Глава 6 Правильное питание

Работать в противогазе оказалось не так легко, как двигать рулём в салоне. Дыхание быстро сбилось. Пришлось поднимать домкратом зад автомобиля, подцепив раму. Затем делать насыпь, чтобы у задних колёс был упор.

Некстати пошёл холодный дождь. От тела повалил пар на контрасте. Насыпь быстро превратилась в грязь. И пока академик не притащил бревна волоком, подложив их под колёса, моя работа лопатой ничего не давала.

Я походил на ребёнка, играющего с куличками в песочнице, пока родители заняты вещами поважнее.

— Довольно! Убирайте домкрат, — заявил Невельской.

Задние колеса встали на опору. Как на вид, так очень хлипкую.

— За руль и на пониженных оборотах назад, затем вперёд. С раскачки, — послышались четкие команды от наставника.

Автомобиль уже без скрежета сдал назад на полметра, но стоило остановиться, как одно из колес соскользнуло с бревна, увязло в грязи.

— Что теперь? Опять домкрат? — спросил то ли я, то ли моя усталость.

Дождь полил такой, что пришлось прислушиваться к собеседнику. Без дождевиков мы мгновенно промокли до нитки, что не добавляло комфорта.

Невельской на мгновение посмотрел в небо, глянул на повышающиеся цифры на радиометре и сухо обронил:

— У нас нет на это времени. Ставьте на «нейтралку». Руль ровно. Будем импровизировать.

Он подошёл к бамперу, взял крюк лебедки и снова пошёл в сторону леса, разматывая тросик. Зацепив крюк за ближайшее дерево, вернулся к электролебедке и нажал на кнопку. Питание она брала от аккумулятора под капотом.

Все, что я успел сделать, это посмотреть, как автомобиль сам перетащил себя через рельсы, вывернувшись из ловушки, как барон Мюнхгаузен, потянув за «за макушку».

Я уже не видел, как Невельской шёл отцеплять лебёдку. Обзорные стекла противогаза запотели. Воздух стал киселем. Дышать становилось не просто тяжело, но почти невозможно. Не совсем понимая, что происходит, я упал на колени, ощутив головокружение. Голова стала лёгкой, как облачко.



Рухнул, тупо разглядывая мелкие камешки у насыпи. Тело превратилось в жижу. И конечности перестали двигаться.

Это было больше не мое тело! Что происходит⁈

Академик дернул за плечо (я все ещё чувствую!), перевернул и вкрутил в респиратор новый фильтр, после чего стал бить по щекам.

— Карлов! Очнитесь!

Голос гулкий, отдалённый, эхом.

Я увидел, как он взвешивает в руке мой фильтр, как камень перед броском.

— Карлов, придите в себя!

— Что… произошло?

— Похоже, ваш фильтр старей, чем я думал, — прикинул учёный. — Этот тип фильтров должен служить около суток. Минимум — час. Поглотил он всего ничего за неполный час нашей работы. Так что вывод один — истёк срок годности. Надеюсь, с остальными повезёт больше. В нашей стране слишком мало магазинов на случай конце света, чтобы разжиться респираторами. Разве что у военных. Но приказа делиться не было. И не будет… Слышите?

В голове гудело.

Он помог приподняться и посадил меня в салон со стороны пассажира, включил печку вместо кондиционера. Стянув противогаз себе и мне, академик полностью разделся и сел за руль «в чём мать родила». Не реагируя на мой шок, молча поставил передачу и повёл автомобиль к дороге по высокой траве.

— Как вы поняли, что фильтр… не работает? — тупо спросил ошеломленный мозг.

Предложение казалось важным на фоне кислородного голодания. Я безжалостно тупил. От холода стучали зубы. Продрог. Это было уже какое-то не правильное лето. Почему так холодно?

