Марица. Исток

Эпилог

Семь лет.

Семь лет, насыщенных до краёв, нелегких, приносящих порой сюрпризы, тревоги, горести и смех. Семь лет, за которые руины стали памятью, а шрамы — напоминанием о цене жизни.

Истер, откинувшись в кресле напротив, водил пером по отчёту о новых торговых путях через отстроенный Мекеш. Солнце, пробивавшееся сквозь высокое окно, золотило его тёмные волосы, и я с удивлением ловила на его лице то же выражение сосредоточенной усталости, что и на лице нашего отца в былые времена. Мы выросли. Не только в возрасте, но и в бремени, которое теперь несли вместе.

— Итак, квоты на кристаллы Феорилья готова увеличить на пятнадцать процентов, но в обмен просит безвозмездной помощи нашим геомантам в осушении их южных болот, — подвёл итог Истер, откладывая перо. — Честно говоря, более чем щедрое предложение. И явно не по инициативе корта. Дао явно постарался. Он снова пытается подлизаться?

— Или просто стал мудрее, — заметила я, перебирая собственные бумаги — отчёт Патринии о задержании бунтовщиков на границах бывших Иных земель. Их становилось всё меньше. — Сотрудничество приносит куда больше плодов, чем соперничество.

Мысли невольно унеслись к тем, кого когда-то считали лишь источником угрозы — к магам Иллюзиона. Первые два года после исцеления Истока были, пожалуй, самыми трудными. Стирание памяти о фанатичной идеологии не означало мгновенного превращения в добрососедствующих граждан. Старые привычки, подозрительность, глубокая убеждённость в своём превосходстве, пусть и лишённая теперь ядовитой идеологической основы, — всё это никуда не делось.

Переселение. Эта идея родилась в ходе одного из бесчисленных совещаний. Мы ломали голову, как избежать новой изоляции, чреватой рецидивом.

— Нельзя силой заставить человека отказаться от убеждений, которые он считает частью себя, — сказал тогда Каэл, его демонические глаза в полумраке кабинета казались бездонными. — Но можно предложить альтернативу настолько привлекательную, что сами эти убеждения начнут казаться… неудобными.

Дао, сидевший в углу, вдруг поднял голову.

— Они гордятся своим знанием? Пусть применяют его там, где оно нужно. У Мекеша после наводнений почвы засолены, а в Синих Горах — вечная нехватка искусных рудокопов. Предложим им просто… переехать. Жить в более удобных домах, с надежным водоснабжением. Иметь доступ к рынкам, где можно продать свои изобретения не за гроши, а по достойной цене. И пусть женятся на ком хотят! Пусть сохраняют чистоту своей крови. Но стоит дать им увидеть, что мир больше их башни из слоновой кости.

Так родился план, на реализацию которого ушли годы. Мы строили дороги, организовывали караваны, выделяли субсидии на обустройство. Кто-то из иллюзиантов, особенно молодые маги, жаждавшие настоящего дела, а не слухов о былом величии, соглашался почти сразу. Их расселяли по разным королевствам, стараясь не создавать крупных анклавов.

Для несогласных, тех, кто цеплялся за родные, пусть и искалеченные, стены, мы помогли отстроить город, организовав недалеко от него перекресток торговых путей. Это помогло налаживать связи с королевствами за пределами Иных земель. Дорого, но жизнь была куда дороже. Строили вместе с ними. Наши инженеры и их маги. Сначала — молча, подозрительно. Потом — обмениваясь чертежами, споря о материалах. Общий труд стал мостом, который не смогли разрушить старые предрассудки.

И самое гениальное, самое коварное предложение снова исходило от Каэла и Паргуса.

— Не трогайте стариков, — сказал Каэл. — Пусть ворчат. Их время уходит. Вкладывайтесь в детей. Пусть их дети играют с нашими, учатся вместе, ссорятся и мирятся. Мировоззрение — это не то, что рассказывают. Это то, что видят своими глазами.

Это сработало. Медленнее, чем хотелось бы, но верно. Старики-иллюзианты ворчали, глядя, как их внуки с восторгом слушают сказки бардов или с упоением гоняют мяч с детьми купцов, что проезжали мимо их города. А потом эти внуки приходили домой и с искренним недоумением спрашивали: «Дедушка, а почему мы не можем жить так же, как они? У них есть большие праздники, на которые приходят все. Почему у нас не так?».

