Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 21 Человек — звучит гордо

С ветерком прокатиться не получилось. Дорога до Читы оказалась самым тяжёлым отрезком пути на нартах. Нам нужен был восточный или северо-восточный ветер, а дул северный или северо-западный.

Зато дул так, что бил по лицу нокдауном, закутывал в шарф. Я прятал раздутое лицо в маску, а ветер всё подтачивал силы и расправлялся с тем, что называлось «силой воли». Приходилось вылезать из нарт и толкать наш «болид» или впрягаться в стропы и снова тащить бурлаком. Одно дело, когда транспорт тебя везёт и совсем другое, когда ты сам становишься транспортом для него. Не до комфорта.

В валенках толкать или тащить было теплее всего, но это было занятием на любителя. Подошва (а точнее её бесформенное отсутствие) проскальзывала по снегу и льду. Мы падали, как дети в детском саду. Спасали рыбацкие утеплённые сапоги. Их толстая подошва хотя бы не скользила по талому снегу, давая необходимый упор.

Природа смилостивилась и подняла температуру до минус сорока градусов по Цельсию. Эта «теплынь» позволяла хотя бы дышать в полное горло, не заходясь в дурном кашле. Редкие населенные пункты по трассе почти не радовали: брошенные дома, пара следов охотников, но всё больше следы зверей. Те вышли из леса и без боязни хозяйничали среди приусадебных хозяйств, пытаясь добрать жира на зиму на людских свалках.

Всё бы ничего, но академик огорошил известием поутру, что по нашему следу снова пошла волчья стая.

— Похоже, волки знают, что такое месть, — обронил я.

— Это другая стая, — отмахнулся он. — Мы не подраненная добыча, которую они готовы были вести 70 километров до Улан-Удэ на том отрезке.

— Говорю вам, это они. Нагнали в обход города.

— Бред, Карлов.

Следующую ночь мы спали, не смыкая глаз. Волки не показывались у костра, лишь выли где-то поблизости. То ли в километре от нас, то ли в десятке. Но бесконечное лесное эхо играло с нами, сбивало с толку.

Не палить же из-за этого тайгу каждую ночь!

Уровень тревожности достиг лимита на третью бессонную ночь, когда миновали Сосново-Озерское, и удалось прокатиться с ветерком три десятка километров вдоль озёрных просторов.

Судя по указателям, оставалось два десятка километров на тот же северо-восток, а затем дорога должна была начать возвращаться на юг или юго-восток к основной трассе.

Учитывая, что основной ветер дул с севера, последний участок должен пролететь легко, но то же самое я думал всего несколько дней назад.

Строить планы — смешить Бога.

В ту ночь мы сели с академиком спина к спине на нартах. И долго всматривались в темноту, слушая завывание ветра. Ветер заменил нам радио и все телешоу.

Играли в головах давно позабытые песни. Порой напевали строки вдвоём. Не сговариваясь, одновременно. Словно мозги настроились на один лад, и мы давно были одним целым организмом, который просто пытался выжить и выполнить последнюю функцию — добраться до подземного города.

Рукавицы гладили приклады. Чтобы спустить курок требовалось снять их, а затем, коснувшись курка, ощущать ледяной металл. Тот морозил истончившуюся кожу до костей.

Весь лишний вес ушел за три недели путешествия, растаял годами накопленный жир. Скулы на лицах заострились, глаза запали. Близилось истощение. Мы походили на голодающих спортсменов на сушке, хотя регулярно питались по циклу «завтрак-обед-ужин», почти не ограничивая себя. Отказались лишь от перекусов. На них банально не хватало сил.

Все силы уходили на борьбу с ветром бесконечные шестьсот километров. Именно столько по уверению академика занимала южная трасса между крупными городами от Улан-Удэ до Читы.

Подгоняемые страхом вездесущей радиации, мы летели не по ней (и ведь как назло, ни разу не дул южный ветер), а ритмично отмеряли шаги по её северной параллели. Пробирались среди лесов, заснеженной дороги и брошенных деревенек.

Работа, труд, выживание… Прошлые личности словно стирались. В голове стоял белый шум. Густой снег или яркое солнце были лишь фоном в этой борьбе, который уже ничего не значил.

