Марица. Исток

Глава 6 Поместье Янгов

Наши взгляды встретились. Шум таверны, смех друзей, запах пива и жареного мяса — все это будто растворилось, исчезло. Остались только его глаза, смотрящие на нас.

Казалось, прошла вечность, прежде чем я смогла заставить свои легкие снова работать.

— Демитр? — мой голос прозвучал хрипло, словно принадлежал кому-то другому.

Уголки его губ дрогнули в слабой, почти неуловимой улыбке.

— Марица. Давно не виделись.

Это было самое нелепое и самое банальное приветствие из всех возможных, что я слышала в последнее время, но именно оно вернуло меня в реальность. Я ощутила под пальцами шероховатость деревянного стола, услышала сдавленный кашель Вира.

Первым опомнился Серан. Он поднялся, его лицо расплылось в широкой, искренней улыбке.

— Шеров хвост, генерал! Вот это сюрприз! Давненько тебя не было в столице! — он шагнул вперед и заключил своего бывшего командира в крепкие, мужские объятия, хлопнув его по спине так, что тот слегка качнулся. — Присоединяйся, конечно! Место как раз есть!

Его порыв разрядил напряжение. Шалос тут же пододвинул свободный стул, а Сервина, все еще смотря на Демитра с нескрываемым любопытством, велела хозяину принести еще кружку.

Я молча наблюдала, как он снимает плащ, вешает его на спинку стула и садится напротив меня. Его движения были такими же уверенными и собранными, как прежде, но в них появилась какая-то новая, сдержанная плавность.

— Когда вернулся? — спросил Вир, наливая ему эль.

— Вчера, днем, — отчеканил Демитр, беря кружку. — Сначала с рапортом во дворец, затем — в поместье к родителям. По пути встретил Хестала. Он сообщил о вашем сборе. Указал место и время. Решил явиться. Письма — не замена личной встрече с друзьями.

«Друзья». Горечь подступила к горлу. Он узнал об измене не вчера и даже не неделю назад — на подготовку развода требовались месяцы. Но ни в одном из его писем не было ни слова о предательстве Ладении. Ни намёка на боль, которую он, должно быть, испытывал. Всё это я узнала из сплетен горничной, придворных пересудов и сухих официальных бумаг. Не от него. Не от человека, которого считала другом и который, наверное, как никогда, нуждался в поддержке.

«Почему? — вертелось в голове. — Почему ты молчал?» Хотя… какая разница? Кто я ему, в самом деле? Ведь о том, что собирается вернуться в столицу, он тоже не сообщил.

Демитр сделал глоток и обвел взглядом стол.

— Я не знал, что повод такой грандиозный. Что празднуем?

Все снова уставились на меня. Я почувствовала, как краснею.

— Марицу в Совет назначили младшим магом! — выпалил Паргус, сияя от гордости, словно это он сам получил повышение.

Демитр поднял бровь, и в его глазах мелькнуло неподдельное удивление, а затем — теплое одобрение.

— Поздравляю, Марица. До нас доходили слухи о тэбе Лантерис. Большинство начальников гарнизонов тебя бояться, ненавидят, но уважают. Назначение более чем заслуженно. Значит, служить теперь будем вместе. — Он поднял свою кружку. — За тебя.

Все дружно подхватили тост, громко чокнулись. Я машинально поднесла свою кружку к губам, чувствуя, как его взгляд прожигает меня насквозь. В голове стучало только одно: он здесь. После всех этих лет. После всех тех слов, что были сказаны и не сказаны. После молчания и его брака, и моего бегства в работу.

— Вместе? — удивленно спросила я.

— Да, займу место отца в Совете. Он уже слишком устал от политики. Даже последний месяц в Совете не появлялся.

— Я заметила. — сухо ответила я.

Он выглядел… иным. Более спокойным. Более уставшим. Более человечным. В его осанке не было прежней генеральской надменности, лишь глубокая, зрелая уверенность.

Разговор постепенно оживился, обрел прежнее течение. Друзья принялись расспрашивать Демитра о жизни на границе, о детях, о том, как он оказался в столице. Я молча слушала, делая вид, что ковыряю вилкой в пироге, и украдкой наблюдала за ним.

Он отвечал сдержанно, но охотно. Рассказал пару забавных историй о гарнизонной жизни, о своих детях — Аэлиане и Иларии. Темы его развода и предательства жены за столом так никто и не коснулся. Молчала и я. И все это время я чувствовала его взгляд на себе. Взгляд, который, казалось, пытался прочитать между строк все эти пять лет, что мы не виделись.

