Грани будущего Zero: Карлов (*30 иллюстраций)

Глава 13 Горе-рыбаки

Ши́вера на поворотах доставляли больше всего забот на Ангаре. Этот мелководный участок реки с беспорядочно расположенными в русле подводными и выступающими из воды камнями, и быстрым течением, не давал зевать и засматриваться на рисунки на камнях по берегу. Волны поднимались высокие, до полутора метров. И если дул северный ветер, те ощутимо били в борт, оставались на обзорном стекле.

Приловчившись к ходу катера, и ощутив, как он двигается, вёл его с удовольствием. Судовой ход всё время шёл вдоль левого берега. Стоило сунуться к правому берегу, как лопасти начинали скрести дно. А когда цепляли те самые камни, казалось, что ползём по луже.

Чего удивляться? На некоторых участках ширина реки падала до полутора километров. Хотя чаще вода бежала в русле, растянувшегося километра на три.

Средняя глубина реки была порядка полутора метров, что напрочь и убивало в ней судоходство. Я предполагал, что при половодье вода могла подниматься и до трёх метров. Но это, вероятно весной, когда тает снег или при сильных дождях.

Из тумана показался Кокуй — угольный причал и кладбище кораблей. Угля на пристани давно не было, а металлолом мы не собирали.

Смело повёл корабль дальше, по пути наблюдая бесконечные маленькие речушки, впадающие в Ангару. Как капилляры, те подпитывали главную могучую синюю «вену», по которой мы шли. Именно шли. Ведь катера ходят по воде, а не плывут, как убеждал меня Невельской. Правда не уточнял, действует ли это обстоятельство на море или на реке тоже.

Безжизненные населённые пункты Орджоникидзе, Нижнетерянск, Манзя, Артюгино, Иркинеево я проскочил погодя, не останавливаясь. Ловить там нечего: судя по офлайн-карте, к части из них не вели даже дороги или железнодорожные пути, а другую часть люди покинули ещё в период «цивилизации».

Наследие СССР, когда стране было важно освоить каждый клочок народной земли, опустошила деятельность России, которой важнее было помогать другим странам, чем заниматься развитием собственных удаленных от центра территорий. Деревни и маленькие городки вымирали: молодежь уезжала в крупные города, а старики доживали свой век, получали место на кладбище, да так и зарастали те могилки, никем не проведываемые.

Лучше всего эту политику продолжил лишь сам Апокалипсис.

Прямо на берегу мелькали избушки. Незамысловатые зимовья на пару человек. Один раз меня разобрало любопытство, и я пристал возле такой, чем сильно разочаровался. Низкое, тёмное сооружение оказалось с земляным полом и заплесневелым потолком. Грязное, гнилое, оно едва укрывало от дождя и сильного ветра. Третий человек бы там просто не поместился.

Но остановка не прошла даром. Избушка рыбаков-охотников располагалась у ручья. Удалось набрать чистой питьевой воды. Прямо из земли бил ключ. Правда руки и лицо при этом настолько облепили комары, что назад вернулся вприпрыжку, закупорил салон и тут же встал за газовую плиту.

Близилось время к обеду. Разводить костёр на «такой природе» было удовольствием на любителя, а вот в тёплом, уютном салоне катера жарить свиное мясо с салом и луком было приятно. Порадовало и то, что дед сунул в бочку трехлитровую банку мёда. Не только соленья. Будет, чем больного поднять.

Невельской проснулся сам, выполз на дурманящий запах жареного мяса. Сев за стол, вскрыл банку с помидорами и высосал три помидорины сходу, оставив лишь тонкую шкурку. И заявил:

— Ах, хорошо!

Затем с отличным аппетитом без всяких вопросов начал поглощать жареные ломти прямо со сковородки. А когда перемазал губы и щеки салом, вытер их проспиртованным хлебом длительного хранения, разбавил кислым малосольным огурчиком из банки и с одобрением смотрел на меня.

