Раз в четыре года

D

Нельзя было точно сказать, чем раньше служило угловатое здание. Большая часть дверей ещё оставалась закрытой. Система водоснабжения, электричество и кондиционеры работали в минимум мощности, несмотря на автономность. Административный район города поддерживали роботы, ремонтируя, затирая и реставрируя повреждения. Маленькие существа устраняли неполадки вокруг и в собственных рядах. Пока ещё успешно сопротивлялись деградации, обречённые в своей борьбе со временем.

Для полноценного запуска поддерживаемых улиц энергии и активных машин не хватало. Но для жизни одного человека всего оказалось в меру. Даже настолько больше, что Кам оставил приглушенные переживания о недостатке еды или воды далеко позади. Места и энергии оказалось более чем достаточно. Зато с избытком вместе с излишествами навалилось и одиночество.

В какой-то момент Кам не смог вспомнить, когда в последний раз смотрелся в зеркало или включал свет. Случайно осознал собственную забывчивость и машинальность действий. Он мылся по привычке, но совершенно оброс и запустил изношенную одежду. Однажды натолкнулся на новую и обнаружил, что не знает, какие именно вещи сейчас носит на себе.

Мужчина жил по инерции. Словно невольно наталкивался на необходимость есть и спать. Сидя в темноте, не задумывался, вызвана ли сонливость ночью, усталостью или закрытыми наглухо окнами: жмурился, моргал и снова выбирал призрачный силуэт наваленных вещей, чтобы смотреть сквозь него, забываясь на минутные отрезки. Сумрачный свет в комнатах оставался только от аварийных указателей и совершенно не мешал. Каму хватило тусклости с лихвой, хотя он мог попробовать наладить все лампы. Мог, но не хотел, порой погружая помещения в абсолютный мрак.

Мужчина чувствовал Темноту. Ту, что проникает внутрь стен сердца и зданий с одинаковым успехом. Он сидел, упираясь спиной и осознавая, ощущая, как она обволакивает тело и мысли. Остаться в комфортном одиночестве не помогали закрытые глаза, отсутствие запахов и звуков. Только дыхание сохранялось в сомкнутой пелене, но и оно, казалось, наводило мрак, позволяло тьме сгущаться рядом, разрастаясь и уплотняясь. Кам оставался в здравом уме, понимая, что вокруг не было ни одной живой души. Но стоило чуть отпустить мысли, перестав концентрироваться на теле и дыхании, как разум тут же растворялся, теряя собственные грани и идентичность. Тело вздрагивало и боялось, пока темнота за глазами радовалась, чувствуя соприкосновения с мраком, словно столкновение взглядов.

Кам не испытывал прежде ничего столь сильного. Слишком мало он знал мать, чтобы боль от стирания любви родителей оставалась всеобъемлющей. А сейчас навалилась и она, и прочие смерти. Мимолётная тайна и резкая боль, засевшая от бессмысленного убийства поющей девушки, да и все прочие сожаления о бессмысленных убийствах поражали только часть сознания, старую, уставшую и рациональную. Подавленное желание остаться рядом с Кирой, то животное чувство в животе и в затылке, вызывающее жажду обладания, совершенно неудовлетворённое, грызло сильно, но не невыносимо. Всё меркло от абстрактной мысли о потере шансов на счастливую жизнь иных людей. Приняв невозможность жить иначе, мужчина перестал чувствовать и осознавать сегмент себя. Каму становилось мерзко от того, что только сожаление осталось в нём от смерти человека, от пустоты на месте идей, сомнений и стремлений. Но мужчина ничего не мог с собой поделать, ни в плане мыслей, ни на физическом уровне, отдавая себе отчёт в усугублении сложившихся сложностей бездействием.