— Скажите, — голос Демитра стал низким и собранным, хотя пальцы непроизвольно сжались. — У ваших детей… Были ли подобные… осложнения? — Он тщательно подбирал слова. — Я не специалист в магии, я дракон и солдат. А Илария — одарённый маг, и её силы вышли из-под контроля. Нанял преподавателя по самой лучшей рекомендации. Но после каждого их занятия дочь не может обойтись без обезболивающих зелий. Этот ден Орус твердит, что это редкий дар, а боль — лишь следствие её капризов и неподчинения. Но я… я сомневаюсь. Не могу понять: он не прав, или проблема в чём-то другом, чего я, по своей некомпетентности, просто не вижу.

Я нахмурилась, бросив взгляд на ребят. Выражение лица Гондеры, Сервины, Нароса и Хестала почти полностью повторяли мое. Боль при колдовстве — это ненормально.

— Генерал, а ей резерв преподаватель посчитал? Или на глаз колдовать заставляет? — подался вперед Хестал.

— Я не понимаю этой проклятой магии, — отрезал Демитр, тяжело вздохнув. — Мы, драконы, используем иную. Потому и нанял преподавателя — дена Оруса. Без толку. Илария рыдает и наотрез отказывается идти на занятия, а её магия вырывается самопроизвольно. В доме по несколько дней могут летать и взрываться предметы. Однажды едва не подожгли платье горничной. Потом наступает затишье, и в эти дни дочь становится апатичной, будто пустой. Контроль необходим, я это отлично осознаю. Но как его добиться, если после первого же заклинания она заходится от боли?

— Резерв не посчитали, контролировать не научили! — выдохнула Сервина, и в ее голосе зазвенел острый, язвительный металл. Она откинулась на спинку стула, ее выразительные глаза сверкнули холодным возмущением. — О чём, интересно, этот ден вообще думает, кроме собственного гонорара? Это же основа основ, азы, которые вдалбливают на первом же занятии! Девочке не просто больно — это попросту опасно! Если она в порыве выжмет себя до дна, до последней искры… — она сделала выразительную паузу, чтобы все осознали тяжесть ее слов, — то просто умрет. И её «редкий дар» ей уже не понадобится.

— А как его рассчитывают? — взгляд Демитра, жёсткий и оценивающий, упёрся в Сервину, затем обвёл остальных. — Какие исходные данные требуются? И причинит ли это ей боль?

Сервина фыркнула, отхлебнула эля и поставила кружку со стуком.

— Боль? Нет, Демитр, больно не будет. Это диагностика, а не пытка. — Её тон смягчился, но лёгкая насмешливость осталась.

— Маг-диагност создаёт едва заметный импульс, который резонирует с внутренней магией пациента. По отклику и определяется объём и качество резерва. Делается это за пару минут. Любой выпускник Академии с этим справится. — отозвался Хестал. — А вот научить контролировать резерв уже сложнее. Лучше всего это умеют лекари и сонарки. Мы вынуждены часами поддерживать заклинания во время лечения, при этом делая все, чтобы сила заклятия осталавалась на достаточном для лечения уровне и чтобы мы сами потом без сил не упали. А еще нужно помнить, что таких операций может быть по несколько штук в день, и после смены тебе нужно еще на своих двоих дойти до дома.

Он бросил многозначительный взгляд в мою сторону, давая понять, что для бывшей сонарки, члена Совета и выпускника факультета Высшей магии это и вовсе пустяковая задача.

— То есть это просто? — Демитр будто не верил своим ушам, а потом на скулах выступила чешуя. — Почему же тогда её учитель…

— Потому что он, скорее всего, самонадеянный болван, который гонится за результатом, а не за безопасностью ученика, — отрезала Гондера. — Или просто некомпетентный. Такое, увы, сплошь и рядом. Многие считают, что если человек одарён, то всё остальное приложится. А на самом деле сжечь себя дотла проще всего.

— А вы можете помочь рассчитать резерв?

— В госпитале аврал, — тут же подхватила Сервина, ее выразительные глаза наполнились искренним сочувствием. — С утра до ночи. Нам с Гондерой порой даже чаю попить не удается. Свободной минуты нет. Смогу вырваться только через пару дней.

