Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 20 Улан-Удэ

Академик хорохорился, но все семьдесят километров до самого подъезда к Улан-Удэ отлеживался в нартах обессиленный как новорожденный щенок. Уставший старик бурчал на весь прочий неправильный мир о забытой богом стране. Об отсутствии этого бога. И тут же о том, что без бога всё вокруг здесь просто не могло существовать. Куда только делся тот молодой мужчина, вещающий с трибуны о светлом техно-будущем?

Улан-Уде встретил нас брошенными на въезде автомобилями. О лавировании между ними речи не шло. Вы сложили парашют и потянули нарты за верёвки, на весь переход через город сами став беговыми собаками.

— Вы можете идти?

Я понимал, что сиди академик в нартах, один не смог бы толкать весь груз вместе с ним. Но как можно заставлять идти едва живого человека?

— Я в порядке… Ваш морс сотворил чудеса.

Наверное, в переводе с высоконаучного это означало «спасибо».

Как бурлаки на Волге, мы толкали за собой свою «баржу», только не вдоль реки по песку, а среди сугробов, заметающих остовы перебитых роботов, дронов и брошенной техники.

Улан-Уде ближе к центру оказался многолюдным, словно праздновали день города. Люди толпились на улицах на широких улицах и площадях, слушали выступающих участников мероприятий с возвышений и искусственных баррикад.

Я присмотрелся. У огромной головы Ленина выступали люди в ухоженных полушубках и шапках на меху. Они яростно поливали грязью оппонентов и зазывали прочих слушателей общими словами о сплочении, единстве и нерушимой вере. Тут же били несогласным и друг другу морды, обнимали в поддержке новых и старых союзников и снова валили друг друга в снег.

И всё на фоне небольшого кордона то ли личной охраны, то ли военных, то ли бывших полицейских. Суровые люди в камуфляжи походили скорее на охранников из магазинов. Вероятно, теперь элита могла себе позволить только их.

— Смотрите и слушайте, Карлов, — часто останавливаясь перевезти дух, говорил Невельской. — Это называется развитым постиндустриальным обществом.

— Зачем они это делают?

— Похоже, местные чиновники и враждующие партии пытаются удержать власть, — ответил он. — Как умеют: языком. Но без поддержки СМИ не выйдет. Старые методы не работают. Зато у народа появилась реальная возможность отбуцкать всех, кто им не нравится. Так что тем ораторам, кто пробился во власть по связям, больше не повезёт. Все окажутся в снегу, сметённые толпой.

Город бурлил, как перед войной. Выделялись среди выступающих людей лишь буддисты в длинных красных и чёрных одеждах на меху. Эти ходили по второстепенным улицам, перебирая длинные чётки, и молились в полголоса, не в силах согреться в промерзших дацанах в позах лотоса.

Если Будде в далёкой тёплой стране можно было спокойно сидеть несколько лет под фруктовым деревом, питаясь его же плодами, то Генерал Мороз снисходительно смотрел лишь на самых активных буддистов.

— Либо бросят вегетарианство, либо не выживут, — добавил академик. — Лишь у всеядных будет шанс уцелеть. Без мяса на севере не выжить. А север теперь везде. Эпоха изобилия кончилась. Перемрут люди с пищевой аллергией, веганы, вегетарианцы и прочие солнцееды. А вот на то, как жуют булки недоброжелатели глютена я бы посмотрел с особым злорадством.

В пику буддистам под аркой цесаревича Николая мы увидели христиан с иконами, столпившихся вокруг людей в чёрном. Крестный ход был большим, во все горло орали молитвы, песни и призывы покаяться «во дни грядущие». Попутно — пожертвовать на нужды верующих «кто чем может».

За толпой активных православных, в основном состоящих из старушек и чернорясенных, тянулись оборванцы, старики и дети.

Я вновь пригляделся. Среди них почти не было мужчин среднего возраста и молодежи. Те, что постарше, столпились у гаражей, магазинов, складов, АЗС. Прислушавшись, можно было понять, что они выясняли, кто теперь поведёт горожан «через новые трудности» и «даст отпор вызовам времени».

