Сон начался как самый обычный — бессвязный и теплый. Я уже не помнила его начала, помнила лишь ощущение: кто-то убегал от меня, заливаясь чистым детским смехом. В воздухе пахло полынью и нагретой солнцем землей. Кто-то кричал: «Не догонишь!» — и это было частью общей идиллии.
Мне было так спокойно и хорошо. А потом я увидела их. Сначала я приняла их за игру света — тонкие, словно паутинка, мерцающие нити, плывущие в воздухе. Они переливались, меняя цвет от теплого, медового янтаря до холодного, бездонного сапфира.
Одна из них коснулась щеки, и по коже побежали мурашки, а внутри всё сжалось от внезапного, ледяного холодка, не имевшего ничего общего с теплом луга. Еще одна опутала запястье — уже ощутимая, материальная. Дыхание перехватило, и сладкая дремота сменилась животной настороженностью. Я попыталась стряхнуть их, но нити лишь плотнее обвивали руки, становясь все туже. Они не жгли и не душили — они просто были.
Их становилось все больше. Они сплетались в причудливую, мерцающую сеть, затягивая в себя и луг, и небо, и меня. Их гипнотический танец был прекрасен, пока в одно мгновение цвет не сменился на пронзительный, тревожный, кроваво-красный.
Я рванулась, пытаясь вырваться, но сеть лишь сжалась в ответ, впиваясь в кожу ледяным жжением. Красные нити пульсировали, словно жилы, и с каждой пульсацией в висках отдавалась глухая, нарастающая боль. Воздух выл, превращаясь в сплошной оглушительный гул, а идиллический луг поплыл, распадаясь на куски, словно старая фреска.
Сквозь кровавую паутину я увидела лицо. Свое собственное. Но искаженное ужасом, с широко раскрытыми, пустыми глазами. Оно медленно плыло ко мне, и из его раскрытого рта вырывался беззвучный крик, который я чувствовала каждой клеткой своего существа.
Я закричала. И от собственного крика проснулась.
Сердце колотилось где-то в горле, выбивая сумасшедший ритм. Я сидела на кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пыталась загнать обратно в легкие воздух, который, казалось, навсегда застрял где-то в груди. В запястьях, обернутых белыми бинтами, ныло и гудело, отзываясь на призрачное прикосновение нитей.
Комната была погружена в предрассветную синеву. Тишину нарушал лишь треск догорающих поленьев в камине и бешеный стук собственного сердца. Я провела рукой по лицу, смахивая ледяной пот, и почувствовала, как пальцы дрожат.
«Просто кошмар, — пыталась убедить себя я. — Остаточные боли. Переутомление».
Но ледяная тяжесть на душе не уходила. Это не было видением. Видения других сновидцев, очевидно, напоминали что-то похожее на этот сон. Мои же всегда были другие — четкие, яркие. И их не нужно было расшифровывать.
Я спустила ноги с кровати, и холодный паркет обжег ступни. Нужно было двигаться. Действовать. Заварить крепчайший чай. И, пожалуй, съесть что-нибудь.
Я накинула теплый халат на плечи, сунула ноги в кожаные туфли и отправилась на кухню. Коридоры дворца в этот час были пустынны и безмолвны, погружённые в густую, почти осязаемую тишину. Лишь мои шаркающие шаги да отдалённый скрежет ночного дозора нарушали этот неестественный покой.
Кухня, большая и тёплая, пахла древесным углём, сушёными травами и вчерашней выпечкой. Я разожгла огонь в печи, поставила на решётку тяжёлый медный чайник и принялась рыться в буфете в поисках чая покрепче и чего-нибудь съестного. Но полки были пусты. Зато я нашла яйца, муку, масло и орехи. Не долго думая, я замесила тесто и поставила пирог.
Мир начал потихоньку возвращаться на свои места с первым глотком обжигающего, горького чая и первым куском сладкого пирога. Дрожь в руках поутихла, ледяной комок в груди начал таять. Я сидела на грубой скамье у огня, уставившись на языки пламени, и доедала свой импровизированный завтрак. Раньше мне не снились кошмары, исключая кошмарные видения.
