Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 12 Рана

Показалось, что Игорь Данилович разбудил мгновенно. На его лбу висели крупные капли пота, как будто долго тренировался. Губы высохли, потрескались. А от руки дурно пахло.

— Карлов, просыпайтесь. Мы почти приплыли. И надо вскрыть это безобразие, — пока я приходил в себя, он продолжил. — Похоже, без последствий наше шиномонтажное дело не обошлось. Да я, дурак, сразу не обработал рану.

Академик снял бинт и показал небольшую, но жуткую рану с тёмными краями. Синяк расползался по коже мрачный, не здоровый на вид.

Я подскочил, принялся быстро одеваться, умываться в душе. Невельской к этому времени разложил на столе бинты, мазь, йод, армейский складной универсальный нож из комплекта ратника. Такой мог одинаково хорошо резать, пилить, протыкать, вскрывать.

Здесь же лежала проспиртованная салфетка и горы таблеток.

Он закатал рукав, быстро обработал йодом кожу вокруг раны, протер лезвие салфеткой и протянул мне нож.

— Наденьте перчатки или помойте руки. Затем вскройте рану, Карлов.

— Я? Не могу! — что-то запротестовало внутри. — Я мяса то никогда не резал сырого. Разве что колбасу.

— Всё случается в первый раз, Роберт Алексеевич. Представьте, что я — колбаса, — усмехнулся мой спутник. — Всё, что требуется, это вскрыть гнойник. Вычистим его, после чего я закинусь антибиотиками, и всё пройдёт. Рана не настолько глубока, чтобы после ещё и штопать.

Я невольно сглотнул.

— Ваши навыки кройки и шитья мы оставим до более удобного случая, — всё ещё держал шутливый настрой пострадавший. — А пока мой гипоталамус задает организму лишнюю работу, повышая температуру тела до плюс сорока градусов по Цельсию. Что никак не ассоциируется у меня с приятными ощущениями. И чистым мышлением.

Пришлось браться за работу.

— Вы уверены, что я справлюсь?

— Просто вспомните, что я уничтожил ваш прошлый мир, — напомнил он. — Мир, где люди начали носить пиджаки со спортивными штанами. А лучшей одеждой считалась рванье.

К своему удивлению, я быстрым и плавным движением сделал надрез. Прыснул гной. Запах гниения ударил в нос. Я отпрянул.

Академик ухмыльнулся и сделал остальное сам.

Снова умывшись, я вернулся и увидел, как рука кровоточила, обагряя свежий бинт. Пахло мазью. Её немало под повязкой. Вытянет заразу.

— Вот и финальный итог, — он кивнул на края бинта. — Разорвите конец повязки на две части, обмотайте руку одной и завяжите потуже.

Я завозился с повязкой. Он закинул в рот горсть таблеток, запивая минералкой. Затем вздохнул, вернулся к штурвалу и заметил:

— Хорошо, что пока есть антибиотики. Мы прошли около ста километров и подплываем к селу Рыбное. Средняя скорость против течения — пятьдесят километров в час. Расход топлива — сорок литров в час на оба мотора. Учитывая, что плыть нам ещё порядка тысячи семисот километров, это примерно тридцать четыре часа в беспрерывном пути. А всего нам необходимо всего порядка тысячи трехсот шестидесяти литров топлива. У нас есть бак на триста литров и одна бочка на двести литров. Значит, нам потребуется ещё четыре бочки и три двадцатилитровые канистры дизеля, что составит в сумме восемьсот шестьдесят литров. Или лучше взять пять бочек, учитывая непредвиденные расходы или топливо, необходимое, чтобы преодолеть Байкал. Конечно, все расходы строятся из того, что в Рыбном мы зальёмся дизелем под завязку.

Мозг прикинул массу девятиметрового катера, нагрузку на борт, и я понял:

— Но мы не сможем взять на борт сразу шесть двухсотлитровых бочек в общей массе, как вы понимаете. Больше тонные веса на борт нас перевернут.

— Не сможем, — кивнул академик. — Максимум этого катера — три бочки. Шестьсот килограмм. Учитывая то, что весят они больше и, беря в расчёт тот груз, что у нас уже есть на борту и нас двоих, это предел. Желая безопасно продолжать путь, мы можем позволить себе лишь две бочки на корму и одну на нос. Взяв четвертую на крышу, мы будем перегружены, скорость упадёт.

Предложения есть, но все какие-то бестолковые:

— А если зацепить бочки по краям или взять на буксир?

