Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 27 Чем выше, тем быстрее

Я не думал задерживаться в анклаве «Хабаровск» на долгое время, но так случилось, что за решением всех проблем провёл здесь девять с половиной лет.

С момента же запуска рубильника Невельским прошло десять долгих лет. Мир изменился. Появилось новое поколение, более стойкое к радиации и болезням. Мутации, если и были, проходили нас стороной. Все, кто мог умереть от последствий радиационной болезни, давно отошли в мир иной.

Анклав наскучил за это время. Стал давить. Григорий отдалился, решая «внешние» проблемы нашего конгломерата. Сергей попал в засаду чистильщиков и не пережил боя. Валерий с Люсей завели семью и активно занимались обороной периметра. И уже я отдалился от них.

Оглядываясь на людей вокруг, которые часто понятия не имели о моей работе, я всё больше понимал, что мне здесь больше не место.

Осточертел каждый известный уголок. Анклав давил на меня со всех сторон. Я не видел отрасли, которые можно ещё развивать в глобальном плане и это удручало. С мелкими же проблемами справлялись свои, доморощенные специалисты.

Поглаживая чемоданчик Невельского ночами, глядя без сна в потолок комнаты в хрущёвке, я понимал, что пора в дорогу.

Вот только как вырваться из кольца врагов? И куда?

Раздобыл карту Приморья у менял и всё чаще смотрел на автомобильную и железнодорожную дорогу до Владивостока. Последняя звалась ДВЖД.

Трасса, верно, превратилась уже в труху под снегом. Иссякло топливо. В теории можно было вырваться из города, и идти вдоль железной дороги, а то и по ней на лыжах. Можно было даже поставить на рельсы старые агрегаты на пару и угле. Но анклав не видел острой необходимости этого прорыва. У нас самих была провизия, горячая вода, тепло. Начинали, правда, экономить патроны, но то ведь мелочи.

Они иссякают и у врага.

— Ещё на полгода-год хватит, — говорил Григорий, за ним повторяли другие.

Я избаловал хабаровчан комфортом! Они перестали мыслить о большем.

К нам прорывались одинокие сталкеры, мужественные воин и торговцы, но никто из них не приносил хороших новостей — анклавы на дальнем востоке существовали. Но скорее влачили жалкое существование.

Так куда прорываться? Зачем нас союзы со слабыми? — говорил Григорий, и за ним вновь повторяли другие.

Разубедить их я не мог, не владея ни информацией, ни теорией новых проектов. Ничего, что могло бы вновь в едином порыве поднять народ.

Семьсот километров пути между Хабаровском и Владивостоком казались непреодолимыми.

На десятую весну, когда солнце вновь немного подтаивало сугробы и можно было откопать что-то полезное, Григорий явился в наши первые дворы из дальнего похода в Южный. И послал за мной гонца.

Прибежал Монька — малец Валеры и Люси.

Он начал звать ещё у двери квартиры:

— Дядя Роба! Дядь! Дядя! Идём!

— Куда?

— Дядя Гриша коробку привёз.

— Какую?

— Большая такая, целая детская группа может влезть!

С лёгким интересом я вышел во двор и обомлел. У крематория остановился микро-грузовичек, и мужики спускали с его бортов «коробку» — корзину от воздушного шара!

Гриша подошёл, улыбаясь в усы:

— У цирка откопали. Смотрю, торчит материя, вроде парашюта. Подкопали. Ан нет — не парашют. Воздушный шар! Тут я и смекнул, как кольцо прорвать. Вылететь можно! Было бы куда… Кого пошлём? Много людей не выделю. Но попробовать стоит.

— Я сам полечу, — эту возможность упускать я не собирался. — Один!

— Ты слишком ценный человек в анклаве, — покачал головой предводитель. — Чёрт побери, да ты и создал анклав, считай.

— Только развил. Создал ты, — напомнил я. — Гриша, я прибыл к вам из Новосибирска. Ты знаешь ещё кого-то, кто прибыл бы в Зиму из дальних краев?

— Разве что с Биробиджана, — прикинул он и по глазам понял, что решение не изменю. — Но это тоже ты. Так… куда хочешь полететь?

— Во Владивосток.

Он сплюнул:

— Чего тебя туда постоянно тянет?

