Оленин, машину! 2

Глава 13

На рассвете, когда серый свет только начинал пробиваться сквозь узкие окошки, больше напоминающие бойницы, – обычных в амбаре не было, даже в кабинете директора, видимо чтобы «женщины для утешения» не смогли убежать, – нас разбудил оглушительный звук винтовочного выстрела. Он разорвал утреннюю тишину, словно внезапный раскат громка.

Я резко открыл глаза. Через мгновение за толстой стеной амбара прострекотала автоматная очередь и кто-то из наших бойцов, находившихся в карауле, крикнул:

– Тревога!

Мы вскочили, быстро одеваясь. Хватая оружие, пригибаясь, бросились к выходу. Добролюбов негромко крикнул:

– К окнам! Занять круговую оборону! Оленин, за мной!

Все кинулись занимать места. Я последовал за командиром. Он бросился к двери, распахнул её, выскочил наружу и тут же повалился на землю – над его головой в метре по брёвнам ударили несколько пуль. Перекатившись в сторону, опер задержался за бревном, начал отстреливаться короткими очередями. Дождавшись, пока он отвлечёт внимание стреляющих, я выскочил из амбара следом и прокатился в другую от Серёги сторону, заметив краем глаза, что следом ударили пыльные фонтанчики.

Стреляли со всех сторон, и сразу стало понятно: мы угодили в окружение. Но кто это? Неужели японские диверсанты? Пронюхали каким-то образом о нашей находке и решили её отбить?

Слева, в той стороне, где лежал и отстреливался Добролюбов, за стеной амбара тоже слышалось короткое тявканье ППШ. В какой-то момент боец быстро выглянул, тут же спрятавшись – над головой пуля хлестнула щепками.

– Кто там? – спросил опер, не заметив бойца.

– Это я, товарищ командир! – отозвался Микита Сташкевич.

«Чёрт, как не вовремя!» – подумал я, и Добролюбов, если бы мог слышать мои мысли, наверняка бы согласился: нехорошо, когда радист оказался в карауле. Видимо, сменился под утро. Ведь если с ним что случится, кто вызовет подкрепление? Я, например, со старой техникой обращаться не умею. Если покумекаю, посижу часок-другой, то, может, и смогу достучаться до какой-нибудь нашей части неподалёку. Но нет у нас этого времени!

Я вскинул автомат. Неподалёку, в полусотне метров, уже стеной стояла тайга. Там, из-за деревьев, мелькали порой фигуры. Перебегут, выглянут из-за толстого ствола, прикрываясь им, сделают выстрел и опять прячутся. «Это не японцы, – подумалось. – До сих пор ни одной гранаты не бросили. Миномётов у них тоже нет и пулемёта». Но кто такие слабо вооружённые? Один из нападавших высунулся из-за сосны, начал прицеливаться. Замешкался дольше, чем следовало. Я плавно нажал на спусковой крючок. Во лбу противника расцвёл алый цветок, его опрокинуло на спину. Тут же пришлось прижаться к земле: с другой стороны в меня начали палить, пытаясь отомстить за убитого.

Я прикинул расстояние: гранатой не дотянуться. Чёрт, а ведь если нас так долго будут здесь держать, то рано или поздно захотят поджечь. Или придётся запереться внутри, беречь патроны. Хорошо, в амбаре бойницы есть. Я прополз на угол здания, посмотрел на право. Трое из леса попытались броском добежать до стены. Три короткие очереди, и они распластались в траве. Но с той стороны, откуда они мчались, их место заняли другие.

«Да сколько же им там, ёлки зелёные?!» – возмутился я и в этот момент понял: придётся действовать самому. Добролюбов простой мент, оперативный работник, а я в прошлой жизни капитан ВДВ, мне и карты в руки.

– Держите оборону! – крикнул я Серёге и кинулся к ближайшим кустам, надеясь короткими рывками достичь леса. С другой стороны амбара, равно как и спереди, – поля до горизонта, открытое место. Там спрятаться негде, если наступать. Нападавшие же нашли укромное местечко, вот и прижали нас с трёх сторон. С четвёртой, тыльной, тоже тайга. Но чтобы до неё добраться, мне бы пришлось обежать всё здание, а под прицельным огнём это глупость.

– Куда ты?! – немного нервно крикнул мне вслед опер. Я не стал отвечать – некогда. Ощущая, как адреналин кипит в крови, падая и перекатываясь, где-то ползком, а где короткими перебежками, домчался до кустов. Полежал, переводя дыхание. Потом рванул дальше, решив укрыться в маленькой ложбинке – до кромки леса оставалась пара десятков шагов. Я сиганул туда и с размаху налетел на какого-то оборванца. Он сидел и, держа винтовку на коленях, пытался передёрнуть затвор – заклинило.

