Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 19 Ловцы ветра

Мир посветлел, зорька. Часы показывали минус сорок девять градусов по Цельсию. Слава богу, нет сильного ветра и высокой влажности.

Утеплившись по максимуму, я забрался в соседний дом, но обнаружил там лишь труп алкоголика. Мужчина в трениках с растянутыми коленками и безрукавке умер на диване прямо перед телевизором. Обилие бутылок на полу ставило диагноз вернее, чем рука на сердце. Похоже, Ноя достала его через кардиостимулятор. Но хоронить это тело я не собирался, потому спокойно закрыл за собой дверь.

Не собираясь сдаваться на первом провале, я начал исследовать всю ближайшую улицу. Следовало найти новую зимнюю обувь, одежду, провизию и всё, что поможет в дороге.

Искать долго не пришлось: ближайшие подполы могли обеспечить провизией на месяц вперёд одними закатанными банками с огурцами и помидорами.

Содержимое банок промораживалось на улице за пару минут. Приходилось открывать, пить рассол так, а содержимое банок перекладывать в пищевые контейнеры, которые покоились в любом доме. Потом костров всё это подтает и будет пригодно в пищу.

Радовало и обилие овощей в деревянных отсеках. Подполы держали температуру чуть выше нуля, что не перемораживало овощи, вроде картофеля. Покоилось здесь и варенье, и лечо на полках. А на кухнях стариков я нашёл немало круп, приправ, рожек, вермишели, а также чая, кофе, сахара и консервы.

В отключенных морозильных ларях лежала мороженная ягода и грибы. На широких верандах висели гирлянды шиповника. Всё свежезамороженное. Многие люди только начинали делать запасы на зиму. В мешках из-под картошки лежали не чищенные кедровые шишки в смоле. Будем чем заняться дома, до их ядер еще добраться надо.

Натаскав более ста килограммов разнообразной провизии на наше крыльцо, я сконцентрировался на других вещах. Раздобыть новые валенки не составило труда. Но когда увидел унты, а затем утеплённые рыбацкие сапоги-валенки без грамма резины, уже можно было выбирать.

Как ни странно, ни одной пары лыж. Не сезон. Зато раздобыл три пары коньков в одном из чердаков. Увы, детских. Разыскал и уйму перчаток, шапок, шарфов, свитеров и прочей зимней одежды по размеру.

Гаражи тоже оказались щедры на добычу: подстанция на дизеле, пару канистр с топливом, керосин, парашют, санки. Жаль, ничего из транспорта.

Я рассчитывал найти снегоход или хотя бы мотороллер, мопед, но застал лишь старые велосипеды, не работающие Жигули и почти полностью разобранную Волгу. Эти автомобили никогда бы не завелись при минус пятидесяти и в лучшие годы. А застрять в лесу, обмораживая руки при возне под капотом и под автомобилем нам не улыбалось.

Лучшее, что могли сделать эти раритеты автопрома, это сгнить в гаражах, чтобы археологи будущего могли судить о них, как о наших технических достижениях.

Когда в очередной раз возвращался с соседней улицы, в спину дул ветер, подталкивая. Пришла идея использовать его силу с больше пользой. Не зря же нашёл парашют. Люди наверняка использовали его как тент для отдыха на берегу Байкала.

Сняв с гаража бабки дверь, я раскрутил коньки и санки и сделал из их полозьев скользящую основу, прикрутив шурупами к «полу». Затем молотком принялся прибивать деревянные стенки к двери. На них пошли штакетины с забора.

Когда делал «лоб» просторных саней и прикидывал, сколько килограмм сможет тащить парашют при сильном ветре, на стук молотка из дома вышел академик. Потянувшись, посмотрел, как на проделки школьника, первый раз сколотившего скворечник.

— А, аналог нартам. Неплохо, Карлов. Смотрю и парашют нашли, — заметил он. — Собак у нас ездовых нет, как и оленей. Разве что мы с вами. Но учитывая количество собранных вами запасов, придётся делать корректировки по весу.

— А тягу рассчитаете?

— Рассчитаю, — кивнул он. — Но скажите мне, кайтсёрфер недоделанный, как вы собрались рулить?

— Я подумываю сделать руль и поставить передние коньки поворотными.

Он тут же обнаружил слабости идеи:

— Тяжёлая конструкция не поедет при слабом ветре в принципе. К тому же замерзнут шарниры, забившись снегом и льдом без защиты.

— Что же делать?