Поймав его взгляд, я решил бить по самому больному:

— Сталкеры-перекупы прибывают с юга с полными сумками патронов на обмен, но дальше Бикина не заходят.

— Там уже люди Стародубцева свой процент берут. Много не утащить.

— А что нам сумка? Надо договориться о крупных поставках с прямым поставщиком, — предложил я. — Отгоним отморозков, а если получим что посерьёзнее, то и роботов перебьём.

— Ой, не знаю. Стоит ли того, Роберт?

— Прут же каждую весну роботы, Гриша, — дожал я. — Крематории работают по теплу больше всего. Скольких хозяйкины прихвостни отправили на тот свет? А скольких ещё отправят?

Он махнул рукой:

— Чёрт с тобой, плыви. Будешь почетным гонцом… Но не вздумай умирать, понял меня?

Следующие несколько дней мы готовились. Корзину подняли на крышу, заштопали воздушный шар, продули сопла. Знающие люди пожурили меня, что всю конструкцию обозвал неправильно.

Воздушный шар по-научному состоял из оболочки, гондолы и горелки. Последняя также являлась тепловой установкой. У нас не было специального газа, чтобы полностью заполнить аэростат, но главное было создать тепло. А уже тепловой аэростат летал благодаря подъёмной силе нагретого воздуха.

Достаточно было подавать жар, который нам обеспечил стандартный газовый баллон. Большой, тяжёлый. Зато рассчитанный на длительную дорогу.

Проверив стропы, собрав запасы и балласт в гондолу, мы несколько дней ждали, пока подует ветер в юго-юго-западном направлении.

Только это направление как нельзя лучше понесло бы воздушный шар прямиком к Владивостоку. Если ветер менялся за юго-восточный, я улетал в Китай. Если на южный — в лучшем случае попадал в Находку. В худшем — в Японское море.

Всё, что дуло на восток, относило меня к Японии на Хоккайдо или даже Курилы, насчёт которых в прошлом мире было столько территориальных споров.

Уровень радиации по рассказам Невельского в Стране Восходящего Солнца был не меньше, чем в Китае. Если японские острова ещё вообще существовали. Так что лучше было посадить шар заранее, чем позволить себе это исследование.

В «час икс» я запустил горелку, автоматом зажглась вторая. Коммерческий воздушный шар был не очень большим и горелок была всего пара. Они как конфорки на небольшой газовой плите. Устройство для стравливания горячего воздуха (или «выпускной клапан», как тут же поправили умники) в ближайшее время я использовать не планировал, если хотел вылететь за пределы влияния чистильщиков и свободных.

В конструкции не было ничего сложного. Максимальная мощность каждой горелки была высокой. Шар быстро наполнился горячим воздухом. Гондола поднялась, сдерживающие веревки напряглись.

— Роб, ты уверен? — в последний раз спросил Гриша.

— Дело не во мне, Гриня. Дело в будущем, — ответил ему я, пожал руку, и я помахал всем на прощание. — Когда-нибудь Владивосток прибудет к вам с подарочком!

Ветер подхватил воздушный шар и понёс меня над дворами в сторону «Санаторки», поднял над Амуром.

Всё стало таким маленьким, миниатюрным. Мороз крепко взял за уши. Я поплотнее укутался в шарф, поправил лыжную маску. Под рукой были воздушные фильтры на случай повышения уровня радиации. Но датчик Гейгера-Мюллера молчал.

Под рукой не было баллона с кислородом, так что подниматься выше трёх километров не следовало. Я отключил одну горелку, ослабил поток во второй.

Высотометр показал, что набор высоты прекратился. Вариометр же, этот Прибор для измерения вертикальной скорости, обозначил скорость ветра в двести тридцать километров в час. Я даже обрадовался. Такими темпами можно было попасть во Владивосток через пяток часов!

Правда я понятия не имел насколько хватит баллона. В самоделке не было уровня. Компас тоже радовал не сильно. Пронизывающий ветер очень быстро сменился на южный, затем на юго-западный.

Меня швыряло между потоками на огромной скорости. Глядя то на карту, то на ориентиры внизу, я пытался понять своё местоположение. Но все, что было известно снизу, сверху поменяло очертания.

