Игла

Глава 6

Волосы у бабушки были белые как снег, она заплетала их в толстую косу, которую укладывала на затылке и прятала под красный платок. Глаза у бабушки с годами побелели и ослепли, но подмечали и видели, кажется, больше зрячих. Бабушка была низенькая, согнутая пополам, но бодрая и удивительно быстрая. Игла не знала сколько бабушке лет, а когда спрашивала, та смеялась и отвечала, что лет ей столько, что Игле не сосчитать. Смех у неё был хриплый, мелкий, похожий на шум летнего ливня.

— Куда ты опять навострилась, внучка? — спросила бабушка, когда ранним утром Игла кралась мимо неё к двери. Бабушка сидела у печи и мяла в ступке ароматные травы. — Да ещё и с пирогами.

— На речку! — выпалила Игла, пряча за спину корзинку с пирогами, которые бабушка испекла накануне. — Мы с лешим...

— Позабыла, внучка, что я слышу, когда ты обманываешь? — покачала головой бабушка, снисходительно улыбаясь.

Игла надула щёки. Бабушка не запрещала ей общаться с деревенскими, но относилась к ним настороженно, хоть и никогда не отказывала в помощи, когда те приходили на порог её хижины. Эту настороженность переняла и Игла, всю свою недолгую жизнь она старалась держаться подальше от поселения. Да и сами деревенские, выбравшись в лес на охоту или за грибами да ягодами, едва завидев Иглу, дикую ученицу лесной ведьмы, предпочитали плевать через плечо и обходить девчонку стороной.

— Я... ну...

— Который месяц уж несут тебя ноги из дому. Каждый день почти. Повстречала кого? — ухмыльнулась бабушка, прищурив затуманенные глаза. — Звать его как?

Игла помяла плетёную ручку корзинки за спиной и зарделась до самых ушей, пытаясь сдержать улыбку, хотя бабушка и не могла её увидеть.

— Светозар.

— А, знаю мальчонку, — закивала бабушка. — Мать его у нас на пороге рожала. Тяжёлые, помню, роды были, едва Морена его не забрала. Стало быть, ещё тогда дорожка его сюда вела. Чудеса-а. Ну, беги, внучка. Только будь осторожна, за сердцем ступай, да думать не забывай.

Игла заулыбалась, обняла бабушку и поцеловала в морщинистую щёку:

— Ты у меня самая лучшая, ты знаешь?

— Иди уже, — засмеялась бабушка. — Твоя дорожка ведёт далеко, но начало ей положить надо.

Светозар как обычно уже ждал Иглу на берегу, сидел на траве и, высунув кончик язык, сосредоточенно вырезал ножичком только ему одному известную загогулину из кривой палки. Заслышав шаги, он поднял голову и просиял.

— Ты пришла!

— Ты же меня позвал, — улыбнулась Игла, села рядом и поставила перед Светозаром корзинку. — Я пирогов принесла. Капустных.

Светозар тут же потерял интерес к палке и заглянул в корзинку, а потом внимательно посмотрел на Иглу.

— Зачарованные небось? Приворожить меня вздумала?

Игла фыркнула, схватила два пирожка и быстро надкусила каждый.

— Не хочешь — не ешь, — сказала она с набитым ртом. — Мне больше достанется.

— Эй! Ты же мне их принесла! — Святозар схватил корзинку и прижал к груди. — Я же пошутил.

— Пока ты шутил, я пообедала. — Игла высунула язык, засмеялась и демонстративно затолкала в рот остатки одного из пирожков.

Светозар скорчился, показывая своё недовольство, вытащил пирожок и, внимательно осмотрев со всех сторон, надкусил, но тут же не удержался и сунул в рот целиком. Игла с пониманием хмыкнула, пирожки бабушка пекла действительно до безумия вкусные.

— А что это ты делаешь? — спросила Игла, кивая на обструганную палку.

— Стрелы. — ответил Светозар. — Вчера приехал дядька из соседней деревни, говорит, что к нам гвардейцы едут. Сама командующая Воронов будет воспитанников в Вольскую гвардию набирать. Ищут чародеев, но воины тоже нужны. Надо ей показать всё, на что способен. Я буду из лука стрелять и на кулаках биться.

— Ты... — сердце у Иглы оборвалось. За несколько быстрых месяцев она успела привыкнуть и полюбить их каждодневные встречи. — Хочешь уехать из деревни?

Светозар с готовностью кивнул.

— Хочу с нечистью сражаться, людей защищать. — Он повернулся к ней и посмотрел чуть исподлобья. — И тебя.

Игла поджала губы. Грудь давило обидой, и Игла отвернулась, чтобы скрыть слёзы. Мысль о расставании с недавно обретённым другом оказалась больнее, чем Игла могла себе вообразить.