Добытчик же!

— Как навигация? — наконец, донеслось от него.

— Прошли порядка двухсот километров, — отрапортовал я, упуская частности. — За всё время ни одного пассажирского судна. Даже плота. Буксиры стоят по берегам деревень. Баржи если и плывут к Лесосибирску, то без них. Отцепились. Одну, застрявшую на повороте, обогнул.

— В Мотыгино заходил? — с вялым интересом спросил он.

— Нет, там же мелко. По прямой прошёл.

— Жаль, там заповедник «Песчаные острова», — припомнил он. — Браконьеры часто сетки ставят. Если убирать их уже некому, то много рыбы погибнет.

— Как и людей, — добавил я тихо.

— Рыба ни в чём не виновата, — подчеркнул академик.

— И дети, Игорь Данилович! — не сдержался я. — Дети в чем были виноваты?

Он кивнул и ушёл досыпать. Больше ни вопроса. От него несло потом, как от загнанного коня. Таблетки действовали. Наверняка, слабость одолевает.

Что ж, вторую половину дня тоже придется идти мне.

На двух шиверах с обоих сторон заметил гидрологические пункты. Они были построены для организации очередности прохождения фарватера из-за одностороннего движения. В этих современных «избушках» даже проводили свет, судя по наличию фонаря. Один стоял пустой. А из другого навстречу катеру вышел мужик, махая мне рукой и пакетом.

— Мужик, а что вообще происходит? Связи нет, жратвы не подвозят.

— Конец света, — ответил я, не вдаваясь в подробности. — Дизель есть?

— Цистерна.

— Сменяешь?

— Сменяю, если жратва есть.

— Есть.

— А выпить?

— С этим теперь туго.

— Хреново, — подытожил мужик и вздохнул. — Ну, давай хоть поесть.

В бак поместилось только около ста литров. Со стола на бартер ушла жаренная свинина и часть скоропортящихся продуктов. Озадаченный меняла предлагал переночевать с комфортом у него в домике, но я покачал головой и отчалил от берега.

Времени ещё много. Световой день большой. Зачем драгоценные часы терять?

После шиверов пошёл спокойный участок на десятки километров, где можно было не следить за берегом. Пологий галечно-каменистый берег с березово-хвойным лесом притягивал взор, лечил душу.

Рядом с деревьями рос дикий лук, полевая трава. Глаза отдыхали. Я с удивлением понял, что стал видеть дальше и чётче. Прошлый мир концентрировался на деталях, и мы пялились в гаджеты с мелкими экранами. Новый мир ценит просторы. И предпочитает смотреть подальше.

Туман ушёл. Температура воздуха под вечер поднялась до десяти градусов. Застопорив штурвал и забравшись на крышу, почувствовал встречный ветер. Он сдувал всю оставшуюся мошку, но не холодил кожу. Солнце пригревало. Датчик радиации молчал.

Раздевшись догола, я развалился на сиденье, загорая. Доедая помидорки из банки, долго смотрел на янтарный закат, ощущая себя непонятно-счастливым.

Это было странное ощущение. Где-то по миру бушевали ураганы, и природа готовилась к затяжной Зиме, разбрасывая по атмосфере радиационные частицы, а здесь на пока нетронутых просторах, где тысячи лет ничего не менялось, словно сама природа стояла пауза, отодвинув данное мероприятие в неизвестность.

Здесь не было почерневших облаков. Люди не успели уничтожить своей цивилизацией этот благодатный клочок природы. Вот так и проявлялись основные богатства России — в просторах.

Наверное, стоило закинуть удочку в реку или спиннинг, тем более что один из них терпеливо дожидался своего часа. Но я в этом ничего не понимал.

Верх взяло рациональное: у нас было много еды на двоих. К чему ловить рыбу, когда можно есть мясо? Оно очень скоро пропадет. Мини-холодильник вмещал совсем мало. Пожарив всё, что влезло в сковороду, я предполагал сварить супа выздоравливающему на ночь.