— Тогда не только упадёт скорость, но и увеличится расход топлива, — отметил он. — Придётся иметь дело уже с десятью бочками. Что опять же снизит нашу скорость и увеличит расход. У нас нет особых вариантов, Карлов.

Вздохнул. Жаль. Без остановки с дозаправкой никак.

Выглянул в окно. Серое небо, низкие тучи, всё тот же туман. Но снег пропал. Увидав мой манёвр, Невельской обронил:

— Температура воздуха поднялась до пяти градусов по Цельсию. Температура же воды за бортом — двадцать градусов. Похоже, Байкальские воды неплохо прогрелись за это лето. И судя по карте, мы уже подплываем к пункту назначения.

Накинув летний костюм, подцепив автомат через плечо, я вышел из салона на свежий воздух. Что-то серое в одно мгновение облепило лицо, принявшись копошиться на коже. Заметная щетина по всему лицу ничуть не помешала вторжению.

— Что за хрень⁈ — отплевываясь и отмахиваясь, я заскочил обратно.

Мошка!

Стаи мелких кровопийц в три раза меньше комара парила над водой, облепив наш катер второй серой кожей.

Невельской рассмеялся:

— Вода тёплая. Мошкара не спешит погружаться в анабиоз и активно плодится. Ветра почти нет. Полный штиль. Так что рекомендую одеть полное боевое, чтобы потом не чесаться. От этих тварей ни один спрей не поможет. Вырывают мясо клочьями. Отличная пытка древности, если подумать. Слыхали, как различные племена раздевали человека и привязывали к дереву на болотах? Эта мелкая хищная тварь загрызала его ещё до того, как подбирались хищники.

Надев комплекс Ратника-12 без термобелья, я опустил «забрало» на каске-сфере. С внешним миром теперь контактировал только нос. Но надевать фильтр-маску было уже лишним.

— Мошка боится резких запахов, — продолжал поучать академик. — Рекомендую использовать йод, раз под рукой нет дегтярного мыла. Но в меру… Не сожгите кожу.

Сделав йодовую сетку на носу и активировав заряженный экзоскелет, я вышел на корму. Полная бочка топлива надёжно привязана к борту. Верёвка сначала обледенела, потом отсырела, а теперь её было проще разрубить, чем отвязать. Сам же топливный бак по заверениям учёного, опустел меньше чем наполовину. Наполнять его лучше с канистры, чтобы постоянно не заниматься переливаниями.

Сон на час взбодрил. Правда, болела голова. Высокая влажность над безветренной рекой вводила в заблуждение. Стоял плотный туман. Тому было простое объяснение. Ветер просто не успевал разгоняться там, где река делала изгиб.

Само Рыбное и располагалось на этом выступе-изгибе на карте, на холме среди берёз. На берегу виднелся ржавый корпус брошенного катера метров на пятнадцать. Сколько теперь таких сгниют по берегам?

Пригляделся. Из тумана обозначился мост через реку. Довольно большой, учитывая, что под ним легко проходили неуправляемые или малоуправляемые баржи с лесом. Ржавые, груженые платформы по большему счёту цеплялись небольшими грузовыми катерами выше по течению. Или что правильнее — сопровождали платформы ниже по течению. А полная разгрузка баржей с лесом проходила в Лесосибирске, где их подлавливали и доставляли к берегу.

Ниже по течению баржи теперь были предоставлены сами себе: застревали на поворотах, порогах, теряли бревна, превращая древесину в топляк. За ними глаз да глаз нужен. Но кому смотреть?

Я вдруг понял, что теперь каждая баржа может спокойно доплыть до Северо-Ледовитого океана. Если успеет до того, как замёрзнет Ангара и Енисей.

Катер пристал к берегу. Капитан заглушил моторы, на мгновение показался из салона и с сообщением «я спать», вернулся обратно.

Взял пустую канистру, которую забрал с автомобиля, кивнул и спрыгнул в воду по колено. Экзоскелеты не боялись контакта с водой. Надёжная изоляция. Плавать можно погружаясь даже с аккумуляторами, разве что по шею или с дополнительными плавсредствами. Ведь экипировка неплохо тянула на дно, а махать руками, управляя «роботом» выходило не так ловко и проворно, как без него.

Не выгребешь. Тяги не хватит.