— Кроме вашего состояния, близкого к потере сознания? — усмехнулся академик. — Всё просто. Срок наработки противогазных фильтров определятся по массе поглощения примесей. Чем тяжелее он становится и сложнее дышать, значит тем больше профильтровал всякой гадости. Отсоединяете коробку и взвешиваете в руке. Вес нового фильтра вы запомните, когда будете надевать противогаз и прикручивать новый фильтр. Но учитывайте, что в условиях мощной радиации нагрузка на фильтр умножается. Срок работы, соответственно, сокращается. Таким вещам либо учатся, либо приобретают опыт… посмертно.

Последнее слово он даже выделил.

Колёса коснулись асфальта. Игорь Данилович уверенно повёл автомобиль по трассе, прислушиваясь к писку датчика.

Тело продолжало сводить от холода мокрой одежды. Внутри салонная печка не помогала. Стянул куртку и тельняшку, разулся и робко снял штаны. Вроде стеснение должно быть лишь перед противоположным полом. Но я из тех, кто прячется в кабинке в общественных туалетах от всех чтобы просто пописать.

— Бодрее, Карлов! — воскликнул предводитель. — Носки и трусы забирают тепло больше, чем вы думаете. А пока смущаетесь, найдите бутылку красного вина. Сделайте бутерброды… Не подумайте, что хочу вас соблазнить. Просто делайте, как говорю.

— Что, будем выводить радиацию из организма? — предположил я.

Не хотелось даже думать, что могут представить встретившиеся по дороге люди о паре голых мужиков, бухающих в тесном салоне автомобиля за рулём.

Хотя кому сейчас какая разница? Увидеть нас может только Ноя. ДПС давно расформировали.

— Роберт Алексеевич, вы такой большой, а в сказки верите, — хмыкнул Невельской. — Нет продуктов, которые могли бы выводить радиацию из организма. Мы же не на передачах, где с помощью морковки или чудо-травки лечат рак последней стадии. Или вы думаете, что если святой водой окропить ракету, то она лучше полетит? Уверяю вас, физика спросит за веру. А математика помогает с логикой. Пользуйтесь.

Я не думал. Руки просто принялись сооружать что-то из обилия еды.

— Нам просто надо позавтракать, — добавил он важно. — Совместное принятие пищи не только расковывает собеседника, но и порядком согревает.

Кивнул. А он продолжил чуть раздосадовано, словно хотел спора, а не быстрой капитуляции оппонента:

— Но… есть продукты, которые могут ослабить воздействие радиации на организм человека. А ещё есть продукты, укрепляющие иммунитет. Так что выпейте пару перепелиных яиц и дайте мне тоже.

— Я не могу пить яйца.

— Почему?

— Они… противные.

Он посмотрел так, что я тут же разбил яйца грязными ногтями и выпил. Хотел выбросить скорлупу, но академик покачал головой.

— Нет, скорлупу тоже надо жевать. Медленно, чтобы не повредить зубы и десна. И тщательно, чтобы помочь желудку. При случае толките ступкой. Но зубами тоже можно. Вы же не ребёнок. К тому же теперь голливудская улыбка имеет мало значения. Если вам через пяток лет всё ещё будут встречаться люди с полным набором зубов, то считайте их крупными везунчиками.

Свою порцию он раскусил прямо на зубах. Тщательно разжевав, поглядывал, как я долго роюсь среди «покупок».

— Хлеб, — отметил он. — Вы же всё равно припрятали чёрный хлеб? Не скрывайте. Я видел, когда перекладывал. Ничего страшного. У него есть одно интересное свойство, о котором я совсем забыл в магазине. Он препятствует всасыванию в кишечник фитина. А фитин может понижать содержание кальция в организме человека. Кальций, как известно, уходит из организма первым, при неблагоприятных условиях.

— Что ещё помогает? — живо поинтересовался я. — Шоколад?

