Раз в четыре года

28

Анна еще привыкала к машине, рассчитывая на аккумулятор в морозный день и на навигатор в глуши. Второй час стал особенно тягостным, несмотря на сменившийся пейзаж. Петляя среди деревень, девушка всё чаще стала встречать мёртвые дома. Чаще всего на краю деревень стояли тёмные неровные избушки, с обвалившейся крышей, битыми или заколоченными окнами. Порой пустые, иногда заколоченные или обгорелые глазницы смотрели на девушку остатками рам и ставней. Несколько раз на повороте её провожали угли — останки очередного пустого строения. Бесхозные остовы коровников, панели и обвалы заброшенных зданий, о назначении которых девушка могла только догадываться, добавляли шарма к разбитой дороге.

Машина спокойно обогнала автобус, который продолжал не спеша покачиваться в утренней белизне дороги, проходящей сквозь поле. Простор покрывал нетронутый снег. Съехав в рощицу, Анна забеспокоилась, пока не увидела забор и вывеску магазина. Разномастные здания, явно простоявшие не один десяток лет вокруг, оставляли двойственные ощущения давности и разрозненности. Каждый корпус разной высоты и эпохи отстоял от другого на метры и десятилетия.

Около крайнего девушка поставила машину и вышла осмотреться. После тепла салона слишком резко похолодало. Анна вместе с дрожью поймала в себе чувство неуверенности. Раскопала в бардачке затёртую за пару месяцев дежурную пачку открыла и извлекла сигарету, которая уже слегка обсыпалась. Спустя несколько минут, в том числе потраченных на бесплодные поиски урны, девушка наугад шла за группой людей, преимущественно женщин, которые вышли из автобуса и направились на работу.

Они обогнули двоих мужчин, и вскоре Анна заметила разящие вещие. Она увидела, как придерживает молодого и несильно тянет за руку его спутник, возможно родственник. Похожий, но с совсем отстранённым выражением лица. И поняла, что женщины даже не обернулись на происходящее, продолжая разговаривать, выпуская пар с каждым словом, словно в довесок.

Выпустив последний клуб дыма в воздух, Анна наконец выкинула мусор в урну возле проходной. Она была готова поспорить, что по слоям краски на ней и на заборе при удачном сколе можно было посчитать все годы жизни заведения. Обшарпанные деревянные стулья, с протёртой местами обивкой, стояли около стола, рядом с окошком. Кроме неё посетителей не было, как не были закрыты двери, как не скрывал любопытства упитанный охранник с непривычным говором, списавший данные её паспорта. Стены вокруг были совсем не жёлтые, но всё же изрядно мерзкие и пугающие.

Уточнив корпус и дорогу к нему, через десять минут девушка оказалась по ту сторону забора. В пустом и холодном дворе. Она повертела головой, не обнаружив никакого движения, и шумно выдохнула

Место, пережившее несколько десятилетий, застыло во времени. Если собрать его историю, например, снимками за сорок последних зим, никто не смог бы расставить их фотографии по порядку. Кирпичные здания, окна из прочных ячеек и плотные двери. Внутри нужного корпуса плитка советского времени, служебный лифт того же периода и самобытные железные двери усугубили тяжелое ожидание в одиночестве. Лестница государственного учреждения с железными поручнями, стены нейтрального цвета и пыль на всех поверхностях этажа.

Старая доска с информацией отозвалась в памяти школой, учреждениями и тоской. Среди объявлений, списков, перечней и правил висел график часов посещений. День был приёмный, но время начала пропуска посетителей указывалось на час позже, чем в интернете. Что несколько ухудшило ситуацию. Но и спустя полтора часа железную дверь никто не спешил открывать. Только после стука послышался лязг замков. А затем открылась и массивная дверь, обитая деревом с той стороны.

Сидя на стуле за столом и ожидая медсестру с безразличным взглядом, которая увела двух помощников непонятного вида за собой, девушка сменила тему переживаний. Никто не интересовался причиной визита, но картина вокруг становилась хуже с каждой минутой ожидания и рассмотрения. Запахи немытых тел, хлорки и туалета, смешивались. Молодые странные и вполне обычные люди слонялись по коридору. Забытые и малоподвижные старики шаркали ногами с потерянными лицами. Кто-то озирался и прятался, кто-то нагло разглядывал посетительницу. Слюни, кровные подтёки, синяки.

