Марица. Исток

Глава 19 Граница Иных земель

На следующее утро мы были готовы к отъезду. Воздух был холоден и резок, пахло дымом и влажной землей — привкус не до конца зажившей раны огромного города. Лошади, подобранные Демитром с солдатской практичностью, нетерпеливо переступали у крыльца, их гривы и крупы покрылись блестящими каплями влаги. Рядом — несколько крепких вьючных животных, нагруженных провизией, инструментами и тем немногим, что мы считали необходимым для путешествия в неизвестность. Мой Фергус, увидев меня, тряхнул головой и нетерпеливо заржал, ожидая яблок. Обжора!

Я потрепала его по шее, ища в его теплой шерсти хоть каплю привычного успокоения, но тщетно. Сегодня даже он чувствовался как часть огромного механизма, который вот-вот должен сорваться с тормозов.

Группа собралась та же, что и вчера в нашем доме, но теперь все были облачены в практичную дорожную одежду. Чефарт, несмотря на обстановку, щеголял темным кожаным мундиром с медными застежками, а Дао Тебарис напоминал аскета-паломника в своем простом сером одеянии. Мы двинулись по мокрым, почти пустынным улицам столицы. Столица походила на раненого зверя, зализывающего раны: тихая, притихшая, с редкими патрулями, которые, узнавая Демитра, замирали по струнке, отдавая честь.

Лавка Вира, «Портал и карта», находилась на одной из уцелевших улочек Старого города. Вывеска с изображением развернутого свитка и мерцающего кристалла покачивалась на ветру, жалобно поскрипывая на железной цепи. Вир, бывший солдат-картограф, а ныне — респектабельный владелец лавки артефактов, ждал нас у входа. Мужчина лет сорока, полноватый, с густыми вьющимися темными волосами, уже тронутыми сединой у висков, и умными, уставшими глазами. На нем был кожаный фартук, испачканный магической пылью и маслом.

— Внутри тесно, — предупредил он нас, откидывая тяжелую занавеску вместо двери. — И пахнет озоном. Портал капризничает. Магия сейчас — как нервная женщина на сносях. Лучше не чихать, а то родит чего-нибудь не того.

Мы втиснулись в узкое пространство лавки, заставленное стеллажами с древними фолиантами, лотками с кристаллами, свитками и странными механизмами, тикающими и потрескивающими в полумраке. В центре комнаты, на полу, был вычерчен сложный рунический круг. От него исходило едва слышное гудение, от которого закладывало уши.

Я обвела взглядом нашу разношерстную компанию, замершую в тесном пространстве лавки. Чефарт невозмутимо изучал полку с пыльными кристаллами-накопителями с видом знатока, пришедшего на аукцион. Паргус, напротив, с детским любопытством тянулся к какому-то тикающему механизму на прилавке, но затем невольно отдернул руку, словно его ударило током.

И Таши.

Девушка замерла у самого входа, вцепившись пальцами в потрепанный край своего плаща. Её огромные, бездонные глаза были расширены, и в них отражался жадный, почти животный интерес. Её тонкие ноздри вздрагивали, словно она могла учуять вкус энергии, текущей здесь с таким трудом. Она выглядела так, будто вернулась домой после долгой разлуки, в место одновременно пугающее и бесконечно желанное. Лорд Каэл, стоявший рядом, слегка отодвинулся от нее, его демонская чувствительность, должно быть, улавливала нечто, невидимое для остальных.

Я сделала шаг к ней, намеренно встав между ней и руническим кругом, нарушая её гипнотический транс.

— Все в порядке? — тихо спросила я, ловя её пустой, отраженный взгляд.

Она медленно перевела на меня свои черные глаза. Искра осознания мелькнула в их глубине, и маска отстраненности на мгновение сползла, сменившись чем-то почти человеческим — удивлением, что её потревожили.

— Да, — прошептала она своим скрипучим голосом. — Я давно не чувствовала лей-линии порталов. Со смерти отца.

— Граница Иных земель, — я обернулась на голос Вира, видя, как он указал на круг жирным пальцем. — Координаты выставил, как просили. По последним картам. Гарантий, сами понимаете, никаких. Может выбросить вас прямо в стаю голодных тварей, а может — в болото. Или просто разорвать на куски. Ты уверена, Марица? Может, подождать, пока магия устаканится?

Он посмотрел на меня, и в его взгляде читалась неподдельная тревога.

— Она не устаканится, Вир, — мягко ответила я, положив руку на его плечо. — Спасибо за помощь. Без тебя мы бы не справились.