Важны только шаги. Ноги, двигайтесь. Ветер, дуй!

«Восточный! Где же ты?»

Чтобы совсем не сойти с ума и избавить себя от мыслей встать на лыжи и бросив груз, уехать дальше от нарт, мы пытались поддерживать беседу в дороге.

Между диалогами порой проходило по часу. Мыслительный процесс сократился до минимума. Желание двигать губами пропало.

Всё, чего хотелось это упасть лицом в снег и больше не подниматься. Но Невельской словно чуял эту слабость и всегда находил, чем поддеть. «Придать импульса», как он говорил.

— А, что, Карлов, вас совсем не радует «особый русский путь»? — так он проверял, остались ли в нас силы или пора делать привал. — Двигаясь в валенках, тулупе и ушанке в едва двигающейся самоделке совсем не чувствуете себя богоизбранным? Или хотя бы отмеченным?

Я рассмеялся. Действительно, пробираться в этой глуши на чёрте чем ради человека, который всё это и устроил, было высшей степенью божественного юмора.

— Что, скажете, Карлов? От нашего «особого пути» осталась лишь заросшая тропка? — продолжил академик. — А повсюду рытвины, каналы и торчит трава? Не переломаешь ног, так вляпаешься, потому что повсюду насрано. Да?

Уже не отвечал, не желая быть объектом очередного социального эксперимента. Или теорий безумного ученого. Что хуже того — учёного, который точно знал, что ему нужно.

— Оглянитесь, Карлов. Мы не в пустыне. Вокруг одни просторы и возможности, мать их. Но разве вы где-то видите техно-полисы? Глушь, мрак и беспросветная глубинка с бесконечной тьмой вокруг, что в период благоденствия, что сейчас, после Конца Света. Так было неделю назад, месяц, год, столетие, тысячи и тысячи лет. Более того — ничего уже не изменится. Но что мы видим, месье Карлов? Оглянитесь же!

Равнодушно повёл головой в стороны. Лес. Один бесконечный лес. Ровная дорога. А ещё снег. Много снега и льда.

— А видим мы, что в нашей тайге нет ни одного векового дерева. Один подлесок и молодой лес, — отметил он. — Какого спрашивается хрена? Глушь должна быть глушью, с бесконечными возобновимыми ресурсами! Дремучими, как правящий класс. Но нет же: вековой лес срублен, а вдоль него тянутся нити трубопроводов: нефть и газ бегут на десятки тысяч километров. По земле, где из всей инфраструктуры из всего общественного стоит лишь покосившийся сельский сортир. Понимаете, о чем я?

— Хотите спросить меня, где Дубай? — в голове проплыл образ пляжа, набегающих волн и загорелых красоток в бикини. — Я бы сейчас не отказался от отпуска в Дубае.

— Я хочу спросить, какого чёрта компании брали народные ресурсы в неограниченном количестве, но народ от этого оставался ещё и должен? Где наши мега-проекты? Власть что, в едином порыве разучилась мечтать? Или повально деградировала, довольствовавшись одной лишь роботизацией, повышающей прибыль де-факто? Где рациональные подходы и умение воплощать мечты в реальность? Где сотни миллионов людей на этих огромных, богатейших просторах Дальнего Востока?

— Там же, куда вы отправили и всех остальных, Игорь Данилович, — устало ответил я и свалился без сил. Добавил чуть тише. — Учёный по кличке «Сатана».

— Сатана? Неплохое название. Злой гений, значит? — ухмыльнулся академик. — Но разве это я придумывал искусственные профессии вроде «говнореза» или «смотрителя за фекальными массами», чтобы оправдать повальное сокращение прошлых вакансий? Или я вбивал в голову женщинам стандарты красоты с необходимой модернизацией тел до гипертрофированных? Я прививал мужчинам желание отрастить член как у коня? Вы того человека называете Сатаной, Карлов?

— Что бы ни делал Сатана, люди умирают… Всё сходится.

Удалось перевернуться на спину. Лёгкие, слабые снежинки опускались на ресницы, застревали на маске. Мы не учли, что на этой дороге, часто зажатой среди деревьев, ветер иногда будет совсем тихим. Никакой тяги.