Здесь явно были и оставленные родными, и сбежавшие переждать, и запиханные в пыльный и душный угол, сплошь нездоровые личности. Где-то среди невнятного гомона и причитаний слышались постоянные стоны, кашель и тяжёлые вздохи. Вдалеке, прямо в коридоре, у окна лежал пожилой мужчина. Его безрезультатные попытки встать привлекли внимание девушки, но та так и не смогла рассмотреть, был ли он привязан к батарее или бортики кроватки как-то удерживали непослушное крупное тело.

За неприятным зрелищем она даже не заметила пришедших и подскочила, когда рядом с ней довольно резко посадили Михаила. На нём висела плотная байковая рубашка и штаны с оттянутыми коленками, дополняющие непривычный и чужой образ, в большей части состоявший из глупого, отрешённого и незнакомого взгляда. Во всём виде мужчины заключались разительные перемены, из-за которых девушка едва узнала бывшего начальника. Седые волосы прибавились в купе с горстью морщин, добавляя к потерянным мутным глазам ещё больше чудаковатости. Реакции на взгляд девушки не последовало ровно никакой, и после пары минут молчания она всё-таки отважилась начать разговор.

— Добрый день, Михаил.

Девушка следила, как пробегают секунды, пока стеклянные глаза ищут что-то вокруг. Она положила руку на слегка дрожащую мужскую, с высохшей и расчёсанной кожей. Заметив на ней ссадины и отметины на запястьях, Анна почувствовала ледяной холод и не увидела, как взгляд по руке всё-таки добрался до её лица.

— Они запрограммированы. Только принять меня. Ты всегда можешь навестить меня, а я уже нет. Никогда.

Фразы прозвучали с небольшим шипением и комканьем, но весьма осмысленно. Мужчина несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот. Анна едва успела переключится на услышанное, как он продолжил.

— Прости, моя хорошая, имени не вспомнить, — продолжил он. — Сегодня опять злые люди, горькие реки. Воду давали запить. Всё чешется и раздражение.

Он скорчил недовольную гримасу и поёрзал. Спёртый воздух не выдавал ничего необычного, кроме слишком сильного запаха пота. Миазмы стариков, бродивших рядом, перебивали любые пахучие симптомы и признаки. Но вскоре Анна поняла, что рубашка с длинными рукавами явно одевалась наспех перед выходом. Мужчине становилось жарко, и он потёр лицо. Смазанная грязь у рта обнажила сильный подтёк слева, что с впавшими глазами представляло собой страшную маску.

— Михаил, за что Вас так? — быстро спросила она, но тут же медленнее добавила. — Вы меня вообще помните?

Мужчина напротив немного замешкался, сглотнув слюну и молча шевеля губами. Затем он улыбнулся, только напомнив девушке о прежней своей улыбке, и сказал:

— Как же, не помню! Ты — хорошая девушка. Когда всё закончилось, я вынес тебя на собственных руках.

— Но куда Вы пропали потом? — спросила Анна.

— Я не пропадал никуда, — потирая лоб, сказал мужчина. — Я здесь. Всё закончилось, меня спрашивали как и куда всё делось. И я приехал сюда. Понимаешь, рассказать мне не дали. Кто-то вложил неверные ответы на вопросы, которые ещё не задали. Опасно, это нужно знать. Я стараюсь, но никто не верит. Вот почему я здесь. Хочешь, я тебе расскажу?

— Не надо, прошу, — остановила его Анна, приподняв руки и осмотревшись. — Я знаю, Вас засунули сюда. Вам можно чем-то помочь?