— Ладно, — он вздохнул и взял ящик с кристаллами. — Пойдемте на дорогу. Там сейчас все равно никого нет.

Мы вышли на пустынную мостовую, и Вир расчистил ногой небольшой участок, а затем достал из ящика массивный, огранённый кристалл и с привычной ловкостью вставил его в специальное гнездо в центре небольшого, почти незаметного рунного круга, начертанного прямо на булыжниках.

— Отойдите подальше, — предупредил он, и в его голосе прозвучала привычная командирская нотка.

Воздух над кругом затрепетал, заструился. Пахнуло озоном, пылью и чем-то острым, чужим. Свет сгустился, завертелся воронкой, и в её центре возникло мерцающее, нестабильное окно. За ним колыхались неестественные, кислотные краски, силуэты искривлённых деревьев и свинцовое небо.

— Держаться будет недолго, — сквозь зубы процедил Вир, удерживая кристалл на месте. Его руки слегка тряслись от напряжения. — Проходите. Быстро.

Первой шагнула Таши — стремительно и без колебаний. Её фигура дрогнула и исчезла в мерцании. За ней, обменявшись кивком, направили коней в портал Серан и Асталь. Чефарт с лёгкой усмешкой пропустил вперёд Дао и Паргуса, бросив на прощание: «Не задерживайтесь, господа, там наверняка штормовое предупреждение», а затем исчез сам, даже не обернувшись.

Демитр задержался на мгновение, его рука легла мне на плечо, сжимая его чуть сильнее.

— Готова?

Я сделала глубокий вдох, вбирая в себя запах дома, который, возможно, видела в последний раз.

— Идём.

Мы пришпорили коней, ведя за собой упрямых мулов, и ринулись вперед вместе, плечом к плечу.

И тут мир разорвался.

Не со звуком, а с ощущением. Каждая клетка моего тела взревела в протесте. Словно гигантская когтистая лапа вцепилась в самое нутро и потащила сквозь бешеный вихрь света и тьмы. Пространство и время сплелись в немыслимый узел. В глазах замелькали обрывки чужих ландшафтов — ослепительно-белые пики гор, багровые пустыни, леса из кристаллов, рушащиеся города. Грохот, вой, шепот тысяч незнакомых голосов обрушились на сознание, угрожая смести его в небытие. Где-то рядом кто-то глухо вскрикнул — то ли от страха, то ли от боли. Я почувствовала, как моя собственная магия, и без того напряженная до предела, взвыла в ответ на это насилие над самой тканью мироздания, готовая вырваться наружу и добить то, что еще держалось.

И так же внезапно, как началось, всё прекратилось.

Свет погас. Звуки стихли. Давищая тишина обрушилась на нас, оглушительная, как удар.

Лошади стояли на сырой, каменистой почве, тяжело дыша, с перепуганными глазами, закатившимися от ужаса. Кругом висел густой, молочно-белый туман, скрывавший всё дальше пары метров. Воздух был холодным, влажным и пахлом гнилью, озоном и чем-то еще — древним и незнакомым. Земля под ногами была неправильной — она была слишком мягкой и в то же время колющей.

Портал позади нас с глухим шипением захлопнулся, оставив после себя лишь слабый запах серы и легкое дрожание воздуха, будто мираж. Последняя нить, связывающая с домом, оборвалась.

Мы были на границе Иных земель.

Мы ехали уже несколько часов. Спина затекла, желудок урчал от голода, но я старалась не жаловаться. Тишина вокруг была оглушительной, ненатуральной — ни крика птицы, ни шелеста листвы, ни даже ветра. Лишь мерный — Кабаны? — фыркнул Чефарт, его медные чешуйки на скулах мерцали в ядовитом свете. — Сомневаюсь, граф. стук копыт по странной, слишком упругой земле да редкое фырканье лошадей, чуявших неладное. Пространство вокруг искажалось, краски плыли и смешивались: то небо становилось фиолетовым, то земля отсвечивала ядовито-зелёным, то в метре от тебя возникала и тут же таяла тень несуществующей скалы.

Таши, закутанная в свой потрёпанный плащ, сидела на своём низкорослом, выносливом коне с неестественной прямотой. Она не оглядывалась, не проверяла, все ли на месте. Она просто вела вперед в молочной пелене тумана.

Чтобы разрядить гнетущую атмосферу, майор Серан, ехавший рядом со мной, хрипло кашлянул и спросил, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно:

— Интересно, а здесь водятся кабаны? Охота была бы знатная — убежать и спрятаться на открытом пространстве весьма сложно для дичи.