Кам знал, что от ухудшения зрения за последние месяцы пришли проблемы. От пребывания в сумраке в последние недели, он видел больше, чем могли различить глаза. В темноте мерещились лица убитых им или по его попущению. Знакомые черты выделяли и дополняли клубы мрака, придавая объём и жизнь видениям, собираясь среди силуэтов реальных вещей. Ещё оставался ряд неразличимых лиц, мерцающих то жуткими гримасами, то смутными воспоминаниями. Среди подзабытых знакомых выделялось одно детское лицо, может и небольшая фигурка, которую Кам не сразу захотел или смог различить и увидеть. Всмотревшись наконец, мужчина вздрогнул и отогнал воспоминание, даже не касаясь. Он сел и принялся чесать руками ноги, нервничая и вздрагивая, судорожно включив и осматривая три изображения с камер наблюдения, которые привёл в порядок в первый же месяц пребывания в укрытии.

Оставаясь внутри, Кам уверял себя в полной безопасности. В комнате у входа в ящиках на стене лежало оружие. Двери и стены укреплены, прочные утолщенные окна располагались в коридоре и в соседнем помещении. Камеры не находили ничего странного с момента запуска наблюдения. При ясном рассудке и после некоторого количества выстраданного сна Кам прекрасно осознавал собственную защищённость. В минуты самообладание мужчина работал над запуском летающих машин, которые нашёл и почти реанимировал в одной их комнат, служившей небольшим складом. Дроны собирались для патрулирования и защиты, но скорее успокаивали привычностью работы. Мужчина забывался, собирая собственную сеть, успешно ограждая себя от всех опасностей по ту сторону стен.

Множество задвижек обязалось предоставить ощущение покоя, но что-то внутри Кама легонько позвякивало. Напоминало мелодичный звон музыкальной подвески на ветру, наталкивая на сомнения. За паникой и нервозностью по поводу вещей по ту сторону стояли страхи и поступки, от которых трудно скрыться и спрятаться внутри здания. Потому что часть ужасов всегда увязывается и проникает за любые стены.

Сомнения ждали слабости мыслей, чтобы частым дыханием и судорогами размазать мужчину по полу, стонущего и жалкого. Из-за себя он никогда не сможет уснуть спокойно, из-за воспоминаний придётся постоянно оборачиваться. Ничего нельзя сделать, невозможно просто убежать. Тёмный сгусток внутри останется, куда бы ты не пошёл, и уже никогда не отпустит.

Кам понимал очевидные выводы, но принять их до конца не мог.

На улицу мужчина почти вывалился. Он опирался на ограду какое-то время. Затем согнулся пополам. Не вырвало тело объяснимым чудом: еды внутри не оказалось. Тусклое аварийное освещение ничего особенно не освещало. Только контуры в серо-зелёной палитре. Парк рядом проступал стволами. Узор ограды скорее подразумевался благодаря осязанию.

Восприятие давало расплывчатую картину. Настораживал слух. Не доносились шорохи, не слышными напрочь оставались птицы. Кам выпрямился, жадно вдыхая воздух. Сделал пару шагов к углу здания. И замер, почти наитием ощущая нестыковку.

На пределе видимости на земле лежало тело. Скорее животного. Ветер дул в спину, пахло только сыростью. Толком ничего рассмотреть не удавалось. Кам пошатнулся, приглядываясь и прислушиваясь.

Рычание донеслось сбоку. Тело впереди тоже подёрнулось. От силуэта отделилась собака. Зарычала второй и медленно двинулась. Справа послышался лай. Там же боковое зрение уловило оживление. Полусогнутым, Кам принялся отступать. Сдерживая себя, он осторожно шагал, наугад, стараясь не сорваться. Шаг от животных, пока те крадутся. Пока ещё не бросились, он аккуратничал.

Всё равно, не выдержал. Через пару секунд. Метнулся к двери. Еле уловил, как твари кинулись следом. Внёсся, чувствуя спиной погоню. Сердце колотилось. Закрыл дверь и услышал удары, скребки лапами и когтями. Лай шавок с той стороны. Бессильный, как стук дождя по окну в пасмурный день.

После чего и темнота показалась спасением. Двери и стены отделяли его от животных. Кам сидел и думал, насколько прочно. Пока успокаивалось дыхание. Пока переставали дрожать руки.