Радость на лице мужчины сменилась расстройством, а потом задумчивостью. Он выпрямился и молчал пару мину, переводя взгляд с одного предмета на другой, словно ожидая поддержку или зацепку. Высвободил руки, оставляя их на откуп дёрганным нечётким движениям и дрожи. А затем шёпотом, не переставая искать что-то взглядом, продолжил:

— Они всё забрали. Все разработки, что остались целы, теперь у спонсировавших фондов. Пытался предупредить их, организации, журналистов и регуляторов об опасности применения некоторых. Сбежал после угроз, продолжил рассказывать здесь. Продолжил. Но меня не слушали! Заперли здесь. За деньги. Надёжно.

— О какой опасности? — тоже шёпотом спросила девушка. — Последнее, из того, что я помню перед закрытием компании — несчастный случай во время тревоги. Мне пришло уведомление об увольнении. Пришлось вернуться домой. И я только недавно узнала, когда написала коллеге, что Вы попали в это отделение. Вы помогли мне, теперь я могу помочь Вам. Знаете, как вытащить Вас отсюда?

— Не получится, — сказал Михаил немного твёрже, когда глаза мужчины наконец остановились на одной точке стола. — От меня ничего не остаётся, день ото дня. Лошадиная доза медикаментоза. Не помню, когда сознание возвращалось. Не знаю, где ещё можно очнуться. Я сам виноват в этой ошибке. Тебе лучше уйти, меня опасно слушать всерьёз. Пытался. Тревога не уходит.

Михаил оторвал от пыльного угла стола взгляд и перенёс руки на другой край. Опираясь на них, он с трудом поднялся и, покачиваясь и опираясь рукой на стену, зашаркал ногами в дальнюю палату. Неровная походка, спущенные штаны, сутулость и яркий свет из окна делали силуэт неотличимым от остальных.

Анна проводила мужчину глазами и опустила взгляд на стол. Она чувствовала безысходность и непонимание от произошедшего. А в воздухе, в ярких лучах утреннего солнца, светились частички пыли. Они медленно опускались к собратьям на пыльную поверхность стола, на распавшийся местами лак и на то место, куда ещё недавно смотрел мужчина. Где отчётливо виднелись выведенные пальцами буквы «Даша».

— Я сильно пожалею позже, если не задам вопрос сейчас, — Птах вздохнул, не скрывая неприязни и волнения в голосе. — Ты абсолютно уверена?

— В чём именно? — Аня повернулась, разогнав сумрак светом костюма и не скрывая улыбки.

— Что мы созданы друг для друга и будем жить долго и счастливо, — не сдержав себя, выпалил спутник. — Пока смерть не разлучит нас.

Девушка развела руками и продолжила смотреть на мужчину с тем же вопросом, почти написанном на лице. Птах продолжил так же громко, но заметно медленнее:

— Чёрт, конечно же я спрашиваю про эти адские трассы под землёй. Ты уверена, что нам стоит идти по ним? Даже если непредвиденных обвалов на пути не возникнет, неизвестность и сложность могут нас серьёзно задержать или запутать. Да и место для ловушки отличное.

— Но выбора нет, — сказала и кивнула девушка.

Она вывела схему подземных коммуникаций с прежними данными. Области возможного тщательного наблюдения выделила цветом. Посмотрела вероятности и продолжила:

— У нас не так много машин, чтобы надёжно отследить даже ближайшие выходы. А тут время и энергию сэкономим. Тройка роботов, даже в воздух не поднимаясь, по стенам нагонит группу. Обеспечит мониторинг, проверку пути и надёжное преследование на безопасном расстоянии. Даже если люди разделятся.

— Знаешь, они не люди, — покачал головой Птах. — Не в нашем понимании слова. Не могут люди бросать своих, словно экспонаты, послания или семена раскидывая. Землекопы какие-то.

Шагая рядом, мужчина ещё раз пролистал слепки записей местных жителей, посмотрел материалы по туннелям. Выдохнул и высказался:

— До сих пор не понимаю, что мне кажется страшнее. Но! Лабиринты точно на вершине списка. Ветхие каналы в подземном мраке, чьи сети минимально поддерживаются от разрушения ордой машин. Почти везде там тишина, кроме звуков механических затворников, собранных и тлеющих во тьме.