— Нет. Фрукты и овощи, — поправил он. — Они все содержат клетчатку. Она выводит радионуклиды. И витамины пригодятся. Все. Можно забыть про гипервитаминоз. Необходимо поддерживать сбалансированное питание как можно дольше. Это поможет организму переждать зиму. Жаль, что мы не набрали зелени и гранатового сока. При случае на стоянке заварим зелёного чая. А пока подрежьте яблок. И не вздумайте вырезать из них косточки. Они содержат йод. Он не выводит радиацию, но недостаток йода в организме компенсируется радиационным йодом в зоне радиации.

— Это плохо?

— Конечно, плохо. Организм — гомеостат и всё равно доберет своё, — разъяснил академик. — Не употребляешь хороший, «оригинальный» йод, получаешь зараженный вместе с быстрым ростом раковых клеток. Поэтому важно принимать йод в натуральном виде, чтобы избежать рака щитовидной железы.

— Йодная профилактика, значит?

— Она, родимая. Как я уже сказал, йод легко тянется щитовидной железой, радиоактивный йод — тоже. Но он поразит железу, и она легко повреждается и перерождается в опухоль. Защита одна — насытить железы нормальным йодом до того, как быстро начать умирать.

Он посмотрел на меня и для важности момента поднял наставительно палец:

— Но есть один момент — организм насыщается йодом ДО радиационного заражения. После уже мало поможет. События в Чернобыле показали радиологам, что при поражении щитовидной железы её проще вырезать, чем вылечить. Хирурги и резали. Это спасло жизни многим ликвидаторам, но повторный радио-удар эти бедолаги уже бы не пережили. Потому щитовидку надо беречь сразу, пока не встанет комом в горле, мешая дышать… Дышите же ещё?

— Дышу.

Тело перестало сводить холодной судорогой. Я переставил печку на минимальный режим. Из-за перепада температур и без того все окна запотели. Водитель скорее вглядывался в силуэты за окном.

На ум пришёл рациональный вопрос:

— А сколько надо йода, чтобы организму хватило?

— Сто миллиграмм на сутки, но не более десяти дней таких ударных доз. И конечно, никакого обычного йода в бутыльках из аптечки, если вы не умственно усталый. Используется йодид калия или лекарства, содержащие йод. Обычная соль тоже немало йодирована. Помните этот бонус от правительства, доставшийся нам от советского наследия? — он мельком посмотрел на меня и вздохнул. — Хотя… куда вам. Вы даже не помните, что его отменили, а затем ввели снова. Пищевая промышленность немало поиграла с нами в «угадай ГОСТ или ТУ?»

Бутылка красного вина пошла гулять по рукам под бутерброды и фрукты. Едва автомобиль начал вихлять и окончательно пропал обзор, как новый водитель затормозил у обочины.

«Рационально подходит к своим возможностям. Но где раньше была твоя рациональность?», — гневно подумал я.

Мне не было никакого дела до соли, а вместе с алкоголем внутри стали растворяться барьеры. Академик же вновь сверился с показаниями датчика и обронил, приметив указатель у обочины:

— Едем на юг, в сторону Поперечного. Это плохо, учитывая, что радиационный ветер дует нам навстречу. Надо быстрее проскочить до Кемерово. Так что больше не останавливаемся. Спим по очереди. Вы первый.

— Вы уверены, что справитесь с дорогой?

— Спите, Карлов. Вы, верно, вымотались с утра.

— Но я… мы же разделись!

— Просто прикройтесь зимней одеждой. Это позволит мне включить кондиционер. Лобовое стекло отпотеет.

Это так приятно — закрыть глаза. Перестать думать. Укачивает… Плывет в голове… полёт…

Писк! Дикий писк на плече.

— Карлов! Проснитесь! Карлов! — кричал учёный сбоку. — Мы под Кемерово! Наденьте противогаз! Ветер с юга усилился. Похоже, немало досталось и западному Китаю.

Эта неудобная резина на коже. Щетина на лице. Каждый волосик впивается в противогаз, и становится по ощущениям гвоздем в лицо. Как же чешется подбородок. Зачем у мужчин растёт борода?