— Не нужно меня защищать! Я сама себя защитить могу!

— Ну, ладно. Тогда поехали со мной.

Игла вздрогнула и обернулась.

— В столицу?

— А отчего нет? Ты же ведьма! Тебя-то точно возьмут.

На мгновение ей это показалось прекрасным решением, и Игла даже заулыбалась, но почти сразу сникла.

— Бабушка меня не отпустит, — вздохнула она. — Она не любит гвардию, говорит, что нечисть нельзя рубить, с ней договариваться нужно. Да и я её оставить не могу, она уже старенькая, без меня не сможет.

Светозар перестал жевать и нахмурился, кажется, только теперь задумавшись о возможном расставании. Он коснулся плеча Иглы, и та вздрогнула, когда по телу пробежала странная волна тепла, от которой тут же разогрелись щёки.

— Ну, меня ещё никуда не взяли. А если возьмут, то я как отучусь, обязательно вернусь!

Игла подтянула колени к подбородку и положила положила на них голову. Вздыхая, она смотрела на блестящую реку, которая неслась далеко-далеко, в те земли, куда никогда не ступит её нога. Туда, куда собирался отправиться её единственный друг.

— А вдруг ты забудешь про меня и не вернёшься?

Светозар толкнул её локтем в бок и растрепал её распущенные волосы.

— Ну, чего ты? Как же тебя, такую рыжую позабыть?

***

Игла спала, свернувшись клубком на полу кареты. Иногда она чувствовала на себе пристальный взгляд, открывала глаза, но тут же закрывала снова. Иногда её подбрасывало на ухабах, но и эти пробуждения длились недолго. Окончательно Игла проснулась только к обеду. Со стоном села и ойкнула, врезавшись головой в раскрытую ладонь Дара.

— Ты чего? — проворчала она, приглаживая взлохмаченные волосы.

Дар не ответил, убрал руку, и Игла увидела дверную ручку, которая метила ей точно в макушку. Дар тем временем взмахнул рукой, и карета остановилась.

— Мы куда-то приехали? — спросила Игла, выглядывая в оконце.

— Ты же собиралась опять проситься по нужде, я полагаю? — выгнул он бровь.

Игла собралась было с ним поспорить, но почувствовала, что Дар прав. Выскочила из кареты и побежала к ближайшим кустам смородины.

Карета остановилась посреди зеленого перелеска, за которым бежали тёмные волны вспаханных полей. Солнце стояло в зените и ощутимо припекало, Игла запрокинула голову: на небе — ни облачка. День обещал быть жарким. Когда она вернулась к дороге, Дар обходил лошадей, проверяя упряжь и поглаживая каждую по заплетённой в косы гриве. Игла вспомнила, в какой спешке они покидали постоялый двор, скрываясь от разъярённой толпы. Воспоминания были смутными, подёрнутыми пеленой хмельного мёда. Кажется, Дар подрался... набросился на одного из парней, с которыми Игла... Игла выпрямилась, вжала голову в плечи и прикрыла рот ладонями. Она вчера чуть не отправилась в баню с двумя парнями. Если бы не Дар... Глаза встретились с глазами Дара, и Игла почувствовала, как вспыхнули щёки.

— Спасибо... за вчерашнее... — пробормотала она, не отнимая ладоней от губ, и от того звук вышел приглушённым, почти неразборчивым, но Дар всё равно услышал, потому что губы его дрогнули в привычной усмешке.

— Ты прямо-таки притягиваешь неприятности, дикая. Удивительно, как ты добралась до логова Кощеева живой.

— Мне повезло, — пожала плечами Игла, она и правда считала, что везение сыграло не последнюю роль в её, не видевшей мира лесной ведьмы, путешествии.

— О, не сомневаюсь, — хмыкнул Дар и наклонился к лошади, чтобы проверить подковы.

— Можно подумать, ты никогда не пил и не совершал глупостей. — Игла присела на корточки и обхватила колени руками.

— Я не пью. И тебе не советую. — Дар на неё даже не взглянул. — Разум должен быть трезв и ясен.

— Погоди! Ты же тоже взял себе мёда вчера!

— Наливать и пить — не одно и то же. Я держу чашу и подношу её к губам за беседой, но не пью. Когда все вокруг пьют, то так проще смешаться с толпой, вызвать доверие, впрочем... наверно, это лишь старая привычка, которой я не привык изменять.

— И что, прямо ни разочка не напивался? — Игла недоверчиво прищурилась.

— По собственной воле — нет.

— Это как?

Дар пожал плечами.

— Когда я был мал, братья держали меня, а сестра влила мне в рот целый бурдюк вина. Они решили, что это отличная шутка, — сказал он ровным голосом, будто, если подумать, шутка и впрямь была ничего.