Пока я вскакивал на ноги, незнакомец с рыком бросился на меня. Его рука блеснула сталью, и я только успел заметить длинное лезвие ножа. Всё произошло почти автоматически: рефлексы, отточенные годами тренировок, взяли верх над хаосом момента. Отступив вбок, уклоняясь от удара, я одновременно нанёс резкий удар ладонью по запястью противника. Нож вылетел из его руки, словно подброшенный пружиной, и упал в траву. Незнакомец на мгновение замешкался, видимо, не ожидая такого сопротивления, но я не дал ему опомниться.

Поворот корпуса, резкий боковой удар ребром ладони – и он пошатнулся. Я успел выхватить из-за пояса свой танто, короткий кинжал, который давно стал мне привычным инструментом. Спасибо лейтенанту Сигэру. Лезвие блеснуло в утреннем свете, пока я готовился к следующему движению. Не хотелось вот так сразу убивать незнакомца. Поговорить бы сначала. Но он сам не дал мне такой возможности – попытался броситься на меня с голыми руками, но я был быстрее. Резкий выпад, и острие кинжала вошло ему под рёбра. Враг замер, глаза расширились, тело обмякло.

Я вытащил танто, оттолкнул врага, и он рухнул на землю, больше не представляя угрозы. Ещё мгновение я стоял, тяжело дыша, сжимая рукоять кинжала в напряжённой руке. Потом опустил его, осторожно выглянул назад, глянув на амбар. Перестрелка продолжалась. Значит, мне надо торопиться и нанести противнику удар в тыл, которого он точно не ждёт. Но прежде я общупал убитого. Ни документов, ничего. Да и одежонка – сплошь рванина. Нож тоже не ахти – обычный, кухонный, ржавый и туповатый.

Что за невидаль? Хрень какая-то. Судя по лицу, китаец. Но уж точно не житель деревни. Те не стали бы на нас нападать, – они ведь считают врагами японцев, а мы для них армия освободителей. И тут мне на ум пришло слово – хунхузы. Да, верно! Так называли китайских бандитов, которые орудовали в этих краях ещё задолго до войны. Разбойники, грабители, иногда даже мятежники, умевшие мастерски использовать окружающую тайгу для нападений и укрытий.

Вот так дела! Мы готовились встретить японцев, а нарвались на хунхузов. Это объясняло, почему они появились так внезапно, словно выросли из-под земли, и действовали без явной координации. Если они нас разграбят, то трофейный ящик окажется у них – что угодно, но только не это. Но как они про него узнали? Догадка пришла практически сразу же – бывший директор «станции утешения»! Видать, этот мерзавец несчастных женщин не только сам пользовал и продавал японским солдатам, но ещё и местных бандюков привечал – задабривал на всякий случай. Или делишки с ними тёмные имел.

Я скрипнул зубами и, сжимая трофейный танто, быстро метнулся в сторону тайги. Решил действовать тихо, закинув автомат на спину. Адреналин заливал кровь, сердце гулко отбивало такт – действовать нужно было без промедления. Теперь это для меня был не бой, а охота.

Прячась за деревьями, я двигался бесшумно, словно сам стал частью леса. Впереди мелькнула фигура. Хунхуз, с карабином на плече, что-то бормотал, вероятно, пытаясь понять, что ему дальше делать – поблизости никого. Я метнулся к нему сбоку, резко выбив из рук оружие, затем быстрый выпад, и кинжал вошёл ему в глотку. Бандит захрипел, схватился руками за рану и, булькая кровью, повалился на землю.

Я не стал задерживаться. Прошёл ещё несколько десятков метров. Впереди слышались приглушённые голоса. Двое стояли, переговариваясь, что-то явно обсуждая. Один нервно поглаживал цевьё винтовки, другой смотрел в сторону амбара. О чём болтали, я не знаю. Говорила мне мама: «Учи, сынок, китайский, в жизни пригодится». Я выбрал японский.

Подкрался ближе, в тени подлеска. Затем сделал рывок, ударив ногой в спину ближнего. Его напарник не успел поднять оружие, и танто перерезал ему горло, прежде чем он смог издать звук. Рывок в сторону первого. Он попытался подняться, уперевшись руками в землю. Короткий удар под основание черепа… Готов.