Новое поколение фторидных батарей, что пришли на смену литий-ионным, не боялось воды из-за своей мощной «корки». Насколько я помнил технологию, разработчики работали с отрицательно заряженными ионами в батареях, которые на поверку оказались эффективнее положительных благодаря меньшему количеству зарядов на ион. Проблема заключалась лишь в высокой температуре использования технологии, но решение пришло из мобильных сетей 5G. Те же учёные, что разработали автономные, закрытые системы охлаждения для гаджетов, справились и с проблемой перегрева аккумуляторов нового типа.

Подробности наверняка знал Невельской. Но будить его ради подобных знаний было глупо.

А вода вправду тёплая. Водонепроницаемые армейские ботинки оттолкнули её гидрофобным покрытием, но всё равно ощущается.

Намокла лишь небольшая полоска выше щиколотки. Там, где заканчивались термоноски. Но она быстро сохла от тепла собственного тела. Штаны же ратника не пропитывались водой в принципе, одинаково хорошо пережидая дождь, беготню по лужам и засаду по уши в воде.

Что ж, мы прибыли… Где наш напарник?

Берег Рыбного был заставлен небольшими лодками. Обилие мошки разогнало всех людей. Ни души. В тумане я едва разглядел корпус «красного танка».

СПМ притаилась у пластиковой бочки с водой возле ближайшего к берегу дома. Улица в несколько домов подсказала, что в мире еще существовали места, где питьевую воду людям привозили водовозы. Даже не заглядывая в дом, я мог поспорить, что о газификации здесь не слышали и всё ещё топят дровами. В пользу этого предположения говорил дым, что валил из печи.

Стекла пожарного танка запотели. Внутри кто-то был, и он активно дышал. Что-то мне подсказывало, что перегаром. Я постучал по двери.

Открыли не сразу.

Шура вылез помятый, бледный. От пышных усов осталось два клока волос, как будто их забыл сбрить брадобрей. Голова же стала, словно бильярдный шар, ни волосика.

Пожарник зашёлся в кашле. Его шатало. Харкнув кровью на гусеницу, похлопал меня по плечу и обронил:

— Добрались? Хорошо. Мошка одолевает. Давай подгоню поближе к берегу и займёмся делом.

— А ты справишься?

— Надо… доводить дела до конца. Роботы, — он невольно осмотрелся. — Вы же уничтожите роботов?

— Либо мы их, либо они нас, — ответил я словами академика.

— Борьба… это хорошо, — совсем тихо сказал пожарник, чтобы не зайтись в новом приступе кашля.

Я кивнул и помог вновь взобраться в кабину. Как на глаз, так Шура порядком потерял в весе за эти сутки. Лучевая болезнь как хороший фитнес-тренер согнала с него весь лишний вес, а заодно прихватила и здоровый. Только если при здоровом занятии спортом на это ушли бы месяцы, а этому диагнозу хватило пару суток.

Пожарник таял на глазах, и этот процесс могли бы остановить в центре лучевой терапии. Но такие строили лишь в городах с населением свыше миллиона жителей. Тот же, что наверняка остался цел в Новосибирске, стоял без света, лекарств и специалистов. А совсем скоро по прогнозам академика его разграбят полностью.

Не верит он в людей.

Я пошёл вслед за танком, когда в спину догнал старый голос:

— Эй, солдатик. Сменяй калаш.

Повернулся. Послышалось?

Солдатик? Ну да, при оружии, в камуфляже. Разве что без погон. У охотников то чаще ружья, чем автоматы.

У калитки стоял дед. Все дома были давно высоким за забором. А его прятался за символическим деревянным штакетником.

— На что? — невольно спросил я, не особо думая об обмене.

Дед тут же отошёл от калитки, заговорщицки оглянулся и переспросил:

— А что нужно?

— Бочки нужны, — я подошел к пластиковой бочке.

Двухсолитровая ёмкость стояла пустая. Воду давно вычерпали вёдрами. Саму бочку закрывала пластиковая крышка от пыли и мелкого мусора. Закрывала, причём, до состояния герметичности.

Привязав подобную к борту, мы вполне могли налить её доверху дизелем.

— Ещё есть такие?

— Нет.

— А у соседей?

— А им на кой? — удивился дед. — У них станции от скважин. Своя вода всегда под рукой.

Все давно пробурили скважины. А ему воду привозил водовоз.

— Тогда на что с тобой меняться? — вздохнул я.