Всё чаще звучал банальный вопрос «что будем делать, мужики?».

Молодежь собралась у эстакады с перевитыми змеями и устроила что-то вроде рейва. На всю округу гремела музыка из колонок на батарейках. По рукам гуляли бутылки с алкоголем, а сам молодняк вооружался, кто чем может. От палок и бит до цепей и лопат.

— Похоже, все местные магазины стоят с опустевшими прилавками, — обронил академик. — Вскоре городом завладеет её величество — анархия. Нет централизующей силы. Той самой горячо обсуждаемой «скрепы», которая сплотила бы всех вокруг себя. Ведь чем больше людей, тем сложнее её найти. Хотя бы потому, что это абстрактное понятие. В то же время население Улан-Удэ было почти полмиллиона человек. Насколько мне не изменяла память — третий город на Дальнем Востоке. Людей много. И все не знают, что делать… Чуете продолжение?

Я молчал.

Академик улыбался в начинающуюся бороду, прятал лицо в шарфе и лыжной маске, бурчал снова:

— Те, кто посмекалистее, давно за городом строят зимовье или откапывают построенные схроны. А эти все вокруг либо слишком глупы, либо наивны. Либо глупы и наивны разом. А ещё здесь немало революционеров и анархистов, готовых жечь всё, что горит, чтобы хотя бы погреться. Если кто-то покажет на врага, то самые идейные первыми бросятся в бой. Я бы назвал это «воспалением синдрома справедливости». Но стоит сказать об этом хоть кому-то в толпе, как получишь по лицу.

— Не время говорить. Время действовать.

— Понимание придёт к ним позже, Карлов. А этот же человек, что даст тебе в морду, перескажет тебе через год, что всё было не так, как кричала толпа. А сам он — пострадавший от коллективного синдрома. И вообще не хотел ничего плохого.

— Город душит. Давайте скорее к просторам, Игорь Данилович, — обрубил я все диспуты с академиком, стараясь быстрее покинуть все три района города.

Но Улан-Удэ был далеко не деревней. Сколько десятков километров придётся толкать нарты, сказать бы не решился и на спор один к десяти.

Советская и постсоветская архитектура города радовала мало: торговые центры, хрущёвки, современные центры, сталинки, дореволюционные строения… всё одинаково безразлично заносилось снегом. Здесь негде было приткнуться и перевести дух.

Теории Невельского оказались правдивыми: люди собирались в сообщества, выдвигались лидеры. Глядя на их рожи, я видел вчерашних аферистов и зазывал в «пирамиды».

Тех, кто за чашкой чая предлагает купить биткоины, а потом убегает, услышав «нет», не заплатив и за обещанный чай. Заодно прихватив с собой пару пирожных за твой счёт. Люди, которые везде найдут выгоду, в периоды смуты найдут для себя тёплое местечко.

Это паразиты времени, с которыми не в силах справиться даже Генерал Мороз.

На нас почти не обращали внимания. Не имея дорогих шуб, не обвешанные золотом, но со спрятанным в нартах оружием, мы упрямо толкали или тянули хрупкий на вид транспорт. Мы походили на двух бомжей, собирающих дрова для костра. Вымытое в бане и ванной лицо было чистым, но обезображено ветром: задубевшая, потемневшая от холода кожа приобрела синюшный оттенок. А валенки и тулупы никогда не тянули на одежды богачей.

Взяли перерыв, вновь слушая толпу.

— Мы должны собрать все богатства и перераспределить по совести, — кричал один из выступающих с эстакады на улице.

Причина, почему люди не собирались в зданиях была банальна и проста: все строения, даже способные вместить толпу людей, стояли без света. И что-то подсказывало мне, что и отопление не запустят по той же причине. А пока будут спорить, кто виноват и что делать, перемёрзнут трубы.

— Черта с два я поделюсь с тобой хоть туалетной бумагой! — вторил ему оппонент из толпы.

