Раз в четыре года

H

Его мать бралась за любую работу, измождённая донельзя. Лишь бы ей досталось хоть немного еды, лишь бы забыться в деле и получить ещё один шанс. В силу возраста стандартный паёк ей уже не давали, ограничиваясь минимальным. Разум, а следовательно, и община, не видели смысла в лучшем содержании обычных стариков. Порой пожилые уходили прочь, доживать дни во внешних поселениях. Если примут. Истории ходили разные.

С поверхности в общину не возвращались. Ушедшие никого не навещали. Но обычно никто из детей и не знал своих родителей. А мама нашла Кама. По деревяшке, которую тот носил, не снимая, сколько помнил себя. Это сейчас деревяшка стала символом, а тогда древесина на верёвке просто привела к нему мать. Раньше деревянные дощечки он прятал, берёг и стыдился их одновременно, не совсем понимая смысл тайны. Но помнил, как убирала их мать, своими огрубевшими руками. Видел, что дощечки гладкие и натёртые.

Кам помнил, что мама подходила украдкой, постоянно озираясь. Выискивала удобный случай, стараясь не скрываться и не попадаться на глаза посторонним лишний раз. Иногда группы детей играли в общих комнатах или разговаривали после еды в большой столовой. Предоставленные сами себе, если воспитатель использовал время общественного препровождения для отдыха. Кам толком уже и не помнил, как мама подошла в первый раз. Случайно затерялось воспоминание в череде всех остальных. Когда он сидел и старался пережить все встречи ещё раз, напрягая память до предела, до головной боли, что-то поднималось и переворачивалось внутри. Но не всё удавалось перезапустить в памяти. Переигранные и перезаписанные участки всё равно исчезли по частицам, вопреки всем стараниями, оставляя за собой только самые важные и знаковые приметы. Руки, дыхание, звуки голоса и выражение глаз, заслонившие собой остальные детали детства. Детства, в котором не осталось приятных убежищ. После прорехи, пустой дыры. Так отразилась внутри сына последняя встреча с мамой. Она и тогда не так остро врезалась в неглубокую память, потом заостряясь частями, прорываясь в самые основные и сокровенные мысли.

Он посмотрел на её руки, аккуратно прикоснувшиеся к его руке. Женщина подсела, улучив удобный момент, как и в любой другой день. Казалось, что и сегодня они могли поговорить пару минут. По заведённому порядку: Каму будет немного неудобно, оба будут стесняться, несмотря на обоюдное желание не забывать. Они поначалу так и смотрели друг на друга, но только вскоре в этот раз что-то пошло не так. С десяток секунд спустя вокруг ребёнка и родителя возникли дежурные. Женщина судорожно поднялась и отступила на шаг от сына, вытянув руки ладонями к трём окружившим её людям. Они быстро приблизились и схватили женщину, не успевшую возразить или толком собраться с силами. Когда мать уводили, Кам не успел запомнить до конца даже лицо, хотя неосознанно захотел сфотографировать черты в памяти. Он по выражению понял неладное. Судорожная спешка и страх упустить возможность сыграли с ним злую шутку, не позволив собраться и успеть что-то запомнить наверняка. Но мальчик всё же рассмотрел испуганные глаза, страх в которых казался не животным, но иступлённым. Пережив многие вещи с того момента, сейчас Кам понимал, что это был последний для него взгляд глаз, переживающих за его судьбу, не тревожащихся о собственной. Любящих и переживающих.

Мгновения стояли перед глазами. Фундамент одиночества и желания разрушать внутри заложила община, пройдясь по живой психике острыми краями собственных правил. Кам утверждался в прошлых обидах, оставляя комплексный военный заряд среди людей, в тех же коридорах. Кам не сомневался и почти не допускал посторонних мыслей. Только сейчас, при самом запуске, он посмотрел на правую руку и крепко задумался, насколько сильно он сейчас отличается от остальных членов общины. Стал ли он лучше и может ли обрекать кого-то на смерть и боль ради собственной мести?