— Я не совсем понимаю, — повернулась девушка и спросила: — чего ты боишься?

— Человечество всю историю боится смерти, не желая теряться в нитях ДНК. Сейчас миллиарды людей не верят в цифровое бессмертие, не связывая сознание с общим переносом информации. Кто-то считает воспроизведение смертью, кто-то боится спать. А я бежал от общего мышления, от свитых в откровенную порнографию мыслей множества. В ужасе не захотел потерять собственную личность в общей раме, в какофонии жизни. И зачем? Ради того, чтобы потеряться в одном из туннелей на глубине? Сгинуть по собственной воле. Ради этого мы топали за сумасшедшими сумасбродами, так?!

Недовольство Птах продолжал выражать уже на подходе к основному спуску, где туннель ушёл основательно на глубину. По дороге вниз желание говорить пропало у обоих. Следующие двадцать минут спутники шли по просторной ветке, около пяти метров в диаметре. Практически в полной тишине. Шаги отдавались гулким эхом в трубах, чьи уходящие вперёд плавные змеиные изгибы выхватывали лучи света костюмов.

Пока путники шли вперёд, в стороны пару раз отходили коммуникации и отверстия вентиляции. Воздух в обездвиженных тоннелях оказался неприятен и действовал угнетающе в чистом виде на организм. Костюмы фильтровали его, оставляя только гадать, есть ли подобные устройства у местных обитателей или им остаётся довольствоваться спёртой смрадной смесью.

После очередного ответвления Птах начал отсчитывать про себя шаги, не решаясь снова поднять вопрос о выборе дороги. На девятнадцатом шаге оба преследователя остановились. Из-за поворота навстречу им спешила пара ботов, ранее отпущенных вперёд. Разведчики замедлились в трёх шагах от пары людей и расположились на некотором расстоянии у потолка. Аня вытянула руку перед шагнувшим было Птахом, жестом остановив мужчину и повернув к нему лицо с детской улыбкой. Зазвучавший голос, приглушённый прозрачным шлемом и дополняемый динамиками, казался настолько привычным, словно они разговаривали на лужайке перед лесом.

— Подожди, подожди! — быстро сказала она. — Это моя маленькая мелочь. Сама разберусь.

Два робота, перебирая лапками по стенам, через минуту двинулись обратно, прочь от спутников, в уплотнение темноты. Спустя пару секунд, в почти материальном мраке тоннеля проступили три нити, скрутившие в движении по спирали в вервие, заспешившие вдаль. Птах сделал пару шагов вперёд, ускорился и вновь замедлил темп — реакция нити плавно подстраивалась под движения мужчины. Он уже было поспешил за маяком, как почувствовал толчок в левое плечо.

— И нельзя похвалить? — Аня обошла мужчину, повернувшего голову. — Как вписана нить в лабиринт, как удобно придумано. Эффект полёта маячка с экономией энергии — прекрасный компромисс практичности и эстетики. Чёрт, не дождёшься внимания, даже оставаясь единственной, адекватной и близкой девушкой на сотни километров в округе.

— Извини, это, наверное, паранойя, — сказал Птах, зашагав следом, спустив часть шлема и потерпев лицо рукой. — Мысли как воздух, не двигаются и дурно пахнут. Например, ты задумывалась, сколько роботов наблюдения за местными исчезло за последний месяц.

Девушка немного наклонила голову, кивнула и ответила:

— Десятки. А у нас все возвращаются. Я поняла тебя.

— А ещё эти шорохи, в которых слышится что угодно, но не передвижение наших роботов и не работа случайно встреченного ремонтника. Одно копошение отмирающих паразитов в настоящей жизни.

— Почему? Роботы и сети поддерживают, а не мешают живому.

— Потому что в наших машинах здесь я вижу призраков. Они не несут человеческих ценностей. Нет цели, нет жизни, одни вероятности возвращения. Всё ради расчёта, что выгоднее поддерживать часть инфраструктуры из-за возможностей использования. Неопределённость проекта меня завораживает. То ли из-за нескладности, то ли из-за скрежета, то ли по незнанию. Внутри зажёвывают что-то шестерни.

