Драконье Пламя: За Порталом

Глава 49

Заслышав надрывающийся голос супруги, Алгалон совершенно обезумел от наплыва эмоций. Ненависть, чистая, незамутненная ничем иным, полностью завладела его помыслами. Все лишнее, за исключением Тиамат и терзавшей ее сущности, пропало из поля зрения.

Взревев, драконид напряг мышцы и потянул руки в стороны, пытаясь порвать цепи. Усилия, которого в иной ситуации хватило бы, чтобы играючи порвать толстый лист красного адамантия, совершенно не хватало. Путы звенели, но не поддавались.

Из трещин на Чешуе взвилось пламя, злое, яростное. Оно принесло боль, лежащую за гранью той, что доводилось испытывать владыке Цитадели. Оно же дарило дополнительную мощь, которой так не хватало.

А муки… они лишь еще больше распаляли. Разум, подернутый пеленой ненависти, не придавал им никакого значения.

Цепи затрещали, сотканные из Света звенья не выдерживали, разрываясь одно за другим. Высвободив руки, Страж извернулся, и вцепился лапой в скобу, прижимающую его верхнюю часть тела к полу. Не успел он что-то сделать, как ранее порванные путы снова сомкнулись на его конечностях. Но теперь положение было иным, более удобным.

Разверзнув пасть, он сомкнул ее на цепях. Клыки с хрустом смяли звенья, разрывая их. Получив мгновение свободы, Алгалон обеими лапами ухватился за скобу, потянулся вперед и снова пустил в дело клыки. С ощутимым сопротивлением, конструкция поддалась и разлетелась осколками, медленно истаивающими в воздухе.

Снова сковавшие руки цели разлетелись отметками, в третий раз. Каждая отдельная цепь, каждая скоба, ограничивала не только физически, они ослабляли. Сила покидала мышцы, магия становилась непослушной.

Избавление даже от меньшей их части, во всех смыслах развязывало руки.

Разорвав вторую скобу, державшую ноги и хвост, по совместительству последнюю, драконид мгновенно покрылся саваном трепещущего золотого пламени. Плотного, как никогда прежде. Даже Чешую приобрела больший накал, ослепительно сияя золотисто-белым.

Пол рунной палаты трещал и плавился, обращаясь магмой. Более Искра Первого Пламени не сдерживала ярости огня. Да и Страж этого уже не желал.

Потолок и стены зала рушились, кипящими каплями падая в бездну хаотичных течений энергии. Все больше обнажались причудливые пейзажи пространства, куда мудрость дварфов перенесла немалых размеров помещение. Оно казалось бесконечно огромным и вместе с тем небольшим, словно протяни руку и сможешь коснуться всего, любой звезды в черноте.

Междумирье. Круговерть Пустоты. Именно здесь ненадолго оказывались все, кому доводилось проходить сквозь Двойные Врата.

Цепи, что без конца пытались обернуться вокруг Стража, теперь сгорали, едва успевали прикоснуться к Чешуе. И с каждой сожженным звеном, покров становился сильнее, поглощая силу из оков. Вбирая в себя высвобождавшуюся энергию Света.

Крылья Алгалона раскинулись вширь, полностью сметя остатки стен, хоть их и не касались. Хватило испускаемого ими жара.

Драконид сомкнул пальцы в пустоте, как в тот же миг они обернулись вокруг древка Погибели. Орудие гильдии сильно изменилось, как внешне, так и изнутри. И для продолжения трансформации, для закрепления результата, ему требовалась энергия. Много, безумного много энергии. Иначе все начатое могло обернуться не просто вспять, а полным крахом. Разрушением артефакта.

Страж это чувствовал. Копье стало ближе к нему, частью его. Напившись крови, оно уподобилось Чешуе, тоже некогда бывшей обычным доспехом.

От крыльев, от поверхности брони, к наконечнику Погибели протянулись языки пламени. Величественные огненные крылья уменьшались, доспехи остывали, отдавая весь жар оружию. Из прожилок, образованных Возжжением, вылетали капельки золотой крови, в сопровождении самых горячих, самых яростных огней.

