Марица. Исток

Глава 3 Новости

— Я тебе уже пять лет назад говорила, что ты полоумная! И суицидница! — ворчала Гондера, колдуя над моими запястьями.

— Не все так уж и плохо. — я пожала плечами, и тут же пожалела — мышцы горели огнем. — Обычно после таких заклинаний маг отделывается не растяжением сухожилий, а…

— Тем, что навсегда калечит руки. Знаю. Здесь целитель вообще-то я!

— Ай! — я вскрикнула, когда боль от ее заклинания впилась в меня словно раскаленная игла.

— Что ай⁈ Терпи и молчи! Подумать только! Почти полностью израсходовала резерв! Почти в ноль! Ты знаешь, что после такого обычно не выживают? — отрезала она, и в ее голосе вдруг послышались не злость, а самый настоящий страх.

От нового, ядреного заклинания у меня потемнело в глазах. Я не сдержала стон.

— Да ладно тебе, жива ведь… — я попыталась улыбнуться, но в этот момент на меня вылили особо болезненное зелье, явно из мести.

Я вспомнила, как первое, что я ощутила, придя в себя — это глухой, монотонный стук колес о булыжник и резкую, выворачивающую наизнанку боль в запястьях. Напротив, на откидном сиденье, сидел тот самый гвардеец-сержант. Он рассказал мне, что местный целитель, старый дежурный лекарь, осмотрев меня, лишь развел руками. Он сказал, что магические каналы рук порваны, сухожилия растянуты и обожжены обратным потоком силы. Он мог наложить шины, дать обезболивающего зелья, но на большее его искусства не хватало. Поэтому меня везут во дворец, используя порталы. Я помню, как сквозь туман боли и истощения, представила реакцию короля и что он сделает с полковником, увидя меня в таком состоянии, а потому отдала короткий приказ:

— Нет. Мы едем в Столичный госпиталь.

В госпитале мне сказали, что сегодня дежурила Гондера. Ее нашли в западном крыле — она как раз консультировала сложного пациента. Увидев мои руки и лица моих гвардейцев, она не стала ничего спрашивать. Просто развернулась и рявкнула: «В мой кабинет ее! Немедленно! А все остальные вон!».

На секунду я порадовалась, что это не Сервина, но увы! Радость была преждевременной. Меня жалеть явно не собирались, вымещая всю ярость от моей «героической» глупости.

— Вечно во что-то влезешь! Вечно не можешь пройти мимо беды.

— Эй, я же исправилась! — попыталась я огрызнуться. — Целых пять лет веду себя как примерная девица.

— Примерная девица? — Гондера фыркнула так, что ее черные, вечно выбивающиеся из строгой прически пряди, задрожали. — Примерная девица не останавливает горные оползни Высшей магией в одиночку!

Она с силой нажала на моё запястье, и по телу снова побежали волны обжигающей, но целительной магии. Я закусила губу, чтобы не застонать снова. Смотреть на нее было отличным отвлечением. Скулы горели румянцем, губы были плотно сжаты. Она ворчала, бормотала проклятия и обвинения, но её руки — сильные, уверенные руки опытного целителя — работали без сучка без задоринки, аккуратно и бережно восстанавливая порванные магические каналы.

И эта ярость… ей так шла. Особенно сейчас.

А еще, с некоторых пор, она особенно стала напоминать мне Сервину. Наверное, все целители и сонарки одинаковые — вылечат точно, если сами не убьют!

Я наблюдала, как она наклоняется ко мне, как сквозь тонкую ткань её простого платья угадывается уже заметный, округлый изгиб живота. Да, беременность ей определенно шла.

— Пять лет! — выдохнула она, и на лбу у неё выступили капельки пота от концентрации. — Пять лет ты не лезла в такие передряги! Я уже надеялась, что ты поумнела! А ты… ты взяла и чуть не сожгла себя дотла! Ради кого? Ради какого-то ничтожного гарнизона?

— Ради людей, Гонди, — тихо прошептала я, уже не в силах спорить. — Они бы погибли.

— Спасая их, ты сама чуть не погибла! Все! Жить будешь, но ближайшие дни постарайся не колдовать!

— Я знаю.

— Знает она! — Гонди ловко скатала бинт, расставила зелья обратно по полкам и, наконец, повернулась ко мне — Тебя ждать в воскресенье?

— Конечно. — я улыбнулась. — Я стараюсь не пропускать наши посиделки. Ты будешь с Туралом? Как он, кстати? — спросила я, старательно переводя тему.