Мысли о сне отступили, оттесненные простыми, понятными действиями: помыть посуду, прибрать стол, потушить огонь в печи. Физическая работа, пусть и незначительная, всегда помогала привести в порядок ум. Когда последняя тарелка была вытерта насухо, а на кухне воцарился прежний порядок, предрассветная синева за окном сменилась первыми перламутровыми полосками зари.
Приказ короля был четким: два дня на отдых. Но бездействие было для меня хуже любой пытки. Руки по-прежнему ныли, но острая боль сменилась глухой ломотой, терпимой. Гондера запретила колдовать, но не запрещала думать.
Я вернулась в свои покои и уселась за письменный стол. Из поездки в Вербес я привезла не только официальные отчеты, но и личные заметки — обрывки мыслей, зарисовки аномалий, вопросы, не вошедшие в сухие сводки для Совета. Так что мне определенно было чем заняться.
Следующие несколько часов пролетели незаметно. Я погрузилась в работу, сверяя свои впечатления с картами приграничья, выписывая на чистый лист все странности «синих огней» и «поющих камней». Я не колдовала, я анализировала. Строила теории, искала пересечения в старых текстах по геомантии и истории Синих гор. Это был другой вид магии — магия логики и упорства. И он отлично отвлекал от тревожных снов.
К полудню глаза устали, а спину ломило от напряжения. Я откинулась на спинку стула, закрыла веки и позволила себе расслабится на несколько минут. Именно в этот момент в дверь постучали.
На пороге стояла Сила с подносом, на котором дымился ароматный бульон и лежала горбушка свежего хлеба.
— Думала, вы уже проснулись и голодаете, — сказала она, с одобрением окинув взглядом мой рабочий беспорядок. — А вы уже и поработали! Его Величество велел передать, чтобы вы отдыхали.
— Я и отдыхаю, — парировала я. — Это лучший из известных мне способов.
Сила лишь покачала головой, поставила поднос на стол и принялась собирать разбросанные пергаменты, аккуратно складывая их в стопку.
— Тогда хотя бы поешьте, как следует. А потом, раз уж вы не хотите отдыхать по-человечески, может, прогуляетесь? На улице чудесный день. Да и Фергус, наверное, в конюшне заскучал.
Идея оказалась на удивление хороша. Свежий воздух, настоящий, не дворцовый, был именно тем, что мне нужно. Да и Фергус, бедняга, и правда заждался хозяйку.
— Ты права, — согласилась я, с наслаждением вдыхая пар от бульона. — Объявляю перерыв.
Сила сияла от сознания собственной победы. Пока я ела, она проворно прибрала на столе, бормоча что-то под нос о «упрямых госпожах» и «целительских запретах». Вскоре комната сияла чистотой, а я чувствовала себя сытой и почти что отдохнувшей.
Облачившись в простой, но теплый дорожный плащ и сапоги, я направилась в конюшни. Предрассветный холод сменился ясным, почти весенним солнцем. Воздух звенел от птичьих голосов и далекого звона колоколов с городских площадей. С каждым шагом кошмар отступал, растворяясь в привычной суете дворцовой жизни.
Фергус, мой гнедой великан, встретил меня радостным ржанием, брыкаясь в стойле. Он уткнулся мокрым носом в мои ладони, требуя угощения и внимания.
— Соскучился, буянец? — прошептала я, проводя рукой по его шелковистой шее. — Прости, что забросила тебя. Сегодня наверстываем.
Седлать его самой с больными руками было мучительно, поэтому я позвала конюха. Мы выехали за ворота дворца и двинулись проторенной дорожкой в сторону Королевского леса. Фергус, чувствуя свободу, нервно перебирал ногами, рвался в галоп, но я сдерживала его, давая нам обоим время привыкнуть друг к другу. Ветер трепал волосы, солнце припекало спину, а знакомый ритм скачки постепенно вытеснял из головы все лишнее.
Я отпустила поводья, позволив коню нестись вперед, сметая ветви низкорослых кустов и оставляя далеко позади стены и башни столицы. Я вжалась в седло, сливаясь с движением могучего тела подо мной, и закричала от восторга, который вытеснил из груди последние крохи страха. Здесь не было ни снов, ни Советов, ни королевских интриг. Были только я, мой конь, земля под копытами и бескрайнее небо над головой.
