Оленин, машину! 2

Глава 21

«Каждый солдат должен знать свой манёвр», – сказал однажды великий полководец Суворов. Добролюбов эту фразу тоже слышал. Потому к возможному (но отрицать нельзя, вот в чём беда) визиту американцев следовало приготовиться как следует. Каждый член отряда в связи с этим получил задание.

Бадма Жигжитов вместе с Хуа Гофэном были отправлены на разведку. Кейдзо перевёл китайцу, чем им предстоит заниматься, и азиаты переглянулись, оценивая друг друга. Думаю, поскольку оба прекрасно знают, как вести себя в тайге, то справятся. Им предстояло выдвинуться в сторону села Новокачалинск, что на берегу озера Ханка. Это уже наша, советская территория, и до населённого пункта вдоль береговой линии порядка тридцати километров. По прямой, а если же учитывать рельеф местности со всеми ручьями и речушками, впадающими в водоём, то это расстояние значительно растягивается.

Само озеро не сказать, чтобы большое, с востока на запад около 60 км и с юга на север примерно 90 км, но если американцы решат его использовать в качестве площадки для высадки десанта, то это всё же лучше, чем сбрасывать бойцов над тайгой, где им потом придётся долго собираться. От самого же Ханка до океана по прямой чуть более двухсот километров. Но кто сказал, что американцы станут действовать так прямолинейно?

Насколько я помню, Enola Gay входила в специальную авиагруппу, состоящую из 15 модифицированных для доставки ядерного оружия бомбардировщиков В-29. Они базировались на Тиниане – острове в цепочке Марианских островов. Оттуда до озера Ханка по прямой чуть более 3500 км. Практическая дальность такого самолёта около 6400 км, значит туда и обратно путь не должен превышать 3200 км.

Да, но слово «практическая» означает – без бомбовой нагрузки. Если же с ней, то порядка 5000 км. Что из этого следует? Однозначный вывод: Enola Gay не собиралась возвращаться обратно в Тихий океан. Но куда она в таком случае могла направиться? Ни одной американской базы поблизости нет, а сажать такой самолёт на китайской территории слишком опасно. Не понимаю. Остаётся один вариант: у самолёта сломалось оборудование, лётчики потеряли ориентацию в пространстве, вот и полетели наобум, так здесь и оказались. А потом произошла авиакатастрофа. Судя по тому, что на месте жёсткой посадки ничего не сгорело дотла, у Enola Gay просто закончилось топливо.

Пока разведка ушла в поиск, Андрей Сурков, Микита Сташкевич и Остап Черненко получили приказ соорудить временную огневую точку. Ну, или опорник, мне так привычнее. Конечно, было бы хорошо обезопасить себя на ближних подступах. Поставить растяжки, сигнальные мины. Но ничего этого у нас не имелось. Даже пусть и небольшого запаса взрывчатки – он остался в студебеккере. Никто ведь не предполагал, что нам придётся тут оборону держать.

Мы с Добролюбовым стали обследовать останки самолёта. Недаром же В-29 называют летающей крепостью. Насколько помню, у неё должна быть дюжина 12,7 мм пулемётов с 500 патронов каждый. Нам пришлось изрядно попотеть, прежде чем нашли целых четыре. Остальные разметало по тайге. Да и эти были местами попорчены от ударов. Пришлось позвать Черненко, тот покумекал немного, – всё-таки техника незнакомая, – но сумел собрать два работоспособных. Так наша огневая мощь значительно усилилась.

Оставив бойцов сооружать опорник, пошли дальше – искать членов экипажа. Память мне подсказала: должно быть двенадцать человек. Неужели все погибли? Конечно, судя по состоянию самолёта, от которого буквально обломки остались, предположить можно, что никто не выжил. Но мало ли? Вдруг хотя бы одному удалось, судьба ведь штука непредсказуемая. Мы двинулись вокруг самолёта, постепенно расширяя радиус поисков. Было бы намного проще, будь у нас возможность громко звать, чтобы если есть раненый, он бы откликнулся. Но так рисковать было нельзя – звуки в тайге далеко разносятся. Если к нам движется вражеский десант, это может выдать наше расположение намного быстрее, чем успеют вернуться разведчики и доложить.

