Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 14 Дорожное происшествие

Ужасная дорога заняла весь остаток светового дня. Жёсткая подвеска, встречающая каждую ямку, отбила зад и перетрудила поясницу. Грубое просевшее кресло измучило шею. Оно почти не гасило ощущений, что ты едешь по дороге задом и встречаешь все неровности собственным копчиком.

Мы ехали, словно по минному полю, по которому уже прошли военнопленные. Подрывая себя, они, видимо, оставляли целые каверны, в которые превращались некоторые ямы. Что хуже того, эти отверстия в асфальте заметало снегом и сразу разглядеть их не удавалось. Налетая на них на скорости, автомобиль кивал, мы дружно бились головой о низкий потолок. Приходилось скидывать обороты на спорных участках, объезжать препятствия по обочине, ехать по встречке и делать всё, что не нужно было делать на дороге с гладким покрытием.

Постоянно казалось, что вот-вот сдетонируют тротиловые шашки. Но академик был спокоен. Ничего не происходило. Печка трудилась во всю, потели окна. И педаль снова притапливалась ровно до того момента, пока не ловили очередную яму задом.

Единственный плюс данной дороги был в том, что уснуть при такой езде было невозможно. Ровная трасса, что вела нас на юго-восток, больше походила на езду с препятствиями. Триста километров сущего ада, растянувшегося на шесть часов.

— Россия находила ресурсы, чтобы строить дороги и развивать инфраструктуру в Африке, Южной Америке, на Ближнем востоке, заниматься просторами СНГ, но напрочь забывала про свои глубинки, — восхищался академик. — Оно и понятно. Здесь союзников нет. Только свои. А своим много не надо. Свои стерпят… Свои понятливые.

Дорога сменилось, когда оставили позади поворот на Седаново, и стали подъезжать к Братску. Город областного значения с международным аэропортом мог позволить себе хорошую трассу. Но что более волновало нас в сгущающихся сумерках — здесь бы свет!

Фонари горели вдоль трасс, подсвечивались рекламные щиты, мелькали светофоры. Братская ГЭС вносила свою энергетическую лепту исправно, наплевав на оборванные энергетические линии у Красноярска. По эту сторону ЛЭП пострадали мало. И вспоминая карту России, я невольно прикинул, что к востоку от этого города больше городов-миллионников то и нет.

— Иркутск, Хабаровск и Владивосток так и не дотянули до этого показателя, — подсказал Невельской. — Здесь бомбить было нечего, разве что кроме космодрома Восточный, да концерн Сухой. Всё остальное успешно разбомбил капитализм ещё в «девяностые». Территории опережающего развития на бумаге и в жизни — не одно и то же.

Мы лишь немного замедлили скорость у поворота на плотину.

— Где-то там слева остается бетонная гряда на сотни метров в высоту и почти километр в ширину, которая, перегородив реки Ангару и Оку, создала огромное по своей площади Братское водохранилище. А оно, на секундочку, одно из крупнейших в мире, — завёл свою научно-разъяснительную волынку академик. — Здесь мы спокойно могли бы пересесть на железнодорожный транспорт БАМа и прокатиться с ветерком до самого Владивостока. Если бы электроэнергия от этой гидроэлектростанции распределялась по всей Дальневосточной сети. Но, увы, большую часть этой электроэнергии мы просто продавали в Китай. Им нужнее. Единственный крупный потребитель в районе этой энергии — Братский алюминиевый завод. А как вы наверняка помните, контроль над своим алюминием мы предпочли продать американцам через приватизацию, мнение олигархов и вторые руки. Это проще, чем делать собственные алюминиевые ложки. Мировому гегемону наш алюминий был важнее. Бездарная политика руководителей-потребителей, не способных просчитывать хотя бы несколько шагов наперёд привела нас к тому, что…

— … вместо собственных алюминиевых ложек мы стали получать возможность купить высокотехнологичные гаджеты в надёжном, крепком и прочном алюминиевом корпусе? — прервал я. — Да, это большая потеря.

