Оленин, машину! 2

Глава 51

Разработка операции под кодовым названием «Самурай» (чёрт его знает, кому из офицеров взбрело в голову это нерусское слово, но оно прицепилось, как репей, и вскоре даже просочилось в официальные документы, став частью штабных шифровок) после нашего с Кейдзо возвращения пошла в бешеном темпе. Времени на раздумья не оставалось – каждые сутки были на счету.

Но тут нас поджидала засада: никто, ни одна живая душа, не знал, насколько крепко японцы заминировали свои прибрежные воды (если они вообще этим озаботились). Есть ли там минные поля, готовые разнести в щепки любой корабль или подлодку? Мысли невольно возвращались к Великой Отечественной: фашисты в самом её начале, чтобы не выпустить основные силы Балтийского флота из Таллина, где он тогда базировался, в Кронштадт, превратили море в смертельный капкан, засыпав минами очень плотно.

Когда же большинству наших кораблей всё-таки удалось вырваться, фашисты от злости нашпиговали Балтику ещё сильнее, да так, что наш флот оказался заперт у Ленинграда. Без карт соваться на большую воду было равносильно самоубийству. После войны эти проклятые мины ещё долго всплывали из глубин, поднятые штормами, унося жизни рыбаков и торговых судов. А что с Японией теперь? Полная тьма. Может, их воды – такой же адский котёл, только ждущий своего часа?

И вот загвоздка похуже: наш единственный козырь в этой игре – Рихард Зорге, гений советской разведки в Японии, – был давно потерян. Его казнили 7 ноября 1944 года, а вместе с ним японцы уничтожили всю его сеть, словно вырубили под корень. С тех пор – ни слова, ни намёка из Токио в Москву. Были ли там ещё наши люди? Может, и были, но рисковать под носом у японской контрразведки, которая не спала ни днём, ни ночью, никто не решался.

Могло получиться, что мы отправимся прямиком в мясорубку, с завязанными глазами, полагаясь только на удачу и собственные нервы, натянутые до предела. Отступать некуда – приказ железный, а провал означал бы крах всего плана. Но хуже всего – если американцы пронюхают о нашей высадке и кинутся перехватывать инициативу, Япония превратится в кровавую арену, как Корея, которая уже трещала по швам, стремительно катясь к разделу на «красный север» и «звёздно-полосатый юг». Пока этого не случилось, но запах большой драки уже витал в воздухе.

Через неделю мы были на низком старте. Одежда, фальшивые документы, деньги – всё собрано. Оружие? Четыре меча, включая мой, выкованный древним мастером Мицуи Хара, и четыре кинжала танто. Никакого огнестрела, – это опасно. Кейдзо, потомок самурайского рода, мог носить катану открыто, не вызывая вопросов. Наши сопровождающие – его «слуги» и телохранители – тоже вписывались в легенду. А мне, «женщине», придётся прятать клинок под одеждой: тамошним дамам подобные вольности запрещены.

Утро перед отправкой выдалось тяжёлым. Полковник Грушевой, с лицом от недосыпа серым, как бетон, выдавил короткое напутствие, больше похожее на приказ не сгинуть раньше срока. Мы пожали руки товарищам – у некоторых в глазах уже читалась тревога за нас – и вчетвером забрались в полуторку. Машина, скрипя всеми болтами, потащила нас в Наджин.

Там, в порту, ждала С-55 – дизель-электрическая подлодка серии IX-бис «Средняя», готовая нырнуть в океан вместе с нами на борту. Выгрузились молча. Я отвёл Федоса в сторону и, глядя ему в глаза, выдал последнее: если не вернусь через три недели – а это всё, что нам дали на разведку, – он должен взять ящик, который я спрятал неподалёку от расположения полка среди скал, и передать его начальству. «Только тронь его раньше – и тебе конец, – рявкнул я, сжимая плечо бойца. – Там бумаги, за которые трибунал шлёпнет без разговоров». Парень побледнел, но кивнул. Я знал: любопытство может его погубить, а страх – наш единственный шанс сохранить секрет в тайне.