— Турал? — Гондера фыркнула, но уголки ее губ дрогнули в сдержанной улыбке. Она отошла к умывальнику, чтобы вымыть руки. — Турал как скала. Твердый, надежный и иногда невероятно тупой. Вчера опять просидел полдня на лесах у нового здания Гильдии торговцев, проверял кладку. Говорит, подрядчики экономят на известковом растворе, вот он лично каждый шов простукивает. Вернулся вечером, весь в пыли, но с сияющими глазами — нашел кривой участок, заставил все перекладывать.

Я слабо улыбнулась, представляя себе эту картину: могучий, молчаливый Турал, с лицом, будто высеченным из гранита, склонившийся над кирпичной стеной с своим мастерком и отвесом. Человек, который верил лишь в то, что можно пощупать руками — в камень, в раствор, в честную работу. И его жена — вспыльчивая целительница, которая ворочала потоки магии и человеческие судьбы. Странная пара. Но, шеров хвост, счастливая.

— Скажи ему, что я требую его знаменитый яблочный пирог в воскресенье, — сказала я, с наслаждением чувствуя, как боль в руках наконец отступает, сменяясь приятным, сонным теплом. — Или я обижусь и перестану восхищаться его работой в новом крыле госпиталя. Говорят, арки там он выложил — загляденье.

— Он и сам его испечет, даже без твоих угроз, — Гондера вытерла руки полотенцем и повернулась ко мне, уперевшись в бока. Ее живот теперь был виден еще отчетливее. — Только смотри, Марица, если опять влипнешь во что-то до воскресенья… Я сама лично найду тебя и прикончу. Сэкономишь мне время и нервы? Поняла?

— Поняла, поняла. А то вы меня с Серви обе… того… Я вас обеих не выдержу! Ты стала такой же язвой, как и она, — я с трудом приподнялась на локтях, с облегчением отмечая, что могу это сделать без белой вспышки в глазах от боли. — Обещаю вести себя как стеклянная ваза. Самая хрупкая и дорогая.

— Вазы хоть и молчат, и не лезут, куда не следует, — проворчала она, но подошла и помогла мне сесть, ее движения были резкими, но аккуратными. — Ладно, выбирайся отсюда. Ты заняла мой кабинет ровно на два часа дольше, чем планировалось. У меня другие пациенты есть, не только самоубийцы с манией величия.

Она распахнула дверь, и в кабинет сразу же ворвался привычный госпитальный гул — торопливые шаги, приглушенные разговоры, звон склянок. На пороге, вытянувшись в струнку, замер мой сержант. Его лицо выражало такое облегчение, будто его самого только что вытащили с того света.

— Тэба Лантерис! Вы… в порядке?

— Цела, сержант, — кивнула я ему, медленно спуская ноги с кушетки. — Благодаря мастерству тэбы Гондеры. Готовы к отъезду?

— Карета ждет у заднего входа, как вы и приказывали. Без лишнего внимания.

— Идеально. — Я сделала первый шаг. Ноги подкосились, но я успела ухватиться менее травмированной рукой за косяк двери. Гондера тут же подставила свое плечо.

— Два дня полного покоя, Марица! — прошипела она мне на ухо, пока сержант тактично отворачивался. — Или клянусь, я пришлю Турала, и он замурует тебя в той самой арке, чтобы ты наконец усидела на месте!

Угроза звучала настолько абсурдно и в то же время настолько в духе ее мужа-каменщика, что я фыркнула.

— Будет исполнено, грозная тэба. И передай Туралу, что за пирог я привезу ему тот самый импортный эль, что он любит.

Я оперлась на руку сержанта, и мы двинулись по длинному коридору, оставляя позади ворчащую Гондеру и спасительный запах ее целебных зелий. Сейчас, за несколько минут, мне предстояло взять себя в руки, прежде чем появиться перед Его Величеством.

Возле дворцовых ворот я отпустила гвардейцев, предварительно отдав распоряжение молчать о том, что я потеряла сознание. А потом направилась к личному секретарю Его Величества с изъятыми бумагами.

— Прошу доложить о моём прибытии Его Величеству. Мне требуется аудиенция.

Лорд Зиран склонил голову, взгляд его на мгновение задержался на моем бледном лице.

— Его Величество на совете с посланником Мекеша, тэба Лантерис. Он приказал не беспокоить. Вас вызовут, когда он будет свободен.

Не беспокоить, так не беспокоить. Мне же лучше

— Хорошо, я буду в своих покоях.