— Вы же сами сказали — «возможность». Но возможность — это не всегда действие. — заспорил учёный-миллиардер.

Он сам не чурался инвестиций и легко мог приобрести подобные заводы. И их же содержать. Но почему-то не стал.

Я усмехнулся и повёл автомобиль дальше не юг.

— С другой стороны, где теперь это Америка? — продолжил академик. — Где Китай? Вымирают десятками миллионов в день, плотно зажатые радиоактивными облаками. Цена цивилизации, жертва прогресса. Обилие крупных развитых в промышленном плане городов сделало их приоритетными для ракет под контролем Нои.

Спорить я не стал.

Академик долго молчал, вглядываясь в свет в окнах. Так радостно было смотреть на это простое благо цивилизации. Теплилась надежда, что следом за снегом за окном, где-то в округе даже запускают котельные, чтобы начать отопительный сезон. Но это скорее миф. Коммунальные службы наверняка не успели запастись всем необходимым, и теперь будут тянуть до последнего, кивая на календарную, а не фактическую зиму.

Видимо академик думал о том же самом. Так как произнёс:

— Каждый год, сколько себя помню, изношенные трубы теплопроводов варили до самого последнего дня, даже не думая переводить старый металл на сверхпрочный пластик, инертный к перепадам высоких и низких температур.

— Какой такой пластик?

— Такой, какой нам подарило развитие материаловедение, — охотно подхватил академик. — Старому мышлению, самой консервативной системе, проще было вкладывать миллиарды в поддержание текущей сети, чем в концептуальное обновление структуры. Именно поэтому мы зацепились за металлопрокат, рельсовые пути и закрыли своё небо для глобальных спутниковых систем бесплатного интернета для всех. Везде шпионы, враги, которые то ли травили нашу воду химическим пластиком, то ли грозили подорвать налаженную надёжность систем девятнадцатого века ака «паровоз». То ли стремились наблюдать за всей нашей деятельностью с неба с высоты орбит. Уже не говоря о том, как мы бездарно сдали им космос… Слышите, Карлов?

Я не слушал. Меня больше интересовал свет в окнах. А про утраченные надежды и мечты по жизни наслушался довольно. Если не строили новых городов, не внедряли новых технологий возведения, не учитывали новых возможностей инфраструктуры, значит, это кому-то было нужно. Значит, это устраивало определенных людей.

Вот и вся разгадка. Но проведение решило, что они умрут тоже. Так что можно считать это кармой за все предыдущие грехи.

Братск был растянут, плавно перетекая из района в район. Это обуславливалось тем, что разрастался промышленный центр, поглощая деревни и села. О произошедшей трагедии говорили лишь сгоревшие или разбитые остовы автомобилей вдоль дорог.

Я с удивлением увидел работающие автомобили, за рулем которых сидели люди. Неподалеку явно были АЗС, на которых ещё можно было достать топливо. И судя по тому, что на улицах не было тел, работали даже автомобили скорой помощи. Или работали дружины из граждан, которые остались небезучастны.

Но ещё больше меня удивил функционирующий пост ДПС, рядом с которым стояло несколько человек в светоотражающих жилетах. В том числе один активно махал полосатой палкой, едва увидав нас.

От удивления я бросил скорость и остановился.

— Что вы делаете, Карлов? — обронил академик.

— Как что? Он же попросил остановиться.

— Карлов, последний полк ДПС расформировали два года назад! Гаишники давно перешли в эрзац-гвардию, а затем на пенсию!

— Но в случае чрезвычайных ситуаций местное самоуправление вольно мобилизовать местные службы и… — я не договорил, опуская окно.

— Капитан Амуров, ваши документы, — козырнул блюститель порядка и уставился на меня серьезным взглядом. Через плечо у него висел автомат. Это было заметно не сразу, но едва опустилось окно, как я разглядел ремешок.

— Какие… документы? — проблеял я.

Бумажные документы не существовали уже три года, полностью переведенные на цифровые идентификаторы. Максимум, что носил при себе человек, была карточка, как старинный носитель чипа, если подобного аналога не было на умных часах, кольцах, полусферах, сферах или иных носимых гаджетах.