Истер прервал мои мысли, словно поймав их направление.

— Кстати, я получил письмо от руководителя комиссии ежегодного конкурса юных изобретателей. Пишет, что его старшая ученица из тех самых «невозможных» иллюзиантов его выиграла. Разработала какой-то новый стабилизатор для магических печей. А после заявила, что выходит замуж. За демона. Разразился скандал. И этот союз поддержала большая часть молодежи, переругиваясь со стариками. Так что, похоже, ты тогда сестренка оказалась права.

— Лишь потому что мы не пустили все на самотек, как когда-то наши деды. А контролируем процесс.

В этот момент из-за резной дубовой двери, ведущей в малые королевские покои, донёсся оглушительный визг, смех и топот маленьких ног. Затем — громоподобный и совершенно искренний раскат смеха нашего отца, короля Ледарса.

Истер и я переглянулись. В его зеленых глазах читалось то же вежливое негодование, что бушевало и во мне. Мы пришли сюда работать. Обсуждать судьбы королевства, заключать договоры, вершить политику. А он… он снова устроил там цирк.

— Опять, — вздохнул Истер, с непередаваемым выражением глядя на дверь. — Я ему вручил целую папку проектов по восстановлению порта, а он… он предпочёл стать живой лошадкой.

Из-за двери донёсся восторженный крик: «Быстрее, дедушка, быстрее! Наш замок атакуют драконы!» — это звонкий голосок моего Киваля.

Ему вторил более сдержанный, но не менее воодушевлённый Гербин, сын Истера и Джелары: «Нет, это не драконы, это великаны! Целый полк каменных великанов! Всем держаться!»

А следом — попытка баса, ломающаяся на самой высокой ноте: «Я — грозный рыцарь Аэлиан! Защищу!» — и снова дикий хохот отца.

Гербину и Кивалю было по шесть лет, и они были неразлучны, словно близнецы, несмотря на то, что первый был кронпринцем, а второй — герцогом. Аэлиану, моему приёмному сыну, уже восемь, и он, как старший, с трогательной серьёзностью старался сдерживать их боевой пыл, неизменно попадая под раздачу.

Титул графа Эрдаврила он получил два года назад. Официально — после того, как его дед по материнской линии, промотавшийся и сбежавший от долгов старик, был признан пропавшим без вести, а затем и умершим. Королевским указом Аэлиан, как единственный прямой наследник по крови, получил титул и формальное право на разорённые владения, которые мы с Демитром тихо выкупили и передали в управление короне. Благородная ложь во спасение. Лишь члены семьи, кроме детей, знали, что настоящий граф Эрдаврил уже много лет лежит в саду поместья Янгов, закопанный маршалом Фестом.

Теперь у Ладении был собственный доход, процент с земель, принадлежащих сыну. И можно было не беспокоиться о том, что Аэлиан и Иллария останутся без титула и состояния. Отец действительно постарался, наняв хорошего управляющего.

— Ну что, пойдём спасать короля от нашествия великанов и драконов? — с налётом сарказма предложила я, откладывая перо.

— Или спасать великанов и драконов от короля, — мрачно пошутил Истер, поднимаясь. — Кажется, он уже начал «контратаку».

Дверь распахнулась, прежде чем мы до неё дошли. В проёме, краснолицый и растрёпанный, с сидящим на могучих плечах хохочущим Гербином, стоял король Ледарс. На его мундире не было и намёка на королевское величие — он был весь увешан воображаемыми доспехами из цветной бумаги, а на голове красовался картонный шлем. С одной ноги у него висел, уцепившись за штанину, мой Киваль, с другой — Аэлиан, изображавший, судя по всему, поверженного, но не сдавшегося врага.

— Ага! — весело проревел отец, задыхаясь от смеха. — Попались, мои непутёвые министры! Отвлекаетесь от важных государственных дел!

— Скорее, государственные дела вынуждены конкурировать с шумовой атакой, Ваше Величество, — парировал Истер, но углы его губ предательски дёргались.

Киваль, увидев меня, сполз по дедушке, как обезьянка, и подбежал, сияя.