— Кабаны? — фыркнул Чефарт, его медные чешуйки на скулах мерцали в ядовитом свете. — Сомневаюсь, граф. Да и погода здесь… особая. Не способствует охоте.

— Вы называете это погодой? — вклинился Паргус, нервно поправляя поводья. Его демоническая сущность, казалось, съёживалась от окружающей аномалии. — Мне это напоминает последствия неудачного эксперимента по телепортации. Когда всё смешивается в один клубок, который и размотать-то страшно.

— Сравнение живое, — с неожиданной лёгкостью отозвался лорд Каэл. Он ехал чуть поодаль, его поза была собранной, но взгляд скользил по искажающемуся пейзажу с научным, отстранённым интересом. — Только в данном случае эксперимент проводила не одна неумелая рука, а сама реальность, доведённая до точки кипения. Интересно, какие переменные были учтены, а какие — отвергнуты.

— Переменные? — фыркнул Чефарт. — Вы о чём, демон? О законах мироздания? Они здесь давно подали в отставку и ушли в запой.

Дао Тебарис, до сих пор молчавший и внимательно наблюдавший за руническими всполохами в воздухе, наконец поднял голову.

— Законы никуда не делись, — произнёс он холодно и чётко. — Они просто… искажены. Подверглись внешнему воздействию такой силы, что не выдержали и сломались. Как лопнувшая струна. Звук есть, но гармонии нет.

— Поэтично, — проворчал Серан. — А мне вот интересно, есть ли здесь хоть что-то съедобное. Кроме этого тумана. У меня уже желудок на позвоночник наматывается.

— Попробуй, — не оборачиваясь, бросила Таши своим скрипучим голосом. — Если хочешь, чтобы твои внутренности запели на языке, которого никто не понимал тысячу лет.

Серана передёрнуло. Он мрачно хмыкнул.

— Понял. Воздержусь.

— Мне бы сейчас порцию жареной картошки с луком, — мечтательно произнес Паргус, нервно потирая руки. — И кружку тёмного, густого, как смоль, эля. Самого дешёвого. Того, что в «Лисьей норе» подают.

В его голосе прозвучала такая тоска по чему-то простому и настоящему, что у меня сжалось сердце.

— Эль? — вступил в разговор лорд Каэл, его тихий, вежливый голос едва нарушал тягостный покой. — В Мекеше делают напиток из ферментированного молока горных коз. Говорят, он придаёт силы и ясность уму перед долгими переходами. Совершенно отвратителен на вкус.

Он смолк, и я поймала на себе его быстрый, полный неподдельного интереса взгляд. Как демон, он, наверное, чувствовал целый вихрь наших эмоций — страх, тоску, усталость, задетое самолюбие Чефарта.

— Ясность ума здесь и не нужна, — мрачно пробурчал Дао Тебарис. Его лицо оставалось невозмутимым, но пальцы судорожно сжимали поводья. — Нужно просто не сойти с ума. Это место отрицает логику. Оно… живое. И больное.

Он говорил то, что чувствовала я сама — магия здесь не просто буйствовала. Она болела, мутировала, искажала реальность вокруг себя.

Асталь, молчаливый феорильец, лишь кивнул в ответ на слова Дао, его шрам напрягся. Он, как и Демитр, ехал с предельной собранностью, его глаза постоянно сканировали туман, а рука не уходила далеко от эфеса меча.

Демитр же молчал. Он ехал чуть позади меня, прикрывая спину, и его молчаливое присутствие успокаивало хоть немного. Я знала, что он чувствует то же, что и я — каждую искривлённую лей-линию, каждый сбой в ткани мира. Его драконья сущность беспокойно ворочалась внутри, реагируя на этот хаос.

— У нас в деревне, в штольнях было что-то подобное, — Паргус вздрогнул, оторвав взгляд от очередного сполоха неестественного сияния. — Однажды целый пласт кристаллов просто… пропел. Как будто его и не было. Оставил после себя только тишину и запах жжёной стали.

— Жжёной стали? — переспросил лорд Каэл, прислушиваясь. — Интересно. А не было ли при этом ощущения, будто время в том месте текло иначе?

— Было, — кивнул Паргус, оживляясь. — Часы у геодезистов то останавливались, то начинали бежать вперёд. Один старый рудник мы так и прозвали — «Часовой обман».

— Примитивно, — с лёгкой усмешкой вставил Чефарт, поглаживая шею своего коня. — У нас в Синих горах есть ущелье, где время не течёт вовсе. Зайдёшь — а там древний дракон сидит на скале и до сих пор думает, как бы ему получше съесть первого короля. Мы его так и зовем — «Размышляющий».