Академик схватил ружьё Беретта. Учитывая, что сменял я только один карабин деду, у нас ещё помимо него оставалось немало оружия. По глупости заложил лишь автоматы, укрывая ящики с тротилом костюмами химзащиты как броней. Ружьё «Меркель» и снайперская винтовка «Орсис T-5000» лежали где-то рядом. Не говоря уже об арбалете. Но кто вообще отстреливается арбалетами зимой? Тетива перемерзнет и готово. Не думал я об этом, когда грабил торговый центр.

Дуло уставилось в лицо «блюстителю закона». Тот запоздало дёрнул руку к автомату.

— Застыл! — грозно произнёс академик. — И быстро отошёл от машины!

Я сразу и не понял, обронил тихо:

— Игорь Данилович, мы же не подчиняемся официальным представителям закона!

— Очнитесь, Карлов! Это переодетые местные. Наживаются на хаосе. Формы хватило на одного. Дружки рядом в обычном камуфляже. Правда, при оружии. Так что держите… — он тоже не договорил.

Один из сообщников пальнул по автомобилю. Лже-гаишник упал на землю в «вслепую зону», прикрывая голову руками и полностью уйдя из-под прицела. Я от страха рефлекторно переключил вариатор со стоянки на скорость и надавил на педаль.

Автомобиль рванул по дороге.

— Чёрт бы вас побрал, Карлов! — выругался академик в сердцах. — В следующий раз обсуждайте свои безумные идеи прежде, чем действовать.

— Такие как подорвать ГЭС⁈

— В этом был практический смысл! А в том, чтобы позволить себя ограбить — нет.

Сзади запоздало пальнули ещё раз. В багажную дверь как россыпь камней прилетела. От страха адреналин побежал по венам.

Сердце просилось в горло. Погнал по городу, понятия не имея едут ли за нами вдогонку. Багажник с опущенными задними сиденьями был полностью заложен вещами, и зеркало заднего вида ничего не давало. Камер никаких не существовало в природе на этом автомобиле, а левое «ухо» разбило при выстреле.

— Думать же надо, анализировать, — пилил меня по капельке академик, уничтоживший мир, но сразу. Ошибаться в мелочах он себе не позволял и другим не давал.

Сколько ехали по городу, не знаю. Опустевшие улицы мелькали одна за другой, нарушал все мыслимые правила дорожного движения. Редкие встречные автомобили шугались нас как прокажённых.

Страх, что ещё раз пальнут по «заду» и подорвут тратил, ушёл не сразу. Остановились в неизвестном спальном районе.

Вооружившись ружьями, вылезли из автомобиля, осмотрелись: ни погони, ни внимания прохожих. Люди были слишком заняты своими проблемами. Не часто вместо осени сразу наступает зима.

Оценивать повреждения долго не пришлось. Множественные, но маленькие отверстия в левой двери автомобиля говорили, что стреляли дробью.

— Повезло. Мелкашка, — обронил академик, ощупывая дверь, в которую прилетел снаряд. Постучав по металлу пальцем, ухмыльнулся. — Надежный корпус. В «девяностые» годы японцы не жалели металла. Это в «нулевые» стали выпускать такие, что больше походили на картон. В одно время подобная экономия приводила к тому, что даже незначительное ДТП приводило к фатальным последствиям. А наша «хрюшка» ещё имеет хорошо защищенные двери. Толстые, с усиленной защитой пассажира и водителя. Жаль, конечно, зеркала. Но ничего. Приклеим любое стекло, как только найдём. Сейчас не до дизайна.

Попадание в багажник так же снесло нам левый габаритный огонь и пробило номерной знак на пустом пространстве. Но как раз номерной знак можно было спокойно выкинуть. Он больше не имел никакого значения.

— Целились в колесо, — пояснил академик и сел за руль.

Мои руки дрожали мелкой дрожью, его — нет.