Ответов мужчина не знал и не хотел знать. На его правой руке оставался браслет, то же клеймо раба. Знак послушного насекомого во власти вони Разума. Снаружи и в части систем опознавания эта железка оставалась прежней, но внутри больше не было средств наказания и отслеживания. Зато энергии доставало на бесследное проникновение и диверсию. Изменения внутри, казалось, не затронули сути знака. Каждый раз мужчина доказывал себе и напоминал, кто он такой. Внутри Кама не сохранились сомнений и сопереживаний. Они вымерли вместе со стремлениями и надеждами. Вопреки или поэтому одним движением руки мужчина активировал заряд и заспешил к лифту, не оборачиваясь, быстро прощаясь с родными стенами. Не стал проверять включение маскировки и статус проверки оружия. Не терял ни секунды.

Проходя по коридорам, Кам глядел под ноги. Он всё-таки опасался смотреть на людей вокруг. Они оставались покорными насекомыми, но и таковыми беглец раньше не пренебрегал без острой необходимости. Не позволял себе не считаться с ними, с собственным прошлым. Теперь он оставлял на смерть множество людей, пускай и с Разумом, пускай и всюду виноватых. Они допустили насилие, из-за которого Разум превратил жизнь в единое сумасшествие и угнетение, не он. Но он в какой-то части оставался членом общины. Его формально впустил Разум по остаткам браслета. Исчезновению и появлению одного тщедушного человечка не придал значения: ничего не изменилось, а шумы браслета заглушали камеры и датчики. Кам чувствовал себя невидимым, иным, отдельным от общей массы. Но при всей своей исключительности, сейчас людей собирался убивать он, пускай и не из корысти или мести. Не Разум.

Щитом выступала мысль, что пережитое ставит человека выше, если в руках есть причины и способы, а за спиной — обстоятельства. Он хотел стереть заразу с лица земли одним ударом. Ситуация сложилась сама. До него ни руки людей сверху, ни остатки насекомых не доберутся — запасов оружия, подготовленного транспорта и определённых укрытий хватит на десятки лет спокойной жизни. Даже если по части из них библиотека браслета устарела. До жизни оставалось только добраться, поэтому Кам с облегчением почти выбежал, а вовсе не вышел из последнего лифта. Вывалился из кабины, громко дыша и подавляя приметное желание дышать полной грудью. Беглец с удивлением обнаружил, что не дышал прежде, хотя последний подъём занял полминуты и проходил в полнейшем одиночестве. Пусть иррациональность здесь подвела, но именно переживания и сомнения заставили его уйти, спастись от судьбы шестилапого ничтожества, сделать первые шаги к бегству.

Двери верхнего этажа остались позади. С мыслью о долгожданном избавлении Кам оказался снаружи, громко вдохнув свежий воздух. Обнаружил, что облегчение не пришло так быстро, как представлялось раньше. Виски всё ещё тяжелели, голова кружилась и свет заставлял жмуриться. Ничего не изменилось вокруг: в прохладном воздухе также мерзко ощущалась повышенная влажность. Грязь хлюпала под ногами и запах собственного немытого тела отдавал усталостью, наталкивая на противное ощущение приставшей одежды.

— Похоже, теперь нужно идти дальше, — сказал тихо Кам.

Секунды шли по-прежнему, шелест леса заполнял слух. Спустя пару минут, отойдя от навсегда оставленного дома, мужчина осмотрелся, вспоминая дорогу к пауку-вездеходу. Ненависть, обретённая прежде, осталась внизу, вместе с решением всех проблем и сопутствующими сомнениями. Мужчина знал, что переживания вернутся, но позже. Сейчас ничего нельзя было изменить: страх не позволял думать о возвращении, спасительном для общины и Разума. На это Кам и рассчитывал, но пока всё равно не мог сделать даже шаг прочь, к лесу.

Тело мужчины согнулось в дугу, поддаваясь панической атаке. Руки обхватили голову, ноги подкосились, пока по всем частям тела проходили судороги. В такт с ними тревожные мысли сковывали сознание, оставляя место одним стонам да скрежету зубов. В таком состоянии мужчине с минуту ещё удавалось брести вперёд, измазывая ноги в грязи. Но уже под кронами деревьев, заходившими от сильных порывов ветра, силы оставили мужчину. Остановили мышцы и мысли.

Ещё с минуту грязь, стволы и кроны составляли унылую картину, бесследно проходившую перед невидящими глазами. Только через несколько минут, не помня себя и изнывая от головной боли, Кам добрался до паука и ввалился в беспамятстве в кабину. Для него побег почти закончился. Но что-то то внутри навсегда осталось, потерялось и сгинуло под землёй.