— Какой кошмар...

— Полагаю, говорил и ползал я действительно забавно.

— Ничего это не забавно. — Игла поёжилась. — Это жестоко.

— О, нет, — ухмыльнулся Дар. — Это было не жестоко...

Игла хотела узнать, что он имел в виду, но не успела. Из-за деревьев выбежал лопоухий мальчишка лет десяти, а следом появилась женщина. Невысокая, с длинными чёрными косами и на сносях. Одета она была в простое платье с передником, да лапти, в руках — посох, за спиной — котомка с поклажей.

— Добрые люди! — улыбнулась она, остановилась, опершись на посох, и подпёрла кулаком поясницуу, стараясь отдышаться. Путь явно давался ей непросто. — Не подскажете, далеко ли до города?

— Вёрст двадцать, — отозвался Дар, всё ещё занятый лошадьми.

— Сколько? — округлила глаза Игла. — Так далеко!

— Ничего-ничего, — вздохнула женщина и потрепала сына по кучерявой макушке. — Десять прошли, и ещё двадцать пройдём, да Люб?

— Да хоть бегом! — подпрыгнул Люб, полный сил, и потянул маму за руку. — Давай! Доберёмся ещё до заката!

Мама его улыбнулась, она не выглядела такой бодрой, но пошла следом.

— Мы вас подвезём! — выпалила Игла. Она не могла себе представить, как беременная женщина преодолеет такой путь. Дар выпрямился и удивлённо уставился на Иглу:

— Нет, не подвезём.

Игла уже снимала с плеч растерянной женщины котомку.

— Ещё как подвезём! — зашипела она на Дара.

— Нет-нет, что вы, не стоит... — качала головой женщина, но Игла её не слушала, грозно глядя на Дара.

— Нам в другую сторону, — не унимался тот.

— Значит, сделаем крюк.

— А не сильно ли ты раскомандовалась? Это моя карета.

— Не твоя, а Кощеева. Так что не командуй тут. Давайте-давайте, залезайте, не бойтесь.

— Мы поедем на этой повозке? — с восторгом воскликнул Люб и запрыгнул в карету — только пятки сверкнули. Игла помогала взобраться на высокую ступеньку его матери. — Так, осторожно, головой не ударься, ага.

Когда все уселись, кони тут же тронулись с места. Игла сидела рядом с Даром, а Люб и его матушка расположились напротив. Люб крутил головой, разглядывая обстановку, он то слазил с сидения, то забирался обратно, выглядывал то в одно окно, то в другое и с восторгом смотрел на мать, не в силах поверить в их удачу. Мама же смущённо улыбалась и ёрзала на месте, ей явно было неловко от сложившейся ситуации. Дар сидел чернее тучи и хмуро смотрел в окно и даже не пытался скрыть своего недовольства вынужденным соседством.

— Простите нас. Мне... мне ведь даже заплатить вам нечем, — виновато сказала женщина, пытаясь усадить скачущего по карете сына на место.

— О деньгах даже не переживайте! Мы их и не ждём, — улыбнулась Игла, а Дар хмыкнул, намекая, что не ждёт здесь только она, а он, вообще-то бы и взял монету другую, если бы подвернулась возможность. Но Игла не обратила на него внимания, полностью сосредоточившись на новой знакомой. — Меня Игла зовут, а это Дар. Не обращайте на него внимания, пусть снаружи он колюч, как ёж, внутри у него доброе и нежное сердце.

Дар не сдержал издевательский смешок, и Игла пнула его ноге, чем вызвала у того очередной приступ негодования. Дар принялся оттирать пятно от её подошвы шёлковым платком.

— Меня зовут Чернава, сын мой Любомир, держим путь в город вот...

— Как здорово! — Игла изо всех сил пыталась поддержать беседу, чтобы сгладить поселившееся в карете напряжение. Чернава казалась напуганной и была бледна. Похоже, поведение Дара её настораживало. — Далеко вы собрались, да ещё и пешком. Путь непростой, как вы на него решились в вашем положении?

Чернава кивнула и снова заёрзала, придерживая тяжёлый живот.

— Я... ну, у меня муж умер, — сказала она, и Игла тут же пожалела, что повела разговор в эту сторону. Лицо Чернавы стало печальным и побледнело ешё сильнее, а Люб вдруг притих и как-то весь сжался. — Пожар случился, и там... и дом, и муж, в общем... У меня в городе троюродная сестра живёт, она обещала нас с Любом приютить и работой обеспечить. С маленьким вот... — Она погладила живот. — На первых порах подсобить. У нас в деревне-то никого не осталось, ну... ох... мы и пошли.

Чернава тяжело и глубоко вздохнула. Карета, подпрыгивая на бесконечных ухабах, погрузилась в неловкое молчание. Игла поджала губы, думая, как продолжить разговор и вновь не угодить в подобную печальную тему, а Чернава вновь тяжело вздохнула.