— Светлой дорогой коммунизма! — слышалось от людей постарше. — Или мы обречены!

— У нас демократическое государство! — возражало молодое поколение.

— Вера, только вера спасёт людей! — кричали старухи.

— Вера не накормит! — никак не соглашались традиционалисты.

Споры, ругань, слёзы… город бурлил. Город преображался.

Тут же рядом с толпой стояли те, кто предлагал обмен товаров.

Этим хмурым дельцам можно было не кричать. Достаточно лишь поставить перед собой коробки с надписями фломастером. Теперь там не «помогите кто чем может». Но товар, за который можно отдавать души.

Присмотрелся. Легализованный самим временем сбыт краденного манил нас полуфабрикатами, утепленными дутыми штанами, медицинским спиртом и к моему удивлению, патронами калибра 5.45 под наши автоматы. Какие военные склады вскрыли барыги, оставалось только догадываться.

Невельской не без долгих споров поменял всё на снайперскую винтовку вместе с новой информацией. На Орсис Т-5000 почти не осталось патронов, так что вскоре она грозила превратиться в лишний вес.

— Этот «чёрный рынок» появился ещё раньше раздачи провизии со складов, — объяснил академик. — Сформирован при участии военных частей, которые распадаются под гнетом обстоятельств. Они не в силах обеспечить себе пропитание в снегах. И выживают как могут.

— Так быстро?

— Барыги говорят, что субординация во многих местах расшаталась, едва отключилась мобильная связь. Когда же солдаты пропустили первый паёк, в военных частях без твердой руки быстро всё пошло по паховому шву, — добавил важную деталь в картину мира академик. — Выходит, промерзающие насквозь города откупорили неприкосновенный запас Родины на третью неделю после Конца Света. Оно и понятно, уже были разграблены все магазины и рынки, а вопросы с новыми поставками продукции так и не решились. Как и транспортный коллапс, проблемы энергоснабжения, преждевременный отопительный сезон и функционирование санитарно-медицинских служб. Люди выживают как могут, Карлов.

Мы продолжили путь. Похоже, лишь эпидемии обходили города стороной. Мороз уберег людей от разложения трупов. Но все, кто умирал в это время, по большей части оставались в чёрных мешках неучтенными телами вдоль улиц.

Добровольцев, работающих на общественных началах, чтобы хоронить или сжигать тела, было совсем мало. Эту работу привыкли перепоручать роботам.

Ирония судьбы заключалась лишь в том, что теперь сами роботы часто становились причиной для того, чтобы уложить тела в мешки.

Трасса Р-258 вела дальше на юг. С одной стороны, это приближало к радиации Китая, с другой — требовался северный ветер, чтобы избежать неприятностей. Но ветер дул с запада, корректируя путь.

Решено было идти на восток по P-436 и прочим второстепенным дорогам. Они рано или поздно всё равно должны вывести нас к основной автомобильной трассе, но гораздо восточнее. Так уверял академик.

Мы выбрались из города затемно и развели костёр прямо в брошенном кафе на дороге. Здесь уже было кострище. Дороги вели к дачам и мелким поселкам, куда двинулась немалая часть населения Улан-Удэ.

Когда ближе к ночи к нам в кафе на огонёк зашло несколько человек в разношерстной одежде, (часто не по размеру), мы не сразу спохватились.

— Уважаемые, это наша ночлежка! — сказал один из трёх и присел на корточки у костра.

Руки были в толстых кожаных перчатках на меху. Женских. Явно снял с чужой руки. Но все утепляются как могут. У Генерала Мороза нет предпочтений в моде. Его подчиненная — Гангрена, тоже инертна до стиля.

— Здесь не написано, — ответил спокойно академик.

С рук гостя слезли перчатки, и я увидел синие рисунки, изображающие перстни на пальцах. Похоже, к востоку от города лежали не только дачи, но и строения ФСИН.

Академик вперился в наколки, словно читал их как открытую книгу.

Я окинул взглядом каждого вошедшего и окончательно понял — в гости пожаловали зеки. Рванул к автомату, показательно вскинул затвор.