— Подобные сани управляются человеком, который стоит позади и подруливает ногами. Этому способствует смещенный назад центр тяжести в конструкции, — он вздохнул, глядя на мое разочарованное лицо. — Давайте так. Вы разбирайте эту нелепую конструкцию и дуете домой греться. Южный ветер начинается. А я прикину возможную конструкцию, и вместе доведем всё до ума.

Сказано — сделано.

Упряжь мы собрали за два дня из полозьев и нескольких мощных досок, собранных по округе. Последние пошли на основной корпус. Стенками и лбом стала перешитая палатка, утеплённая одеялами. В самих нартах, выгрузив провизию, можно было ночевать. Что избавляло от необходимости постоянно ставить палатку.

Создавать транспорт оказалось не так сложно. От дизельной станции, воткнутой в розетку, работали электроприборы: электропила, болгарка, электро-лобзик, швейная машинка. Весь коридор превратился в мастерскую. Разыскав бритвенный станок и машинку парикмахера, мы даже довели наш внешний вид до приемлемого.

Больше не походив на двух бомжей, мы могли вытащить нарты на улицу и продолжить путешествие. Общий вес конструкции по итогу оказался легче двери, которую я хотел использовать в качестве основания. Оставалось только дождаться попутного восточного ветра. Но усилившийся южный ветер запер нас в доме почти на неделю.

Проводя это время с пользой, мы чистили и лузгали кедровые семечки, метали ножи в мишень, которой стала сначала одна из стен… затем другая… третья… каждая стена в деревянном доме была деревянная.

Мы чистили оружие, подшивали и утепляли одежду. Но больше удивил академик, когда начал создавать летающие звездочки-«сюрикены» из дюрали и алюминия. Он собрал их по округе из старых советских спиннингов, кулеров, блоков питания и корпусов компьютеров.

Температура плавления иных металлов домашняя печка без горна с поддувом достигнуть не позволяла. Потому кочерга, молотки и топоры остались целыми от внимания академика. Но в печи в металлической подложке спокойно плавился алюминий со всеми его примесями.

Слушая затем грохот молотка о металл и работу шлиф-машины, я с удивлением наблюдал рождение оружия под рукой кузнеца. И с удовольствием был его подмастерьем. Глядя на горящие интересом глаза, я понял, что он был увлечен процессом словно ребенок.

Любой процесс академик превращал в игру, входил во вкус и доводил до совершенства, неизменно побеждая. А если не мог победить, то менял правила. Вот она отличительная черта всех гениев!

— К чёрту сюрикены. Время, Карлов! Мы получили вдоволь свободного времени. Больше нет нужды постоянно проверять почтовый ящик и обновлять статусы в социальных сетях.

— Вы правы, к чёрту их!

— Да, но не позволяйте себе сидеть без дела. Займите мозг, руки, развивайтесь. Миру больше не нужны бесполезные профессии. В почёте вновь охотники, врачи, инженеры, повара. Люди дела. При создании устойчивых анклавов это будут и электрики, металлурги, архитекторы, механики. Развивайте свои навыки. Постоянно самосовершенствуйтесь, чтобы выжить. Станьте полезным человеком для нового общества!

В конце недели ветер сменился. Датчики радиации замолчали. Мы смазали полозья жиром и вынесли нарты на улицу. Затем подпалили кухню и дом. Не оглядываясь на погребальный пожар для бабки, собаки и алкоголика, дотолкали наш болид к центральной улице.

— Запрыгивайте внутрь, первым рулевым стану я, — обронил Невельской, поправил лыжные очки и подошёл к сложенному на «лбу» конструкции парашюту.

Протащив стропы по земле, он потянул за центр купола. Ветер подхватил материю, раздул купол и поднял в воздух.

От рывка парашюта меня едва не вдавило во вкрученное сиденье, которое сняли с Волги. Академик подбежал к нартам, подскочил на ступеньку позади конструкции. Самодельный болид рванул вперёд, быстро разгоняя нас по заснеженной, обледенелой дороге P-258 на северо-восток, в сторону Каменска. Так гласил дорожный атлас, который я разыскал в одном из домов во время поисков.

Трассы больше никто не чистил. Про асфальт можно было забыть до весны.

Даже если бы хотел удержать веревки парашюта, я бы не смог. Спасло, что крепление к корпусу оказалось прочным. А сами советские парашютные стропы с многократным запасом прочности на разрыв.