— И часто к нему в гости ходите? — не удержался язвительный вопрос от Дао Тебариса, сидевшего в седле с прямой, непоколебимой спиной учёного, даже здесь, в аду.

— По праздникам, — парировал Чефарт, не моргнув глазом. — Обсудить политику. Он, знаешь ли, консервативных взглядов.

Небольшая пауза повисла в воздухе, густом от магии.

— А у вас что-нибудь подобное было, Марица? — неожиданно обратился ко мне лорд Каэл, и в его тихом голосе сквозило не праздное любопытство, а интерес исследователя. — В видениях? Вы же видите многое.

Все взгляды, даже устремлённые в никуда, на мгновение обратились ко мне. Я почувствовала на себе вес их внимания — не тяжёлый, а скорее поддерживающий.

— Когда тренировалась и развивала дар, видела места, где цвета звучат, а звуки имеют вкус, — тихо ответила я, глядя в спину Таши, которая, не оборачиваясь, вела нас сквозь чащу. — Где память камней можно прочесть, как книгу. Но такое… — я обвела рукой бледнеющий, искажённый пейзаж, — такое вижу впервые.

— Здесь всё не так, — раздался скрипучий голос Таши, прервав наш разговор. Она не обернулась, продолжая смотреть прямо перед собой в молочную пелену. — Раньше было иначе.

— А каким оно было? — спросила я, подъезжая к ней почти вплотную. — До того, как всё началось?

— Раньше здесь пели птицы. И трава была зелёной. А небо было синим. Таким синим… — Она замолчала, надолго, и я уже подумала, что разговор окончен. Но она снова заговорила, и в её голосе прозвучала та же отстранённая, безличная горечь, что и у Нарвадула Марца. — Это Исток болеет. Его боль просачивается наружу. Скоро везде будет так. Или хуже.

Она щёлкнула языком, и её лошадь послушно ускорила шаг, снова увеличивая дистанцию между нами и ею, между нашим миром и её знанием.

Мы снова погрузились в тягостное молчание, нарушаемое лишь философскими размышлениями Чефарта о том, какого именно оттенка медный цвет неба ему больше нравится и что это говорит о скором изменении давления. Его едкий, циничный монолог, на который изредка ворчанием отзывался Серан, был жалкой, но отчаянной попыткой зацепиться за нормальность в мире, который решил её отменить.

Туман сгущался, превращаясь в мерзкую, липкую пелену, которая оседала на коже холодной росой. Лошади шли всё медленнее, фыркая и нервно встряхивая головами, словно пытаясь стряхнуть с себя не только влагу, но и гнетущую атмосферу этого места. Воздух, и без того тяжелый, постепенно начал наполняться новым, отталкивающим запахом — сладковатым, приторным, с явной нотой разложения.

Первым его учуял Демитр. Его рука легла на моё запястье, сжимая его в предупреждении. Он не сказал ни слова, лишь кивнул вперёд, в белую мглу. Остальные тоже замерли, прислушиваясь и всматриваясь. Даже Чефарт умолк, его саркастичная ухмылка сползла с лица, сменившись напряжённой бдительностью.

Сквозь туман начали проступать смутные очертания строений. Низкие, приземистые, сложенные из тёмного, почти чёрного камня с плоскими крышами. Поселение. Вернее, то, что от него осталось.

Таши остановила свою лошадь и, наконец, обернулась к нам. Её бездонные глаза были пусты, но в уголках губ читалось что-то похожее на отвращение.

— Дальше пешком, — проскрипела она. — Лошади могут споткнуться.

Мы спешились, привязали животных к странным, искривлённым остаткам ограды, и двинулись вперёд пешком, сбившись в тесную, готовую к бою группу. Демитр и Асталь шли впереди, руки на эфесах мечей. Серан и Паргус прикрывали фланги. Дао и Чефарт шли в центре, скользя взглядом по руинам. Лорд Каэл шёл рядом со мной, его демоническая чувствительность, казалось, физически сжималась от боли, исходящей от этого места.

Запах становился невыносимым. Гниль, смерть, отчаяние.

И тогда мы их увидели.

Они лежали там и сям — у порогов домов, посреди единственной улицы, прислонившись к стенам. Тела. Одни — уже разлагающиеся, почерневшие, с неестественно вывернутыми конечностями и пустыми глазницами, из которых ползли черви. От них исходил тот самый, густой, сладкий смрад, от которого слезились глаза и сводило желудок.

Но были и другие.

