюсь, что и вы тоже.

На этих словах он и ушёл, правда, не очень далеко. Два поворота в лабиринте, и он практически врезался в массивную фигуру Ингварра Пешехода. Просто невозможно привыкнуть к тому, какой же он всё-таки гигантский, и Риг невольно почувствовал скачок страха внутри себя, даже зная, что великан в целом человек достойный. Во всяком случае, не из тех, кто будет сворачивать шею парнишке в дали от чужих глаз. Тем более, что среди этих проклятых зеркал нельзя до конца быть уверенным, что никто не смотрит. Бояться нечего.

— Ты серьёзно это говорил? — неожиданно спросил Ингварр, глядя сверху вниз. — То, что ты сказал.

Бояться. Нечего. Он не говорил ничего такого.

— Я не говорил ничего такого.

Точно ребёнок, пойманным на воровстве вкусного. Он приложил всю силу воли, что ещё оставалась в его измученном и избитом теле, чтобы хотя бы его голос не звучал, как у Трёшки.

— Ты говорил, что просто хочешь выбраться. Это правда?

— Не думаю, что хоть кто-то здесь не хочет. Кроме, разве что, Мёртвого Дикаря Синдри, но он и на наших берегах был безумен, как кольчуга из капелек росы.

— И больше ничего? Только выбраться?

Честное слово, будто нашкодил где и перед взрослым отчитываешься.

Риг не ответил сразу. Почему-то врать великану Ингварру было неудобно — не то чтобы совсем невозможно или сложно, но именно что неудобно, как протискиваться в узкий проход.

— Для начала надо выжить и вернуться. А там посмотрим.

Ингварр ничего на это не ответил, и даже не вздохнул, хотя наверняка всё понял.

— И я буду благодарен всем, кто поможет мне вернуться, — мягко начал Риг.

Тут Ингварр засмеялся. Негромкий, короткий смех, но всё равно было обидно.

— А я всё ждал, когда ты начнёшь ко мне свои хитрости подкатывать. Вот только сразу скажу, зря это будет.

— Всем что-то нужно.

— У меня уже всё есть, и большего я не просил. А чего нету, то было, да пропало, и не вернётся уже никогда, так что нечем тебе меня искушать.

— Кого искушать нечем, тот здесь бы не оказался.

Ингварр безразлично пожал плечами. Спорить, впрочем, не стал.

— У тебя старшей дочери скоро шестнадцать, — припомнил Риг. — Дочь Ингварра Пешехода, вернувшегося с Мёртвых Земель, да с богатым приданным, получит мужа куда более достойного, чем дочь нищего плотника, потерявшего свою цепь.

— Ты так говоришь, будто это секрет большой. Все знали, что я здесь ради богатства ещё до отплытия, этим никого не удивишь. И меня тем более.

— Ты здесь ради своих дочерей. Старшей нужен достойный человек рядом, а тебе нужно будет выдать в чужие семьи ещё двоих. Собираешься плыть сюда каждый раз?

— Если придётся, — фыркнул Ингварр.

Благородный воин, честный и простой человек. Но он вышел на Ступени, положил свою цепь на весы и обвинил Кнута в преступлении, которого не было. Ему было стыдно за тот поступок, но если будет нужно — он сделает это снова, в этом Риг теперь не сомневался. Потому как Ингварр Пешеход смотрит только на своих дочерей.

— Не придётся, если Торлейф даст тебе достаточно золота за помощь его старшему сыну. Должно быть золота будет действительно много… И сделать надо будет что-то очень неприятное.

Например, убить особо скользкого претендента, если тот начнёт доставлять проблемы. Или если будет такой приказ от вождя. Да мало ли причин.

Ингварр отвёл взгляд перед ответом:

— Моя старшая дочь тоже умная, смотрит вечно на всё своими большими глазами, внимательно так, вся в мать пошла. Со старшей мне всегда было сложнее всего.

— Сложнее всего с вами, людьми добрыми, с людьми чести. Договориться с вами невозможно, но сами с собой вы договориться сможете всегда.

Странное дело, но Ригу даже не хотелось ударить этого большого человека. Ну предложили ему что-то нехорошее, ну согласился — с кем не бывает. В конечном счёте, все мы всего лишь люди — половина того, кем хотели бы быть.