Нарты рванули по восточному ветру. Академику оставалось лишь подруливать ногой, корректируя путь. У нас не было возможности измерить скорость, за неимением спидометра, но мелькающие вокруг дома и деревья, а также впившийся в щеки ветер говорил, что разогнались километров до сорока-пятидесяти. Будь собаки впряжены в повозку, эта скорость стала бы для них недостижимой.

— С ветерком до Улан-Уде, Карлов⁈

— С ветерком до Владивостока, Игорь Данилович!

— А вы неисправимый мечтатель!

— Мечтать, так о принцессе! Спать, так с королевой!

С ветерком в этот солнечный день промчали сотню километров. Редкими были остановки в Каменске, Селинске и Ильинке. Люди выходили на улицы, махая нам и зазывая погреться к себе в избы. Звучал собачий лай. Это радовало, как и дым из труб. Он обозначал присутствие жизни по селениям.

Выжившие селяне быстро сориентировались, и сдаваться Зиме не собирались. Среди них встречались молодые лица. Человечество выживет. Всё будет хорошо.

— Похоже, горожане, наконец, смекнули, что проще выжить в деревнях, поближе к лесу, — кричал сквозь встречный ветер академик.

Мы периодически менялись, греясь под одеялами «санок». Без нужды не останавливались, не желая терять ветер. Перебросившись парой фраз со встречными, катились дальше.

Сбрасывать скорость удавалось легко от простого самодельного тормоза. Стоило надавить на педаль, как система из пружин и рычажка опускала топор. Буквально — топор.

Его лезвие впивалось в трассу и тормозило нас самым простым или даже «топорным» способом. Убрать же тормоз было предельно просто — достаточно было поднять топор и обратно взвести пружину, поставив на предохранитель, который и контролировала педаль.

Все поменялось за Ильинкой, когда дорога резко вильнула вдоль речки и дальше вела строго на юг. Если мы не хотели уехать по льду в неизвестном направлении дальше на северо-восток, нужно было ждать, пока сменится ветер. Пришлось спустить парашют и убрать в мешок на нартах до лучших времён.

Стоянка в лесу у костра на ночь при обилии продуктов и дров не сильно пугала. Но за готовкой ужина бледное лицо академика никак не давало расслабиться. Он не притрагивался к пище, часто трогал поясницу и потел как в бане. Я никак не мог понять, что случилось.

— Похоже, обилие соленой пищи дает о себе знать, — наконец, просветил он. — Мне дергает почки. Сначала я думал, что это песок. Теперь чувствую, что не могу сходить отлить. Камень закупорил проход. Чёрт побери, как же не вовремя!

— Что же делать? — я осмотрелся.

Ни людей, ни строений, сплошной подлесок, снег и пустая дорога в оба конца.

— Варить компот из ягод чаще вместо чая, идиот! Что же ещё? — прикрикнул он на меня от бессилия и свалился на колени. Приступ боли оказался сильнее выдержки. — Вы всё ждёте правды, чётких действий, указаний, подсказок. А живёте в мире лжи и искаженной картинки восприятия. Но приходит боль и показывает, что есть истина. Какие ваши действия тогда, Роберт Алексеевич?

— Выжить.

— Выходит, боль делает нас умней? — усмехнулся он. — Или убирает все барьеры на пути к выживанию?

Его вопросы иногда ставили в тупик. Всё, что оставалось делать, это запихать его в нарты, укрыть одеялами и вторым комплектом зимней одежды, поднять повыше костер, подложив дров в кострище и вручить академику в руки личную аптечку.

Всё, что я понимал в лекарствах, это как отличить зелёнку от йода. С остальным справлялись запросы в интернете или медицинские приложения, онлайн-консультанты. Да где это всё теперь?

Глядя на бледное лицо человека в агонии, я даже начал верить в законы воздаяния. Боль возвращается. Зло бьёт в ответ… Но что твоя боль по сравнению с сотнями миллионов смертей?

Покопавшись в лекарствах, Невельской принял мочегонное, обезболивающее и принялся кричать. Боль была столь сильной, что он дёргался. Иногда казалось, что вот-вот разрушит нашу недо-повозку.

Я молча варил морс. И из потока матов и проклятий, лишь иногда слышал что-то разумное:

— Лучше бы это было воспаление аппендицита! Там в доме, лежа на кровати на подушке с зеркалом в руке, я вырезал бы его и без вашей помощи! А что теперь? До почки мне не добраться!

Я кивал, выслушивал и снова кивал. Отогревал замерзшие пальцы, подкидывал в костер новых дров, смотрел на заходящее солнце и снова слышал проклятия в свой адрес, адрес человечества и, конечно, Ноосферы.