Они выглядели так же, как те, кого мы нашли в столице — «спящие». Целые, нетронутые разложением, будто застывшие в момент самой смерти. Их кожа была бледной, восковой, а позы — неестественно скованными. Они не дышали, сердца их не бились, но в них не было и тления. Они просто… ждали.

— Боги… — прошептал Паргус, зажимая платком нос и рот. Его демоническая сущность, чувствительная к смерти, бунтовала, и он едва сдерживал рвотные позывы.

Никто не сказал ни слова. Не нужно было никакого диагностического импульса, чтобы отличить живых от мёртвых. Это было в самом воздухе, в ужасающей очевидности разложения.

Молча, движимые одним и тем же немым порывом, мы принялись за работу. Демитр кивком указал на самый большой из уцелевших домов с распахнутой настежь дверью. Асталь и Серан, сцепив зубы, принялись аккуратно, с осторожностью, переносить «спящих» внутрь, укладывая их вдоль стен на голый камень. Их лица были каменными масками, но я знала, что они чувствовали тоже, что и мы все — не оставить их на растерзание этой искажённой реальности, дать им хоть какую-то тень уважения.

Остальные, включая меня и Чефарта, взялись за мёртвых. Мы не говорили. Не было слов, которые могли бы что-то выразить в этом аду. Лопаты были при нас, и мы молча, с тупой, механической решимостью, начали копать неглубокую братскую могилу на окраине поселения. Земля была странной, вязкой, плохо поддавалась, но мы копали, пока спина не ныла, а руки не покрывались мозолями.

Один за другим мы перетаскивали почерневшие, зловонные останки и опускали их в яму. Лиц не было видно, только ужас и тлен. Когда последнее тело скрылось в тёмной земле, мы закидали могилу, и Серан прошептал короткую, универсальную молитву всем богам, которых знал — о покое и прощении.

Я смотрела на грубый холм из странной, вязкой земли, и мысленно просила тех же богов о другом — о том, чтобы те, кого мы только что похоронили, нашли покой, которого были лишены при жизни в этом кошмаре. И чтобы их смерть не была напрасной.

В горле стоял ком. Я вспомнила свой дом в столице — уютный, пахнущий кожей, книгами и яблочными пирогами, который мы с Демитром так старались обустроить для детей. Вспомнила Силу — её звонкий смех, настойчивые заботы и верную службу. Её тело, чудесным образом сохранённое Истоком, лежало сейчас в безопасном месте, ожидая нашего возвращения и шанса на жизнь. А эти люди… Кем они были? Земледельцами, ремесленниками, может быть, такими же проводниками, как Таши? Они строили свои дома, радовались солнцу, растили детей…

Мой взгляд упал на маленький, аккуратно завернутый в чей-то плащ сверток, который мы нашли рядом с телом молодой женщины. Я сама, на коленях, с осторожностью, уложила его в общую могилу. Он был таким крошечным, почти невесомым. Младенец. Ужас сковывал меня изнутри. Да, я видела смерти раньше. Видела, как от болезней умирали дети. Но болезнь — это часть жизни. Ее принять намного легче, хоть сердце и будет ныть в безумной боли еще долгие годы. Но это естественно, как дыхание. Как жизнь. Но это… Этот мир уже окончательно сошёл с ума. Я мысленно, с животной, иррациональной яростью, благодарила всех богов, известных и неизвестных, что ни мне, ни Демитру не пришлось хоронить так Иларию или Аэлиана. Что наши дети были в безопасности, далеко от этого ада. Эта мысль была единственным лучом света в кромешной тьме, сжимавшим сердце ещё больнее.

Тишина, наступившая после, была тяжелее любого гула. Она давила на уши, на душу. Мы стояли у свежего погребального холма. Здесь все началось. Судя по степени разложения тел, именно в этих местах полетел пробный шар. Лёгкий кашель умирающего мира перед предсмертным хрипом.

Я посмотрела на Таши. Она стояла поодаль, её худая фигура сливалась с туманом, и смотрела на то, что осталось от поселения. На пустые дома, на запертых в них «спящих», на свежую землю под нашими ногами.

— Раньше здесь пели птицы, — повторила она своё скрипучее, безжизненное заклинание, словно пытаясь вызвать из небытия тот потерянный мир. — И трава была зелёной. А небо было синим. Таким синим…

Она замолчала, и на этот раз не продолжила. Просто отвернулась и пошла к лошадям, оставляя нас наедине с тяжестью ее слов с мертвой тишиной Иных земель, которая, казалось, вот-вот взорвётся от собственной безысходности.