Ветер мог разгонять нарты, лишь когда дул строго параллельно дороге или разгонялся на полях или озерах. Но когда-то вспаханные поля давно зарастали тем же подлеском. Лес отвоевывал своё обратно. Всё чаще приходилось толкать «болид» и ждать своей очереди прокатиться на санках.

Невельской подошёл ко мне, посмотрел пристально и обронил:

— Вы же понимаете, что весь Дальний Восток можно было прогреть и уберечь от подобных температур, если бы это было кому-то надо.

— Игорь Данилович, пристрелите меня. Пожалуйста… Тяжелей всего слушать о несбывшихся техно-надеждах именно от миллиардера. В тулупе.

Он улыбнулся, подал руку. Подняв, заодно отряхнул:

— Как, по-вашему, сколько миллиардов я вкладывал в то, чтобы в России не запретили россиян в угоду роботам?

— Что вы имеете в виду?

— Что мои коррекции, влияния и отмена многих законотворческих инициатив уже никем не будет оценена по достоинству, кроме вас, Карлов. Но поверьте мне, я сделал всё, что мог, чтобы траве не запрещали расти, а людям дышать. И кстати… как вы относитесь к тому, чтобы снова пересесть на автомобиль?

Последнее сбило с толку ещё больше предыдущей речи. Проследив за взглядом его руки, я увидел металлический остов, торчащий из кювета. Присмотревшись, понял, что это бак… нет, целая цистерна под снегом!

Среди сугробов едва заметно торчала кабина грузовика.

— Похоже, бензовоз, — тихо сказал я.

— Это не бензовоз, — поправил академик. — Это Манна Небесная!

Спутник подошёл, постучал по цистерне. Удовлетворённый звуком, залез по лесенке на верхушку и некоторое время раскапывал ногами и руками люк. После чего показал мне большой палец.

— Здесь бензин, Карлов! Зуб даю, что несколько тонн. И как минимум — «сто первого»!

Радости нашей не было предела. Мы подняли руки, пританцовывали и веселились несколько минут. Но едва начал работать мозг, как оба поникли: мало того, что вокруг не наблюдалось ни одного транспортного средства, так ещё и не было ни одной подходящей емкости. Канистры остались в «хрюшке» по ту сторону Байкала.

Не успел я предложить ничего путного, как Невельской уже стоял на моих лыжах, и деловито выливал из всех фляжек чай, спирт и морс.

Лучше такие емкости, чем никаких.

— Вот что, Карлов. Я отправлюсь дальше по дороге в сторону ближайшей деревни. И попробую что-нибудь раздобыть. Ждите, вернусь.

— Но… волки.

— Вы уже доказали, что не лыком шиты, — приободрил академик. — Охраняйте цистерну и наш груз. Бензин не замерзает до минус шестидесяти, так что согревать его не надо. В то же время вопрос, чем растопить костер поблизости перед вами больше речи не стоит.

Больше не споря, я опустил в цистерну за веревочку фляги и вскоре считал пузырьки.

С лёгким рюкзаком за плечами, Невельской, наскоро перекусив, отправился в сторону Романовки. А я принялся за готовку обеда, чтобы подбодрить его по возвращению.

Но что, обед? Он не вернулся даже к ужину! А когда совсем стало темнеть, нервы натянулись струной.

Я с надеждой смотрел вдоль дороги, с тревогой слушая волчье завывание.

В эту ночь волки подошли совсем близко. Они чуяли мой страх. Соорудив факелы из сосновых веток и старых, изодранных в походе штанов, я облил их бензином из котелка и расставил по периметру, замкнув для верности всё это бензиновым кругом.

Звери чуяли странный запах, но голод был сильнее. Костер удлинил их тени. Оскаленные морды уставились на меня белоснежными зубами. Отблески костров в их глазах совпали с рычаньем.

Санитары леса пришли за самой слабой добычей в лесу.

Застрекотал автомат. Тени бросились в рассыпную, но далеко не ушли. В покое не оставят.