Секунда, и половина всей текущей мощи Алгалона оказалась сосредоточена на кончике копья. Его свет стал нестерпим даже ему. Пол палаты окончательно разрушился, обратившись парящими в пустоте сгустками кипящей магмы.

Перехватив Погибель иным хватом, драконид пустил ее в полет. Раздался звон, быстро переросший в наряженный гул. Щит, выставленный сущностью, держался, впервые так близко подступив к грани разрушения. Казалось, что достаточно приложить совсем немного дополнительного усилия, и он падет.

Страж торжествующе зарычал, наполняя пустоту междумирья новым звуком. Пламя его покрова вспыхнуло с новой силой, будто и не отдало львиную долю энергии копью. Крылья обрели прежний размах, а Чешуя налилась жаром.

Возжжение пережигало жизнь дракона, обращая ее в голую мощь. Однако, он научился им пользоваться гораздо лучше, чем раньше. Подступая опасно близко к грани забвения, он более не пер дураком вперед, после боя проваливаясь в сон на несколько дней, для восстановления. Он научился от части подавлять горение самой жизни, чтобы дать телу немного времени для восстановления.

Уже собираясь вернуть копье обратно в руку для повторного броска, да самому ринуться вперед, дабы продавить купол, Алгалон почувствовал неладное. Странный отклик от копья.

Частицы Света начали отделяться от поверхности щита и притягиваться к орудию. С каждым мигом, даже не секундой, их становилось больше. Искорки сливались в потоки, устремлявшиеся к наконечнику.

Купол таял, Погибель насыщалась энергией, но ей все еще было мало.

Что поняв, странное существо из геометрических конструкций отвлеклось от Тиамат. Оно попыталось воздействовать на оружие, но потерпело крах. Погибель втягивала цепи, поглощая их, развеивала на энергию печати, игнорировала иные воздействия, обращая их себе по благо.

Артефакт не щадил хозяина, частью которого стал, будучи способным выпить всю его кровь. Других он был готов пожрать без остатка.

Телепортировавшись к копью, Страж перехватил древко и не глядя метнул его в сторону, куда-то в глубины окружавшей их пустоты. А сам, взмахнув крыльями, протаранил противника, сметя его назад. Крепко вцепившись в него лапами, он снова воззвал к одной из способностей верного копья.

Огонь взвился из прожилок на броне, тело пронзила слабость, но своего Алгалон добился. Потратив огромное количество сил, он смог телепортировать врага подальше от супруги, к выброшенному копью.

Он боялся, что даже того мгновения, что провел подле нее, хватит, дабы навредить. Биться возле алтаря и вовсе не собирался.

Не обратив внимание на мгновение слабости, драконид ухватился за древко одной рукой, левой намертво вцепившись в цель.

Сущность испустила сияние, которым смогла убить всех братьев ордена и Тауриссана, за тем исключением, что было оно гораздо сильнее прежнего. Страж чувствовал, что в этот раз Свет проникал за Чешую, куда-то глубоко внутрь него. Он был горячим, хотел испепелить, но… словно передумал. Не стал вредить.

Цепи рассыпались, едва касались доспехов, а к руке, держащей Погибель, не могли даже подобраться. Она развеивала и поглощала их раньше.

Наконечник пронзил сердце существа из Света. Его ослепительное ядро. Орудие гильдии, дорвавшись до столь необходимого ему источника энергии, начало из него черпать. По древку пошли пульсации.

Алгалон не видел, ослепленный Светом, однако прекрасно чувствовал, как крепчает внутренняя структура Погибели Драконов. И, вместе с тем, все яснее для него становилось обновленное оружие. Его новые возможности и границы.

Прислушавшись к интуиции, Страж потянул часть энергии Света, что копье высасывало из сущности, на себя. Его истерзанное тело омылось исцелением, ощущение слабости отступило. Подстегнутое излишком дармовой силы, тело начало с удвоенной скоростью восстанавливаться.