Он поливал всех, вплоть до потусторонних сил. Подойди к нему в такой момент целитель, священник или сам экзорцист, наверняка принял бы помощь каждого, кто её пообещает.

Человек слаб и уязвим в моменты своей боли.

Голос академика осип к ночи. Набрав вдоволь хвороста по округе, я мог лишь постоянно подогревать ему питье, и молиться, чтобы камень промыло и пронесло по мочеточнику.

Устраивать кремацию посреди леса на половине пути не хотелось. Тут же лягу рядом, так как понятия не имею, как добраться до Владивостока. И где искать этот подземный город с его секретами?

Сложно найти тайную структуру, когда она не хочет, чтобы её находили. А если «Купол» не смогла обнаружить даже Ноя со всеми её техно-возможностями, то как мне удастся одному?

«Живи, подонок! Живи!»

— Я слеп без УЗИ, — признался мне бледный, измученный академик к середине ночи после очередного приступа. — Или хотя бы рентгена. Я не знаю размеров камня. Не знаю его структуры. Если он больше, чем позволяет проток, то без дробления я не жилец, Карлов.

— Я не знаю, чем вам помочь, Игорь Данилович.

— Просто… будь рядом.

— Хорошо.

Никто не хочет умирать в одиночестве. Страх, который он проецировал на толпу, теперь обуздал его самого.

Гениальный ум отступил под натиском обстоятельств, и он больше не был первым среди лучших. Он стал лишь одним из людей. Одним из многих.

Невельской вылез из нарт лишь однажды, помочился с кровью на снег, и я понял, что спать в эту ночь не придётся.

Всё же организм чистил кровь от токсинов. Это означало, что вторая почка работает исправно. Бледная, но совсем не жёлтая кожа Невельского подсказывала, что сможем обойтись и без гемодиализа… Хотя бы некоторое время.

В ночном лесу завыли волки. Подхватив автомат, я потерял сонливость. Слушая усталое бормотание академика, всматривался во тьму.

Огонь повыше. Оружие под рукой. В лес больше ни шагу.

Лес за пределами светлой полосы костра стал смертельно опасен. Откуда пришли волки? Наверняка с севера из-за замерзшей реки. Они расплодятся быстро. Теперь их некому стрелять. Последние законы в области хранения огнестрельного оружия ужесточили до того, что даже северные народы отказывались от огнестрела ввиду больших налогов и условностей.

По факту, охотники остались лишь среди чиновников. Да где они все теперь? Их золочёные ружья расплавились в тайных сейфах особняков, испепеленного взбешенным атомом.

Достав все возможные фонарики, я направил их свет в темноту по периметру. Один из них высветил на несколько секунд шкуру среди еловых веток. Прошиб пот. Сердце застучало быстрее. Выпить бы для храбрости. Но нечего.

Ветер среди леса гулял тише, чем на трассе. Я отчетливо слышал хруст по подтаявшему на солнце снегу. Волк, прорвав настил поблизости, скрылся во тьме.

Поднеся к лицу руку, я увидел, как дрожат пальцы. Боже, спаси и сохрани! Какие там дальше слова у молитвы? Не знаю ни одной. И не у кого спросить. Рядом в нартах умирает лишь воплощение Сатаны. Умирает глупо, нелепо. А ангелы мщения в пушистых шкурах бродят вдоль костра.

Зло должно быть наказано. Это понятно. Но он сейчас для нас и последняя надежда. Нельзя ему в пасть к санитарам леса!

Подскочив, я вытащил из естественного холодильника в снегу шматок сала, которым смазывали полозья и как гранату бросил в темноту. Меньше, чем минуту спустя оттуда послышалось рычанье, грызня. Волки дрались за кусок, размером не больше моей ладони! Голодные, замерзающие хищники совсем позабыли кто царь природы.

Но я не стану добычей! К чёрту вашу пищевую цепочку!

Подняв автомат в звёздное небо, я убрал с предохранителя и спустил курок. Выстрелы как раскаты грома разлетелись эхом по округе, пугая всё, что ещё жило среди деревьев, кусток и под ними.

Всё замерло, словно прислушиваясь.

Разрядив рожок в небо, сменил на новый, и дал залп по кустам. Паля наугад по окружности, подтащил нарты поближе к костру, взобрался на нос, положил рядом винтовку, второй автомат и принялся вставлять патроны в опустевший рожок.