Мы скакали до тех пор, пока бока Фергуса не стали влажными от пота, а мое собственное дыхание не превратилось в прерывистые, хриплые вздохи. Я свернула на знакомую поляну, спрятанную в чаще у подножия холма, и ослабила поводья. Конь тотчас опустил голову, жадно хватая губами сочную молодую траву.
Я сползла с седла и, не в силах устоять на дрожащих ногах, повалилась на мягкий, прогретый солнцем мох. Сердце колотилось, в висках стучало, но это была приятная, живая усталость. Я лежала на спине, глядя в бездонную синеву неба, и слушала, как Фергус чавкает рядом, а ветер шелестит листьями вековых дубов.
Идиллия длилась недолго. Чувство было знакомым — легкое покалывание в затылке, смена давления в ушах, будто перед грозой. Это не было видением. Это было тоньше, призрачнее. Сгустки и следы магии, но не человеческой. Такое чувство бывает лишь у храмов и в местах силы.
Я медленно села, оглядываясь. Ничего. Только лес, полный обычных, естественных звуков. Но ощущение не уходило. Я замерла, стараясь дышать ровно, не пыталась противодействовать или искать источник — с моими руками это было бы самоубийством. Я просто наблюдала, вслушивалась в сам ритм магии, в ее давление. Оно было… древним.
Через несколько минут, которые показались вечностью, давление ослабло и исчезло так же внезапно, как и появилось. Лес снова зазвучал в полную силу, будто и не замолкал.
Я сидела неподвижно еще несколько минут, пытаясь осмыслить произошедшее. Как странно! Я и не знала, что в Королевском лесу есть места силы, через которые проходят древние потоки. Здесь мы гуляли не часто, поэтому раньше ничего необычного я не ощущала. Нужно спросить у Его Величества. Или почитать самой в библиотеке. Потом. Было бы не плохо иногда использовать это место в качестве магической подпитки резерва.
Я встала, отряхнулась и подошла к Фергусу.
— Ладно, дружище, — тихо сказала я, беря его за узду. — Пора возвращаться.
В покоях меня уже ждала ванна, наполненная до краев горячей водой с ароматом лаванды и целебных трав. Сила настояла на том, чтобы помочь мне раздеться и забрала мою простую одежду «на проветривание».
Я погрузилась в воду с наслаждением, граничащим с блаженством. Тепло проникало в самые закостеневшие уголки тела, смывая пыль от прогулки и конский запах. Я почти задремала, оперев голову на прохладный край медной ванны, и позволила мыслям уплыть прочь от Синих гор, Советов и кошмаров.
После ванны Сила вернулась с чистым, простым платьем из мягкой шерсти красного цвета, одним из немногих, что я покупала сама. Волосы, высушенные полотенцем, она заплела в простую, но изящную косу. Я чувствовала себя почти человеком, а не разбитой марионеткой.
— Ну вот, теперь совсем другое дело, — с удовлетворением констатировала горничная. — На женщину стали похожи. А может еще сережки? Все таки с друзьями встречаетесь, веселится идете. Надо бы и принарядится.
— Я буду возвращаться поздно. С дорогими серьгами в ушах по городу ночью лучше не гулять.
Я накинула темный плащ с капюшоном, прикрывавший лицо, взяла бутыль импортного эля для Турала, и выскользнула из дворца через служебный вход. Стражники у ворот, узнав меня, лишь кивнули — они уже привыкли к моим неофициальным вылазкам.
До встречи в «Лисьей норе» было пару часов, и я решила прогуляться по городу, растворяясь в толпе, слушая обрывки разговоров, наблюдая за жизнью, которая кипела здесь, за стенами дворца. Я зашла в лавку старого книжника, полистала фолианты по истории ремесел, купила на рынке пакетик душистых трав для заварки и пару теплых булочек с корицей.
Эта обыденность, эта нормальность были лучшим лекарством. Они напоминали мне, кто я такая за пределами титулов, магии и королевских интриг. Я была просто Марицей.