Не спал уже сутки, но теперь сонливость как рукой сняло:

— Стоять всем!

Они застыли. Один с дровами в руках, второй с раздутыми пакетами. Наверняка грабили ближайшие деревни, дачи, или магазины, если от них ещё что-то осталось. Оставлять таким на съедение обессиленного камнем и почках и дорогой академика — это то же самое, что затоптать костёр в ледяной ночи или подставить шеи волчьей стае.

— Спокойнее, вертухай. Чё раздухарился? — зек привстал с корточек, показал поднятые руки.

Он единственный был без груза, что выделяло в нём главного. Им носить тяжести или делать любую работу не пристало. Таковы традиции, которым как минимум несколько веков.

— Действительно, Карлов, — академик устало поднялся и показательно потянулся. — Чего это вы? Не все в пенитенциарной системе волки. Каждый имеет право погреться.

Откуда будете, «бродяги»?

— Третья исправительная колония-поселение, — хмуро добавил парень в наколках и кивнул своим.

Те вошли следом, расселись у костра, глядя на меня как на обезумевшего робота.

— Расформировали? — с пониманием обронил академик, не убирая рук далеко от одеяла, под которым лежал автомат.

Распадались не только армии, полки эрзац-гвардии и гибридное ведомство МЧС, но и всё, что требовалось кормить и обеспечивать теплом и вниманием.

Проще говоря, в течение первой недели все начальники колоний, зон и СИЗО были поставлены перед фактом: расформировать учреждение или свершить правосудие. Сдаётся мне, автоматы исправно поработали лишь в особо-опасных зонах.

Апокалипсис отменил «расстрельные» статьи. Сработала гуманность. И вот большинство зэков на свободе. И о, чудо, большинство занимается привычными им вещами.

Статистику убитых или отпущенных никто не вёл. Так у освобожденных появился шанс начать жизнь заново… или приняться за старое.

Мороз лишь способствовал пробуждению волчьих инстинктов. Выживать тем, кто привык биться за кусок хлеба, в таких условиях было легче, чем всему остальному обществу, изнеженному цивилизацией.

— Ага. Коллективно, — хмыкнул зек помоложе. — Менты в одну сторону, мы в другую.

— Наколки у вас интересные на пальцах, милейший, — улыбнулся академик. — Три точки на перстне. Это, наверное, означает три ходки?

Зек кивнул.

— Стало быть, пахан? Как там это… «чёрная масть»? — засиял Невельской, как будто вспомнил сюжет любимого криминального сериала.

— А ты, батя, смотрю, наблатыканный, — поднялся от костра ещё один зек, помощнее.

На его пальцах тоже был перстень, только разделённый надвое двумя полосами. Одна полоса была забита синькой, на второй набито сердце.

— Сидел? — поинтересовался он, так как «спрашивать» у них было не принято.

— Нет, что вы, — ухмыльнулся академик. — Начитанный. Какое у вас романтичное сердце наколото. Сала хотите? Накроем «полянку» за знакомство, так сказать. Без рукопожатий.

— А чё так?

— Издревле рукопожатие символизировал свободу рук от оружия, — объяснил Невельской. — А мы вооружены. Так какой смысл?

Я с сомнением посмотрел на академика. Ага, продумал план. Сейчас выхватит автомат и всех расстреляет. Но тот лишь порылся в провизии, достал припасы, запасную алюминиевую кружку, спирт и подсел к костру.

Обезумел? Зекам спину подставлять⁈

Отодвинув нарты подальше к стене, я взобрался в них, укрылся одеялом и положил автомат поверх коленок. Дёрнутся — расстреляю всех. Мне в эти игры с долгими разговорами играть некогда. Владивосток ждёт.

Зеки к моему удивлению тоже достали незамысловатую провизию из пакета, подкинули дров. Академик вылил пузырек спирта в кружку, добавил снега, помешал и пригубил. Выдохнув, закусил кусочком сала, вздохнул и поставил кружку рядом с паханом.