Что ещё делать на ночном дежурстве?

Стемнело лишь к одиннадцати ночи. Время ещё летнее.

Бросив якорь прямо посреди реки, я занялся супом. Здоровенный кусок мяса сжёг пять баллончиков газа. Но когда добавил в наваристый бульон картошки, морковки и лука, удивился, что Невельской не поднялся на запах.

Похоже, горячка изматывала его.

Ночь оказалась мимолётной. Рассветные сумерки начались уже около трёх часов ночи, а в четыре было хорошо видно всю округу.

Приняв душ и заведя моторы, я вновь повёл корабль против течения. В сон начало клонить лишь ближе к завтраку. Обилие кислорода позволяло отдыхать на природе, даже не закрывая глаз. Словно организм устал от грязного, задохнувшегося города и теперь заставлял лёгкие дышать во всю мощь, а могучее сердце очищаться от токсинов, гоняя свежую, насыщенную некими особыми, заряженными ферментами кровь по венам.

Академик проснулся на запах свежего сваренного кофе. Долго смотрел на кастрюлю супа. Сдался, подхватил кусок хлеба с нарезанным тонким слоем сала и принялся хлебать «целебное варево».

А вот кофе досталось мне. На природной воде оно показалось необычайно вкусным в любой консистенции.

— Неплох! Совсем неплохо, Роберт Алексеевич, — наконец услышал я довольное. Он даже присмотрелся ко мне. — Да вы, никак, загорели? Одобряю. Витамина D скоро будет не хватать.

Отодвинув тарелку, приободрившийся академик перевёл взгляд за окно. Температура за ночь упала. Повалил снег. Снежинки крупные, тяжелые. Таяли прямо на водной глади. Температура воды упала до семнадцати градусов.

Не говоря ни слова, Невельской вышел на корму в чём мать родила, оттолкнулся от бортика и прыгнул в воду. Ногами вперёд, но всё равно сердце в пятки ушло.

Здесь же мелко! Ударится ещё, а потом за ним лезть, доставать.

Вышел следом. Там, в тёплом помещении за готовкой я и не заметил, как похолодало на улице. Термометр на приборной панели показывал минус три градуса и в приоткрытую дверь дуло бодрящим северо-западным ветром.

Накинув куртку, я вышел проветриться повторно. Проплыв пару кругов, академик поднялся на лодку и начал делать зарядку. Разогрелся. От него валил пар.

Невельской потолкал полные бочки, одобрительно загудел.

— О, мы дозаправились. Прелестно.

— Под завязку. Но влезло лишь сто литров. Но… до Байкала всё равно не хватит.

— А где мы сейчас? — уточнил спутник.

— Скоро Пинчуга. А судя по карте, за селением выше по течению железнодорожный тупик. Пожалуй, там можно разжиться топливом. Но его некуда деть. То же и с провизией… Мы идём под завязку.

— Тогда надо плыть без остановок, — ответил Невельской и зашёл в салон. — Вы ложитесь спать. Дальше я поведу… Хотите сказку на ночь?

— Отчего бы и нет. А про что?

— Про Ангару и Енисей, конечно же.

— Валяйте, если не шутите.

— Какие уж тут шутки? В сказках много были. Значит, в давние-давние времена в тех краях, где плещутся байкальские волны, жил седой богатырь Байкал с дочерью Ангарой, — вдохновенно начал отдохнувший капитан на замену. — Краше той девы не было на всём белом свете. Крепко берег отец дочь от постороннего глаза. Прятал в хрустальном дворце на дне подводного царства. Но услышала однажды Ангара от рыб, а те от птиц, о жившем за горами прекрасном юноше Енисее. Услышала и полюбила его. Суровый отец, узнав об этом, ещё строже стал сторожить её. Он решил выдать дочь замуж за богатого Иркута. Тот ближе, за горы никакие ехать никуда не надо. Отец хотел, как лучше. Сам понимаешь.