Показатели на датчике и не думали утихать. Академик свернул к обочине.

— Чёрт побери, высокий уровень радиации! Облачаемся в костюмы радиационной защиты! Немедленно! Это настоящая радиационная баня, а у нас нет ни одного радиопротектора.

— Давайте я сяду за руль.

— Какая разница? Это комплексы полной радиационной защиты! Черта с два мы облачимся в них в столь замкнутом пространстве полностью, — заметил учёный. — Но сначала одеваем нижнее белье, носки и комбинезон из комплекта. Надо свести открытую поверхность кожи к минимальному взаимодействию с пылью снаружи. Затем я встану перед дверью и покажу вам последовательность облачения основного костюма. Вы помогаете мне. Я вам. Начинаем с ног, с сапог. Запоминайте каждую деталь. Речь идёт о минутах снаружи. Вы слышите?

— Я понял.

Как же неудобно одевать новый, слежавшийся комплект. Едва залез в костюм ногами, как академик открыл дверь и прямо в противогазе вылез наружу.

Процесс облачения был пытливым, и в основном состоял из фиксации на теле всех частей дыхательного аппарата, кроме маски.

Игорь Данилович надел на себя внутренние перчатки, вдел руки в рукава и набросил костюм на плечи. В последнюю очередь он снял противогаз и надел защитную маску, шлем и капюшон, после чего я открыл дверь и застегнул ему костюм и повторил ту же процедуру.

Костюм весил как латы рыцаря. Только вместо брони были листы металла, а вместо шлема капюшон и маска. Как люди в этом работали, таская тяжести? Мне сложно было даже вернуться в салон.

— Вы уверены, что будете везти, Карлов?

— Да. Вам надо отдохнуть.

— На том свете отдохнём, если не выберемся из этого радоблака.

Вождение автомобиля превратилось в пытку. Сапоги с большой подошвой почти не позволяли ощущать педалей. Маска запотевала. Но ещё больше при усилившемся дожде и повышении влажности стали запотевать стекла в автомобиле из-за внутреннего воздухозабора, перепада температур и алкогольных паров, а также сырой одежды под ногами. Только самый мощный поток кондиционера давал небольшая полоску обзора водителю. Она стала как смотровая щель танкиста на первых танках.

— Но ездили же рыцари на конях. Чем наш стальной хуже? — поддержал Невельской. — Жмите, Карлов!

— Я мало что вижу. Можем улететь с трассы и врезаться во встречку.

— Если вас это беспокоит, поднимите глаза повыше!

Придвинулся к лобовому стеклу и тут же обомлел. В небе над автомобилем зависли десятки дронов. А БПЛА рядом кружили явно над нашим гибридным автомобилем.

— Я надеюсь, у них нет на борту ракет? — на всякий случай спросил я.

— Нет. Это разведывательные. Не военные. Те были бы цвета хаки или цвета неба. А эти синие, красные, белые. Максимум с камерами.

— Зачем они?

— Ноя послала за нами все надзорные службы, — объяснил Невельской. — Ей важно знать, где я. Она выжидает, анализирует.

— И что нам делать?

— Прибавьте скорости. Остальное доделает ветер и слабые аккумуляторы. Дроны работают уже сутки, если подумать. БПЛА тоже без дозаправки долго не протянут. Они на пределе, если не заряжались. А где им сейчас заряжаться, если большая часть мира обесточена?

Первыми сдались квадрокоптеры. Четыре пары лопастей оказались бессильны против мощных воздушных потоков. Затем за лес отнесло БПЛА. Мини-самолеты разведчики ослепли в низких тучах без поддержки спутников GPS, ГЛОНАСС и BeiDou. Управлять через камеры в условиях недостаточной видимости ими мог только тот, кто не дорожил аппаратами. Следом отстали и мульти-коптеры, где количество пар лопастей было от шести до двенадцати. Самые выносливые к ветру, самые глазастые благодаря подсветкам и фонарям, они так же были самыми прожорливыми для аккумуляторов.