— Игорь Данилович Невельской, — представился мой спутник. — Угощайтесь остатками былого изобилия.

В свете костра можно было многое разглядеть. Уже не молодой заключенный был лет сорока, худощав. Под спортивной шапкой оказалась копна совсем седых волос. Он поднял кружку, пригубил спирта, взял порезанное вторым зэком сало, понюхал и ухмыльнулся.

— Я — Кот. А это мои кореша — Длинный и Орк.

Кружка прошла по кругу, опустела. Молодой по кличке Длинный с сомнением посмотрел на меня и не решился оставить последний глоток.

Больно надо.

С удивлением я увидел набитый перстень и у него. На пустом фоне было набито просто сердце.

Прямо фанаты Святого Валентина! Выходит, все трое паханы? Что-то не сходится.

— Кореша, значит? Очень интересно, — хмыкнул Игорь Данилович. — А я учёный. А в нартах держит всех на прицеле мой немного подуставший друг и напарник — господин Карлов. Вы простите его за недоверие. Разочаровался в людях… Но он тоже наверняка рад знакомству. На снайпера вот практикуется. Волков отстреливает. Полезно.

Кот оскалился:

— Вот скажи мне, профессор. Что вообще произошло? Люди говорят за переворот. Да я не понимаю. При каком перевороте решетки распахиваются? Не коммуняки же к власти снова пришли?

— Ну, можно сказать, что и переворот, — вздохнул академик, кивнул мне.

Я кинул бутылек спирта. В доме старухи мы часто кидали мяч друг другу, пробуя ловкость и развивая реакцию. Пригодилось.

Академик на этот раз не заморачивался с бутыльком. Поставил рядом с Котом. Тот открыл бутылек и они повторили процедуру с кружкой. Только за снегом на этот раз на улицу сгонял молодой, а академик не пил вовсе. Даже не притронулся ни к чему, предложенному тем, кто сел у костра.

— Более развитая форма жизни покорила менее развитую, — продолжил Невельской. — Человечество отправили в утиль. Мы все, почитай, уже в резервации. Каждый со своими понятиями… о жизни.

Кот долго молчал, переваривая услышанное. Я тоже не разглядел подоплеки.

Орк, глядя в огонь, спросил первым:

— И что теперь? Кто главный? Что делать?

— У меня есть пару идей на этот счет, — честно признался академик. И икнув, добавил. — Но боюсь, сфера наших интересов не совпадает… Детали не сходятся.

— А что? Мы недостаточно прошаренные для тебя? — рассмеялся Длинный полупьяно.

— Это очевидно. Но речь не об этом, а о том, почему все люди лгут, — спокойно отметил академик и тон его вдруг стал металлическим. — Пиздеть не мешки ворочать, лошье подзаборное! Встали и свалили от костра!

— Ме-е-едленно, — добавил я.

— Кружку можете забрать с собой. — добавил академик. — Мы к ней больше не прикоснемся.

— Ты чё, ботаник, берега попутал? — набычился Орк, подскочив.

— Берега? Какие берега⁈ Да я уничтожил к херам весь этот гребанный мир! — встал академик навстречу, ничуть не испугавшись «быка». В руке мелькнул нож из арсенала Ратника. — И тебе глаз на жопу натяну, если ещё раз вякнешь! За лоха меня держите? Паханы дутые.

От глаз не укрылось, что Кот тоже достал заточку из-за пазухи, готовый кинуться на Невельского сбоку. Пришлось пальнуть над головой.

С потолка посыпалась пыль. Но пыл охладил.

— Вы слышали его! Вон! — я стрельнул снова, теперь поверх голов.

Все трое рванули к выходу. Я стрельнул вдогонку, подгоняя.

Академик, раздухарившись, закричал вслед:

— Что вы мне втираете? Я что на фраера ссаного похож⁈

Убедившись, что все трое удалились в ночь, академик вернулся к костру:

— Вот же отребье неразумное. К счастью, в детдоме я не стал подобным. Больше к программированию потянуло, чем сигареты стрелять.