— Мама! Ты видела? Дедушка — самый большой и сильный рыцарь в мире! Мы победили целую армию!

Я присела, обнимая его и счищая с его сюртука несуществующую пыль. Его глаза, зеленые, как у меня, сияли чистым, безудержным счастьем. Таким же счастливым выглядел и Гербин, сползая с шеи деда и выпрямляя свой собственный, не менее картонный, доспех.

— Мы защищали тронный зал, тётя Марица, — с важностью доложил он.

— И прекрасно справились, — похвалила я его. — Но, кажется, пора дать вашему главному рыцарю передохнуть. У него, знаешь ли, королевство есть, которым нужно управлять.

Папа снял с головы помятый шлем, и его взгляд встретился с моим. В его глазах, еще не остывших от веселой возни, читалось явное несогласие.

— Управлять, говоришь? — фыркнул он, смахивая со лба пот. — А по-моему, вот это — самое важное управление. Внуков воспитывать, а не бумажки перебирать. Лучшая стратегия — чтобы у будущих королей и герцогов детство было настоящим. Не то что у Истера.

— Отец, — начал Истер, подбирая с пола разбросанные картонные мечи. — Никто не спорит, что это важно. Но папка с проектами порта…

— Подождет папка! — отмахнулся отец, подхватывая на руки Гербина и подбрасывая его, к восторгу мальчишки. — Видишь? Вот он — будущий король. И ему сейчас нужна не папка, а дед, который может стать лошадкой. Всему свое время, сын. Трон никуда не убежит.

Я хотела было вступиться за Истера, поддержать его — ведь и правда, дел было невпроворот, — но в этот момент мой взгляд скользнул к окну. Оно было распахнуто настежь, впуская в комнату теплый летний воздух. И я увидела, как Киваль, заслушавшись спором взрослых, забрался на подоконник, увлеченно глядя на пролетавшую в небе стайку птиц.

Сердце у меня на мгновение остановилось.

— Киваль! — успела я выдохнуть.

Но было уже поздно. Он, не удержав равновесия, перевесился через край и кубарем полетел вниз.

Ледяная волна ужаса накатила на меня, сдавив горло. Я не успела ни вскрикнуть, ни шагнуть, как белое пятно его рубашки уже скрылось из виду за каменным резным подоконником.

Истер ахнул. Папа замер с Гербином на руках, его лицо побелело.

Но вместо глухого, кошмарного удара о землю, которого я ждала всем своим существом, из-за окна донесся радостный, ликующий крик:

— Смотрите! Я лечу!

Я бросилась к окну, сердце колотилось где-то в горле, и от увиденного у меня подкосились ноги.

Прямо перед окном, в воздухе, трепеща крыльями цвета старого изумруда, висел маленький дракончик. Это был Киваль. Его изумрудная чешуя отливала на солнце, а большие, еще неумело расправленные крылья отчаянно работали, удерживая его на весу. Он с восторгом смотрел на нас снизу вверх, его драконий рот растянулся в подобии человеческой улыбки.

— Мама! Дядя! Смотрите! Я лечу! — повторил он, и его голос, хоть и изменившийся, ставший более звенящим, был полон чистого, ничем не омраченного счастья и гордости.

Я стояла, вцепившись в подоконник, не в силах вымолвить ни слова. Я медленно сползла на пол, прислонившись спиной к резной ножке тяжёлого дубового стола. В ушах всё ещё стоял оглушительный рёв дракона — нет, не дракона, моего сына! — и визг восторженных мальчишек. Руки дрожали, подкашивались ноги. Облегчение, смешанное с шоком и диким, первобытным страхом, захлестнуло меня.

Истер, бледный как полотно, высунулся в окно.

— Киваль Янг! Немедленно вернись внутрь! Это приказ! — его голос дрожал, выдавая пережитый ужас.

Но Киваль, окрыленный своим первым полетом, только весело взмахнул хвостом.

— Я сейчас, дядя Истер! Я просто еще немножко! — И он попытался сделать неуклюжий вираж, едва не задев крылом за стену. — Я, пожалуй, в сад полечу! Деда, Герби, Ал, давайте со мной!