— Я не против, но нашу часть с утра отправляют на северные учения. Вернемся только через неделю, не раньше. Если подождет до этого, то я…

— Нарос, тут лучше не ждать. У меня как раз завтра выходной. Я могу к ней заехать, — я, наконец, подняла на него глаза. — Посмотреть, проведу диагностику. Если дело действительно в нерассчитанном резерве, это легко определить. И так же легко поправить, сменив методику. Боль — это ненормально. Никогда.

Демитр замер, его взгляд, тяжелый и пронзительный, утонул в моем. В таверне на мгновение стало тихо, будто все затаили дыхание, наблюдая за нами.

— Я буду очень благодарен.

— Тогда завтра к полудню подъеду к вашему поместью. Предупреди слуг и попроси, чтобы меня встретили. И убери подальше преподавателя, а то я могу и не сдержаться!

Он кивнул, и на его обычно суровом лице мелькнуло безмерное облегчение.

— Спасибо, Марица. Мы будем ждать.

И в этот момент общее напряжение за столом будто лопнуло. Шалос громко крякнул и хлопнул Демитра по плечу.

— Ну вот и отлично! Наша Марица всё уладит. А теперь давайте выпьем за то, чтобы у маленькой Иларии всё наладилось! И чтобы все плохие учителя проваливались в пасть к Шеру, желательно — по самые уши!

Шум в таверне постепенно стихал. Кувшины опустели, пирог был съеден до последней крошки, а на лицах друзей появилась усталая, блаженная умиротворенность. Первым поднялся Турал, бережно поддерживая Гондеру.

— Нам пора, — его низкий, спокойный голос прозвучал как сигнал к общему отбою. — Моей драгоценной жене нужен отдых.

Один за другим гости начали прощаться, надевая плащи, обмениваясь последними шутками и обещаниями встретиться вновь. Вскоре у нашего стола остались лишь я, Демитр и Хестал, допивавший последнюю кружку эля.

Демитр откинулся на спинку стула, его взгляд скользнул по опустевшему залу, а затем вернулся ко мне.

— Моя карета ждет неподалеку, — произнес он, разбивая затянувшееся молчание. — Могу подбросить вас обоих. Согласны?

Хестал, кряхтя, поднялся.

— Для меня это будет как нельзя кстати. Ноги уже не те, что в двадцать лет. Спасибо, генерал.

Я кивнула, не уверенная в собственном голосе. Мы вышли на прохладную, пропитанную ночной свежестью улицу. Карета Демитра, темная и без гербов, стояла в тени, запряженная парой спокойных гнедых лошадей.

Сначала высадили Хестала у его невзрачного, но уютного домика на окраине ремесленного квартала. Он тепло попрощался, пожелав мне удачи с Иларией, и скрылся за дверью.

Дверца кареты закрылась, и нас поглотила тишина, нарушаемая лишь стуком копыт о булыжник и скрипом колес. Я смотрела в темное окно, на проплывающие в ночи огни города, чувствуя, как напряжение снова сковывает плечи.

— Чем я тебя обидел, Марица?

Его вопрос, тихий и прямой, прозвучал как выстрел в этой тесной, темной коробке.

Я обернулась. Его лицо было скрыто тенями, но я чувствовала на себе тяжесть его взгляда.

— Ничем, — ответила я, и мой голос прозвучал ровнее, чем я ожидала. — С чего ты взял?

— С того, что ты не смотришь на меня. Ты отворачиваешься, когда я к тебе обращаюсь. Ты говоришь со мной так, будто мы чужие. Хуже — будто я твой подчиненный на плацу. — Он помолчал, и в тишине зазвучало его ровное, глубокое дыхание. — Пять лет назад все было иначе. Что изменилось?

Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как под ногти впивается шероховатость бархатной обивки сиденья.

— Все изменилось, Демитр. Ты женился. У тебя появились дети. У меня — работа. У нас у обоих своя жизнь. Мы стали другими людьми.

— Это не ответ, — мягко, но настойчиво парировал он. — Мы переписывались. Ты шутила в своих письмах, рассказывала о поездках. А теперь смотришь на меня как на прокаженного.

Он был прав. Я злилась. Злилась на него за его молчание, за его боль, которую он скрывал даже от меня. За то, что я узнала обо всем последней. За то, что он не доверился.

— Почему ты не сказал мне о Ладении? — выдохнула я, и голос мой наконец дрогнул, выдав все спрятанное напряжение. — Почему я должна была узнавать об измене твоей жены и о том, что дети не твои, из сплетен горничной? Мы же… мы друзья. Разве не так?

Тишина в карете стала гулкой, давящей. Он откинул голову на подголовник, и слабый свет фонаря выхватил резкую линию его скулы, сжатые губы.

