Оленин, машину! 2

Глава 39

«Ворошиловец» – аппарат мощный. Пятнадцать с половиной тонн стальной мощи! Он попёр через тайгу, – само собой, не по прямой линии, а по извилистой, – довольно резво, сминая небольшие деревца на своём пути, подминая кусты и оставляя позади грубый след от «гусениц», которые глубоко вспахивали землю. Нам ничего иного не оставалось, как следовать за ним, а часть отряда лейтенант Крапивин усадил в кузов тягача.

Я решил идти своим ходом и думал о том, какие всё-таки причудливые кружева порой плетёт судьба. Вот я, например, ещё несколько недель назад сражался на территории страны, которая многие века входила в состав единого, нашего родного государства под названием Россия. Погиб там и оказался в 1945 году, на Дальнем Востоке СССР. И теперь шагаю за тягачом, который собирался с 1939 по 1941 годы на Харьковском паровозостроительном заводе. С началом войны производство пришлось, конечно, прекратить.

Пока шагаем, – дело это довольно медленное, ведь «Ворошиловец» тоже не всюду может проехать, как по бульвару, учитывая складки местности, и потому порой приходится вилять, – лейтенант Крапивин подходит ко мне. Протягивает портсигар.

– Закурим, товарищ старшина? – спросил и… смутился, как красна девица. «Молодой пацан совсем, – замечаю про себя. – Вот и стесняется общаться с тем, кто старше».

– Можно, – соглашаюсь и беру сигарету. Лейтенант даёт огоньку, я затягиваюсь несильно, чтобы не привыкать. Пару раз кашляю, но у Алексея Оленина лёгкие привычные к этому делу, потому сразу адаптируются. Эх, ведь не хотел курить в этом времени! Ну ладно, ради общения с Крапивиным сделаю кратковременное исключение.

– Товарищ старшина, – после полусотни пройдённых шагов говорит лейтенант, – скажите, а что там такое случилось? У нас информация странная. Обрывки какие-то, слухи. Бойцы интересуются, а сам не знаю, что им ответить. Не просветите?

Я некоторое время курю, делаю ещё несколько затяжек, чтобы насладиться старой привычкой. Затем бросаю окурок под ноги, придавив сапогом. Лейтенант обычный пехотный офицер. Любопытный в силу юного возраста. Но не стоит парню лезть в дебри, которые его могут привести к расстрельной стенке.

– Простите, товарищ лейтенант, – отвечаю хмуро. – Это военная тайна. Если расскажу, мне придётся вас расстрелять.

Крапивин дёргается, – неприятно слышать такое от младшего по званию. Но я-то из СМЕРШ, и ему приходится сдержаться. Он отходит в сторону, а потом и вовсе забирается в кабину тягача, чтоб со мной больше не видеться даже. Воспринимаю это, как правильное решение. Не нужно ему углубляться в особенности нашей операции.

Проходит немало времени, – около половины суток, – прежде чем мы добираемся до места падения В-29. На наше счастье, американцы сюда больше никого не прислали. Возможно, полковник Маршалл успел своим сообщить, что его отряд столкнулся с сильным сопротивлением советских войск. Или, наоборот, по отсутствию сообщений в командовании вооружёнными силами США поняли: экспедиция, отправленная для вызволения атомной бомбы, погибла. Значит, придётся искать другие пути решения кризисной ситуации.

Когда «Ворошиловец», пройдя трудный путь до «Enola Gay», остановился в паре метров от самого крупного обломка её фюзеляжа, скрывающего атомную бомбу, я поспешил к американским инженерам. Показав им на тягач, объяснил задачу: нужно переместить «Малыша» в кузов. В глазах пленников сразу появилось недоверие. Штайнберг так прямо и сказал:

– Простите, господин полковник. Это невозможно. Без специального оборудования, без кранов… нет, совершенно нереально.

Мне стало смешно. «Эх, знал бы ты, мистер Штайнберг, какие задачи решали советские строители во времена индустриализации! Голыми руками, по сути, создавали такое, что любому западному проектанту показалось бы бредом сумасшедшего!» – подумал и сказал твёрдо:

– Сэр, я такого слова, как «невозможно», знать не хочу. Есть задача, она должна быть выполнена, и точка.

Штайнберг, тяжело вздохнув, коротко обратился к своим коллегам: «Эти русские чокнутые. Но сделать надо, иначе нас прикончат». Точнее и не скажешь. Пришлось инженерам придумать, как переместить трёхтонную бомбу. Сначала соорудили нечто вроде шпал, чтобы можно было вытянуть «Малыша» из самолёта, перекатывая по брёвнам. Их заготовкой занимались одни бойцы, пока остальные контролировали периметр.

Затем сколотили из тонких стволов деревьев пандус, чтобы перетянуть бомбу на борт тягача. Для этого использовали не только толстые верёвки, что нашлись в «Ворошиловце», но даже кабели из самолёта. Их пришлось заплетать в косички. Выглядело разноцветно и глупо, но всё-таки вышло довольно практично. Я даже сам не ожидал, что получится. Казалось: ну и ерунда, провода же такие тонкие! Однако же сгодились.