— Всё-таки надышался и наговорился, — обернулась Аня. — Мы здесь человечные. Роботы поддерживают генераторы, используют природные источники энергии, сохраняя постоянным количество работающих станций. Тепло земли или течение воды приводит механику в движение — уже не так важно. Мы здесь не приносим вред. У сетей внизу цель простая, с которой тем не менее сложно и необходимо справиться. Перемещение, очистка и хранение.

Девушка вывела знакомую систему тоннелей, но теперь точками подсветила машины. Скопления и производственные мощности, отдельные точки на длинных участках. Аня кивнула и продолжила:

— Чтобы поддерживать систему туннелей в приемлемом состоянии роботы множат себе подобных и дорабатывают последние решения и модели под условия действительности. Большая цивилизация, искусственная и осмысленная, с целями и эволюцией. Оставила в собственной колыбели оплот из идей учёных и технических решений в самих машинах. Они вполне могут просуществовать здесь дольше и больше человечества, изменив себя с утратой целеполагания нами на симбиоз с биосферой.

— Нет, давай перейдём от индукции к дедукции, — помотал головой мужчина. — Человек думает о смысле и конечности жизни. И спасается от мыслей, неспособных к решению задач, находя маленькие радости: уют и забота, работа и хобби, близкие и родные. Например, всю жизнь строит и обустраивает жилище, поддерживая тепло и жизнь внутри знакомых стен. И когда годы в приятных заботах незаметно пролетают сквозь тело и стены, последние требуют всё больше внимания против всё падающих к старости сил. Старый человек не успевает сам делать всё, а когда масса значительных дел уже не позволяет спокойно посмотреть из окна, он видит то, на что раньше не хотел обращать внимание.

— Особенно по утрам перед зеркалом, — согласилась Аня.

— Да. Старение приносит неумолимое разрушение прежних привычек. Двигаться, дышать и обустраиваться как раньше уже не получается. Мы отпускаем мир, не в силах держать все нити в руках. И на втором приближении вот этой тяжести принятия, растворения или развития сознания со временем я не нахожу в машинах. В моих глазах нет ценностей и весомых целей в таком существовании.

— А у детей подземелья нет пока проблем осознания смертность, — кинула головой Аня, задумчиво слегка вытягивая слова, — Пока я не знаю случаев отрыва наших машин от нашей цивилизации. Нигде не развивались странные религиозные алгоритмы. Я понимаю. Машины поддерживают туннели, но не нуждаются в доме. Если система поддержки посчитает задачу невозможной, сеть перенаправить разумные ресурсы. Теоретически, оставленная на планете инфраструктура интеллектуальна, но обречённость сознания, ностальгия молодости и страх потери собственного осознания ей чужды, как другие цепи эволюции. Мы этические не изолируем сети в условиях смерти — велики риски.

— Мы не понимаем друг друга. Точно не захотим понять отщепенцев.

Они прошли ещё полчаса в молчании. Аня думала, что небольшая глубина пролегания оставленных транспортных сообщений всё равно укрывает подземную реальность надёжной защитой от событий на поверхности. Наоборот, чтобы не происходило здесь, наверх не передастся ни малая часть, ни приглушённый отголосок, ни отзвук в череде ночных событий в глухом лесу. При других условиях и в другой обстановке все перечисленные качества говорили бы о безопасности и спокойствии, но никак не о возможности безвестно сгинуть в пучине некогда оживлённых путей сообщения между городами предков.

Аня представила, как проносились сквозь них капсулы с пассажирами, в которых дети и немногие из взрослых в задумчивости могли зацепиться за это ответвление путей, привычно мелькнувшее в череде будней. Как часто люди понимали, что за чудо скорости скрывается за мельканием стен за стеклом окна? Кто последним проезжал здесь?