— Потому что это мой позор, Марица. — Его слова прозвучали тихо, но с какой-то свинцовой тяжестью. — Как я мог написать тебе об этом? Что я должен был сказать? «Привет, Марица. Как твои дела? А у меня жена оказалась шлюхой, а дети — не мои. Как твои успехи в магии?» — Он горько усмехнулся. — Да и не только в измене дело. Я не хотел вываливать на тебя свое горе. Ты и так всегда несешь на себе слишком много.

Гнев во мне поутих, сменившись чем-то острым и щемящим.

— Но я бы выслушала. Я бы поняла.

— Я знаю, — он повернул голову ко мне, и в его глазах, едва различимых в полумраке, читалась усталая, неприкрытая боль. — Именно поэтому я и не написал. Проще было делать вид, что ничего не происходит, пока я не соберу все доказательства и не получу, наконец, свободу.

Карета свернула на знакомую улицу, ведущую ко дворцу. Огни главных ворот уже виднелись впереди.

— Я не хотел тебя обидеть, Марица. Для меня наша дружба… она всегда значила очень много. — Он произнес это так просто и так искренне, что у меня перехватило дыхание.

Карета плавно остановилась у бокового входа, который я обычно использовала. Кучер спрыгнул с козел, чтобы открыть дверцу.

— Спасибо, что довез, — сказала я, берясь за ручку двери. Мои пальцы дрожали.

— Марица, — он дотронулся до моего рукава, едва касаясь ткани. — Завтра… в полдень. Ты действительно приедешь?

Я встретилась с ним взглядом и впервые за весь вечер по-настоящему увидела его — уставшего, израненного предательством, но все такого же сильного человека, который просил о помощи для своей дочери.

— Конечно, приеду. Я обещала.

На его лице мелькнуло облегчение.

— До завтра, Марица.

— До завтра, Демитр.

Я вышла из кареты и, не оглядываясь, поспешила к спасительной двери в стене. Сердце бешено колотилось, а в ушах стоял звон. За спиной я услышала, как карета тронулась и покатила прочь, увозя его и всю ту сложную, болезненную правду, что снова ворвалась в мою жизнь.

На следующее утро я надела простое платье, и отправилась на конюшни. Может и стоило взять дворцовую карету, а Его Величество с удовольствием добавил бы к ней еще и гвардейцев, но это было слишком официально.

Дорога к поместью Янгов была до боли знакомой. Я часто за последние пять лет проезжала мимо, отправляясь по тому или иному поручению, но внутри не была ни разу за эти годы. Маршалу я предпочитала отправлять поручения от короля через гонцов. И вот теперь, вновь, я буду невольной гостьей, снова оказывающей Янгам личную услугу.

Фергус нервно перебирал ушами, чувствуя мое напряжение. Поместье появилось вдали — то же самое, строгое, величественное здание из светлого камня, окруженное высокими дубами. Я остановилась у ворот и стража, предупрежденная о моем появлении, пропустила меня на территорию поместья.

Услужливый дворецкий ждал у входа, а конюх забрал Фергуса в конюшни. Меня проводили в главный холл. Я готовилась к долгому ожиданию, разглядывая фамильные портреты на стенах, но тяжелые шаги послышались почти сразу.

Из глубины коридора вышел маршал Янг. Он стал еще выше и массивнее за эти годы, а время добавило седины в густые волосы и бороду, но взгляд остался прежним — острым, как клинок, и пронзительным. На нем был простой, но безупречно сидящий дублет, без всяких регалий. Он остановился передо мной, скрестив руки на груди.

— Тэба Лантерис, — его голос, низкий и густой, прокатился под сводами холла. — Не ожидал вас увидеть в этих стенах. Его Величество прислал? Или у Совета появились вопросы к моему сыну в связи с моей отставкой?

Я встретила его взгляд, стараясь не отводить глаз, вспоминая, как когда-то он готов был назвать меня своей дочерью. Шер! До возвращения Демитра, эти мысли даже не приходили в мою голову!

— Нет, маршал. Я здесь не от короля и не от Совета, — ответила я, и мой голос прозвучал на удивление ровно. — Вчера Демитр пришел на нашу общую встречу с друзьями и поделился, что у Иларии проблемы с магией. Я согласилась посмотреть на нее и провести диагностику.

— Демитра нет, — отрезал он. — Его срочно вызвали в Столичный гарнизон — знакомиться с делом полковника Юварга. Это займёт полдня, если не больше. Демитр говорил, что сегодня подойдет специалист. Но я не думал, что речь идет о вас. — Он обвел меня оценивающим взглядом, и в нём читалось нечто, похожее на одобрение, приправленное старой горечью.