— Если ты ищешь достойной партии для дочери, то есть у меня на примете хороший кандидат. Молодой, порядочный и смелый. Истинный сын Севера, пример для многих.

— Я надеюсь, ты не об себя так обманываешься.

Риг только хмыкнул.

— Я себе цену знаю, мы с вами, честными людьми, на разных прилавках лежим. А мой человек самых чистых помыслов. За то и получил прозвание Белый.

Ингварр тремя пальцами почесал свою бороду. Сам Риг старался ему в лицо не смотреть, встал рядышком. Глядел прямо перед собой, чтобы голову снизу вверх не задирать, будто заискивает. Не заискивал.

— Сам-то Кнут знает, что ты его сватаешь?

— Я знаю, что он сделает так, как я попрошу. Тем более, что если дочь твоя действительно умна, брату это только на пользу будет. А потом, глядишь, у мужа и родственники объявятся, при золоте и хорошем месте за длинным столом.

— Риг, если ты с братом и такими разговорами в Бринхейм вернётесь, через месяц или два рядом в петле болтаться будете, — теперь в голосе Ингварра полилось что-то отеческое, но не строгое, а скорее мягкая такая суровость. — Ты как сам не понял-то этого до сих пор?

— Я в петле болтаться буду в любом случае, как ни крутись. Просто на всякий случай, просто потому, что Торлейфу с вами, благородными предателями, не по пути, а мы с ним одного поля ягоды — Риг глубоко вздохнул сухой воздух, медленно выдохнул. — Я бы и сам на его месте так же сделал, чего уж там.

С этими словами он и ушёл. Переубедить Ингварра он бы не смог, ничего ему особо предложить сейчас, кроме того, что он уже предложил. Лучше будет уйти и сделать вид, будто в его карманах ещё что-то осталось, чем продолжить беседу и показать, что карманы эти пусты. Тем более, что переубеждать Ингварра и не надо, достаточно лишь уравновесить предложение Торлейфа, показать если и не выход, то другой путь, пусть даже одинаково неприятный. Ну а дальше уж большое сердце Ингварра поможет ему договориться с самим собой, сделать так, как будет лучше для его дочерей.

Какую-то странную теплоту испытывал Риг при мысли об этом. Не потому, что ему оно было выгодно, он сам вообще был тут не причём. Было просто приятно, что у дочерей великана такой отец, который не требует от них быть кем-то для него, а наоборот, пытается быть кем-то для них. Риг хотел бы и сам иметь такого отца. Может быть, его собственным детям повезёт больше — на это он хотя бы имеет возможность влиять.

От всех этих размышлений начала болеть и без того усталая голова, сон навалился с удвоенной силой. «Спать» — решил Риг.

Найти подходящее место для ночлега, однако, оказалось не так-то просто. Перво-наперво хотелось уйти подальше от странного шаура, но в другой части дворца обнаружился Ондмар Стародуб, что спокойно и методично разбивал одно зеркало за другим — шум стоял ещё тот. В других же местах никуда не деться было от раздражающих разговоров полушёпотом. Кто-то говорил с кем-то, и узкие стеклянные коридоры далеко разносили эти тихие речи, но нельзя было разобрать ни слов, ни голоса говоривших.

Глазам же верить было бесполезно: с одного угла Эйрик разговаривал с Финном и Бартлом, а пройдёшь три шага вперёд, и уже кажется, что говорит он с Элофом Солёным. Безземельного Короля видно то с Робином Предпоследним, то со Стриком, то с Дэгни Плетуньей. Почему-то реже всех Риг видел Кнута, и тот даже в отражениях всегда был один.

Лучшее место нашлось, как ни странно, возле Мёртвого Дикаря Синдри. Безумный старик не спал, сидел возле котелка на огне и уже привычно готовил своё едкое варево из чернослёза. От дыма уже привычно защипало в носу и глазах. Удивительно, как за столько дней Риг так и не свыкся с этим, и проклятое снадобье до сих пор одним запахом выворачивало ему внутренности. Впрочем, это знакомый дискомфорт, и Риг вполне мог тут спать. Даже жуткий посох Синдри с вырезанными лицами был теперь просто вещью, способом старика следить за мёртвыми. На Рига посмотрело перечёркнутое крестом лицо Кэриты.

Не важно.

Не важно.

Есть тепло огня, а остальное не важно.