Не мешкая, я подпалил факел и бросил к кругу. Сил не хватило добросить. Он воткнулся в снег рядом с бензиновым шлейфом. Чертыхнувшись, выбрался из нарт и, подпалив ещё одну ветку, сам пошёл к обозначенной границе.

— Что вам от меня надо? Пошли прочь! Прочь, суки!

Волки выступили на границе света, выстроившись полукругом.

— Что, кто кого, да? Однажды мы вас уже приручили. Справимся и снова!

Я улыбнулся и дождался, пока подойдут поближе и бросил факел.

Разбросанные тряпки, политые бензином ветки, и торчащие факела вспыхнули мгновенно. Шерсть нескольким волкам подпалило. Они сами стали факелами, с диким песьим визгом поборовшими тьму.

Куда делся гордый вой?

— Шавки облезлые!

Свет круга хорошо обозначил присутствие остальных мишеней. Не тратя времени, я выцеливал и давил на курок. По три пули на мишень.

И снова визг, рычание, хруст снега.

— А теперь кто охотник? А⁈

Не заметил, как опустел рожок. Рука потянулась сменить. Яркий круг дал света меньше, чем на минуту. Теперь горели лишь факела и чадили тряпки. Не сразу заметил, как со стороны в бок бросилось массивное тело.

Толкнуло, сбило с ног. Челюсть впилась в левую руку. Да прокусить тулуп не под силу!

Рукавица тоже не давала когтям поцарапать даже ладони.

Испугавшись, в истерике бил по серой морде кулаком с обнаженной для стрельбы с автомата рукой.

Бесполезно! Волчара впился намертво, рычал, но ни в какую не желал отпускать.

Рука мёрзла, окунувшись в снег. Мохнатый враг рычал. Сердце билось как бешеное. Я валялся в снегу. А там, по ту сторону тьмы, могли прийти новые враги и легко прокусить горло.

Стая работает сообща.

Что же делать?

Когда отводил руку для очередного удара, сбивая костяшки в кровь, пальцы коснулись ножен.

Охотничий нож на ремне! Прощальный подарок Шуры. Точно!

Пальцы едва отцепили заклепку, обхватили рукоятку. Дальнейшее понимал мало: кусок острозаточенной стали впился волку в бок. Снова. Ещё раз.

Лишь когда теплым начало заливать руку, понял, что хватка на руке ослабла. Столкнул тело с себя, приподнялся.

Весь тулуп был залит кровью. Кровь была так же на лице, шее, руках. Не моя. Вначале била фонтаном. Потом текла, капала. И всё на меня. На морозе быстро застыла, разукрасив морду под Хэллоуин.

Дрожащими руками сменил рожок, воткнул автомат в снег рядом и принялся оттираться снегом. Солоноватый привкус на губах был отчасти приятен. Ведь это кровь побежденного врага.

Яркий луч прожектора прорезал дорогу. А, нет, это фара. Одна.

Бибикая, как весёлый развозчик-молочник в европейской деревне, Невельской грохотом старого мотоцикла пугал саму тьму.

Был мой спутник на мотоцикле с люлькой. А вместо привычной уже ушанки на голове торчал шлем с подкладом-шарфом. Он оплёл уши и лицо. Так как ехать на мотоцикле зимой было ужасно холодно, утеплился.

Наверное, поэтому он не спешил?

— Заправляемся, загружаемся и в путь! — крикнул он мне ещё до того, как подошёл к костру и увидел волчьи трупы.

— Ага, только оботрусь, — я сплюнул кровь.

Он посмотрел озадаченно:

— Карлов, только не говорите, что вы напились волчьей крови.

— А что с того?

— Как что? А если вирус бешенства⁈ Вы в своем уме?

Я застыл, глядя на костер.

— Как-то времени подумать не было… Лекарство есть?

— Лекарство? Да я даже не смогу понять, что вы больны! — выкрикнул он. — До последнего момента. Вирус не путешествует по организму вместе с кровью. На самом деле анализ крови даже не покажет, что он у вас есть. Это конечно, если бы мы вообще могли проверить кровь хоть на что-то без оборудования и реагентов.

— Что делать? — сухо спросил я, не припоминая, что эпидемия бешенства когда-нибудь косила человечество.

Значит, выход был… Был же?