Солнце уже клонилось к западу, окрашивая крыши города в золотые и багряные тона, когда я ускорила шаг, направляясь в знакомый район, где за поворотом уже виднелась вывеска с потертым изображением рыжей лисы. Из полуоткрытых дверей таверны лился теплый свет и доносился гул веселых голосов.
Я толкнула тяжелую дубовую дверь, и на меня обрушилась знакомая волна тепла, смешанного с запахом жареного мяса, свежего пива и древесного дыма. И сразу же — голоса. Громкие, перекрывающие друг друга, смеющиеся. Знакомая картина, которую я стабильно наблюдала раз в месяц последние пять лет.
— Ну наконец-то! Все таки пришла! — проревел со своего углового стола майор Серан, широко улыбаясь, его лицо, порозовевшее от доброго эля, сияло радостью. Рядом с ним сидела его жена Клавина, которая приветственно кивнула мне.
— У меня выходные! — сказала я, сбрасывая плащ и оглядываясь.
У стола под огромным чучелом лисы, как всегда, восседала Сервина. Она что-то с жаром доказывала Шалосу, который сидел рядом, обняв ее за плечи, и с глупой, блаженной улыбкой слушал ее, абсолютно не вникая в суть спора. Пять лет прошло, а Шалос все так же смотрел на супругу влюбленными глазами!
— … и я тебе говорю, если он еще раз посмеет назвать моего сына «слабым магом» из-за того, что тот предпочитает книги мечам, я лично превращу его родословную в подстилку для своей кошки! — гремела Сервина, сверкая глазами.
— Конечно, дорогая, конечно, — успокаивающе бормотал Шалос, одергивая на ней накидку. — Только не волнуйся так.
— Вечно ты меня успокаиваешь! — огрызнулась подруга, но уже смягчившись и позволив ему поправить прядь ее волос.
В противоположном углу, уставившись в какую-то сложную схему, начертанную прямо на дереве стола, сидели братья Мандоры. Нарос, его голова, казалось, была вся в дымах от магических формул, а Паргус что-то яростно доказывал ему, тыча пальцем в чертеж. Рядом, терпеливо дожидаясь своей очереди в разговоре, сидела жена Нароса — тихая, улыбчивая девушка, обычный человек, с россыпью веснушек по носу.
А у самого камина, в кресле, похожем на королевский трон, восседал Хестал. Он с важным видом попивал темное пиво и что-то рассказывал Виру. Тот, теперь уже респектабельный владелец лавки портальных артефактов, внимательно слушал, изредка кивая. Его собственная жена Хелла в это время что-то живо обсуждала с сидящей рядом Гондерой. Рядом, положив свою могучую руку ей на плечо, сидел Турал. Он не говорил много, просто сиял спокойной, уверенной силой, словно скала, о которую разбиваются все бури. На столе перед ними дымился тот самый, знаменитый яблочный пирог, от которого восхитительно пахло корицей.
Они еще не заметили меня, были погружены в свои споры, разговоры, смех. Эта картина — такая живая, такая шумная, такая настоящая — смыла последние остатки утреннего кошмара. Вот он, мой настоящий резерв. Не магический, а человеческий.
Вир первым поднял голову и увидел меня. Его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Ну наконец-то! А мы уже думали, тебя снова в командировку отправили!
Все обернулись. И на секунду воцарилась тишина, а потом грянул такой гвалт приветствий, вопросов и шуток, что хозяин таверны только ухмыльнулся и принес к нашему и без того ломящемуся столу еще один кувшин пива.
Я пробилась к своему месту — оно всегда оставалось свободным — между Гондерой и Сераном, и позволила знакомому шуму, смеху и запаху пирога окончательно поднять мне настроение. На стол перед Туралом я поставила бутыль с его любимым элем, и муж Гондеры благодарно кивнул.
— Эй, тише вы там! — крикнула я, перекрывая общий гам. Мне тут же бросили несколько шутливых возражений, но все смолкли, с любопытством глядя на меня.
Я сделала небольшую театральную паузу, наслаждаясь моментом.