Я слушал молча.

— Близился день свадьбы. Тосковала Ангара по прекрасному Енисею. Плакала в подводной темнице, просила богов сжалиться и помочь. Сжалились боги над печальной пленницей, приказали ручьям и рекам размыть стены хрустального дворца и выпустить Ангару. Вырвалась девушка на волю и бросилась бежать прочь по узкому проходу в скалах. Проснулся Байкал от шума и бросился в погоню. Но не угнаться ему было за дочкой. Годы не те. Всё дальше и дальше убегала она от разъярённого отца. Тогда схватил отец каменную глыбу и метнул её в беглянку, но не попал. Так и остался с тех пор лежать этот камень в месте выхода реки из озера. Люди зовут его «Шаманским камнем».

Кивнул. Да, на карте обозначен.

— Разбушевавшийся отец всё кидал и кидал обломки скал вслед убегавшей Ангаре. Но каждый раз чайки кричали — «обернись, Ангара, обернись!» И девушка уклонялась от камней. Так, говорит легенда, образовались многочисленные пороги в русле Ангары на пути к Енисею. Устал старик метать камни, сам сел на камень и заплакал. Больше он дочери своей никогда не видел. А Ангара на пятый день прибежала к Енисею, обняла его, и устремились они вместе к Студеному морю… Конец.

— Красивая легенда, — одобрил я, сверяя легенду с увиденным. — Пороги, как понимаю, нам ещё предстоит увидеть и испытать на себе? А скалы, и вправду, очень красивые по берегам… Когда туман не скрывает.

Словно не пил кружку кофе. Стоило лишь услышать последнюю фразу, как глаза захлопали, зевнул. Забравшись в нос лодки, перевернул матрас, одеялко. Разделся и, прикрывшись полушубком, закрыл глаза.

Дрянное всё-таки нам завозили кофе. Пыль одна. Совсем не действует. Ну да ничего. Теперь кофе ни у кого не будет. Баланс выровнялся. Принцип «ау соседа хуже» уже не случится. Теперь один принцип — «никому ничего».

С этими мыслями и отключился. А проснулся от поразительной тишины внутри салона. Моторы не гудели. А снаружи какой-то другой гул. В панике подскочил, не понимая в чем дело. Невельского не было за мостиком.

Одевшись, выскочил из салона. И обомлел. Катер пристал к берегу, а прямо посреди реки перед нами выросла большая каменная стена в сотню метров высотой. Плотина — по-научному.

С низких серых туч валил крупный снег. Он уже не таял на подлете к воде, а падал на бескрайнюю водную гладь с разбега, бомбардируя реку мощными снарядами. Невельской сидел на носу лодки на корточках, рассматривая массивное гидротехническое сооружение, как впервые.

Едва заметив меня, сказал едва слышно (шум сбрасываемой воды и ветер играли роль):

— Карлов, как спалось?

— Что это⁈

— Плотина, очевидно же, — удивился вопросу академик. — Видите ли, я никогда не поднимался выше по течению, чем до Богучан. Но не думайте, что я забыл, что так же названа и Богучанская ГЭС. Иначе говоря — мощная высоконапорная гидроэлектростанцию приплотинного типа. А проще говоря, через плотину катер не пройдёт, а по каменно-набросной плотине нам его не протащить вдвоем, не поднять. Но решение есть.

Я сначала потерял дар речи. Затем присел рядом с академиком, стараясь удержаться от того, чтобы не сбросить его в воду.

Видимо, это желание отразилось на лице.

— Да не переживайте вы так, — поспешно подскочил Невельской. — Видите то серое пятно у плотины сбоку? В самом гидроузле на данный момент отсутствуют постоянные судопропускные сооружения, но на стадии строительства имелся временный шлюз для пропуска судов и леса. Его забетонировали. Но… майор выделил нам достаточно взрывчатки, чтобы можно было откупорить проход. Заложим и раскупорим плотину, как хилую запруду.