Дверь в мои покои закрылась с тихим, привычным щелчком, и наконец-то наступила блаженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. С трудом оттолкнувшись от двери, я сделала несколько шагов по мягкому ковру и почти рухнула в глубокое кресло у камина. Кожаная обивка, прогретая огнем, приняла меня с обволакивающим, почти материнским теплом.

Стонать от наслаждения было ниже моего достоинства, но мысленно я именно это и делала. Каждую мышцу, каждое сухожилие, каждый малейший нерв будто вывернули наизнанку, пропустили через раскаленные валики и вложили обратно, сырыми и ноющими. Руки лежали на подлокотниках и напоминали тяжелые гири. Даже шевелить пальцами было мучительно — они горели глухой, настырной болью, напоминая о той чудовищной силе, что прошла через них, спалив все на своем пути.

Я вытянулась в кресле, стараясь распрямить спину, и почувствовала, как позвонки тихо хрустят, будто просыпаясь от долгого оцепенения. А ведь мне всего лишь двадцать три года, а чувствую себя так же, как пять лет назад под действием заклинания старения.

Я позволила голове откинуться на мягкий загривок кресла. Жар камина ласкал лицо, но мне все еще было зябко. Я сконцентрировалась на простых вещах: на ритмичном треске поленьев, на танце теней на потолке, на далеком, приглушенном звоне колоколов с городской площади.

Пару дней — и резерв восстановится полностью. Даже сейчас я уже чувствовала крошечные волнения магии внутри меня. Но пока ни о каких серьезных заклинаниях и речи быть не могло.

Тихий скрип двери заставил меня вздрогнуть — я не слышала шагов. В проеме, залитая светом из коридора, стояла Сила. Ее круглое, всегда улыбчивое лицо сияло таким облегчением и радостью, что даже мои ноющие кости на мгновение согрелись.

— Тэба! Вы вернулись! — ее голос, обычно мелодичный и певучий, сейчас сорвался на счастливый визг. Она забыла о всякой субординации, бросилась через комнату и присела на корточки у моего кресла, хватая мою безжизненную руку и тут же отпуская, испугавшись причинить боль. — Ой, простите! Я так переживала! Говорили, в госпиталь доставили… что руки… а вы не позволяете никому сообщать… — ее слова понеслись пулеметной очередью, а глаза уже блестели от навернувшихся слез.

— Сила, дыши, — я с трудом выдавила улыбку. — Видишь, жива. Цела. Просто… немного потрепана.

— Немного! — она фыркнула, смахивая тыльной стороной ладони предательскую слезинку. — Да вас, кажется, дракон жевал, а потом выплюнул! Подождите, я сейчас… — она вскочила, засуетилась. — У вас губы потрескались, надо бальзамом помазать. И волосы в пыли… И платье… Ой, какое платье! Его только в утиль!

Она металась по комнате, хватая флакончики, салфетки, словно пытаясь залатать все видимые и невидимые повреждения сразу, вернуть все в норму, в привычный порядок, где ее госпожа всегда была безупречна.

— Погоди, погоди! — встрепенулась я. — А про госпиталь ты откуда знаешь?

— Так Целнт рассказал. Это тот гвардеец, что вас сопровождал. — Сила очаровательно похлопала глазами, выражая саму невинность.

— Так я же запретила!

— Вы королю и кронпринцу говорить запретили, а обо мне речь не шла! — отпарировала она с такой простодушной логикой, что у меня не нашлось возражений. — Он мне по секрету, а я ему за это два пирожка с вишней из вашей порции отдала. Он такой славный, краснеет, когда я с ним говорю…

Я закрыла глаза, позволив ее болтовне об очаровательном, бестолковом гвардейце омыть меня, как теплый душ. Сила тем временем, ворча себе под нос о несносном характере госпожи, принялась за дело с рвением.

Осторожно она сняла с меня запачканное пылью и потом платье, обходя воспаленные участки кожи. Потом принесла таз с теплой водой, пахнущей лавандой и чем-то успокаивающим, и принялась обтирать мне спину и плечи мягкой губкой. Вода смыла липкий пот, дорожную пыль и остатки напряжения. Я почувствовала, как мышцы окончательно расслабляются.

— Вот, уже лучше, — ее пальцы, умелые и сильные, принялись бережно распутывать мои волосы, сбившиеся в тугой, колючий узел. — Сидите смирно. Сейчас я вас в порядок приведу, а потом вам поесть надо. Выглядите, будто ветер сдуть может.

Она принялась расчесывать волосы, и каждый взмах щетки отзывался в теле приятной усталостью. Я почти дремала, поддавшись ее заботе, как вдруг Сила ахнула, будто вспомнив нечто крайне важное.