Истер отшатнулся от окна, провёл рукой по лицу и, метнувшись к отцовскому бару, схватил первую попавшуюся бутылку с выцветшей этикеткой. Он с силой выдернул пробку, налил золотистую жидкость в хрустальный бокал и, не глядя, протянул его мне.

— На, выпей. Ты вся белая.

Я молча отняла у него всю бутылку, отставив бокал в сторону, и, закинув голову, сделала несколько длинных, жгучих глотков прямо из горлышка. Крепкий, чуть терпкий эль обжёг горло, но приятная тяжесть тут же разлилась по телу, чуть приглушивая бешеный стук сердца.

— Марица! — воскликнул Истер, глядя на меня с искренним изумлением.

— Что⁈ — рявкнула я в ответ, смахивая тыльной стороной ладони капли с губ. — Твой племянник только что впервые в жизни превратился в дракона, вывалившись из окна! У меня есть право!

Истер на секунду замер, глядя на оставленный им бокал, затем молча поднял его и залпом выпил. Он сглотнул, поморщился и покачал головой, глядя в окно, где в саду уже слышался новый взрыв ликующих криков и мощный, радостный рёв маленького дракона. Папа, всё ещё запыхавшийся, аккуратно отцепил с ноги Аэлиана и взял за руки Гербина.

— Хорошо, доблестные рыцари, — провозгласил он, пытаясь придать голосу королевскую торжественность, хотя глаза его всё ещё смеялись. — Битва выиграна, тронный зал спасён. Теперь — на свежий воздух, в сад! Там куда больше места для новых подвигов и… полётов.

Он повёл мальчиков к двери, но Гербин оглянулся на отца.

— Папа, ты идешь с нами?

Истер, всё ещё бледный и с полупустым бокалом в руке, лишь бессильно махнул рукой.

— Позже, сын. Мне нужно… прийти в себя.

Ледарс, выйдя в коридор, подозвал подошедшего лакея.

— Проводите молодых героев в сад, — распорядился он. — И проследите, чтобы… э-э-э… воздушные манёвры юного герцога Янга проводились подальше от фонтана и розовых кустов.

Как только дверь закрылась за удаляющимися восторженными криками, атмосфера в кабинете мгновенно переменилась. Ледарс повернулся, его взгляд упал на бутылку в моей руке. Он быстрыми шагами подошёл ко мне, и прежде чем я успела опомниться, ловко выхватил её.

— Дай сюда, дочка! — заявил он без обиняков. — Мне тоже надо!

Он откинул голову и сделал такой же длинный и решительный глоток прямо из горлышка, что и я. Затем, с силой выдохнув, поставил бутылку на ближайший стол.

— Вот чёрт, — выдохнул король, проводя рукой по волосам и глядя на меня. — Я думал, у меня сердце выпрыгнет, когда он кубарем полетел вниз.

— Я знаю, — прошептала я, наконец позволяя дрожи, которую сдерживала, вырваться наружу. Руки у меня всё ещё тряслись.

— Боги! Демитр будет в ярости, — констатировал Истер мрачным тоном, доливая себе в бокал. — Он составил целый график тренировок, разработал методику… А мы устроили первый полёт с балкона королевского кабинета.

— А ты думаешь, я не в ярости? Я сейчас сама превращусь в дракона, только чтобы догнать его и встряхнуть как следует!

Папа фыркнул, и в его глазах снова мелькнула та самая, неподдельная радость, что была у него несколько минут назад.

— А что мы могли сделать? Запретить ему летать? Посмотри на него! — Он махнул рукой в сторону окна, откуда доносился счастливый, хоть и немного скрипучий, рёв. — Он родился для этого. Это в его крови. Ничего, справимся. Мы же пережили апокалипсис и твою свадьбу. С каким-нибудь драконьим отрочеством уж как-нибудь разберёмся. Вместе.

Истер, стоя рядом, тяжело вздохнул и допил свой бокал.

— Разберёмся, — пробормотал он. — Но я, на всякий случай, закажу ещё эля. Очень много эля. Так, думаю, все дела мы на сегодня отложим. Не знаю, как вы, но я работать не в состоянии!

Я кивнула. Спустя час, попрощавшись с родителями и Джералой, которая со дня на день должна была подарить королевству еще одну принцессу, мы уселись в карету.