Из трещин на Чешуе повалил огонь, окутав всю фигуру ревущим пламенем. Однако, ненадолго. В обмен на Свет, владыка Цитадели перенаправил копью все свое пламя, вместе с кровью. Это действие подсознательно казалось ему верным. Сама мысль о том, что копье в большей степени напьется Света чужака, нежели его огня, вызывала отторжение.

Наконец, когда свет существа полностью погас, драконид почувствовал, что Погибель завершена и обрела внутреннюю целостность. Она поровну напилась Света и золотого огня, вместе с его кровью. Теперь копью не грозило уничтожение, оно стало другим. Лучше себя прежнего.

Чешуя так и осталась добела раскаленной, однако температура ее упала до такого уровня, когда Страж мог ее полностью контролировать, совсем об этом не задумываясь. Остудить доспехи еще больше можно было лишь при условии отделения от них Искры Первого Пламени. И прекращения Возжжения. До тех пор Чешуя оставалась накаленной даже в пассивном состоянии.

Пропал весь покров, поглощенный копьем. А крылья постигла та же участь, что и Чешую. Они стали гораздо менее пылкими.

Стоило сущности потерять весь свой Свет, как его тело, состоящее из набора отдельных кристаллов разных форм, начало осыпаться. Впрочем, они не упали вниз, просто не могли. Как такового притяжения в пустоте междумирья не существовало. Останки зависли в одной плоскости, собравшись кучкой возле ядра, пронзенного Погибель.

Раскрыв фиолетовый провал, свой личный пространственный карман, Алгалон за пару секунд сгреб в него добычу. Не смотря на состояние разума, он не собирался упускать потенциально хороший материал. Не позволяла жадность, присущая драконам.

Закончив, он взмахнул крыльями и развернулся в другом направлении. В той стороне он чувствовал черное пламя супруги. Ее внутренний огонь по-прежнему оставался сильным, почти не трепетал. А значит, почти не понесла вреда.

Ярость и ненависть по отношению к врагу схлынули, стоило владыке Цитадели осознать, что непоправимого вреда мать его детей не понесла. В ту же секунду он вскину и метнул копье.

Почувствовав приближение Погибели, теперь ставшей неотъемлемой частью его самого, к супруге, Страж телепортировался. Ухватившись за древко, он полностью погасил инерцию оружия и опустился ниже.

Зависнув напротив алтаря, драконид гулко зарокотал. Вся левая половина лица супруги была покрыта сплошным ожогом. Как раз с той стороны, где был он, когда телепортировал сущность прочь.

Эльфийка то и дело корчилась, веки ее трепетали, создавалось впечатление, что она вот-вот откроет глаза, но этого не происходило. По правой щеке текли слезы. Руки, раньше лежавшие на животе, безвольно опустились на покрытый трещинами, оплавившийся камень алтаря. Во многих открытых местах кожу покрывали отметины в виде символов. Остальное оставалось скрыто под одежной.

Осторожно запустив огромные лапы под Тиамат, Алгалон приподнял ее и с нежностью прислонил к нагруднику. Ему казалось, что любимая может пострадать от любого его действия. Когти, во избежание, он старался держать максимально далеко от нее.

Закрыв пылающие глаза, драконид начал тихонько, насколько мог, рокотать. Нахождение подле супруги приносило успокоение, и он пытался поделиться с ней своими чувствами. Донести, что теперь она в безопасности и ей ничего не угрожает.

Все больше прислушиваясь к своим чувствам, владыка Цитадели пытался прощупать восприятием мать стаи. Он выискивал в ней ростки чужеродной тьмы, самые мельчайшие частицы безумия и не находил. Там была лишь ее собственная тьма, распространяемая внутренним пламенем. Холодная, тихая и спокойная. В ней не было ужаса, не было кошмаров. Не было чужой воли. Его собственная сила, во многом опирающаяся на Свет, никак не реагировала.

Однако, нечто не давало стражу окончательно успокоиться. Некое несоответствие скреблось на грани осознания. Чего-то не хватало…

В очередной раз прислушавшись к огню супруги, он весь внутренне похолодел. Ненависть, что ушла, вернулась с новой силой, сопровождаемая такой вспышкой ярости, какую Алгалон никогда прежде не испытывал.