Капитан третьего ранга Макар Ефимович Гранин встречал нас у трапа С-55 вместе со своим старшим помощником. Матросы помогли перенести вещи, – их было немного, в общем-то, всё уместилось в два небольших резиновых и плотно закупоренных мешка. После этого нам предложили забраться внутрь подлодки, и вскоре раздались команды к отплытию.

Никогда бы не подумал, что у меня будет приступ клаустрофобии. Вроде прежде этой хворью не страдал. Но когда оказался в страшно тесном, с тяжёлым воздухом, – он мне показался густым даже, – пространстве подлодки, испытал сильное желание выбраться поскорее наверх и ощутить на лице поток свежего океанского ветра. Однако приходилось привыкать к новым условиям. Да и не только мне, а всей группе: я видел, как побледнело лицо Кейдзо и наших «охранников» – казаха Тимура Сайгалиева и якута Анатолия Иванова.

Помню, как бывший шпион удивился, когда посмотрел на нового члена группы:

– Алексей, – сказал он. – Как человек с такой внешностью может называться Анатолием Ивановым? Это всё равно, если бы у меня так в паспорте было написано.

Пришлось пояснить, что такая вот национальная политика в тамошнем регионе, притом повелось издавна, ещё с царским времён. Имена у якутов сложные, по-русски порой и не выговорить, а фамилий отродясь не бывало. По сути, их заменяли вторые имена-прозвища. Как у славян, только намного позже по времени. Был Васька сын кузнеца, стал Кузнецовым, супони делал – стала вся семья Супоневыми. У якутов так же: было прозвище Тимирдэй (если по-русски, то «железка»), получился Тимирдяев. Был Кэччэгэй (скряга, жмот), – вышло Китчегясов и тому подобное.

– Значит, у него есть настоящее, родовое имя? – спросил Кейдзо.

– Наверное, – пожал я плечами. – Поближе познакомитесь, узнаешь.

Теперь же для нас было самым главным привыкнуть к крошечному внутреннему пространству подводной лодки, не мешать команде работать и не биться всеми частями тела о многочисленные краны, трубы и прочие выступающие детали, механизмы и прочие приборы, предназначения которых я даже представить себе не мог. С-55 по сложности мне казалась чем-то вроде кабины космического корабля, и было совершенно непонятно, как моряки с этим разбираются.

О переходе к Хоккайдо мне особенно вспомнить и нечего. Пили, если, спали, иногда наслаждались свежим воздухом, когда лодка шла в надводном положении. Но при этом внимательно всматривались в бескрайний простор, чтобы не пропустить летящий вражеский самолёт-разведчик. Но, на удивление, за трое суток ни один не попался. Видимо, все свои летательные аппараты японцы бросили на борьбу с американцами. Что ж, так рассуждать, в самом деле, было логично: США наступают с юга и юго-востока, с востока и тем более севера их ожидать не приходится, – чтобы отправить армаду кораблей от Сан-Франциско, например, придётся долго думать о том, как обеспечить её переход через Тихий океан. Американцы же воевать вдали от своих военно-морских баз очень не любят – не приучены сражаться, как советские воины, если возникнет тяжёлая ситуация, без регулярного снабжения. Им комфорт подавай.

Рассуждая про потенциальную угрозу с Запада, от СССР, то, судя по всему, в японском генеральном штабе решили так: пока советские войска заняты сражениями на континенте, где им противостоит Квантунская армия, нападения ждать не приходится. «Просто они ещё не знают, что мы уже начали подготовку к вторжению на Японские острова», – подумал я однажды, жадно вдыхания свежий солёный воздух, когда выдалась очередная возможность.