— Тоже говорить будешь, северный мальчик? Разливать мне по ушам свои правильные словечки да гладить меня по свалявшейся шёрстке? Оскорбительно поздно. Ты должен был прийти вторым, но пришёл четвертым, пришёл слишком поздно, и теперь твоим словам просто нет места в моей маленькой и сухонькой голове. Много слов, мало голов…

— Мне всё равно, — прервал его Риг, и не столько снял, сколько сбросил с себя свою поклажу.

Синдри же на мгновение отвлёкся от своей работы, посмотрел на него.

— Не будешь пытаться сманить на свою сторону? Не предложишь даже золота?

— Предлагают тем, кому что-то нужно, — ответил Риг устраиваясь поудобнее. — Что можно предложить безумцу, который вернулся домой?

Синдри захохотал так, будто бы Риг рассказал самую лучшую в мире шутку, и смеялся так долго, что Риг уже начал раздумывать над тем, не ошибся ли он с выбором тихого места. К счастью, смех старика закончился так же внезапно, как и начался, и он вернулся к своему вареву будто ничего и не было.

— Но что это за странный всё-таки дом? — не удержался Риг от вопроса, уже лёжа с закрытыми глазами и чувствуя, как сон накрывает его. — Можно ведь было построить что-то лучшее. Что угодно.

— Лежащие в утробе матери дети не выбирают себе дома, не выбирали своей жизни и не ведают, бедняжки, как несправедлив к ним мир, и как сильно разнятся императорские дворцы и жалкие лачуги. Многие не выбирают своего дома, мальчик с севера. И я не выбирал, но не родился в нём, нет. Некоторым дом надо построить, а некоторым, беспокойным, найти.

Бринхейм.

Риг не выбирал его, и уж точно не искал, но всё же это дом. И Риг больше никому и нигде не нужен, и ничего другого у него нет. Иного места у него уже не будет, это стало понятно ещё в Стальгороде. Но может, Бринхейм это тот дом, который надо построить?

Уставший до крайней степени, Риг так и не смог провалиться в сон, и всю ночь размышлял о своей родине, и о том, кого и как он может перетащить на свою сторону. Кому и что сказал Эйрик? В чем интерес Безземельного Короля? И кто был третьим человеком, что пришёл подговаривать безумного Синдри? Странное дело, но про жуткую бледную отметину на своём животе он почти не думал. Не хотел думать.

Не думал вовсе.

Сон в итоге не принёс облегчения и не восстановил силы. Насколько мог судить Риг, остальные так же не нашли этой ночью для себя ни покоя, ни отдыха. На суровых лицах явственно читалось угрюмое сосредоточение, когда все они собрались утром возле полуразрушенных стеклянных ворот. Не пришёл только Ингварр.

Раб по имени Трёшка

Многие думают, будто бы Трёшка остаётся рабом не просто так. На своём лице таскает достаточно золота для выкупа, но себя не выкупает — тут явно что-то не так. Есть такие, что говорят: «это просто потому, что ему нравится быть рабом». Зачем, мол, нужна вся эта ответственность, когда ты сыт, крышу над головой имеешь, а вот беспокойств никаких нет и думать ни о чем не надо. Тем более, что Трёшка не обычный раб, и живёт получше многих свободных. Все, кто так рассуждают, никогда и ни от кого не зависели в полной мере — такое вот наблюдение.

Иные полагают, что Трёшке просто некуда идти. Северянин по воспитанию, но явный житель юга по крови, оказавшись на свободе, он просто станет чужим везде. А так у него своё место есть, понятное и простое. Мало ли смуглокожих рабов на Севере корячится? Ну, не так чтобы особо много, конечно, но встречаются. Обычное дело.

Ещё есть мнение, что из Эйрика просто хороший хозяин, и от него не то, что рабы на свободу не хотят уходить, к нему и свободные в рабы просятся. Дэгни вон, например, или Бешеный Нос. Некоторые видят в действиях Трёшки расчёт — мол, выкупишь свободу и дальше всё сам, а так сиди на всём готовом и копи себе дальше на спокойную старость. Всё равно тратиться-то не на что.

Ну и много других хороших предположений.

В чем же правда? Сам Трёшка на это смотрел так, будто за него уже много хороших причин придумали. Даже одной было бы достаточно, а люди целый десяток насочиняли, если не больше. Ну и зачем тогда что-то менять?