Ему отчаянно захотелось взреветь. Разнести, спалить ко всем чертям… что-нибудь. Что угодно. Принять истинный облик и устроить локальный апокалипсис, растопить все снега Нортренда и лично прорыть ход до темницы Йогг-Сарона. А там… там насладиться муками заживо сгорающего червя.

Но наличие Тиамат, такой хрупкой, такой маленькой в его огромных лапах, сдерживало.

Страж… отец… больше не чувствовал крохотных, еще только зарождавшихся, огоньков своих отпрысков.

Их больше не было.

Погибель висела рядом, как всегда паря под рукой хозяина. Сам того не заметив, задушенный горем, владыка Цитадели обратился к силе копья, чтобы исчезнуть, не оставив после себя ничего.

Лишь растрескавшийся алтарь, да начавшие остывать сгустки магмы напоминали о битве, прошедшей в Круговерти Пустоты.

…

Грамдар выдохнул через нос, но вместо воздуха наружу вырвались длинные струи пламени, как бывало в моменты эмоционального накала. Пальцы его крепко держались за рукоять секиры, закинутой на плечо. Но сжимали ее не от злости. Воевода хватался за нее скорее, как утопающий за протянутую руку.

Знакомое, вместе с тем искренне ненавидимое чувство поселилось в груди примера для всех драконидов Цитадели, командира войск. Жгучая ненависть разливалась по его жилам, как всегда случалось перед смертью.

Вестнику Войны казалось, он способен наброситься на любого, кто хоть как-то его разозлит. Малейшей искры хватит, чтобы вспыхнуть и начать крушить все вокруг.

Сейчас он боялся самого себя. Боялся, того, что мог натворить, не удержи себя в узде.

— Если мы переживаем часть, мелкий… отголосок сильнейших эмоций Стража, то каково ему? — вслух произнес Грамдар, еще крепче вцепившись в рукоять. Он спрашивал скорее самого себя, нежели обращался к кому-то.

— Много хуже нашего. — в отличии от товарища, Изурегас предпочел сосредоточиться и найти соломинку в своих воспоминаниях. Он перебирал формулы знакомых ему заклинаний, говоря несколько заторможено и отстраненно.

В тронном зале снова наступила тишина. Так сложилось, что сейчас в нем никого, кроме младших стражей, не было. Всех братьев воевода выгнал из крепости, на тренировочные поля. Иначе они могли учинить проблемы. Внутри остались немногие слуги, да и те притаились, стараясь не показываться на глаза, поддавшись общему настроению.

Лишь горничные продолжали вести работу в прежнем режиме, под руководством своей бессменной главы. Они пользовались во всех смыслах возвышенным положением и старались ему соответствовать. Еще больше отдаляясь от остальных работников.

В городе, как и среди прочих слуг, о них ходили самые разные слухи. Их любили, глубоко уважали, и одновременно боялись. А отдать дочь в услужение великим, считалось необычайно почетно, еще и потому, что лишь одна из сотни девочек принималась в Цитадель. Далеко не каждой удавалось пройти сложный отбор.

Вот и сейчас, сразу десять из них трудились в тронном зале. Без шума, без переговоров, они протирали только им заметную грязь, избавлялись о паутины. А старшая горничная, одним взглядом способная приструнить и вразумить подопечных, лично занималась троном. Другим она не могла доверить это таинство.

Во вспышке света перед троном возник Первый Страж, в гуманоидном облике. Доспехи его по-прежнему светились от накала, но жара не источали. Пылающие крылья сложены за спиной. А в правой руке была Погибель. Из глазных прорезей шлема вырывалось пламя.

Ощутив на себе взгляд, Грамдар поспешно склонил голову. Ему почудилось, что он снова оказался глубоко в пещерах, в статусе презренного раба, но никак не гордого драконоборца. Уж очень взгляд Стража напомнил ему, как на него смотрел собственный отец.

— Идем в зал воскрешения. Тауриссан и Рейнхарт пали, у меня есть к ним вопросы.