Стоило лишь карете остановится у входа в поместье, мальчишки сорвались с места и побежали к деду Фесту по гравийной дорожке, наперебой крича:

— Дедушка Фест! Я летал! По-настоящему!

— А я был его оруженосцем! — не отставал Гербин, хотя его роль в «воздушных манёврах» была несколько преувеличена.

Маршал Фест Янг, читавший на террасе книгу, поднял голову. Его суровое, испещрённое морщинами лицо оставалось невозмутимым, но в глазах вспыхнула искра живейшего любопытства. Он отложил книгу и медленно поднялся, опираясь на трость.

— Летал, говоришь? — его низкий голос прозвучал сдержанно, но я, зная его много лет, уловила лёгкое волнение. — Покажи-ка, парень.

Киваль, сияя, отступил на несколько шагов, зажмурился от напряжения, и через мгновение на ухоженном газоне вместо моего сына забавно переступал с лапы на лапу тот самый маленький изумрудный дракончик. Ну как маленький! Размером с хорошую такую лошадь! Его крылья неуверенно взметнулись, поднимая с земли пыль и опавшие листья.

Маршал Фест издал звук, среднее между одобрительным кряхтеньем и коротким смехом. Он обошёл дракончика кругом, его цепкий, опытный взгляд оценивал размах крыльев, постав шеи, крепость лап.

— Ну что ж… — протянул он наконец, и в его голосе прозвучала неприкрытая гордость. — Форменный Янг! Кровь с молоком! И крыло твёрдое, для первого раза — более чем. Никакой хлипкости!

Он потыкал тростью в сторону крыла, и Киваль радостно захлопал им, едва не сбив с ног зачарованно наблюдавшего за этим зрелищем Аэлиана.

— Так, — маршал выпрямился, и его осанка вновь обрела командирскую выправку. — Рисоваться — это, конечно, хорошо. Но дракону нужна система! Дисциплина! Без этого он — просто летающая ящерица. — Он повернулся к Аэлиану, который замер в почтительной позе. — Внук! С завтрашнего утра назначаю тебя своим старшим помощником по драконьей боевой подготовке. Будешь отвечать за расписание, инвентарь и… э-э-э… моральный дух курсанта. Понятно?

Аэлиан вытянулся в струнку, и его лицо озарилось такой серьёзной и ответственной радостью, будто ему вручили командование целым легионом.

— Так точно, дедушка! — он бросил взгляд на сияющего дракончика, и в его глазах читалась не детская зависть, а твёрдая решимость помочь брату. — Я всё организую! Составлю график! Буду засекать время полётов!

Я наблюдала за этой сценой, стоя у кареты. Спорить с маршалом Янгом, когда речь шла о военном деле, даже если это были полёты шестилетнего дракончика, было бесполезно. Да и незачем. Пусть уж лучше Фест направит эту энергию в организованное русло, чем Киваль будет шокировать королевский двор спонтанными полётами с балконов.

Поднимаясь по лестнице в свои покои, я ловила себя на мысли, что подсознательно жду увидеть за дверью не новую, старательную и опытную горничную Лину, а другую фигуру — хрупкую, с глазами, полными неподдельного интереса ко всему на свете. Ту, что всегда встречала меня болтовнёй и сплетнями, умея разрядить любое напряжение.

Сила уволилась два года тому назад, накопив достаточно денег для того, чтобы отправится в путешествие. Одна! И теперь писала мне о море, диковинных рыбах и растениях, о том, как целовалась с усатым капитаном. Я скучала. Остро, до физической боли. По её болтовне, по её нелепой, беззаветной преданности, по тому, как она могла одной фразой развеять любую мою тревогу.

Лина была прекрасной горничной. Но она была… сотрудником. А Сила была другом.

Войдя в комнату, я обнаружила горничную, аккуратно раскладывающую на туалетном столике крема, а на кровати — платья. Всё было идеально, чисто, правильно. Слишком правильно.

— Добрый вечер, Ваше Высочество, — девушка склонилась в безупречном поклоне.

— Добрый, Лина. Были письма?

— Да, ваша светлость. Несколько официальных приглашений и письмо от лорда Чефарта. Он спрашивает у Вас и Его Сиятельства, планируется ли встреча в это воскресенье.