— К сожалению, Сервина, Гондера, Нарос и Хестал оказались заняты, а у меня как раз выдался выходной. — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.

— Ну что ж. — маршал помолчал, изучая моё лицо. Илария в своей комнате. Ждёт. Ден Орус, её преподаватель, тоже пожелал присутствовать, но Демитр запретил. Думаю, оно и к лучшему. Идемте, я вас провожу.

Он развернулся и пошел вглубь дома широким, уверенным шагом, не оглядываясь, не сомневаясь, что я последую за ним. Я шла, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Воздух в поместье пах старым деревом, воском для полировки и легкой пылью — запах устоявшейся, но застывшей жизни.

Маршал остановился перед высокой дубовой дверью в восточном крыле, украшенной резным изображением синего дракона на серебристом фоне — герб рода Янг.

— Она внутри, — сказал он тихо, и в его голосе впервые прозвучала не привычная твердость, а усталая тревога. — Будьте с ней… осторожнее. Она стала бояться магии.

Он отступил, давая мне пройти, и я, сделав глубокий вдох, толкнула тяжелую дверь.

Комната, яркая и солнечная, была явно детской. На полу валялись мягкие игрушки в виде дракончиков, а у большого окна стояла низкая кроватка под балдахином. В ней, прижав к груди потрепанного плюшевого единорога, сидела маленькая девочка. Ее бледное личико было залито слезами, а огромные глаза смотрели на меня с немым, животным страхом. Пухлые пальчики вцепились в игрушку так, что побелели костяшки. Серебристые волосы, унаследованные от матери, выбивались из неаккуратных хвостиков.

— Здравствуй, Илария, — сказала я как можно мягче, останавливаясь на пороге. — Меня зовут Марица. Почему ты плачешь?

— Вещи снова летают, а игрушечные драконы рычали на меня.

— Ясно. Твой папа попросил меня зайти к тебе в гости. Можно мне войти?

Она молча кивнула, не отрывая от меня испуганного взгляда. Я медленно подошла и присела на корточки рядом с кроваткой, чтобы оказаться с ней на одном уровне.

— Я слышала, у тебя бывает больно, когда у тебя внутри вспыхивает магия. Это правда?

Девочка снова кивнула, ее пухлые губы задрожали, и на глазах выступили новые слезинки.

— Неприятно… — прошептала она. — Дядя сердится. Говорит, я плохая.

— А я думаю, он неправ, — тихо сказала я. — Иногда боль — это способ нашего тела сказать, что мы делаем что-то не так. Можно, я попробую понять, почему тебе неприятно? Я обещаю, что будет не больно. Совсем. Будет щекотно.

Она сжала единорога еще крепче, но после недолгой паузы снова кивнула.

— Хорошо… — прошептала она.

Я мягко взяла ее крошечную ручку в свою. Ее кожа была холодной. Я закрыла глаза, отбросив все лишние мысли, и выпустила тончайшую, едва ощутимую нить диагностического импульса — такой легкий, что он не мог причинить вреда даже младенцу.

Илария вздрогнула, но не отдернула руку. Ее внутренний отклик на магию был… хаотичным. Яростным и неуправляемым, как дикий ручей, бьющий из-под земли. Ее резерв был приемлимым для ребенка, но абсолютно неструктурированным. Каждая спонтанная вспышка силы отзывалась в ее хрупких, не сформированных каналах резкой, рвущей болью — именно так, как описывал Демитр.

Я медленно открыла глаза и отпустила ее ручку.

— Все понятно, — сказала я, глядя в ее испуганные глаза. — Ты не виновата. Тот дядя — плохой учитель. Он не умеет правильно играть с магией. Я научу. Хочешь?

В ее взгляде мелькнула надежда, смешанная с недоверием.

— Правда? И… и не будет больно?

— Клянусь, — я улыбнулась. — Это будет весело. Как игра.

За спиной раздался тихий, но отчетливый кашель. Я обернулась. В дверях, прислонившись к косяку, стоял маршал Янг. Он смотрел на нас с тем же невыразимым, сложным чувством — суровым и почти отеческим.

— Ну что, тэба Лантерис? — спросил он глухо. — Найдется ли лечение для моей внучки? Или ей суждено бояться самой себя до конца дней?

Я поднялась и встретила его взгляд.

— Найдется, маршал.