Марица. Исток

Последняя глава

В висках стучит, назойливо и мерно, будто молоточком по наковальне. По спине бегут противные мурашки — то ледяные, то обжигающие. Лекари думают, что я простыла и воркуют о покое и чаях, но от их снадобий лишь горько во рту и тяжело в теле. Хочется закрыть глаза и провалиться в тишину, но не получается.

У ног зашевелилось. Приоткрываю веки — сквозь дымку слабости вижу моего правнука. Маленький лорд Эрм Янг, сидит на корточках перед серым комочком — новым котенком. Драконья кровь в нем еще дремлет, а пока он весь — просто ребенок. — Прабабушка, смотри! — его шепот кажется мне оглушительным в этой давящей тишине. Чувствую, как бархат подола платья натягивается — это он тянет меня за край, стараясь привлечь внимание. — Смотри, что Тучка умеет!

С трудом поворачиваю голову. Котенок, важный и сосредоточенный, вылизывает лапку. — Видишь? — в его голосе торжество первооткрывателя. — Он моет лапку! Как настоящий большой кот!

Пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются. Это так трогательно и так знакомо… Словно переносишься назад, на десятилетия. Мой Киваль, впервые выпустивший струйку дыма. Аэлиан, с восторгом гоняющий по саду щенка. Валериан... Та же серьезность, то же восхищение перед чудом жизни.

— Очень… искусно, — хриплю я, и горло тут же сжимается от нового спазма. Но он уже нашел новую забаву. Его палец тычется в кончик кошачьего хвоста, тот дергается, и котенок с глупым удивлением оглядывается на свое же достояние. — И хвостом играет! — он поднимает на меня сияющие глаза. Его глаза… мои глаза. — Он самый умный котенок на свете!

Внезапная волна холода заставляет меня содрогнуться всем телом. Я натягиваю на колени плед, но он не помогает. Внутри все леденеет и каменеет. Смотрю на этого счастливого, розовощекого мальчишку, на глупого котенка, на солнечную пыль в воздухе — и чувствую себя за стеклом. Отделенной. Чужой.

— Ба, расскажи сказку! — Эрм садится рядом на диван и прижимается ко мне. Я закрываю глаза, и сквозь туман слабости пробиваются обрывки воспоминаний. Не сказки. Никогда не сказки.

— Жила-была… — голос мой — скрип старого дерева, — …одна девушка. Она не знала, что она — принцесса. Думала, что она… просто маг. И однажды… она спасла из плена дракона. Сильного, гордого, раненого дракона. Он был в цепях, его хотели сломать. Но она… она не испугалась. Освободила его. И… он в неё влюбился. А она — в него. — А потом? — шепчет мальчик.

— А потом… пришли злые маги. Очень сильные. Они узнали, что у принцессы есть особый дар и попытались её убить. А дракон… он был вынужден уйти. На долгих пять лет. — Почему он ушёл? — в голосе Эрма — недоумение и упрёк. — Он же должен был сражаться рядом с ней!

— Иногда… уйти — это и есть самый трудный бой, — выдыхаю я. Пять лет пустоты. Пять лет молчания. — Но он вернулся. Когда опасность стала угрожать не только ей, но и всему королевству. Он вернулся и встал рядом с ней. Плечом к плечу. И вместе они победили злых магов. И… он остался с ней. Навсегда.

Я замолкаю, истощённая этим рассказом, этим путешествием в прошлое, которое отнимает очень много сил.

Эрм хмурится, его брови сдвигаются. Он обдумывает услышанное. — Но… это неправильно, — заявляет он наконец, с детской, неоспоримой уверенностью. — Принцессы должны быть слабенькими. И красивыми. В бальных платьях. Их должен спасать принц на белом коне. А тут… она сама дракона спасла! И сама сражалась! Она же… сильная! Я смотрю на его нахмуренное личико и чувствую, как по углам моих губ таки пробивается что-то вроде улыбки. Горькой и нежной одновременно.

— А разве… сильная принцесса… не может быть настоящей принцессой? — спрашиваю я тихо. Он задумывается, его пальцы теребят край моего пледа. Котёнок, забытый на ковре, увлечённо нападает на собственную тень.

— Не знаю, — честно признаётся он. — Мама читает мне другие сказки. Там принцессы плачут в башнях и ждут.

— Мир… бывает разным, мой мальчик, — говорю я, и голос окончательно садится до шёпота. Веки наливаются свинцом. — И принцессы… тоже. Самые лучшие из них… это те, кто не ждёт. А кто… защищает свою башню сам. И своё королевство… тоже… Дверь в гостиную бесшумно отворилась, пропуская внутрь высокую, прямую фигуру. Демитр. Мой Демитр. Даже теперь, когда седина давно посеребрила его виски, а годы нанесли на лицо сеть морщин, он всё ещё ходил с той же лёгкой, беззвучной поступью дракона. Плечи расправлены, спина прямая — маршал в отставке. Взгляд его синих глаз скользнул по комнате, задержался на мне, смягчившись на мгновение, а затем перешёл на правнука. — Эрм, — голос его сохранил ту самую, знакомую до слёз, повелительную нотку. — Твой учитель фехтования ждёт. Уже четверть часа. Нехорошо заставлять наставника томиться в ожидании. Мальчик скривился, надув губки, всем видом показывая, что котёнок и бабушкины сказки куда увлекательнее, чем какие-то там скучные уроки.