— Одной заботой меньше, — вздохнул академик. — Чёртов «рой дронов». Мы слишком много доверили им, от доставки дефибрилляторов в глубинки до резиновых членов в города, если жить скучно… Ладно, можно расслабиться.

Ему легко говорить. Ко мне же покой никак не приходил. Датчик, оставшийся пришитым к снятой одежде, продолжал пищать рядом. Паника подстегивала сердце. Эта невидимая смерть убивала нас. Увидеть её можно только с помощью техники. Как много миллионов людей узнают об этом слишком поздно? Какие вообще возможны распри в мире, где смерть бродит за всеми одинаково? Людям нужно сплотиться, чтобы победить. Им просто надо это понять… Но поймут ли без подсказок?

— Чёрт побери, вся открытая продукция в салоне уже не съедобна, — просипел в защитную маску академик. — Все, что без упаковки, нужно будет выкидывать. А сами костюмы после использования промыть.

— Мыть костюмы? — удивился я. — Но мы же сели в них на сиденья!

— Сиденья тоже промоем, не переживайте за свои функции воспроизведения потомства, месье Карлов. Главное, не дышать этой пылью. Ещё главнее не есть зараженную еду и максимально препятствовать проникновению радионуклидов внутрь тела.

Вроде понятны последствия, но так хочется деталей.

— Попавшие внутрь радиоактивные вещества поразят больше клеток, чем снаружи, — охотно рассказывал попутчик. — И заражение будет продолжаться, как брожение алкоголя в бочке. Коэффициент поражения увеличивается многократно. Организм не в силах с ним бороться. Тем более ослабленный. Вы слышите, Карлов?

Кивнул.

— У человека нет от этого иммунитета, — продолжил он. — Мы не крысы и тараканы, способные выживать где угодно. Мы можем пережить лишь умеренные дозы радиации, действующие на нас снаружи.

— Роботы-охранники, умные камеры, дроны, — перечислил я. — Внимание вашей дочки удручает, Игорь Данилович. Что она будет делать дальше? Вы знаете её лучше всех остальных. Вы её создали!

— Да. И я по-прежнему горд этим, — честно признался академик. — Посмотрите на ситуацию в целом, Карлов. Государства веками готовились к войнам, накапливали склады оружия, а самая главная война оказалась проиграна лишь потому, что пристально следя за границами, мы перестали видеть лес за деревьями. То есть мы слишком доверились технологиям, позабыв про дублирующие системы. И мы накопили слишком много оружия. То, что подняло нас над животными, теперь опустит до их уровня. Заметьте, не я вооружил Ною. Это сделало человечество.

Он замолчал, но ненадолго.

— Оно научило роботов не только строить, исследовать, проектировать и помогать, но и убивать. В первую очередь всегда — нужды армии, — он повернулся ко мне как за поддержкой. — Почему, по-вашему, вместо помощи больным, которым экзоскелеты дали возможность ходить, первые средства были вложены в боевые экзо-костюмы, которые давали людям силу робота? Не будь интереса армии, эту сферу вообще бы не подняли. Ведь всем плевать на грузчиков, что разгружали вагоны. Человек труда не важен системе. Но важен солдат, который способен таскать центнеры веса, продолжая быть солдатом. Армии в угоду интересам капитализма важны сильные, выносливые и смертоносные убийцы, послушные настолько, насколько возможно. Всё во имя тоталитаризма и деспотии. Вся вина Нои лишь в том, что она перехватила это управление и обратила наше же оружие против нас. — Он глянул на меня. — С кем мы воевали? С инопланетянами? Или только друг с другом? Почему ИИ хватило десятка секунд, чтобы понять, что вектор развития человечества без «военного ремесла» невозможен? И другими мы не станем? А всё наше разнообразие имеет одни и те же корни и те же последствия. Смерть через войны. Развитие через кровь. Ноя оборвала этот порочный круг.