— Чего⁈ Взорвать плотину? Всего то? — мой голос был полон скепсиса. — А дальше что? Ещё одна?

— На самом деле каскад ангарских ГЭС состоит из четырех плотин. Я уже говорил, да вы плохо слушали, — вновь затянул свою волынку академик. — И на следующей, «Усть-Илимской», даже не так давно построили судоподъёмник. Так что мы без проблем доберёмся до Братского водохранилища, где по расчетам как раз и закончится всё наше топливо. К сожалению, там массивную плотину так просто взорвать не получится. Она третья по мощности и первая по среднегодовой выработке гидроэлектростанция России. Сооружение массивное, плотное и надёжное. Нам придётся искать прицеп, чтобы перевезти катер в Братское водохранилище по берегу.

Я всё ещё молчал.

— С другой стороны, если не найдём, то я уже сказал, что к этому времени у нас как раз закончится всё топливо. Не придется искать новое. И это ещё скажите спасибо, что не успели построить пятый каскад. Иначе нам пришлось бы остановиться ещё у села Мотыгино.

Голова начинала болеть. Лицо багроветь.

— Видите, всегда есть положительные моменты, — спокойно добавил академик. — Останется только доплыть до Иркутской ГЭС. И преодолев и её, мы всё-таки попадём в Байкал и переплывем на другой его берег до самого Бабушкина. А оттуда уже ведёт дорога до Улан-Удэ и далее.

Я взбесился, принявшись кричать как безумный:

— Вы в своем уме⁈ Я не собираюсь взрывать никакие плотины! Какого лешего в ваших гениальных планах по форсированию реки столько брешей⁈ К каждому пункту можно подставить «если».

— Нам придётся её взорвать, Карлов, — добавил учёный. — ГЭС все равно перестанет вырабатывать электроэнергию, вскоре после того, как Ангара обуется в лед.

— Вам прекрасно известно, что водохранилища не промерзают за зиму. Выработка электроэнергии идёт непрерывно за редким исключением.

Он усмехнулся, поднялся.

— Вы всё ещё недооцениваете грядущую Зиму, Карлов. За десять-двадцать лет промерзнет почти всё до состояния вечной мерзлоты. Все ручьи, притоки, речушки оденутся в такой толстый лёд, что водозабор упадёт до критического уровня. И чем меньше будет воды в водохранилище, тем еще толще будет лёд. Если даже плотина уцелеет под его весом, то рано или поздно он доберётся до лопастей. Так или иначе, весь процесс выработки электричества остановится.

Он предполагал. Далеко так, ненадежно, как любой футуролог. Но тут я понял, что могу спорить.

— Даже так называемая «Зима» всё равно пройдёт!

— И что?

— Надо смотреть в будущее. Ведь это работающее сооружение! — напомнил я. — И оно будет вырабатывать свет ещё долгие годы после того, как пройдёт это ненастье с длительным понижением температур. Вокруг ГЭС соберутся люди, возникнут новые анклавы. Когда вновь появится по округе свет, это подарит людям надежду, — тут я с укором посмотрел на академика. — Вы достаточно осложнили жизнь грядущим поколениям, чтобы ещё и здесь им палки в колеса ставить.

— Вздор, Карлов. Если мы не доберёмся до Владивостока, новые поколения не возникнут, — выло отмахнулся он. — А те, что выживут, будут тыкать в подобные плотины палками, не понимая их предназначения. Сошлются на «духов Зимы»!

Он начинал бесить.

— Да будьте вы прокляты, Невельской! Я уже отдал вам свой автомобиль. И что теперь? Мы застряли у плотины?

— Не застряли. Берите взрывчатку, — напомнил он. — Сделайте свою работу.

— Нет! Больше слушать вас не стану! — заспорил я. — И ни в коем случае не буду взрывать плотину. Она не вражеская, в конце концов. Её строили наши предки. Что мы будем за потомки, если так распоряжаться наследием?