И вот он шагает по Мёртвой Земле и чувствует, как мышцы болят при каждом шаге. Чувствует свою одежду — она тяжёлая, шершавая, лишняя. Мешает. Чувствует, как бьётся собственное сердце, как ему тесно внутри, и ощущает тяжесть собственных кишок и своих же костей. Три золотых кольца на лице — он чувствует их даже во сне. Хочет вырвать кольца, сбросить одежду, уйти прочь, отпустить кости, выпустить кровь, дать себе волю.

Ничего не изменилось, когда они пришли в огромный дом из стекла. Это…

Это с ним навсегда.

Трёшка никому не рассказывает об этом чувстве, об этих желаниях. Если что-то такое чувствует только он, то это как Свейн Принеси, это как остаться одному, приговор. Он не Эйрик Весовой, который может носить на своём теле бледную метку от Мёртвых Земель и быть в порядке.

А если у них у всех есть такое чувство, просто никто об этом не говорит?

Тогда они обречены. Лучше об этом не знать. Эйрику лучше думать о подобных вещах, он умён и куда сильнее, чем многие привыкли о нём думать. Легко быть героем и вождём, когда ты уже выглядишь как они, а когда ты выглядишь как Эйрик… Мир выглядит по-другому, когда чтобы быть победителем надо побеждать. Но зато это настоящее, заработанное. Эйрик справится.

Он завёл их сюда, завёл их так далеко, сможет провести их и дальше. И вернуть обратно. Сколько это получается уже пройдено от общего пути? Наверное, где-то треть. И они уже потеряли лучшего воина, бессмертную, могучего Ингварра Пешехода.

Тело великана они нашли на одном из верхних этажей, и только тут заметили, что среди них нет и шаура. От бледнокожего воина осталось лишь копье, что торчало из тела Ингварра. Никто из народа Шаулира никогда не оставлял своё оружие даже под страхом смерти, для них это просто немыслимо. Однако ж вот оно, торчит из тела великана.

Самого шаура найти они так и не смогли — лишь красные от крови следы, уходящие прочь от дворца. Но не к берегу, и не к столбу света, а куда-то в сторону. На самом деле искать шаура и не пытались, а сам Трёшка после его пропажи даже вздохнул с облегчением. Почему бледнокожий убил Ингварра тоже осталось загадкой — кто знает, почему выходцы из Шаулира делают вообще хоть что-то.

Вопрос о погребении тела никто не высказал вслух, и тело Ингварра так и оставили среди стекла, на полу. Никто не был доволен этим решением, но решение это было правильным — могучий Пешеход умер не в бою, а его погребение заняло бы слишком много времени и сил. Единое правило для всех. Многие молодые хотели отдать убитому последние почести — Эйрик запретил и это. Разумно. Если у каждого мёртвого оставлять что-то ценное, далеко они не уйдут. Риг всё равно кое-что оставил: небольшой обрезок верёвки, завязанный хитрым морским узлом. Его неповиновение послужило примером для Йорана Младшего, но он не оставил что-то своё, а напротив забрал небольшую, вырезанную из дерева фигурку. Потом пообещал что-то мертвецу.

Копье шаура забрали с собой, как и молот Ингварра, и всё ценное, но тело осталось на месте. Интересно, кто заберёт себе его дочерей? Кто им скажет? Какие найдёт слова?

Это не дело для раба по имени Трёшка — думать, но мысли приходили без спроса. Нехорошие мысли. Про Эйрика, и про его отца, ярла Торлейфа Золотого. Про Ингварра, и что он был хорошим отцом — это хорошо само по себе. Но скольким мальчикам и девочкам он одним своим существованием показал, каким должен быть хороший отец? И что их отцы таковыми не являются. Что их отцы могут бросить ребёнка в далёкой, холодной стране, оценить их жизнь дешевле, чем три золотых кольца, обречь на рабство и слабость среди людей, что уважают силу и не любят чужаков. Особенно с темной кожей.

Но Трёшка в любом случае ничего не может изменить. Ингварр умер, а он просто раб, собственность Эйрика Весового, хорошего хозяина. И у него есть два золотых кольца. Третье он вложил в холодную, непомерно большую ладонь большого Ингварра. Без него они потеряли больше, чем просто сильного воина. Им будет его не хватать.

Трёшке будет его не хватать.