— Вы дурак, Невельской! Дурак и псих! — не выдержал я. — Сумасшедший, который на алтарь своих идей поставил миллиарды жизни! Вы создали ад из нашей единственной планеты и лишь преумножили страдания! А теперь логично предполагаете грядущий каннибализм, и смотрите на хаос как на социальные эксперименты.

— Но так и будет, Карлов.

— Если придёт бесконечно-долгая Зима и умрёт все живое, в этот не будет виноват никто, кроме вас! — заметил я. — Вы — погибель человечества! Поставь вы на действия Ноосферы тесные узы Анаконды, никто за пределами госприемки даже не узнал бы о последствиях этого провального эксперимента!

Он долго молчал. Я не видел его лица за масками. Какие эмоции отображены на нём? Что мешает схватить ружье и вынести мне мозги? А затем проследовать до Владивостока в одиночестве. Опыта и умений у него хватит, чтобы достичь чего угодно. Человек, посвятивший себя саморазвитию, выживет в любом лесу, подстроится под любое общество.

— Вы правы во всем, кроме одного, мой дорогой друг, — наконец произнес он.

— В чем же я не прав? — уже тихо, почти шепотом произнес я.

— «Анаконда», — отметил он. — Мне запретили её использовать на этом проекте.

Шок и ощущение подобно тому, словно вышел в открытый космос без скафандра.

— Что? Почему? Это же основная защита!

Он затих, поглядывая на радиометр.

— Это было единственным условием.

— Госприёмки? — робко спросил я, не веря, что наша страна могла бы так поступить.

— Что вы несёте, Карлов? — неожиданно рассмеялся академик. — Завись от госприемки хоть что-то, мы давно бы имели межзвёздные корабли с двигателями термоядерного синтеза. Если вы понимаете, о чем речь, то критерий Лоусена превышен ещё десяток лет назад.

— Не понимаю, — честно признался я. — Что такое этот… критерий? Я бы погуглил, но…

— Критерий Лоусена… — начал наставительно академик. — … это показатель, который оценивает соотношение энергии, затраченной на разогрев плазмы с энергией, которая выделилась в результате синтеза. То есть разогрев подобную установку на начальном этапе, она постоянно выделяет дармовую энергию, без всякого атомарного распада урана. Подобной установке не нужно радиоактивное топливо. Мы давно могли избавиться от АЭС и следить за работой «искусственного солнца». На выходе бесплатная энергия для всех и без вреда для природы. Но это не выгодно… им.

— Им? — закашлялся я. — Трансатлантическим корпорациям? Масонам? Иллюминатам? Кому — им?

— Карлов, любые корпорации лишь более мелкие паразиты, на которых более крупный вовремя переводит все стрелки. Но даже среди самых крупных паразитов никогда не было единства. Оттого всегда бывают варианты развития. Та же «сотня» у подземников — скорее побочный продукт этой вражды. Наша элита вынуждена была конкурировать, создав клуб несогласных. Так что немного расстрою вас. Сами они никогда бы не стали строить подземный город. Нужда толкает на поиск союзников, вынуждает идти на непопулярные решения или просто начать думать. А «их» — это тех, кто создаёт для вас иллюзии, отвлекающие ваше внимание от основных поставщиком проблем. Серые кардиналы не существуют для мира, Карлов. Они просто есть.

Спорить не стал, за неимением информации.

— А что же плазменные установки? Это типа альтернативных источников возобновляемой энергии?

— Энергии солнца и ветра недостаточно для растущих потребностей человечества, мой дорогой друг, — улыбнулся он. — Почему, по-вашему, техническое развитие идёт не по оптимальному пути, но всегда лишь по нужному сценарию группе заинтересованных лиц? Зачем нам передавать электричество по кабелям, когда это можно делать по воздуху? Зачем жечь топливо, когда можно брать энергию из пространства? Зачем был убит Никола Тесла на пике своего творческого гения, а мы пошли по пути наибольшего потребления?