— Соболезную, — сказал Дар, Игла вздрогнула и, придя в себя, кивнула.

— Да, примите с сыном наши соболезнования.

Чернава махнула рукой и откинулась на спинку сидения. Вздохнула и побледнела ещё сильнее. Тут-то Игла и заподозрила неладное.

— Чернава? — протянула она настороженно. — У тебя схватки?

— У неё, что? — округлил глаза Дар. — Она, что, рожать собралась?

— Пустяки, сейчас пройдёт. — Чернава снова махнула рукой, но тут же сморщилась и стиснула зубы, сдерживая стон. — Это... Я просто... тут такие ухабы... ох... тряхнуло неудачно, сейчас... сейчас всё... о-о-ой!

Чернава схватилась за сидение и напряглась всем телом, а Игла тут же подскочила к ней, одной рукой помогая лечь на бок, а другой ощупывая живот.

— Живот уже опустился, — сказала она, вставая на колени перед Чернавой. — Думаю, ты рожаешь, но надо убедиться. Разрешишь мне посмотреть?

Чернава закивала, а Дар замотал головой.

— С ума сошли? Только не в моей карете! Это же Арракийский бархат!

— Простите, — пискнула Чернава. А Игла не успела поднять той юбку, как по сидению на пол кареты потекли воды.

— Прекрасно, просто замечательно! — прорычал Дар, поднимая ноги, чтобы не замочить сапоги. — Сама будешь тут всё отмывать.

Игла его не слушала. Она была занята Чернавой.

— Останови карету, — скомандовала она. — Надо развести костёр и нагреть воды. И уложить Чернаву удобно. Пока я буду ей заниматься, ты развлечёшь Люба.

Несчастный мальчик забился в угол кареты и испуганно смотрел на то, как корчится в схватках его мать. Он явно плохо понимал, что происходит.

— Вот ещё...

— Дар! — прервала его Игла, грозно оглядываясь. — Ребенок просится наружу, сейчас не до пререканий. Любу нужна поддержка, он напуган — займись этим. Успокой его, а потом обеспечьте меня водой и чистой тканью, ясно?

Несколько мгновений Дар удивлённо смотрел на неё, будто видел впервые, а потом кивнул, остановил карету и, взяв Люба за руку, вывел того наружу. Игла выскочила следом, достала из дорожного сундука первое попавшееся платье и расстелила на земле. Помогла Чернаве выбраться из кареты и лечь, подложила под голову свой походный плащ. Убедившись, что лежит Чернава более менее удобно, побежала собирать хворост.

Когда костёр заплясал откуда-то появились Дар и Люб. Мальчик выглядел лучше, нёс охапку хвороста, а Дар — походный котелок, полный воды. Игла тем временем пустила на тряпки другое платье. Дар проследил за этим, но ничего не сказал, только помог разорвать непослушную ткань. Игла кивнула в благодарность и велела увести Люба в лес и не возвращаться до тех пор, пока она сама их не позовёт. И тут Дар не стал с ней спорить. Когда их шаг стихли вдали, Игла принялась за дело. Роды она принимала часто. Сперва вместе с бабушкой, а потом — и сама, поэтому знала, что делать и как. Бабушка говорила, что у неё лёгкие руки, и роженицы разрешаются быстро, если ведёт их за собой Игла.

«В тебе столько жизни, что они за тобой тянутся, — качала головой бабушка. — Ведёшь их, будто ты и есть сама жизнь. А они и идут, как ниточка за иглой».

Эти слова придавали Игла сил, когда руки были в крови, когда пот застилал глаза, когда будущая мать мучилась и звала богов на помощь, выталкивая из себя дитя. И Игла делала всё, чтобы сохранить непременно две жизни, чтобы услышали боги два плача — страха перед новым, незнакомым миром, и радости от обретения целого мира, что носила в себе женщина девять долгих лун. И Игла отдавая матери в руки её долгожданное дитя, тоже плакала, от усталости, от счастья и в тайне — от горя, что никогда не чувствовала объятий матери, не успокаивалась на её груди и не слышала слов её любви. Но потом это проходило, как проходит всё, как за ночью приходит рассвет, за слезами приходило смирение, и его Игла старалась сохранить в своём сердце. Лишь однажды она отказалась принять то, что принесла ей судьба. И теперь несли её ноги далеко-далеко, в Инежские горы.

— Давай, Чернава, ещё немного, — сказала Игла и погрузила руки свои в кровь и позвала за собой дитя, вырывая из тьмы и ведя на свет. — Тужься!

И когда луна стояла высоко, а пламя плясало ярко и жарко, ночь расколол надвое первый детский крик.