Как он это делает⁈

Снег посыпал крупный, тяжёлый. Без ветра он быстро засыпал город. Мы заехали на ближайшее АЗС. Судя по неизвестному бренду, это была частная заправочная станция. Все топливные пистолеты у колонок валялись в снегу, заметало следы, но наружный свет приветливо горел. Даже отображались цифры на табло с ценами, больше похожие на номера городских телефонов. Видимо одно время их меняли из-за спроса, потом плюнули.

Заправщика нигде не видно. Но в каморке рядом тоже горел свет. Это была будка шиномонтажки. Из тех, что давно закрыли в угоду крупным автосервисам, но убирать не спешили. Лишь добавили модификацию, прокинув свет от самой АЗС.

Рядом с будкой стояла металлическая бочка для обогрева, из которой валил дым и едва заметно показывались язычки пламени. Одинокий бородатый мужик сжигал в ней весь мусор, который мог найти по округе. Похоже, отопления в будке не было. Так хоть рядом погреться.

Повесив ружья через плечо, мы подошли к нему. Незнакомец поднял руки и взволнованным голосом сообщил:

— Спокойно, мужики. Я просто сторож, греюсь. Холодно в осенней куртке. А электрообогреватель почти не тянет.

— Где хозяин? — спросил я.

— Где и кто хозяин будки я хрен его знает, но ничего не брал! — ответил незнакомец. — Клянусь… Хотя замок тут висел совсем хлипкий.

— Мы спокойны. Бензин есть? — ухмыльнулся Невельской и протянул сигареты, вытащив пачку из-за пазухи.

Похоже, его угостили новые обладатели катера. Правда, я не видел, чтобы академик курил. Видно и впрямь — валюта нового мира.

Сторож прикурил от костра, затянулся и довольно сообщил:

— Да есть немного. Слил пару канистр, когда заправщик ушёл. Подсуетился, пока всё не разобрали.

— На еду сменяешь? — с безразличным видом спросил академик.

Ему этот бензин, мол, и не нужен совсем. Но если есть — возьмёт. Пригодится.

— Да запросто. Но сразу предупреждаю, он разбодяженный, — охранник кивнул на заправку, как будто там стоял человек. — Барыга этот немало автомобилей привередливых попортил… А что поделать? Конкуренция высокая. Воды доливал.

— Сильно разбавлен? — уточнил мой спутник.

— Ну… в костре горит.

Набрав из ящика в автомобиле консервов на обмен, мы наполнили две наши канистры топлива. Третья досталась бонусом в придачу. Но заливать все это в бак академик не спешил.

— Надо отфильтровать, — уточнил он. — Темно уже. Завтра займёмся.

Постояв у бочки с огнем, я понял, как же сильно хочу спать. Дорожная встряска и погоня всю душу вымотали.

Но источник огня оказался кстати для приготовления ужина. Пришлось готовить.

Пожарив мяса и сала на палочке (волей-неволей все оно оказалось копчёным) и, расправившись с банкой солений, разделили трапезу с третьим лицом.

На поверку он оказался Николаем. Человеком, который четверть жизни учился, а ещё четверть жизни отдал безликим профессиям, которым уже не существовало места в новом мире: мерчендайзингу, эвент-агентствам и пиар-услугам.

Когда делили мёд для чая, охранник с тремя высшими образованиями окончательно принял нас за своих и в благодарность пустил переночевать в свою будку.

В ней стояла тахта, на которой спал рабочий или владелец шиномонтажки. А над этим спальным местом висел брезентовый гамак, как второе спальное место. Конечно, он достался мне.

Наш новый знакомый устроился на залежах колёс на старом матрасе. Обогреватель давал минимальное тепло. В закрытом помещении стояла положительная температура. С термобельём и в зимней одежде спать было можно гораздо комфортнее, чем в автомобиле, который остывал с каждой минутой на холоде.

Поставив «хрюшку» напротив оконца — которое при необходимости могло стать бойницей — и, обняв ружья, мы спокойно отключились. Старинный ключ с брелоком-сигнализацией я спрятал в кармане под сердцем. По крайней мере, предупредит, если будут угонять.