— Ой, тэба, я совсем забыла! Пока вас не было, приходила посыльная от Её Величества королевы Верании. Принесли вот это.

Она торопливо подошла к резному ларцу у стены, который я в своей усталости раньше не заметила, и бережно открыла его. Внутри, переливаясь в свете камина, лежало платье глубокого синего цвета, а рядом, на бархатных ложементах, покоилась подвеска в виде капли, мерцающая холодным, чистым светом.

Я застонала — на этот раз не от боли, а от бессильной досады. Простонала так искренне, что Сила вздрогнула и чуть не выронила щётку.

— Что? Что не так? Шелк высшего качества, работа столичной мастерицы! И камень… Я таких никогда не видела!

— В том-то и дело, — пробормотала я, закрывая глаза. — Это аквамарин из личной коллекции королевы. Опять.

Мы с Истером бесчисленное количество раз пытались втолковать Ее Величеству, что её щедрость уже давно перешла все границы разумного. Что личный маг короля не должна щеголять в нарядах, которые по стоимости равны годовому содержанию небольшого поместья. Что её открытое расположение ко мне только подливает масла в огонь придворных сплетен и заставляет завистников шептаться ещё громче.

Но королева, казалось, просто не слышала. Ее доченька, ее милая доченька была жива, она вернулась под ее крыло, и больше ничего не имело для Верании значения. И плевать ей было на сплетников, завистников и даже на Иллюзион. «Ой, как они догадаются! Мы же молчим! А остальное ерунда» — отмахивалась королева. И ведь даже отказаться было нельзя. Если с Истером она могла открыто помириться, интересоваться сыном и общаться с ним, то со мной у нее остался лишь единственный способ выразить свою любовь — языком бархата, шёлка и драгоценных камней.

Мой гардероб уже ломился от её даров. Платья, накидки, украшения… Вещи такой красоты и тонкости работы, что носить их можно было разве что на королевских приёмах, да и то с риском вызвать лёгкую панику у казначея. А у меня и без того уходила уйма денег на книги, редкие компоненты для зелий и содержание Фергуса. Моё скромное жалование личного мага было более чем достойным, но оно не тянуло на жизнь придворной львицы.

Единственное, что меня хоть как-то утешало в этой ситуации, — это то, что король наконец внял нашим с Истером мольбам, и все свои счета я стала оплачивать сама. Правда, внял по-своему, издав указ о дополнительном содержании придворных специалистов высшего разряда. Каждому был отведен индивидуальный лимит. Почти с руганью, уговорами, манипуляциями, свой лимит я смогла уменьшить до половины всех выделяемых на это короной денег. Меньше не вышло.

А еще все во дворце знали — тэбу Лантерис трогать нельзя. После того случая с преподавателем зельеварения в мой первый год в академии, который осмелился намекнуть, что без его «личных консультаций» я экзамен не сдам, по дворцу пронесся леденящий душу слух. Говорили, что король, обычно холодный и сдержанный, в своем кабинете разнес в щепки массивный дубовый стол одним ударом кулака. Говорили, что его тихий, спокойный голос, приказавший найти этого «преподавателя» и «преподать ему урок», был страшнее любого крика.

На следующий день бедолага-маг, бледный как смерть, с трясущимися руками, явился ко мне в покои и, чуть не рыдая, умолял принять его самые глубокие извинения и заверял в моих блестящих академических перспективах. А еще через день его уже не было в столице — сослали куда-то на край света, в захолустный форт, где единственным зельем был чай из местных трав.

Весть об этом разнеслась мгновенно. Весь двор разом уяснил простую истину: тэба Лантерис находится под личным, яростным и абсолютным покровительством короны. Обидеть ее — значит навлечь на себя гнев короля. Отец, который пятнадцать лет считал свою дочь мертвой и из-за чужих интриг ненавидел собственного сына, теперь не был намерен терпеть даже косого взгляда в нашу сторону.

И если с Истером все было ясно, он его сын и наследник, то со мной весь двор пребывал в шоковом состоянии. С тех пор на меня косились уже не с завистью, а с опаской. За моей спиной не шептались — затихали. Придворные, еще вчера свысока оценивающие мои «деревенские манеры», теперь кланялись чуть ниже, улыбались чуть шире и спешили предложить помощь, которую я не просила.

А мы с Истером потом еще неделю уговаривали короля не ехать лично в Академию и не проводить «воспитательную беседу» со всем профессорско-преподавательским составом. Кронпринц, бледный и вспотевший, буквально вцепился в полу его мантии, умоляя оставить учебное заведение в покое и дать мне возможность учиться в нормальной, а не запуганной до смерти атмосфере.