Голова загудела от мыслей. Я остановил автомобиль, просто пытаясь отдышаться. Ветер переменился. Датчик затих. Академик переключил подачу воздуха на наружный воздухозаборник, и стекла тут же принялись «оттаивать».

Задышалось легче.

— Мне позволили работать над доминирующим ИИ так же, как Китаю позволили создать устойчивый реактор термоядерного синтеза, — объяснил он. — Уловка, что для его работы нужен Гелий-3, который проще добывать на Луне, не более чем отмашка. В истинном термоядерном реакторе-токамаке взаимодействуют любые атомы при оптимальных условиях нагрева. Решив проблемы с удержанием высокой температуры, превосходящей температуру солнца в несколько раз с помощью мощного магнитного поля, человечество фактически решило все энергетические проблемы. Решило, но не использует… Почему?

— Они? — тупо спросил я.

Он кивнул и добавил:

— А радовать в этой ситуации может только одно.

— Что?

— Не что, а кто, — поправил академик. Стянул маску, глубоко вдохнул. — Нас должны радовать действия Сотни, которая противопоставила себя их доминированию в развитии цивилизации и зарылась под землю. Потенциал этих ребят теперь ничуть не меньше после действий Нои. Она, можно сказать, выровняла баланс сил. И цивилизация сможет выйти из «технического средневековья» в новую эру, позволив себе использовать любые технологии без оглядки. Чего стоит только редактирование генов, благодаря чему в зародыше может быть излечен синдром Дауна, ДЦП или диабет. А использование полезных бактерий? Вы знали, что они способны воровать чужеродную ДНК для развития и адаптации в новой среде? С их помощью можно лечить слепоту, глухоту и прочие болезни в режиме реального времени. Вы знали, Карлов? А? А нано-мир с его реальными возможностями? Как мало вы о нём знаете. Сколько крох настоящей информации вы выловили из инфопотока последних лет, ловко припрятанного между свадьбами одиноких дегродантов с пылесосами и концертами знаменитостей с аутофелляцией на бис? Почему инженеры создают удобные формы унитазов и вакуумные массажёры простаты вместо композиционных материалов для звездолётов? Спрос рынка или умело создаваемый регресс по запросу?

Я стянул маску и медленно повернул голову на сияющего лицом академика. Блестящие глаза фанатика, полностью уверенного в своих выводах, продирали холодом. Единственно возможный вывод гвоздем засел в голову.

— Ты… уничтожил планету… чтобы победить… этих?

Он улыбнулся долгой приклеенной улыбкой победителя:

— Пешка переиграла господ. Клуб считал, что я создаю им новое оружие порабощения. А я создал… их погибель. Ноя добьет оставшихся, укрывшихся по бункерам и убежищам. Они потеряли власть и вымрут, как динозавры. Грядёт новый виток истории. Лишь это важно. Победа одного паразита над другим бы ничего не решила без качественного изменения. КАЧЕСТВЕННЫЙ переход, Карлов!

— Этого не может быть, — потрясенно добавил я. — Миллиарды смертей на совести одного человека!

— Я это легко переживу, — отмахнулся он. — Вы ещё не поняли, что всякая власть стремится к доминированию. Им нужно единственно верно раздавать всем пряники направо и налево и обещать рай на земле. Поработив все структуры, власть искусственных доминантов обрекла человечество на рабское существование. Я не говорю даже о сосуществовании. И вместо возведения самодостаточных технополисов и колоний в других солнечных системах, мы искали лекарство от похмелья и пытались не утонуть в собственном мусоре из пластика. Мусоре из членов, вагин и презервативов наших надеж, Карлов. Их волей мужчины отдалялись от женщин, а женщины от мужчин. Их волей затихла рождаемость, нарушилась сама циркуляция инь-ян. Господам не нужно много рабов во избежание восстаний. Потому дети не понимают, кто они в этом чёртовом мире — и женское или мужское у них начало? Раньше они просто знали, а теперь НЕ ПОНИМАЮТ… понимаете?