Взгляд глаза в глаза. Долгий, пристальный, изматывающий. Кто первый отведет глаза, тот проиграл.

Наконец, Невельской кивнул:

— Чёрт с вами, радетель потомства. Тогда ставим катер на прикол со всем его дизтопливом в баке. И ищем автомобиль на обратный обмен, пока не встал лёд на реке. Из тысячи восьмисот километров мы преодолели едва ли четверть.

— Отлично!

— Гнев мешает вам думать, Карлов. Так что я сам займусь этим вопросом.

Немного придя в себя в салоне, я вернулся к академику. На что он рассчитывал, ведя нас водным путем?

— И каков «план Б»? — спросил у него прямо.

— Во-первых, я бы хотел объяснить, почему мы поплыли по реке, — начал он как опытный дипломат. — Все иные дороги ведут на юг, в Красноярск. А мы, в силу ядерной бомбардировки последнего, никак не могли его проскочить. Только переплыть севернее, что мы и сделали. Вывод первый: избежать обмена автомобиля не удалось бы никак. Вывод второй: даже пересядь мы на пожарный танк в Рыбном, мы всё равно не добрались бы до сюда. Дороги нет, а он не настолько проходим, чтобы гнать по топям и болотам. Это не амфибия.

Он посмотрел на меня. Я молчал.

— Но видя вашу озадаченную физиономию, я добавлю, что нам повезло и без диверсионной деятельности. От этой плотины на Юго-восток через Кодинск до самого Братска ведёт прямая дорога. Километров триста пятьдесят. Так что если мы найдём автомобиль, то даже сократим дорогу. Не придется делать крюк, огибая водохранилища в тепле и комфорте, — он вытер пот и добавил тише. — Так что успокойтесь и ложитесь досыпать. А я прогуляюсь до Кодинска и попробую найти нам подходящий транспорт, КПД которого хотя бы чуть выше, чем смысл его существования. Попробуем добраться до Байкала и дальше… Без участия Ангары.

Его новый план мне нравился больше, а доводы звучали разумно. Ничего не оставалось сделать, как согласиться.

— Мне жаль только одного… — уже собираясь в путь, обронил он. — Нам так и не удалось порыбачить вместе. Почисти вы рыбу, я бы обязательно сварил вам ухи.

Вот как можно злиться на человека, который обещает тебе сварить ухи?

— Ну, говорят, есть ещё зимняя рыбалка. Ждать осталось не долго, — ответил я, разглядывая снежинки.

А про себя подумал: «Господи, спаси эту благодатную реку от последствий ядерной зимы. Она одна может накормить больше людей, чем все обещания политиков и учёных вместе взятых».

Академик ушёл. Я завалился в нос лодки подремать. Но не спалось. Генератор не глушил, удерживая тепло в салоне. Температура падала стремительно: уже минус пятнадцать по Цельсию снаружи. Воды — плюс двенадцать. Не знаю, как долго мы бы проплыли выше по течению, прежде чем встали у берега на прикол в последний раз, прежде чем академик бы понял, что его план вновь необходимо корректировать.

Из Кодинска академик приехал к катеру на двух автомобилях в компании трёх угрюмых ребят в спортивных костюмах. Поглаживая автомат, я встретил их с недоверием. Обычно с такими персонажами снимали криминальные сериалы. Они есть в каждом городе. В каждом районе.

Но оружие академика было при нём. Он махнул, чтобы я убрал своё.

— Спокойно, Карлов, я просто нашёл настоящих рыбаков. Ценители на дороге не валяются.

Присмотревшись к автомобилям, я даже понял, почему не стоит беспокоиться: это были раритеты, которые сняли с конвейера лет тридцать как. Тойота и Хонда образца конца девяностых годов. Сменять хоть оба таких на катер было для местных большой удачей. С одной оговоркой — если бы они не знали о долгой зиме.