— Как на что? — удивился дед. — Солений полный подпол, сало, картошка, утку бил, рыбу коптил. Порася, опять же, зарезали. Молока дам. У соседа сменял. Яиц наберу. Мне с внучкой много не надо. А калаш пригодится. Участковому нашему давно ничего не надо. Сами свои вопросы решаем. А у меня ночью вещи крадут. Никто не расследует. Не для того рыбу вялю, чтобы чужие рты набивать… Не коты это, помяни мое слово!

У меня слюнки потекли от предложения. Но нового Калашникова двухсотой серии это все же не стоило.

— Калаш не дам, — пришел в себя реалист. — Но есть карабин «Блазер». Ты ж охотник, отец? Вот тебе по руке будет.

— Нашенское? — с сомнением переспросил он.

— Да.

— А патроны?

— И патроны есть.

— Так сменяем? — вновь прищурился дед.

Я присмотрелся к бочке, потёр пустой канистрой искусанный йодный нос, прикинул вес «посылки» и сказал:

— Вот как бочку эту доверху наполнишь провиантом, так я к тебе с ружьем на обмен и приду… Идёт?

— Идёт.

— Да смотри, всё проверю, — на всякий случай уточнил я. Мир-то другой уже. — Не на вес клади, на совесть.

— Обижаешь, сынок, — вздохнул сибиряк и шмыгнул за калитку доставать припасы.

Я прикинул стоимость нового современного карабина. На него наверняка можно было сменять весь этот старый дом со всем содержимым. Но это в том, старом мире, где понятие денежных знаков что-то значило.

В этом же мире новыми платежными средствами было оружие и патроны. А на сдачу провиант и одежда. Очень скоро настоящей валютой могли стать лекарства. Всё остальное гроша ломаного не стоило.

Но даже без учёта двух автоматов, у нас и без того оставалось ещё три единицы охотничьего оружия. А вот патронов на них не так много, как на автоматы. К тому же — у него внучка!

Молодому поколению нужно помогать выжить. Освоит карабин, научит. Глядишь и перезимуют.

Вернулся к берегу. Красный танк кружил у воды на одной рабочей гусенице, самозакапываясь на мокром песке. Не понимая в чем дело, я бросил пустую канистру и запрыгнул на не работающую гусеницу, открыв дверь кабины.

Шура сполз с сиденья на ящики. Мельком глянув на рычаги, я оттянул один из них, вернув в нейтральное положение. Танк остановился.

Пожарник, тяжело дыша, сполз мне в руки. Он едва дышал. Похоже, терял сознание. Какая внутренняя боль его мучила, я даже себе не представлял. Алкоголь не мог заглушить болевые рецепторы. Лишь притупить.

— Чудной ты с йодом на носу, — просипел обреченный. — Похорони меня… ты обещал!

— Похороню. Не переживай, — ответил я и комок застыл в горле.

Пытался сказать что-то ещё, но словно получил заклинанием онемения на язык.

Он потянулся к поясу, отстегнул охотничий нож и протянул мне:

— Держи… на память.

— Ты уже подарил мне компас.

— Лишним не будет… Мёртвым ни к чему.

Новый приступ боли скрутил его тело. Он вновь закашлялся, носом пошла кровь. Закричал так дико и утробно, что я не удержал его на руках. Опустил к песку, обхватил шею и… провернул.

Это получилось само собой, без участия сознания. Костюм помог, добавил сил. Сегодня пустил первую кровь… сегодня взял первую жизнь. Насыщенный день.

Но кто ещё проявит милосердие к обреченному?

Осознание, что добил, пришло позже.

Сейчас же просто прислонил тело к гусенице и заставил собственное тело работать. Оно, а совсем не я, сливало дизтопливо с цистерны, наполняло бак на катере, носило ящики с припасами.

Оно делало всё, пока по щекам текли крупные, молчаливые слёзы.

Телу словно ввели обезболивающее. Перестал замечать даже мошку. А когда вернулся к деду с карабином и пакетом патронов (Игорь Данилович ещё в автомобиле показал, какие куда подходят), слёзы высохли.

Дед стоял возле бочки, подтаскивая к ней огромную замороженную ляжку в пакете. Из какого холодильного ларя он её достал, я не спрашивал. Наверняка тот был полон вкладышей-хладагентов, что даже при отключении света держали холод несколько дней. По деревням свет часто отключали, и местные давно приспособились беречь продукты.

Больше поразило, что рядом с дедом носилась девчушка лет четырёх, пытаясь помочь.

Детские ручки хватались за ношу, и ребёнок постоянно повторял:

— Давай, деда, давай, тяни!

Я помог с этой погрузкой. Бочка действительно была до краев наполнена провизией. Молча протянул деду карабин и патроны.