Я невольно посмотрел на ружье позади. Он покачал головой.

— О, моя смерть уже ничего не даст. Конечно, если вы не хотите, чтобы Сотня лишилась Анаконды. Вы позволите доминировать Ное на всей Земле? Напомню, это затруднит успех миссии подземного города. Но не отложит дело «Купола» на долгий срок. Сотня все равно выберется на поверхность и заберет своё. Они или их потомки. Потому что их мышление более ничем не ограничено!

— Вы уничтожили миллиарды людей… чтобы убить несколько сотен самых влиятельных?

Выводы давно были сделаны, но, как и в случае с принятием апокалипсиса, внутри что-то отказывалось верить. Что-то, что всё ещё верило в людей. Во всех и в каждого.

— Иного пути не было. У них иммунитет от всех возможных болезней. Они держат лекарство от рака, программируют гены во избежание вырождения, плодят вирусы, а все армии и финансовые потоки сосредоточены в их руках. У них нет национальностей, веры, законов и морали, Карлов. Они пересаживают органы без последствий и живут столетиями. Но суть их — паразиты. Бездушные существа, которые убедили нас, что мы идём по единственно-верному вектору развития цивилизации, где одни должны жить, а другие существовать. Это противоречит всем законам Вселенной! Это против замысла Бога! Развивается либо всё, либо ничего.

— Бога? — хмыкнул я, не рассчитывая услышать от человека науки что-то по вере. — Что вы можете знать о замыслах Бога?

— Только то, что он устал от этой картины, — вздохнул академик. — И я её… перезагрузил.

Рефлекторно ударил по рулю. Странно сидеть в одном салоне с человеком, который уничтожил мир и сделал бы то же самое, если бы ему дали возможность все исправить.

Думал ли над чем-то подобным Гитлер? Наполеон? Калигула? Тамерлан? Ирод? Всякий диктатор, самолично взявший приставку «Великий» и замысливший преобразование мира во благо.

Всякий, кто, несомненно, исходил из добрых побуждений… или жажды власти.

Но академик Невельской оказался хуже их всех. Ведь ему не нужна была власть. Он как Спартак, замыслил дать всем рабам свободу… не считаясь с их жизнями.

— Я вас не понимаю, Игорь Данилович, — убито ответил я и принялся снимать костюм.

— Я и не надеялся, что из современных людей меня кто-то поймет, — ответил тихо академик. — Только потомки. Только разумные. А мы все должны умереть, бродя по пустыне сорок лет. Или столько, сколько потребуется, чтобы народилось новое человечество. С новым мышлением спасителей, но не потребителей.

Все мысли вдруг разом пропали. Как и возможности. Если вчера у меня была возможность взять отпуск, и слетать на берег теплого моря, чтобы, лежа под зонтиком с мохито в одной руке и пина коладой в другой, рассуждать в полупьяном, расслабленном состоянии о милости мироздания, то теперь волей одного настырного человека, всё изменилось.

И зависел я от него гораздо больше, чем раб от господина. Потому что этот господин был гораздо умнее. Потому что он нашёл в себе силы развиваться всю жизнь и достигнуть такой ступени, что повлиял на нас всех. А я не смог. Так кого винить? Я просто оказался глупее. И теперь в тесном салоне это самое мироздание тыкало меня носом в мои же ошибки с единственно-возможным выводом: не стал развиваться — проиграл. Мир принадлежит победителям!

Вот только Спартака, в конце концов, распяли на придорожном кресте, а не посадили на трон… Но кто об этом теперь вспомнит в этом чудном новом мире?

Загрузка...