— Игорь Данилович, я ничего не понял.

— А что тут понимать? Тут знать надо, — ухмыльнулся он и объяснил. — Колония-поселение, Карлов, это «лёгкие» статьи. От полутора лет до трех. Какой пахан с третьей ходкой? На его перстне набиты три точки, но они означают не ходки. Точки на белой диагональной полосе на чёрном фоне это знак «петуха»-гомосексуалиста. Пахан носил бы корону, а также купола, где количество куполов означало бы количество ходок.

— Это кое-что объясняет.

— А помните вторую наколку? Орк «носит» перстень с червовой мастью справа внизу. А это уже масть педофила.

— Жаль… что стрелял «в молоко».

— Длинный — тоже не подарок, — почти веселился академик. — Ему набили сердце за срок за изнасилование несовершеннолетней. Знаки они повсюду, Карлов. Достаточно лишь уметь читать.

Академик улыбнулся и пнул кружку ботинком, откинув к стене.

— Обиженные к нам пожаловали, Роберт Алексеевич. Поэтому никаких рукопожатий, если не уверены в человеке. Не касайтесь вещей и продуктов незнакомца. ВИЧ на морозе поймать довольно сложно, но хватает и такого, от чего сейчас лечить не будут. Остается лишь выявить людей-подделок до того момента, когда ничего нельзя будет исправить. Не всё так, как кажется. Многие люди занимаются мимикрией. Подражай или умри.

Я поднялся из нарт, не в силах сразу прийти в себя:

— Ну, вы даете, Игорь Данилович. Сами словно отсидели.

— Я вырос в детдоме! В «девяностые» это было равносильно тому, что на «строгаче» отсидеть! У нас не было интернета, зато были свои учителя. И понятия как на зоне. И знаете… это был полезный опыт. Детдом думать научил. Думать, чтобы выжить. Видеть все подставы, анализировать сказанное, сопоставлять с увиденным — всё это началось там, когда отринули иллюзии о равенстве людей, условий, и желаний.

Он ненадолго затих, прислушиваясь к ветру за окнами.

— Мне не понятно лишь то, почему их перевели в колонию-поселение, — добавил он. — Видимо, досиживали. Похоже, зона «красная». «Мужиков» недалёких полная. Каждый при случае стучит начальству и из кожи вон лезет на отработках, чтобы скосить свой малый срок. Если их дёрнули со «строгачей», то неплохо подмазались. Явно — «козлы». Впрочем, у опущенных всегда мало вариантов. Тебя либо используют как бабу или ты ведёшь себя как баба, шепчась с теми, кого они называют вертухаями.

Я поднялся из нарт, утонув в непонятных словах. Подошёл, оглядываясь на дверь. Люди мстительны. Могут вернуться.

— Спокойнее, Карлов. Это ссыкуны с надломленной психикой. Шавки. Не сунутся. Не прижимай таких к стене, и близко не подойдут, чтобы не нарваться на неприятности. Учитывая многократное падение количество заключенных в последние годы в системе ФСИН, это и не удивительно.

— Почему?

— Количество уголовников неуклонно падало обратно пропорционально количеству умных камер, фиксирующих всё-всё-всё. Люди понимали это и вели себя «тише». Оставались по тюрьмам лишь «старые», досиживающие. Или хакеры. Эх, зря спирт перевели, — вздохнул академик и забрал у меня автомат.

Подвинув нарты к огню, сел напротив выходу с автоматом наизготовку:

— Спите. Ваша очередь.

— Вы измотаны.

— А вы вовсе ночь не спали… Спите. Я в норме.

Сказано-сделано. Я забрался в нарты, укрылся одеялом и закрыл глаза.

— Тот же принцип: следи за тем, что пишешь. Лишнего не болтай, — буркнул я уже в полудреме напоследок. — Мы все, по сути, сидели в одной большой тюрьме. И вот — освободились. Но свободе не рады. На кой она нам такая?