Пришлось провозиться часов шесть, прежде чем «Малыш» оказался лежащим в кузове тягача. Прежде чем тронуться дальше, я подошёл к майору Грозовому и сказал, что мы обязаны забрать тела погибших товарищей. Никто не должен остаться без вести пропавшим, погребённым здесь, среди тайги. Демьян Мартынович выслушал предложение молча и отдал приказ. Вскоре тех, кто погиб здесь, расположили в конце кузова «Ворошиловца». Был среди них и китайский охотникХуа Гофэн.

Я решил про себя так: отвезу его в деревню. Пусть там предадут земле с почестями, как полагается. Не простой был мужик, со стрежнем внутри. Не побоялся против американцев выступить. А ведь они для него враги новые, опасные то есть. Ни черта не засомневался. Всё, что приказано было, сделал. И не удрал, хоть у него все возможности имелись. Взял бы, да и свалил потихоньку. Кто найдёт в тайге? Не включил заднюю. Потому теперь лежит вместе с нашими, а я иду следом, за тягачом. Мне осталось только вспоминать.

Это страшно обидно: помереть у чёрта на куличиках, да ещё непонятно для чего. Бойцы нашего отряда никогда не узнают, что помогли мне и командиру Добролюбову совершить нечто невероятное: увести из-под носа у американцев не какую-нибудь ерунду, а самую настоящую атомную бомбу! Когда окажусь перед важным начальством, попрошу, чтобы всех представили к государственным наградам.

«Ворошиловец» медленный, зараза. Тащится по уже проделанной им прежде просеке, не больше тридцати – от силы сорока – километров в час. Я иду следом и думаю, думаю. Как мне дальше себя вести? Признаться, что мне знакомы такие вещи, как ядерное оружие, гамма-излучение и прочее? В таком случае возьмут в оборот. Станут допытываться, откуда известно. И что скажу? «Знаете, товарищи, я из будущего, и там такое, отчего у вас мурашки от макушки до пяток побегут, стоит лишь рассказать?» Нет, я не хочу.

Мне нужна стратегия поведения. Значит, буду вести себя так…

На наш отряд за всё время пути никто не напал. Я много раз смотрел в небо, когда то показывалось среди верхушек деревьев, ожидая увидеть там… самолёт-разведчик, например. На самом деле подсознательно искал дрон или беспилотник, но разум подсказывал: «Охолонись, Лёха. Какие, к едрене-Фене, БПЛА в 1945 году?!» Успокаивался и шёл дальше.

Наконец, – и полугода не прошло, да твою ж налево! – «Ворошиловец», натужно рыча мощным мотором, выбрался из тайги и оказался на просёлочной дороге, ведущей в Мишань. Я вздохнул с облегчением: «Выбрались!» Подошёл к Добролюбову, который лежал в кузове рядом с «Малышом», спросил:

– Серёга, как себя чувствуешь? – он-то и не знает, что рядом радиоактивный боеприпас, который фонит, мама не горюй. Я всю дорогу думал: «Только бы пронесло, и гамма-излучение не долбануло по Добролюбову. Не заслужил он такого».

– Твоими молитвами, Алёша, – улыбнулся опер.

Я рот растянул в ответ. Вот и хорошо! «Живы будем – не помрём», – возникла в голове поговорка. Откуда она? Не помню. Только помогает в трудные моменты. Наподобие костыля. Опираешься на него, и двигаться дальше вроде бы становится чуть легче.

«Ворошиловец» остановился. Из кабины на землю спрыгнул майор Грозовой. Увидел меня, сделал знак рукой. Я поспешил к нему.

– Куда дальше, товарищ старшина? – поинтересовался разведчик.

– В Хабаровск, – ответил я машинально.

Начальник полковой разведки только головой мотнул:

– Круто загнул, Оленин.

– Товарищ майор, – сказал я, – объект, который в тягаче, это предмет особой государственной важности. Нельзя, чтобы не только он сам, но и любая информация о нём попала ко врагу. Прежде всего я имею в виду американцев.

– Да откуда они тут? – поднял брови Грозовой.

– Алчность человеческая и не на такое способна, – напомнил я майору.

Он насупился и приказал радисту передать шифрограмму в штаб фронта (я услышал, поскольку Демьян Мартынович при мне передавал): «Объект прибыл в Мишань. Требуется срочная транспортировка в штаб фронта». Пока радист отстукивал сообщение, я подумал: «Может, ну его к чёрту? Повоевал за ради атомной бомбы, и хорош. Вскоре, судя по всему, начнётся десантная операция на Японские острова. Вот это интересно! А бомбой пусть Курчатов с Берией занимаются».

Майор Грозовой закурил, ожидая ответа из штаба фронта. Я, не выдержав, попросил у Демьяна Мартыновича папиросу и тоже задымил. «Вот сейчас что ответят, – подумал, – так судьба моя в новой жизни и решится. И ни черта сделать не смогу».

Вскоре радист передал приказ: «Вместе с объектом немедленно выдвинуться в сторону ближайшей железнодорожной станции». Мы с Грозовым переглянулись: неужто в штабе фронта поняли важность нашей миссии? Когда радист дочитал до конца сообщения, мне стало страшновато. Там было сказано, что старшину Оленина и лейтенанта Добролюбова следует сопровождать «особо». Что это значит, ядрёна кочерыжка?!