В этих мыслях девушка увязла, словно наблюдая за полётами птиц над кормушкой. В сердце оставались памятные порядки дома, по которым Аня скучала. Хранительница леса сейчас оказалась ниже корней, мечтая об отдыхе: о шёпоте листвы или об особенном хрусте снега под ногами около крыльца. Она даже чуть не налетела на Птаха, не заметив остановку мужчины на распутье и взгляд, мечущийся из стороны в сторону. Только уперевшись в стоящего мужчину, Аня посмотрела из-за плеч в обе стороны: слева туннель поднимался вверх и уходил в сторону. Справа в глубине на месте переплетались нити верёвки, собираясь в пустоте красными изогнутыми жилами. Нить Ариадны однозначно указывала дорогу.

— Пятьсот третий, тебе призрак привиделся? — спросила девушка, положив руку на плечо. — Я сделала проекцию яркой, чтобы та освещала путь. Мне нравится видеть и создавать образы, а не угадывать страхи в тёмной пустоте. Померещиться может всякое, так что выкладывай всё о силуэтах во мраке.

— Разведчики задержались на этой развилке, — пропустив слова девушки, произнёс Птах. — Сейчас они выбрали короткий путь, по которому прошла большая часть группы. Но четверо прошли слева, собираясь нагнать своих намного дальше. А самое интересное…

— Что система определила следы только двоих человек на выходе, — перебила его девушка, разбираемая новостью. — И ты считаешь, что дорога подлинней может рассказать побольше?

— Скорее всего, — кивнул спутник, двинувшись вслед за девушкой. — Но мне неуютно от происходящего. При всей безопасности.

— Словно потребовалось острое лечение зубов. — согласилась Аня, на два шага опережавшая мужчину. — Ты в безопасности, боли не чувствуешь и инструменты во рту работают быстро и слаженно. Но ощущение неясной уязвимости, неприятной ловушки и навязчивого неудобства не проходит.

Это же чувство крепло внутри девушки ещё девятнадцать минут спустя. Во время подъёма, прежде чем в небольшом техническом углублении свет костюмов отразился в отблесках на белой коже. Дыхание обоих немного сбилось, но совсем не от спешки. В нише почти не начатого прохода лежали трупы. Металлические панели сильно контрастировали с бледной синеватой кожей.

— Они умирают парами, — заключил Птах, подойдя к двум покойникам. — Аналогичная картина. Оставлены браслеты, следы отравления на коже и никаких признаков насилия. Только тела не закопаны.

— Но тоже под землёй, — добавила Аня, проведя рукой по краю проёма. — И тут явно сдвинуто заграждение. Следы и стёртая пыль, стоит только посветить. Скорее всего в сети оставили место для ответвления, если дополнительный канал понадобится проложить. Порода чем-то обработана и утрамбована, но, по сути, трупы оставили прямо у земли.

— Ага, и я догадываюсь для чего, — сказала Птах, подсветив в паре мест тела. — Смотри сюда.

Аня не сразу поняла, что из себя представляют сплетения серых ниточек, словно объёмная паутина нагромоздилась на погибших телах. Но вскоре, девушка различила в конструкции признаки грибницы. Её удлинения тянулись к открытому грунту. Казалось, что грибы растут на грани заметного, недостаточно быстро для осознанного движения, но довольно скоро для видимости прогресса. Прямо на глазах поток структур достиг земляной стены и проник внутрь.

— Вряд ли оно может управлять браслетами, — сказал Птах. — Прямой связи отравления ради роста этого я не вижу. Но всё возможно. Трупы придвинули и раздели. Смерти здесь слишком сложны для контроля грибом, не знаю я такого инструментария. Или он неизвестен нам, или так совпало.

— Я уверена, у зачатков гриба не было возможности убить носителя. И только умным паразитом произошедшее не объяснить, и не просто так он здесь появился.

— Согласен, — кивнул Птах. — Здесь что-то сложнее: то ли от заразы группа избавляется, то ли растит на себе что-то, то ли туннель особенный… не знаю, одним словом.

— И с инструментарием та же история, — кивнула Аня. — Грибы способны на взрывную экспансию, могут сжирать здания и сооружения, захватывать контроль над действиями носителя, могут быть ядовитыми и разумными. Но в меру эволюции и не в рамках одного вида.