Утром автомобиль действительно подал сигнал, заверещав на всю округу. Я подскочил и едва не растянулся на полу с ружьем. Выскакивать из гамака резко не следовало. Не хватало ещё «самострела» в пути.

На улице оказалось, что никаких врагов нет, а Николай обстоятельно запихивает домкрат под автомобиль. Гидравлический, длинный, с большой ручкой — наследие шиномонтажников прошлого. Профессиональный инструмент знал своё дело, в три-четыре движения приподняв половину автомобиля.

— Доброе утро. Колесо заднее спустило. На охоте что ли были вчера? — он кивнул на левое заднее колесо.

Присмотревшись, мы заметили следы от дроби. Они снесли часть резины, поцарапав край, но не пробили камеру полностью сразу. Но старому колесу хватило и этого, чтобы на морозе окончательно прийти в негодность и сдуться, как спущенному шарику.

— Ага, были, — буркнул академик. — Только как добыча.

Я полез за запаской, но оказалось, что колесо настолько древнее, что на нём образовалась плесень. Сдутое, порванное, изжеванное, закоченевшее, оно лежало здесь словно с начала времён.

— Во дела. Не посмотрели сразу, — вздохнул Невельской.

Выручил Николай. Он торжественно спустил с крыши шиномонтажки две приличных на вид зимних шины шестнадцатого радиуса.

Со знанием дела заменив заднее колесо и переднее правое, учтиво кивнул. Без вопросов — заслужил плотный завтрак.

Костёр в бочке я развёл ещё в процессе ремонта. Невельской в это же время колдовал над канистрами, создавая фильтры для избавления бензина от воды.

Поглядывая на академика краем глаза, я заметил, как тот сначала процедил топливо, пропустив через старые женские колготки, которые нашёл в мусорке неподалеку. После этого он просто сливал топливо в старый тазик, который нашёл там же. И ждал. А потом начал черпать жидкость с поверхности, и без боязни заливать прямо в бензобак. На мой недоумевающий взгляд, сказал:

— Сначала мы избавили топливо от тяжёлых примесей. Вода тяжелее бензина, Карлов. Естественно, она оседает на дно. Если бы вам было интересно на физике, вы бы помнили, что бензин и нефть не тонут, а создают очень плотную плёнку на поверхности. Именно поэтому нефть всегда собирают при разливах в океане и на море именно с поверхности. То же самое происходит и на реках.

— Но проблема в том, что танкеры не плавают по рекам, чтобы я мог это узнать из образовательных программ, — улыбнулся я.

Тупой, так тупой. Чего поделать?

Он вздохнул, махнув на меня рукой и продолжил просвещать:

— Молекулярная масса воды восемнадцать грамм на моль, а бензин — это смесь углеводородов, и он не может меньше весить, потому и всплывает на поверхности воды. Всплывает, но не растворяется в ней! У него такое свойство: образовывать плёнку, которая и остается на плаву… Хотите почистить бензобак?

— Не в этих условиях.

— Тогда я разберусь с тем, что на дне. Не позволю бензонасосу качать до последнего.

Я кивнул, предпочитая готовить. Залив до полного бак на пятьдесят пять литров, и нацедив с десяток литров в одну из канистр, академик кивнул:

— Всё, теперь можно ехать.

Автомобиль отказался заводиться с брелока. Отреагировал лишь на второй поворот ключа, начал прогреваться.

Я посмотрел на дно тазика. Там быстро покрывалась ледяной коркой оставшаяся вода. Не соврала физика.

Датчик на наручных часах из «ратника-12» показывал, что температура воздуха упала до минус двадцати. В округе быстро замерзли все змеи и гнус, а медведи резко должны были впадать в спячку. Но скорее всего, ходили по округе и пытались добрать веса, шаря по помойкам или нападая на людей.

— Посмотрите на небо, Карлов.

Я поднял голову и обомлел. Над городом летела стая уток.

— Почему они не улетели по теплу несколько дней назад?