То, что забирали как ящик из военной части, давно стало пакетом. Он таял как моя решимость бороться с темнотой и тварями в ней. Мир полон радиации, но никаких мутантов. Только лес и его ночные детища. Но это было реальнее самых страшных кошмаров!

Из ящиков остался лишь антирадин. Не съели ни таблетки. Что-то внутри подсказывало, что вскоре это лекарство будет цениться больше, чем антибиотики.

Академик говорил, что ничего не выводит радиацию из организма полностью. Выходит, эти таблетки военно-полевой медицины либо понижали содержание радиации, либо облегчали последствия радиационного облучения. Или того хуже — были плацебо для повышения боевого духа солдат. Но кто об этом знает? Эти данные — военная тайна, засекречены.

Задрал голову, устав всматриваться в кусты. Звезды в небе такие красивые. Большие, крупные. Их теперь видно хорошо. Зрение отдохнуло в походе. И среди этой россыпи в небе на двадцати восьми экзопланетах ни одной нашей колонии. Нас больше интересовали формы задниц, чем технологии «гипер-прыжка». Мы чаще пускали «волны»-челенджи в интернете, чем интересовались космическими программами.

Значит, поделом. Что мы могли дать равного «братьям по разуму», кроме как вызвать желание презирать человечество? Нет в нас разума, и не было.

— Игорь Данилович, почему ваше поколение позволило всем просрать путь в небо? Почему все не получили возможность просто переселиться на другую планету, пока здесь горячо? Почему мы, следующее поколение, позволили себе оставить оружие, способное ИИ уничтожить нас за пару минут? Почему у меня, человека с автоматом, слёзы на глазах, думая о том, что мы в действительности потеряли?

Он не проснулся от выстрелов. С чего я решил, что сейчас ответит?

Жёлтый отблеск глаз в кустах был отличным ответом. Волки слушали меня внимательно, чуяли мой страх, занимали все мои мысли.

Это природа. Сильный выживет, слабый умрет. У нас вокруг лишь один враг — его величество Генерал Мороз. Он сближает, объединяет и рвёт на части, уничтожая все живое, не способное на действия.

Я подскочил, выхватил охотничий нож с пояса и, вскрыв в несколько движений рыбные консервы, кинул неподалеку от куста. Банка упала, расплескав масло. Аппетитные куски вывалились на снег.

Замер, прислушиваясь к темноте. Щека прижалась к прикладу, задержка дыхания. Одиночный!

Вскрик. Писк, визг. Тут же драка и возня в кустах, вой неподалеку. Подскочив к костру, схватил ветку, метнул на куст. Свет от огня обозначил следы крови.

Меньше всего ожидал, что от ветки загорится сам куст и рядом растущая ель. Выражение «елочка, гори», приобрело совершенно другой смысл. Ветер погнал огонь по близко растущим деревьям. Огонь с шипением отвоевывал себе иголки на заснеженных ветках. Резкий запах хвои понесло по округе.

Подхватив ещё ветку, я подошёл к очередному кусту, подпалил. Дальше огонь делал работу охранника за меня, распугав волков. Стая отпрянула от нас, потеряв лишь одного. Его быстро застывший труп опалило огнём, а вскоре засыпало снегом.

Лес горел неохотно. Приходилось бродить по округе, подпаливать снова, разгоняя полосу света. Замерев, прислушивался к каждому шороху. Но лишь ветер и треск пламени. А над головой всё те же далекие, более никогда не доступные, звёзды.

Невельской вывалился из нарт, перевернув их.

— Вы в порядке?

— В полном, — ответил он хрипло.

Раздевшись догола, он долго возился у костра, переодеваясь в новое белье. Окровавленные, обоссаные кальсоны сгорели в костре следом. Не то, чтобы их нельзя было постирать. Возможно, в них осталась сама боль, к которой он больше не хотел возвращаться.

Академик переоделся и долго перекатывал в ладони камешек чуть меньше ядрышка перчинки. На отстреленные гильзы и опаленный в округе лес, он словно не обращал внимания. Прошлое его мало интересовало. Только Цель. А она была впереди.

— Что ж, Карлов. Вы сильнее, чем кажетесь. Признаюсь, считал вас размазней. Убогим приспособленцем. Ан нет — ошибался.

Я смолчал.

Он облизнул палец и, свершившись с солнцем, с воодушевлением продолжил:

— Похоже, нам придется продолжить путешествие… Собирайтесь, ветер северный.

— Вы… точно не хотите передохнуть?

— А что, если сместится ударение на последнем слове?