— Поскольку наш обожаемый монарх, — я сделала небольшой реверанс в сторону дворца, вызвав смех, — вчера официально назначил меня младшим магом Королевского Совета…
На секунду воцарилась оглушительная тишина. Даже Сервина замерла с открытым ртом. А потом таверну взорвало.
— ЧТО⁈ — гаркнул майор Серан, вскакивая так, что скамья под ним заскрипела. — Да ты шутишь!
— Совет? Эту сборище старых, засохших… — начала было Сервина, но Шалос деликатно прикрыл ей рот ладонью.
— Поздравляю, тэба! — крикнул Вир, первым опомнившись и поднимая свою кружку.
— Это же прекрасно! — воскликнула Гондера. Рядом с ней Турал молча ухмыльнулся и одобрительно кивнул своей могучей головой.
Вопросы посыпались со всех сторон: «Как?», «Когда?», «И они тебя, такую молодую?..», «А Брендон? Он же там лопнет от злости!».
Я отмахнулась, с трудом сдерживая улыбку.
— Подробности потом. Скажу лишь, что вид его багровеющего лица, когда голосовали, стал для меня лучшим подарком. А потому… — я обвела взглядом наш большой стол, ломящийся от еды и пива, — сегодня все за мой счет! Хозяин! — я обернулась к толстому, улыбчивому хозяину таверны, который уже предвкушающе потирал руки. — Счет на тэбу Лантерис! Если съедим все это — ставь самое лучшее, что есть в погребе! В сейчас принеси темного вина и эля! И чтоб никто сегодня не ушел голодным или трезвым!
Ну могу же и я позволить себе капельку безумства в тратах?
Новый взрыв ликования потряс «Лисью нору». К нашему столу уже несли первые кувшины пенного эля и графины с вином темнее рубина.
— Вот это по-нашему! — радостно крикнул Паргос, наливая мне полную кружку. — Теперь у нас свой человек в самой логове змеином! Будем знать, о чем они там шепчутся за своими дубовыми столами!
— Только, ради всего святого, не начинай сейчас рассказывать о налогах на магические компоненты, — взмолилась я, делая первый глоток холодного, горьковатого эля. — Сегодня только про это и говорят. Давайте лучше о чем-нибудь хорошем. Нарос, как поживает твоя маленькая? Уже пытается колдовать?
Нарос засиял.
— Пытается! Вчера умудрилась мысленно поджечь любимую игрушку! — он гордо кивнул на брата. — У Паргуса чуть усы не обгорели, когда он тушил!
Смех снова покатился по таверне, и разговор перекинулся на детей, на новые проекты, на смешные случаи из жизни. Я откинулась на спинку стула, с наслаждением слушая этот гомон.
В самый разгар веселья, когда смех звенел особенно громко, а Паргус с красным от пива лицом пытался изобразить, как он тушил свои усы, за моим плечом раздался спокойный, низкий голос, который я не слышала пять долгих лет.
— Простите, похоже, я опоздал на праздник. Не помешаю, если присоединюсь к вашей веселой компании?
Сервина, сидевшая напротив, замерла с поднесенной ко рту кружкой, ее глаза расширились. Шалос перестал смеяться. Даже громогласный Серан умолк, и его взгляд куда-то ушел за мою спину. В воздухе повисла натянутая, звенящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.
Вся кровь разом отхлынула от моего лица, а затем так же стремительно прилила обратно, заставив сердце биться с бешеной силой. Я знала этот голос. Знала его так же хорошо, как стук собственного сердца. Он звучал во сне, в самых потаенных уголках памяти, от которых я бежала все эти годы.
Медленно, будто сквозь плотную, тягучую воду, я обернулась.
Он стоял в нескольких шагах от нашего стола, отбросив капюшон дорожного плаща. Волнистые темные волосы были слегка растрепаны ветром, а на плечах поблескивали капельки недавнего дождя. Лицо, которое я помнила таким — резким, властным, с упрямым подбородком и пронзительными глазами, — казалось, почти не изменилось. Разве что прибавилось несколько новых морщинок, а во взгляде, всегда таком уверенном, читалась усталость, которой раньше не было.
Но это был он. Демитр Янг.