— Потому что они больше зависимы от температуры воды, чем воздуха, — пояснил академик. — Пока не начали замерзать водоемы, они кормились. Птенцы подрастали, крепли. Это природа, у которой на всё своё мнение, Роберт Алексеевич.

— В смысле та природа, которую вы загубили? — напомнил я.

Невельской быстро перевёл тему, поблагодарил Николая и сел за руль.

Мы продолжили путь, спешно покидая город. Странно было уезжать из этого оплота цивилизации. Здесь горел свет, а значит, по умолчанию работали чайники на кухнях. Домохозяйки наверняка включали по инерции пылесосы в квартирах, в которых из крана наверняка текла хотя бы холодная вода. А разберись местные коммунальные службы с отоплением, так и горячая. А если у кого стояли бойлеры дома, то горячая текла в любом случае.

Но академик молчал, что означало — надо двигаться вперед. Никаких передышек.

— Что, Карлов, вы в сомнении? — наконец, произнёс он.

— Никаких сомнений. Я рад, что мы не обрушили плотину ГЭС и не поплелись искать приключений на пятую точку по замерзающей воде.

— А ещё мы упустили отличную рыбалку, — усмехнулся он. — Но что ГЭС? Вы не видите, что город обречён?

— Почему? У них всё выглядит… прекрасно.

— Потому что магазины опустеют за пару дней, а склады за неделю, — ответил спутник. — Кстати, с первым сентября вас. Через пару дней можно будет петь песню Шуфутинского. Помните?

— Нет. Но надеюсь, что занятия в школах перенесены в связи с погодой, — буркнул я, не представляя себе школьных линеек при минус двадцати градусов Цельсия.

Отличное начало осени, ничего не скажешь. Впрочем, немного севернее в той же Якутии это была бы нормальная погода для осени. Разве что середины. А не начала.

— А я надеюсь, что, стартовав отопительный сезон раньше срока, тепла горожанам хватит хотя бы на полгода, — добавил Невельской, не желая тишины в салоне.

Слушать монотонное гудение мотора надоело. Орал он не в пример громче гибрида, но радости это не вызывало.

Я оглянулся. Как быстро надоедает нам мир, в котором ничего не происходит. Для людей, которые привыкли быть в курсе дела и всегда быть онлайн, тяжело сразу слезть с «информационной иглы».

— А я надеюсь, когда закончатся запасы провизии, мужики пойдут на водохранилище лёд бурить и добудут семье рыбы, — поддержал разговор, поглаживая автомат.

Вчерашняя засада научила держать оружие при себе. Даже броник под зимний костюм надел. Мало ли. Только в каске поверх шапки не удобно. Лежала на коленях рядом.

— Зимняя рыбалка? Это выход, — повеселел академик. — Но представьте полное отсутствие транспорта, мороз за пределами столетних показателей и одинокий человек тащит по льду волоком пешню.

— Что это?

— Это такое копье с мощным, тяжелым наконечником, чтобы лед долбить… или ледобур тащит. Наверняка ручной. Ведь в бензиновых давно нет топлива. А ледобур ожидаемо тяжелее. Пробурить им вручную можно совсем небольшой круг диаметром сантиметров двадцать максимум. А ещё нужно тащить на себе или волочь по заметаемым снегам сетчатую черпалку, чтобы лёд с поверхности убирать, складной стульчик, чтобы хоть как-то сидеть возле лунки, «махалки» или удочку, чтобы собственно, рыбачить.

— На санках довезёт, — буркнул я.

— Предположим, — не стал сразу спорить академик. — Но пришёл такой рыбак на берег, достал пешню и начинает долбить лед. Тридцать сантиметров, сорок, полметра… метр… Вы хоть представляете сколько времени ему нужно долбить пешней метровый лёд? Он уже весь взмок. А морозец то и рад.

— Костер разведёт. Чаем согреется, — вновь накидал идей. — Человек — приспособленец. Вы сами говорили.

— Предположим. Но вот он продолбил лунку, бегает вокруг неё, не дает ей замерзнуть, дергает снасти: удочкой там или махалкой машет.

— Что ещё за махалка?