Он заохал, с видом знатока разбирая его на ходу:

— Ого, оно же ещё в заводской смазке! Вот так дела! Хорош!

Подойдя к бочке, я вдруг понял, что тот ещё идиот. Теперь её вес составлял порядка двухсот килограмм. Края же были не такими плотными, как на металлическом корпусе. Так что, даже подцепив их робо-пальцами, я не мог утащить весь этот груз в одиночестве. Приподнять — да. Покатить — возможно. Утащить — нет.

Но если же положить бочку на бок или катить краем, то наверняка разбились бы стеклянные банки, плотно составленные друг с другом.

В голове пустота.

Мелькнула мысль всё бросить и просто уйти. На секунду даже показалось, что дед сейчас зарядит карабин и разрядит мне его в лицо и сам заберёт все трофеи.

Им нужнее!

Но дед лишь с пониманием посмотрел на меня, словно увидел эту внутреннюю боль и метания, и выкатил из-за калитки тележку. Одноколесная, металлическая. Такая, на какой возят грунт или дрова с улицы в дом, чтобы колоть уже на внутреннем дворике, она была потёртой, старой, но рабочей.

Легко приподняв бочку и поставив на тележку, я понял, что это укатить смогу. Стабилизаторы экзоскелета работали что надо.

— Отец, есть лопата?

— Есть.

— Человека похоронить надо.

— Хорошего?

— Лучшего.

Дед вздохнул и молча принес лопату. Карабин с пакетом он утащил домой ещё в тот раз, когда пошёл за тележкой.

Взглянув на лопату, добавил участливо:

— Помочь?

— Да… пойдёмте со мной.

— Лизка, ступай домой. Да не вылезай со двора, — приструнил он расшалившуюся внучку, что принялась нарезать круги вокруг нас.

Беззаботное детство сыпало вопросами. А я не мог разговаривать.

Без боязни старик пошёл следом за мной. А я поражался, что он просто не ушёл домой, а снова предложил помощь.

Может, пошёл следом за тележкой? Вдруг не верну. Но нет же, не вооружен. Карабин дома оставил. Идёт на риск осознанно, с незнакомым человеком. Или мое лицо настолько переменилось с первой встречи, что и задавать вопросы не нужно?

Выкуси, Невельской, люди лучше, чем ты думаешь!

Мы вернулись к красному танку. Я разгрузил бочку и стаскал припасы на катер, саму её привязал к борту и наполнил до краев дизельным топливом, плотно закупорив крышкой. Так же наполнил вторую металлическую, которая уже была привязана.

Катер заметно просел под новым грузом. По итогу, у нас был полный бак, две бочки на корме и обилие ящиков на носу и крыше, что исключало возможность установки третьей бочки. Выходило семьсот литров топлива. По идее, хватало на половину пути. Вздумай я сменять что-то ещё, и катер просто не отчалил бы от берега.

Вернувшись к красному танку, обомлел. Дед копал яму, работая в поте лица своего. Само лицо густо облепило мошкой, но он словно не видел за работой. Взяв ящик консервов с носа лодки, я положил его на тележку, подкатил к деду и отобрал лопату.

— Спасибо, отец. Вот тебе за труды… Береги Лизку.

Он вытер вспотевший лоб рукавом. Посмотрел на меня.

— Зима нынче в этом году рано придёт. Одежа у тебя, парень, не по погоде. Околеешь.

— Да есть ещё более тёплая, зимняя… Вроде, — автоматом ответил я, продолжая копать могилу.

Дед кивнул и укатил тележку с ящиком в туман. А я продолжил копать. На проклюнувшемся солнце блестело золотое обручальное кольцо пожарника. Но в голове не было и мысли его снять или «сменять».

Я не позволил бы себе сейчас и разуть пожарника, ходи хоть босиком. Есть вещи сильнее. Мало объяснимые с логичной точки зрения.

Каково же было мое удивление, когда старик вернулся обратно без тележки, но с полушубком, шапкой-ушанкой, меховыми рукавицами и валенками подмышкой.

— На вот… Я усыхаю. Мне больше не по размеру. Лизке велико. А тебе в самый раз будет.

Воткнув лопату, я снова испытал шок. Повернувшись к деду, вдруг понял, что до смерти хочу помочь ему и ребёнку.

Но… чем? С собой двоих не взять. Невельской просто высадит нас и дальше поедет один. Забрать девчонку? А кто я вообще ей такой?