— Всё верно, Карлов. Помните все эти предпосылки, когда первые ИИ в интернете начали интерпретировать написанное с точки зрения сексизма, расизма, терроризма и прочих «измов» для определенных структур? Органам внутреннего порядка прямо на почту приходили объёмные досье на каждого такого «опасного» пользователя. Следователям, кому не хватало выполнения плана, охотно брали досье в дело и раскручивали его, настаивая перед судом на реальных сроках. Работа не пыльная. На время даже забыли про убийц, насильников и прочих серийных маньяков. Тех по большему счету ловили умные камеры, сопоставляя с фотороботами. Качество работы перешло в количество раскрываемых преступлений. Показатели, доносы, деградация следственных мероприятий… мрак, одним словом.

— Мастерам детективов стало нечего нового писать. Большая часть преступлений отныне велась в цифровом мире. Но тут вы запустили Анаконду и свели кибер-преступления на нет, — с ноткой иронии добавил я. — Вот камеры и опустели.

— Именно, Карлов! Быстро сопоставляете факты.

Он занялся киселем. Как остынет, затвердеет, можно не только пить, но ещё и есть. Удобно для пары людей, которые сегодня будут спать по очереди, нажив себе очередную проблему от большого ума.

— Лишь спохватившись насчёт доносов, количество которых превзошло само население, правительства разных стран вдруг поняли, что ИИ могут посадить каждого, обсуждай тот хоть спортивные матчи с другом за кружкой пива. Для этого не обязательно было даже оставлять знаки в интернете или отправлять данные по электронной почте. ИИ отлично добирал необходимый материал, записывая приватные разговоры на гаджеты через диктофоны и камеры, по умолчанию встроенные в любые устройства связи. Вне зависимости от того, знал об этом пользователь или нет, система работала. И система глобального контроля лишь усилилась, когда в дело вступили персональные идентификационные системы на каждого. Это всё должно было закончиться чипированием. Но не успели.

— Почему?

— Я остановил процесс. В нём не было особой необходимости, — добавил академик. — Иначе лежали бы мы все в снегу, как пациенты удаленной медицины.

«Слава тебе! О, освободитель», — подумал я, но вслух не сказал.

Он зеков щелкает как орешки. Зачем такого злить на ночь? Ненароком ещё второй камень полезет…

Утром, наскоро позавтракав, мы продолжили путешествие. Но стоило вытащить нарты из кафе, как застыли. Три тела валялись в снегу неподалеку.

Старые знакомые прошли не больше полсотни метров.

— Замерзли? Или караулили нас?

Академик подошел к ним, присел.

— Нет, Кот даже перчатки не надел. Так не поступают, когда холодно, — он присмотрелся. — Похоже, они умерли через пару минут после того, как покинули кафе.

— Почему?

Академик старательно осмотрел все трупы в перчатках, после чего заключил:

— Отравились.

— Чем? Спиртом?

Невельской вытащил из нарт бутылек, долго нюхал, смотрел на осадок и проводил несколько минут незамысловатые опыты. После чего со всей уверенностью заключил:

— Нет, спирт чистый, медицинский. Не разбавленный. Контрафакт давно бы забраковали. Здесь акциза. Подделывать лекарства и алкоголь в последние годы было почти невозможно из-за жесткого правительственного контроля. Похоже, дело в их еде. Либо стащили посылочку с мышьяком с ближайших дач, которую дачники оставляли для крыс. Либо… — он посмотрел на меня.

— Что? Я их не травил.

— … посылки им собрали в колонии-поселении, — договорил Невельской и кивнул. — Похоже, не всем по душе стукачи и педофилы. Радует, что остались ещё разумные люди.

Я криво улыбнулся, не зная, что добавить человеку, который легко мог сыграть каннибала Лектора.

— Ладно, былое, — тут же забыл о бывших заключенных мой напарник, как будто просто муху раздавил. — Ловим ветер, Карлов! Нас ждёт ещё половина пути до Владивостока!

Не знаю на что это больше похоже — на спасение или проклятие? Устроив автомат на сиденье под одеяла, лишь понял, что впереди ещё много всего необычного.