— Это, по сути такой кусок короткой, плотной палки, на конце которой привязана леска. С другого конца лески привязан металлический «краб» с парой-другой крючков или блесна. Всё, что может блестеть, чтобы привлечь рыбу. Предполагается, что она глупая и хватает приманку. А вся остальная снасть и нужна, чтобы её вытащить из-подо льда.

— Ну и заморочка.

— Представили? — поинтересовался академик. — Так вот сидит он машет час, нет рыбы. Не клюет, не дергает, даже не шкрябает по крабу. И тут рыбак понимает, что нет тут рыбы. Глубина не та: слишком глубоко или напротив, слишком мелко. Или давление упало, и рыба просто игнорирует блестящие предметы. Но не с пустыми руками же уходить! Идёт рыбак дальше, долбит ещё одну лунку… пробует… долбит другую… и вот удача — достает щуку. Маленькая такая, тощая. Такие называют «карандаш».

— Почему маленькая-то?

— А с чего бы ей успеть вырасти, когда активный рыбный промысел людей за последние годы вылавливал всё, что плавает в водохранилище?

Я помрачнел. Похоже, некоторым людям просто важно постоянно что-то доказывать. Или важен сам процесс изъяснения доводов. А вот сам результат уже не так важен.

А академик продолжил добивать фактами:

— Сумма калорий, которую такой рыбак потратит на рыбалку больше, чем то, что он наловит. Это раз. Рыбе нужно время, чтобы вырасти. Даже подо льдом. Хотя бы год нормальной рыбалки не будет. Это два. Хищники пожрут травоядных и мальков и сами передохнут с голодухи, потому что у травоядных кормовая база подо льдом сократилась до минимума. Это три. Как я уже говорил, лёд промерзнет на метр. Уровень воды из-за промерзших притоков, будет падать. Лёд будет оседать и всё больше давить на рыбу, прижимая её ко дну и всё больше сокращая кормовую базу. Через пяток лет рыба вымрет по всей стоячей воде. А из-за каскадов ГЭС Ангара, по сути, превратилась в комплект озёр.

— И что? — не понял я. — Вся рыба обречена?

— Нет, есть исключения. Но выживет рыба лишь в самых крупных реках, — продолжал просвещать он. — Их часто питают подводные ключи. Так что приток воды хоть и сократится за годы, но не обнулится совсем. Навскидку из крупных рек рыба в округе останется в Оби, Лене, Амуре. Я рад бы добавить Волгу, Енисей и Днепр, но это уже отравленные воды. Как всё потравлено, что течет по территории Китая, США, Индии. Возможно, уцелеет рыба в Ниле, но там сильно изменится климат, от чего передохнут все крокодилы. Такая же ситуация будет и с Амазонкой, Конго. Исчезнут все мелкие реки ближнего востока: Иордан, Амударья, Сырдарья и другие.

— Почему исчезнут-то?

— Попросту, пересохнут. Возможно, уцелеют реки в Канаде и в Южной Америке — к примеру, та же Ла-Плата. Всё, что ближе к северу, после ядерной катастрофы имеет больше шанса спастись. Хотя бы потому, что север почти не изменится. А вот юг сейчас в шоке смотрит на снег на вершине пирамид. Земля, что давала по несколько урожаев в год под благодатным солнцем Средиземноморья, промёрзнет. Пустыни северной Африки и Аравии укроются льдом. Мечта многих людей сбудется — туда снова придёт вода. Вот только будет она отравлена по большему счету. Ведь снег принесут зараженные радиацией тучи… Печально, ведь именно туда улетают наши утки.

— Довольно! Это все ваша вина!

— Моя, — не стал спорить Невельской. — Но не рассказывайте мне об эффективности зимней рыбалки. И не смотрите с тоской на обречённый город. А когда увидите в небе следующую стаю уток, смело стреляйте… Нам их мясо нужнее, чем радиации.

В салоне воцарилось молчание.

Я откинулся на кресле, смотря в небо. Похоже, мы становимся циниками, когда начинаем поглубже анализировать жизнь.