Где я? Понятия не имею!

Спрятавшись от ветра на дно гондолы, взял перерыв от дозора. Когда она прибыла во двор, была изготовлена из лозы и обтянута кожей. Эту конструкцию пришлось утеплить одеялами, а на дно положить матрас. В теории даже жёсткая посадка должна была стать мягкой, пережить сильный удар. Но я понятия не имел, в каких условиях придётся садиться: на деревья в лесу, на снег в поле или на лёд на побережье.

Знающие люди говорили, что в комплектации воздушного шара должна быть рация. Григорий выделил мне целую станцию. Но я не знал частот возможных собеседников и не спешил выходить на связь раньше времени.

На хватало ещё на Хозяйку нарваться.

Употребив бутерброды в дорогу и горячий чай из термоса, я взбодрился и вылез посмотреть на округу: снег, бескрайние леса, узкая полоска подтаявшего снега, во что превратилась дорога между деревьями. Чуть лучше была заметна железнодорожная насыпь. Мелькали серые столбы, станции, заснеженные вагоны. Ориентироваться было лучше по ней.

Учитывая свой вес, одежду, балласт и возможности подъёмной силы шара, с собой можно было взять до трехсот пятидесяти килограмм полезного груза. Но в гондоле было не более двухсот килограмм нагрузки.

Было бессмысленно брать мешок овощей. Так как все они перемерзли бы на высоте. Достаточно было выставочных образцов, чтобы подтвердить свои слова доводами.

Вместо костюма радиационной защиты Невельского в наследие от Сергея мне достался деврон. Он был гораздо удобнее и легче. Автомат, патроны, провизия, небольшая аптечка, вода и чемоданчик академика — вот почти и весь груз. В индикаторе температуры не было смысла, учитывая, что шар эксплуатировался при отрицательных температурах. Все огнетушители за десять лет давно попортились. Случись пожар — на спасение я не рассчитывал.

Южный ветер подхватил и усилился, разогнав шар почти до трёхсот километров в час. От резких порывов в лицо резало ножами, стало тяжело дышать. Руки стали ледяными. Я подкрутил горелку, снизившись до километра высоты над землей. Стало полегче, но постоянных холод всё равно давал о себе знать, быстро подтачивал силы.

Снизился до пятисот метров и понял, что опускаюсь слишком быстро. Страх разбиться о деревья возобладал — принялся избавляться от балласта и подкручивать вентиль обратно.

Шар быстро взмыл под небо, а стрелка скорости показала четыреста километров в час. Облегчённая гондола неслась над землей с огромной для меня скоростью. Не зная, как замедлить полёт, потеряв все ориентиры, я принялся стравливать воздух.

Выпускной клапан открывался при помощи фала, другой конец которого находится в корзине воздушного шара. Чтобы уменьшить усилия на фале управления и равномерной передачи нагрузки на клапан, фал был пропущен через блок, который, в свою очередь крепится за нижние концы строп. В обычном положении клапан удерживался за счёт давления горячего воздуха в оболочке, а вертикальные ленты не позволяли выпучиться клапану наружу, но низкие температуры внесли свои коррективы: горелка обледенела по краям, перемерз и клапан подачи газа.

Скорость и холод сыграли злую шутку — горелка потухла и клапан как сдувшийся сосок вылез наружу. Я понял, что падаю.

Не важное знание для того, у кого нет парашюта.

Впрочем, один плюс себя проявил — скорость полёта упала. Ветер уже не тащил, а подталкивал сдувающийся и быстро теряющий тёплый воздух шарик. В панике я начал выкидывать всё, что было из корзины. Глаза зацепились за синюю полоску на горизонте. Там было море!

Схватив рацию, крутанул ручку диапазона. Надавил клавишу, закричав:

— Всем! Всем! Лечу в сторону Владивостока на воздушном шаре вдоль железнодорожной насыпи. Вижу море! Падаю! Я из Хабаровска! Нам есть, что вам предложить! Помогите! Прошу помощи! S. O. S.

Датчик скорости отобразил падение скорости полёта до пятидесяти километров в час. Когда снег резко приблизился, рацию вырвало из рук, и я улетел головой внутрь подсдутого шара.

Больше ничего сообразить не успел. Тьма опустилась на голову.