Уголки моих губ дрогнули. Эти воскресные посиделки в «Лисьей норе» стали чем-то большим, чем просто традицией. Они превратились в якорь, в точку отсчета, в маленький, шумный, неофициальный совет королевства. И состав его… изменился.

Теперь за нашим большим, вечно заляпанным вином столом можно было застать короля Ледарса, с наслаждением потягивающего тёмное пиво и с азартом спорящего с Сераном о тактике давно прошедших войн. Рядом, в кругу женщин, сияла Верания — её истории о придворных интригах прошлого вызывали у Сервины и Клавины взрывы хохота. Истер с Джеларой, всегда держась за руки, втискивались в общую скамью. Детей мы старались оставлять дома.

Чефарт стал завсегдатаем. Он восседал в углу, излучая налёт аристократической скуки, но его едкие комментарии и неожиданно меткие советы стали неотъемлемой частью наших вечеров. Ему прилететь было проще, чем Дао Тебарису и лорд Каэлу, которые появлялись реже — дела в Феорилье и Мекеше редко отпускали их надолго. Но когда они приезжали, это был всегда настоящий праздник — с новостями, спорами о магии и политике и дорогими подарками детям.

Не хватало только одного человека. Асталя.

Он умер год назад. Тихо, во сне, в своей постели в Феорилье. Его дочь прислала лаконичное, полное солдатской скорби письмо. Мы все приехали на похороны. Стояли под холодным дождём на маленьком кладбище, глядя, как в землю опускают гроб с человеком, который почти ничего не говорил, но чьё молчаливое присутствие всегда означало надёжность. Асталь был последней нитью, связывавшей меня с моим приёмным отцом, Адордом. И когда он ушёл, что-то окончательно завершилось, какая-то эпоха тихой, непоколебимой преданности.

Но жизнь, как любил говорить мой Демитр, берёт своё. И она диктует свои правила. Наши воскресные встречи стали тем местом, где король мог быть просто дедом и старым солдатом, а королева — болтливой подругой. Где кронпринц и генерал могли на равных спорить с магом и демоном. Где рождались самые смелые проекты и завязывалась самая крепкая дружба.

Я набросала ответ, что встреча в силе, и непременно ждем. Затем запечатала конверт и отдала его Лине. Горничная вышла, оставив меня наедине с тишиной комнаты. Тишиной, которую когда-то заполнял один беззаботный голос. Я подошла к окну, глядя на залитый закатным светом сад. Оттуда доносились радостные крики и мощный, уже уверенный рёв маленького дракона.

— О чем загрустила моя любимая жена⁈ — знакомые руки легли мне на талию, а шею обжег горячий поцелуй. — Я вижу, Киваль обернулся.

— Я думала, ты присоединишься к отцу и сыну, — сказала я, указывая подбородком в сторону сада, откуда доносились восторженные крики и наставления маршала. — Кажется, там как раз начинается первый урок по управлению хвостом.

Демитр фыркнул, и его дыхание обожгло мою кожу.

— С меня на сегодня хватит обучения. Целый час пытался втолковать Иларии, что лошадь — не дракон, и её не нужно подбадривать рыком. Пусть сегодня дед отдувается. — Его руки скользнули с талии вверх, пальцы принялись ловко растегивать застёжки моего платья. — А я соскучился. По тебе.

Я прикрыла глаза, позволяя волне долгожданного тепла разлиться по телу. Все тревоги дня, вся усталость от государственных забот медленно отступали под прикосновением его рук.

— И знаешь, о чём я ещё думаю? — прошептал он, губы коснулись чувствительной кожи у основания шеи, заставляя меня вздрогнуть. — Что нам пора подумать о сестрёнке для Киваля. Или о братишке. А?

Я не успела ответить. Его руки уже справились с застёжками, и тяжёлая ткань платья мягко соскользла с плеч на пол, оставив кожу обнажённой и жаждущей его прикосновений. Он дернул шнурок, и шторы закрыли окно. Демитр развернул меня к себе, его ладони прикрыли мою грудь, а губы нашли мои в поцелуе, полном обещаний и знакомой, всепоглощающей страсти.