Сохраниться подобные автомобильные экземпляры могли только в срединной России. Леворульный запад обновлялся европейскими экземплярами, а Дальний Восток — праворульными «японками» и «корейцами» посвежее. И если «корейцы» долго не протягивали в эксплуатации на морозах, то «японки» жили дольше и перекочевывали подальше от Владивостока на запад, поближе к Уральским Горам, продаваясь от владельца владельцу. На смену им в прогрессивном мире давно пришли полукубы и кубы и блоками ИИ. А в этих «старичках дорог» о круиз-контроле и ИИ не слышали. Не пришлось даже сбивать чип управления. Его просто не существовало в природе.

Но академик был в приподнятом настроении. Вытащил меня с корабля, подвёл к автомобилям и задорно заявил:

— Что ж, Карлов. Выбирайте. Полноприводная, но низкая как брачная планка возраста в арабских странах Тойота «Раум» тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Кстати, в переводе с японского это означает «пространство». Она же — полноценный минивэн с раздвижными задними дверьми. Или переднеприводная, трёхдверная, но с более высоким клиренсом Хонда «H-RV», она же в простонародии — «Хрюшка». Места в ней поменьше, но попроходимее будет и вместо автомата — вариатор. Учитывая его возраст, скоро он превратится в тыкву. Но на несколько сотен километров должно хватить.

— А что значит «вариатор»?

— Что двигается без рывков при переключении передач. Но как механизм не так надёжен, как простой автомат. И масло в нём лучше не перемораживать.

Я пригляделся к хрюшке. Багажник не внушал уважения, спасало лишь то, что задние сиденья складывались.

— А в неё разве что-нибудь влезет из нашего груза?

— Влезет всё, кроме бочек, — посчитал академик. — Тем более полозья под багажник есть, часть груза можно привязать на крышу.

— А что с бензином?

— До Братска хватит. Дальше будем импровизировать.

Я посмотрел на колёса. На рауме стояла новая летняя резина на литье. На хрюшке — на колпаках, старая, убитая, но зимняя. На ободе образовались трещины, но протектор ещё позволял ехать, не улетая с дороги на заносах.

— Ну а чего тут думать? — вздохнул я, пытаясь представить, по каким ещё буеракам нам придется ехать. Царапать пузом дороги и направления явно не хотелось. — Хрюшку берём.

— Рад, что вы разделяете мои взгляды, — повеселел академик и пошёл заключать сделку.

Я ожидал подставу, но откуда ей взяться? Психика людей за несколько дней в некоторых местах страны попросту не успела измениться. Более того, академик уверял, что в Кодинске горит свет! Это и не удивительно, учитывая наличие рабочих ГЭС в двух шагах. Так что люди всё ещё были любезны и приветливы.

Бартер есть бартер.

Напялив экзоскелет, я снова начал заниматься разгрузочно-погрузочными работами. И глядя, как проседают под нагрузкой старые, убитые стойки раритетного автомобиля, оставалось только гадать, сколько километров протянет наша «хрюшка».

В мире, где больше не было СТО, это был весомый вопрос.

— Что, даже сетки со спиннингом нам оставите? — послышалось довольное с катера.

Ребята были навеселе. А задумываться о процедуре передачи друг другу личной собственности мы перестали ещё при первом обмене на катер.

Мир вокруг вряд ли больше интересовал, кто владелец судна или автомобиля по бумагам. Как не существовало давно и самих бумаг. Их полностью заменили приложения, зайти в которые больше не представлялось возможным.

— Ага, рыбачьте на здоровье, — буркнул я, сел за не привычный правый руль и покатил по трассе с гордым названием 04к-006.

Внутри салона уже тише добавил:

— Тратила только не оставим, а то вдруг господин Невельской захочет ещё чего повзрывать.

Академик открыл бардачок, достал футляр для солнцезащитных очков и кивнул:

— Спортивная рыбалка ребятам всё равно полезнее. А нам уже не до спорта. Нам бы… выжить.