Результаты экспресс анализа пришли обоим и одновременно выводы вышли проекцией. Изображение подсвечивало детали живого организма и поясняло их в реальном времени. Аня только озвучила итоги:

— Перед нами не творение природы в прямом смысле. Тут не просто бросили убитых, хотя пятна прежние. Очень может быть, что преследуемые боятся оказаться такой же подкормкой и выполняют все предложенные действия, мне так кажется. Мы могли не заметить отклонения в поведении раньше. Но теперь — с хлебными крошками стоит считаться.

— Особенно, если учесть все переменные, — сказал Птах, отходя в сторону уже переложившей маршрут нити. — Мы пока без связи в подземелье трупов и роботов. А значит и судьба этих двоих, оставшихся здесь навечно ради новой жизни, была предопределена ещё наверху. Наши сети и их браслеты работаю в автономном режиме под толщей земли, без полноценного запуска подземелья. Значит события просчитывались заранее. Значит печальное проявление большой игры отбрасывает тень на всё происходящее.

— Да, — согласилась и кивнула Аня. — Стоит учесть возможности продуманной загадки или сомнительной игры. Трудно сказать, как. Посмотрим по сторонам.

Уже отдаляясь от оставленных в тоннеле трупов, Аня никак не могла выпустить произошедшее из головы. Гулкие шаги в подземных сводах и повисшее в темноте молчание не добавляли спокойствия и оживлённости преследованию поредевшей группы. Девушка решила попробовать начать разговор, чего бы он ни касался. Нарушить гнетущую тишину, чтобы мысли хоть немного посветлели.

— Знаешь, я проносилась по подобным веткам, в десятке городов и на нескольких планетах, — сказала она. — Совершенно не представляла, насколько быстро и удобно пролетают вагоны и капсулы. Надземная часть более наглядная, мне она нравилась больше, но только шагая в свете костюмов на своих двоих понимаешь разницу. Техника вносит в нашу жизнь больше, чем мне представлялось раньше: и спокойствие, и наполненность, и поддержку…

— И желание спрятаться от всего, что проносится и норовит либо оставить тебя не у дел, либо захватить с собой, не спрашивая мнения, — добавил Птах. — Мне кажется, что люди могут нестись без цели, стоит их подстегнуть и надеть шоры. Прости, мне совсем не нравится так думать, но наверху не только незаметно, но и безразлично происходящее внутри. И страшно представить себе, что делают местные здесь.

— Когда дойдём, представится шанс узнать, — кивнула Аня. — Получим какие-то ответы на какие-то вопросы. Пойми, я не очень верю в огромный успех. Нужно верить и пробовать. Мне в принципе не нравится ощущение, когда свет наших костюмов режет темноту, но до и после мрак снова на необозримые вечности сковывает такие большие и длинные трубы. Не чувствуется из-за этого безопасность под толщей в совершенных защитных сетях техники, вплетённых в нас и закрывающих тела.

— Ну, я видел в одном из ответвлений группу машин, латающих трещину, — отозвался спутник. — Им много света не нужно. Со всей ничтожной вероятностью, большое везение, вот так случайно наткнуться на движение внутри схваченной мраком пустоты. Всё возможно. И я всё равно с радостью вдохну свежий воздух. Отличу его от отфильтрованной версии наших панцирей. Точно.

— Через три километра, — сказала девушка, только получив данные. — Группа поднялась там, разведчики не обнаружили ничего сомнительного. Значит, мы воспользуемся тем же лазом. И ты вдохнёшь свежий воздух. Мне тоже глоток свежей воды и немного неба над головой не помешает. Ты как думаешь, они то дышали этой дрянью, что сходит в трубах за воздух, или всё-таки умнее и брезгливее?

Вопрос повис, пока оба человека ускорили собственные шаги и оставили позади очередной поворот. Хотя теперь они оставались единственными обитателями подземных коммуникаций, уютней от такой мысли не становилось. И вслед за частыми шагами ускорились и отзвуки ударов сердец. Учащенное дыхание изредка дополняли посторонние звуки, которые даже системы костюмов с трудом идентифицировали, когда не могли признать мнимыми.