— Но, прадедушка…

— Никаких «но», — мягко, но не допуская возражений, парировал Демитр. Он подошёл ближе, и я уловила знакомый, терпкий запах кожи, конской сбруи и чего-то неуловимо драконьего, что всегда витало вокруг него. — Дисциплина, юный лорд. Она начинается с малого. Я собрала остатки сил и сделала то, что делала всю нашу совместную жизнь — поддержала его. Мой голос прозвучал тихо, но твёрдо, с той самой сталью, которую не смогли вытравить даже годы и болезнь.

— Слушайся прадеда, Эрм. Учиться — очень, очень важно. Поверь старой женщине. — Я сделала паузу, ловя воздух. — Однажды эти знания… помогут тебе спасти твою принцессу. Или, — я чуть заметно улыбнулась, глядя в его большие, мои собственные глаза, — помогут ей спасти тебя. Мальчик вздохнул, всем видом показывая всю тяжесть бремени, возложенного на его юные плечи. Он нехотя сполз с дивана, кинул последний, полный тоски взгляд на котёнка и, понурив голову, поплёлся к двери.

— Да, прабабушка. Да, прадедушка.

Демитр проводил его взглядом, и лишь когда дверь закрылась, его строгая маска растаяла. Он повернулся ко мне, и в его взгляде читалась бездна нежности, тревоги и той неизменной, вечной любви, что горела между нами все эти долгие годы. Он подошёл к дивану и опустился рядом, его большая, иссечённая шрамами рука легла поверх моей, хрупкой и прозрачной. — Опять мучаешься, моя ненаглядная? — прошептал он, и его палец нежно провёл по моей щеке. Я прикрыла глаза, чувствуя, как его прикосновение отгоняет ледяной озноб, хоть и ненадолго. — Просто устала. Насморк замучил. Нос плохо дышит, от этого болит голова. — Давай, если завтра тебе станет лучше, мы выйдем в сад. Погода замечательная, не смотря на то, что дорожки припорошило снегом. В этом году он рано. — Давай.

Он не знал, что завтра он пойдет в сад один. Что сядет на нашу любимую каменную скамью под голой яблоней, опустит голову на сложенные на коленях руки и будет рыдать. Горько, безутешно, как не плакал даже после гибели Валериана. Разрывающими душу, сухими, старческими рыданиями, от которых будет содрогаться все его могучее тело. Он не знал, но я-то знала. Видела в своих коротких, отрывочных видениях. Я видела, как он ловит каждый мой вздох, как в его глазах вспыхивает животный ужас, что этот вздох может стать последним. Мы прожили вместе без малого сто семьдесят лет. Сто семьдесят лет счастья, ссор, примирений, потерь и обретений. Я перешагнула двухсотлетний рубеж, и время, наконец, взяло свое. Он боялся. Боялся так, как не боялся ни Иллюзиона, ни боли, ни смерти. Он боялся остаться один. Снова. И на этот раз — навсегда.

И я молчала. Молчала о том, что вижу сквозь опущенные ресницы не только его, не только заснеженный сад за окном. Я вижу их. Всех.

Маму Веранию, ушедшую тихо, во сне, с улыбкой, глядя на портрет отца. Маму Лисарию, встретившую свою смерть с такой же кроткой мудростью, с какой прожила жизнь. Папу Ледарса, до последнего вздоха не отошедшего от дел. Самого Истера и его Джелару, угасших в один год, не сумев прожить и дня друг без друга. Их сына Гербина, оставившего корону своему сыну и упокоившегося рядом с родителями.

Я вижу Сервину и Шалоса, скончавшегося через год после нее, сломленного горем. Гондеру и Турала, Серана и Клавину, Хестала, Паргуса, Нароса и их жен, Вира и Хеллу, Силу… Всех, кого мы пережили. Чьи уходы оставили на наших сердцах шрамы, которые уже никогда не затянутся.

Я вижу родителей Демитра — маршала Феста и леди Элину, нашедших покой рядом с могилой нашего младшего сына, нашего Валериана, погибшего в той глупой, бессмысленной пограничной стычке, которую уже никто и не помнит. Его кровь так и осталась самой горькой каплей в чаше наших потерь.

И сквозь этот тихий, светлый строй я вижу его. Адорда Лантериса. Человека, бывшего моим отцом всего тринадцать лет, но навсегда оставшегося той самой нерушимой скалой, опорой всей моей жизни. На него и на Демитра. Всегда только на них двоих. Он стоит чуть в стороне, такой, каким я запомнила его в последний день — с сединой на висках и добрыми, усталыми глазами. Он смотрит на меня с безграничной любовью и пониманием. И я знаю, что он ждал. Все эти годы ждал.

И вот он делает шаг вперед, наклоняется надо мной. Его дыхание, которого я не чувствовала почти два века, касается моей щеки, как легкий ветерок.

«Пора прощаться, тигренок», — говорит он тихо, и в его голосе нет ни грусти, ни сожалия. Лишь спокойная, вселенская уверенность.

Я смотрю на Демитра, на его руку, все еще лежащую на моей. Вижу, как он всматривается в мое лицо, пытаясь разглядеть в полумраке комнаты то, что я уже вижу так ясно. Я вбираю в себя его образ — седого, сильного, любимого. Моего дракона. Мужчину, с которым мы прошли не одну жизнь, а целую вечность.

И я закрываю глаза. Навсегда.