Король в итоге уступил, но в воздухе с тех пор висело негласное предупреждение. Все знали: одно неверное слово, один намек, один не тот взгляд в сторону тэбы Лантерис — и участь зельевара покажется милостью по сравнению с тем, что обрушит на голову обидчика монаршая ярость.

Ирония заключалась в том, что я тогда еще не знала, что король уже в курсе. Что он знает, кто я на самом деле. И что он лично, через свою сеть осведомителей, отслеживает каждый мой шаг в Академии, каждую оценку, каждую похвалу или замечание преподавателя. Для него это была не просто учеба его личного мага. Это было образование его дочери. Принцессы. И срывать этот экзамен было равносильно объявлению войны лично ему. А уж о том, чтобы требовать от принцессы «любви» в счет оплаты экзамена… В общем, зельевару очень повезло, что его просто сослали.

Именно поэтому о том, что произошло сегодня в гарнизоне, я Его Величеству не признаюсь даже под страхом смерти.

Я вздохнула, глядя на сияющий аквамарин. Дурдом. Полнейший и абсолютный дурдом. С одной стороны — мать, заваливающая меня несметными богатствами. С другой — отец, готовый снести пол-королевства ради моей безопасности и успехов. А посередине — я, Марица Лантерис, которая просто хотела учиться, работать и жить своей жизнью.

— Ладно, Сила, — сдалась я, снова откидываясь на спинку кресла. — Убери это в ларец. К следующему королевскому приему. А сейчас принеси мне что-нибудь самое простое и немаркое. И чаю. Крепкого.

Мне нужно было всерьез подумать, как пережить очередной виток любви моей внезапно обретенной королевской семьи. И как бы при этом не сойти с ума.

— Кстати, — Сила, похоже, только сейчас вспомнила самую главную новость. Её глаза загорелись азартом. — Королевский приём! Объявлен на следующей неделе! Говорят, будет невероятно пышно. И… — она понизила голос до конспиративного шёпота, — говорят, королева лично составила список приглашённых. Лучшие представители аристократии. Все молодые, перспективные… и неженатые.

Я застонала с новой силой, на этот раз от чистого ужаса. В памяти тут же всплыл недавний разговор с королевой за чаем. Верания, с притворной невинностью расспрашивавшая о моей работе, плавно перевела разговор на то, как же я всё-таки одинока, а ведь «в мои годы у неё уже Истер ползал под столом». Я, доведённая до белого каления её намёками, в сердцах бросила: «Ваше Величество, я уже взрослая, обо мне так заботиться не нужно. А вот пойдут внуки — они будут рады вниманию бабушки!»

Я имела в виду её законных внуков от Истера, который к тому моменту уже вовсю крутил роман со второй дочерью герцога Эренталя. Но королева, судя по всему, поняла мои слова как личный вызов и прямое указание к действию.

— О нет… — прошептала я, с ужасом глядя на сияющий аквамарин. — Она же восприняла это буквально! Меня хотят выдать замуж!

— Ой, да бросьте вы, тэба! — Сила, ни капли не разделяя моего ужаса, захлопала в ладоши. — Это же так романтично! Балы, кавалеры, комплименты… Вы же будете в этом платье — все просто умрут от зависти! Может, правда, присмотрите себе кого-нибудь? А то вы всё с книгами да со свитками…

— Сила, — я посмотрела на неё с мольбой. — Я едва жива после того оползня. Мои руки горят огнём. Единственный мужчина, которого я хочу видеть рядом в ближайшие дни, — это Турал с его яблочным пирогом. А не какой-нибудь напомаженный графчик, который будет рассказывать мне о достоинствах своих кровных жеребцов и скучать по своему поместью.

Но горничная уже не слушала, с восторгом разглядывая платье и прикидывая, какую причёску мне сделать к приёму. Я безнадёжно откинулась на спинку кресла.

Впереди меня ждала неделя. Неделя, чтобы восстановить силы, привести в порядок нервы и… приготовиться к самому страшному бою в своей жизни — королевскому балу с матримонильными намерениями. И почему-то мне казалось, что остановить горный оползень было проще, чем противостоять любящему и совершенно невменяемому напору королевы-матери.

— Кстати, совсем забыла сообщить Вам последнюю сплетню! Представляете, генерал Демитр Янг подал прошение о разводе, потому что его жена ему изменила! И дети не от него! Ужасно, правда⁈