Вообще за всё время нашего пути, как ни странно, разделяющее нас море показалось пустынным. Лишь когда стали приближаться к Хоккайдо, – до него оставалось около сотни километров, – начали попадаться небольшие японские судёнышки. Но ни одного военного – только рыболовецкие, притом самые допотопные, практически все парусные. Из чего был сделан ещё один вывод: прибрежные воды минными заграждениями не защищены.

Однако вопрос повис в воздухе: где береговая охрана? Неужели у Японской империи ни одного мало-мальски вооружённого корабля не осталось, чтобы хоть для вида патрулировать западный берег Хоккайдо? Ответ на этот вопрос нашёлся, когда до суши оставалось около полусотни километров. Внезапно из-за крошечного островка появился небольшой катер. Капитан подлодки скомандовал «Убрать перископ! Срочное погружение!» Не было ещё понятно, заметили японцы наш перископ или нет, но рисковать никому не хотелось, – это могло поставить всю операцию под угрозу срыва.

С-55, затаив дыхание, ушла под воду, словно загнанный зверь, прячущийся от охотника. Тишина в отсеках давила на уши, нарушаемая лишь скрипом металла да редкими приказами, отдаваемыми шёпотом на случай, если у японцев есть сонар.

Мы все понимали: если катер нас засёк, то дальше будет только хуже – сигнал в штаб, и через пару часов здесь уже будут не жалкие рыбацкие лодчонки, а что-то посерьёзнее. Я прижался к холодной переборке, ощущая, как пот стекает по спине, и пытался представить, что творится там, наверху. Кейдзо, сидя напротив, точил свой танто, совершая медленные, почти медитативные движения, выдающие напряжение, которое он не хотел показывать. Его глаза, узкие и холодные, словно сталь катаны, смотрели куда-то сквозь меня, в невидимую точку на горизонте судьбы.

Капитан, – суровый морской волк с лицом, изрезанным морщинами, напряжённо вслушивался в доклады гидроакустика. «Тихо… слишком тихо», – пробормотал он, и эти слова повисли в воздухе. Лишь через несколько минут, показавшихся вечностью, стало ясно: катер ушёл. Погони не будет. Перископ снова подняли, осторожно, будто проверяя, не затаился ли враг за следующим островком. Но горизонт оставался чистым – ни дыма, ни силуэтов.

Этот эпизод лишь подогрел мои мысли о том, что творится в умах японского командования. Они, похоже, действительно считали, что советская угроза – это далёкий мираж, пока Квантунская армия держит нас в Маньчжурии. «Пусть думают так и дальше, – мелькнула мысль, горькая и злая. – Чем дольше они спят, тем ближе мы к их горлу». Но расслабляться было нельзя. Пустота моря, отсутствие патрулей – всё это пахло ловушкой. Может, просто выжидают? Или их силы настолько истощены, что охранять Хоккайдо уже некому? Ответа не было, и это нервировало сильнее всего.

Когда подлодка всплыла в нескольких километрах от берега, ночь уже накрыла воду чёрным покрывалом. Луна, тонкая, как лезвие, едва пробивалась сквозь тучи, и это было нам на руку. Нас высадили на резиновой шлюпке, поскольку свою идею – выбраться через торпедный аппарат, я решил не озвучивать. Ни к чему, ведь пока опасность не так велика.

Весла бесшумно резали волны, и вскоре под ногами захрустел мокрый песок. Хоккайдо встретил нас сыростью и тишиной, нарушаемой лишь далёким криком какой-то птицы. Я оглянулся на подлодку – её силуэт уже растворялся в темноте, уходя обратно в глубину, как призрак, выполнивший свою миссию.

Первым делом мы укрылись в зарослях низкого кустарника, что тянулся вдоль берега. Кейдзо, не теряя времени, вытащил закатанную в полиэтилен карту.

– Деревня в полукилометре к северу, – тихо сказал он, указывая пальцем. – Там начнём. Его голос был спокоен, но я знал: внутри он такой же натянутый, как струна. – Что скажешь, командир?

– Добро, – по-морскому ответил я. – Двинулись.