Я бесшумно, вспомнив всё, чему учили в Рязанском училище, а потом чему научила новая война, двинулся дальше, используя любые укрытия: кусты, стволы деревьев, завалы из бурелома. На очередной полусотне метров заметил ещё троих. Один держал пистолет, стреляя хаотично в сторону амбара и выглядывая из-за дерева. Другой что-то кричал, видимо, приказывая. Третий залёг за корягой, укрываясь от ответного огня. Этот был ближе всех, и я решился.

Подкрался так тихо, что он даже не повернул голову. Короткое движение – кинжал полоснул по сонной артерии. Второй, услышав хрип, обернулся, но я уже набросился, ударив его рукоятью танто по голове. Прямо в лоб, точнёхонько попал. Он повалился на спину, теряя сознание. Ещё одно короткое движение, и сталь достигла сердца.

Остался последний. Тот, что командовал. Этот был и одет получше (не выглядел, как нищий на ярмарке), и оснащён. Я заметил у него на груди аппарат, который никак не ожидал тут увидеть – немецкий МП-40, или попросту «шмайссер», как его привыкли называть на фронте – это память Оленина подсказала. Хунхуз заметил меня слишком поздно. Взгляд – полный ненависти. Я бросился вперёд, перекатом уйдя от выстрела, и, поднявшись на ноги, выбил пистолет. Быстрый удар коленом в живот, а затем завершающий – кинжалом в грудь. Вражина оказался жилист и силён: схватился за мои ладони, сжимающие рукоять, глядя широко раскрытыми глазами. Что-то прохрипел, потом повалился мешком.

Всё затихло вокруг. Были слышны лишь далёкие одиночные выстрелы с другой стороны, там где рисовые поля. Они напоминали, что бой всё ещё не окончен. Я стер кровь с клинка и двинулся дальше. Нужно было вернуться к амбару. С этой стороны, судя по всему, нападающих больше нет. Кончились.

Я вышел из тайги, крикнув своим, чтобы не подстрелили случайно. Для этого высоко поднял руки, в правой держал ППС, чтобы за хунхуза не признали. Бойцы, на моё счастье, в отряде глазастые. Рассмотрели, кто перед ними. Наверное, облегчённо вздохнули даже, пока я быстро шёл к зданию. Дальше решил заглянуть в тыльную часть. Но оттуда, как ни странно, ни звука не раздавалось. Видать, у бандитов мозгов не хватило с этой стороны приблизиться. Не знаю, почему так не сделали. Может, просто тактической смекалки не хватило. Я вернулся к выходу. Осторожно выглянул за угол:

– Серёга, ты живой? – спросил с надеждой.

– Не дождёшься, – прозвучало в ответ. – Где тебя носило?

– Да так, – хмыкнул я. – Погода хорошая, прогулялся по лесочку. Думал, может, ягодки собираю. Страсть как малину люблю.

– Оленин, ты е***анулся совсем?! – не выдержал командир. – Мы тут под огнём противника, а ты… Как ещё в п***ду малина?!

– Остыньте, товарищ лейтенант! – прикрикнул я на опера, напомнив про то, кем являюсь «на самом деле».

Он прочистил горло.

– Виноват, товарищ полковник. Занесло.

– Короче, пошли троих бойцов прочесать те две части, где поля. Пусть Бадма заберётся на крышу амбара с таёжной стороны и прикрывает. Пленных не брать.

– Есть! – коротко ответил опер и метнулся в амбар.

Вскоре, воспользовавшись тем, что и со стороны рисовых полей огонь прекратился, туда выдвинулись Андрей Сурков и Остап Черненко. Жигжитов прикрывал их с крыши и работал на совесть. Едва туда забрался, как забухали выстрелы. Один, второй, третий, четвёртый… Потом всё стихло – видимо, цели у охотника кончились. Вскоре он спустился. Доложил о выполнении задания.

Внезапно неподалёку грохнул выстрел. Мы навели туда оружие. Но больше не бухало.

Неподалёку послышался какой-то то ли собачий вой, то ли бабий всхлип. Из-за кустов вышли Сурков и Черненко притащили Лэя Юньчжана. Он был весь грязный, как свинья.

– Нашли в рисовом чеке, – сообщил пулемётчик и показал на кровавую царапину на левой руке. – Стрелять пытался, сволочь.

– Рану перевязать, пленного в амбар, – распорядился Добролюбов, снова вспомнив, кто здесь формально главный. – Жигжитов, доложить о потерях.

Снайпер сбегал в здание, проверил. Вернулся:

– Потерь нет!

– Выставить боевое охранение, – добавил опер.

Мы прошли в амбар, продолжая слышать скулёж бывшего директора.