Да и захотят ли сами покинуть дом? Тот ещё вопрос. А просьб уехать с нами я не слышал.

— От души, отец… Трактором управлял?

— Нет. Но служил в танковых, — объяснил дед. — Восточный округ. А что?

Порой не нужно задавать вопросы. Порой нужно действовать.

— Значит, теперь это твой танк. Внутри цистерны два десятка тонн дизеля… пользуйся.

— О, это и ежу понятно, что ты не воду таскал в бочку, — ухмыльнулся дед. — Но не великоват ли подарок за одну могилу?

— Не думай об этом. Просто, забирай. Отгоняй к дому, сменяй дизель на твердотопливный комбинированный котел. М всю эту долгую зиму в холоде не останешься. А ещё лучше, бери внучку, и уезжайте куда-нибудь… Может даже… может…

Я так и не смог предложить.

— Да куда уезжать? — он подошёл к телу Шуры, перекрестился. — Прирос я корнями к деревне. Здесь и помру, как час придет. А Лизка… куда ей деваться? Родители как сгинули. Связи нет. Явятся ли? Не знаю. Молодежь нынче ушлая, безрассудная. Сегодня здесь, завтра там.

— Отец… мир изменился, — с надрывом вытащил я из себя простые в принципе слова.

— Это я уже понял. Ничё-ничё, переживём, — прокряхтел он в ответ.

— Ты уверен?

— И не такое переживали. Было бы, для кого переживать. Да ты и сам не переживай. Кто много переживает, того рано хоронють.

Прозвучало как шутка, но не до смеха.

Вместе с дедом мы положили Шуру в яму, закопали и ещё некоторое время стояли молча над могилкой. Как полагается. Вместо надгробия в землю вошла лопата. Дед отказался её забирать. Тут нужнее. А у него ещё есть. Плюс есть лопата на пожарном танке.

Благодарный и за это, я пощупал на поясе оба ножа. Тот, что подарил Шура, передаривать было нельзя. Обычай то ли из Каменного века, то ли из Средневековья. Но и прощаться без нового подарка уже не хотелось.

Отстегнул раскладной нож из комплекта ратника, протянул.

— Держи, на память.

— Так я и танком тебя не забуду!

— Просто побещай мне вырастить Лизку.

— А… ну дык… вырастим. Как не вырастить?

Дед взял нож и кивнул. Утер слезу.

Наверное, у него тоже встал ком в горле. Я похлопал его по плечу, затем крепко обнял, как родного человека и вернулся к катеру. Тот просел от нового груза.

Я попытался подтолкнуть силой экзоскелета, да только увяз ботинками. Поднявшись на борт по вваренной лестнице, завел моторы. Катер загудел, дал задний ход, но винты лишь беспомощно месили прибрежную муть.

Тяги не хватало.

Хотел уже будить Невельского, чтобы решить новую задачу, но тут услышал посторонний гул. Вышел на нос корабля. А по берегу бодро рассекал красный танк, нарезая круги вокруг свежей могилы.

Подкатив прямо к носу лодки, он замер в десятке сантиметров от корпуса. Дед махнул мне рукой из кабины — приготовься, мол.

Затем высунулся из окна и прокричал сквозь шум двигателей:

— Давай полный ход, я подтолкну!

Кивнул в ответ. Во дает!

Хотел бы я иметь такого деда. Он бы и стрелять научил, и рыбачить, и по грибы ходить. Но сирот в детских домах учили быть только патриотами.

К моему удивлению, специальная пожарная машина по сантиметру приблизилась к катеру. Нож-таран коснулся корпуса тупым центром (заточенными для рубки были острия, что выходили из него, сам же центр скорее валил деревья) и осторожно начал толкать катер в воду.

Тяги красному танку хватило бы, чтобы стянуть баржу с лесом с мели. Так что катер ожидаемо легко соскользнул в воду. Моторы подхватили тягу, рванули на глубину. Дед помахал на прощание. Я дождался, пока катер подхватит течением, развернулся и повёл корабль по реке.

Сон Невельского оказался так крепок, что он и не думал просыпаться даже от толчка в борт.

Пощупал ему лоб. Академика колотил озноб. Укрыв больного полушубком, я взял на себя капитанские обязательства.

Так мы покинули Рыбное, где я оставил людей, которых мог бы назвать друзьями. Прошлая жизнь была скупа на них. Новая же одаривала обильно. Но хватит ли тех даров, чтобы пережить новый вызов?