Вскоре Добролюбов наткнулся на чьё-то тело. Понять, что это человек, притом мёртвый, было несложно – член экипажа висел на животе на хвойной лапе примерно в трёх метрах от земли, и запах стоял характерный. Может, потому дикие звери и не успели до него добраться. Мне пришлось подняться на дерево, чтобы столкнуть покойника. Он мешком шлёпнулся на хвойную подстилку.

Перевернули его, морщась от невыносимого смрада. Да, это явно был американец. Об этом я сразу сообщил Сергею. Дальше было самое неприятное – попытаться найти документы. Пришлось наклониться и пошарить по карманам. В них ничего не было, зато обнаружился нательный жетон. После прочтения выяснилось: перед нами Роберт Льюис. Я напряг память, – удивительное дело, но срабатывала она, словно поисковик в интернете, выдающий ответы с огромной скоростью и почти на любые вопросы, – и вспомнил, что этот человек – второй пилот, капитан. Видимо, его вышвырнуло из кабины от удара об деревья. Ну, или можно построить ещё сотню предположений, а что толку?

Стали искать дальше. Вскоре обнаружились тела – в разном состоянии. Я посредством своей ставшей уникальной памяти фиксировал: бомбардир, майор Томас Фереби; штурман, капитан Теодор Ван Кирк; оператор радара, сержант Джо Стиборик; помощник бортинженера, сержант Роберт Шумард. Остальные отыскать не удалось. Видимо, лесное зверьё постаралось и схарчило останки бравых американских лётчиков.

Мы стали возвращаться обратно, как неожиданно послышался тихий голос. На чистом английском он произнёс:

– Парни, сюда. Я здесь…

Звук шёл из какого-то странного сооружения, явно созданного природой и напоминающего медвежью берлогу. Она расположилась внутри корней огромного, в несколько обхватов толщиной дерева. Я сказал Добролюбову, чтобы оставался снаружи и контролировал обстановку. Сам, воспользовавшись американской зажигалкой, – нашлась у одного из членов экипажа и прекрасно работала, – с пистолетом наготове полез в берлогу.

Я зажёг пламя и осторожно осветил тёмное пространство внутри берлоги. Запах, ударивший в нос, был почти невыносимым – смесь затхлости, гниющей плоти и человеческого пота. Свет выхватил из мрака грязного, обросшего мужчину в лохмотьях. Он лежал, привалившись спиной к корням дерева, и был настолько слаб, что едва мог поднять голову.

От незнакомца исходило удушающее зловоние, напоминавшее запах старого, забытого всеми бродяги. Его лицо было покрыто коркой засохшей грязи, а спутанные волосы слиплись. Пока осматривал его, привлекала внимание левая нога. Я направил свет ближе и увидел: ниже колена рана – глубокая, с открытым переломом, обломок кости торчит наружу. Мясо вокруг почернело, сочилось густой жидкостью и источало гнилостный запах. Гангрена уже взялась за своё. Рядом валялись использованные бинты. Видимо, истратив последний, человек решил больше с этим не возиться и просто ждал конца.

Мужчина открыл глаза – мутные, обессиленные, но всё ещё полные страха и напряжения. Его губы дрожали, он попытался что-то сказать, но только глухо прохрипел.

– Кто вы? – спросил я резко, стараясь не поддаваться брезгливости.

Он с трудом поднял руку, обтянутую кожей, как сухой веткой, и пошевелил пальцами в мою сторону. На английском, хриплым голосом, который с трудом пробивался через пересохшее горло, мужчина выдавил:

– Меня зовут Пол Варфилд Тиббетс, я полковник армии США… Помогите.

Теперь я видел, что передо мной личность историческая, уникальная в своём роде. Тот самый Пол Тиббетс, который улыбчиво позировал, высовываясь из окна кабины Enola Gay перед тем, как отправиться на бомбардировку Хиросимы. Который впоследствии получил звание бригадного генерала и прожил 92 года и никогда не испытывал сожалений по поводу решения сбросить бомбу.

В интервью 1975 года он заявил: «Я горд, что был способен, начав с ничего, распланировать операцию и привести её в исполнение так безукоризненно, как я сделал… Я сплю спокойно каждую ночь». Спустя тридцать лет добавил ещё жёстче: «Если вы поставите меня в такую же ситуацию, то да, чёрт побери, я сделаю это снова».

Но теперь судьба сложилась совершенно иначе. Передо мной был истощённый, умирающий человек. Его форма, хоть и почти полностью изодранная, всё ещё угадывалась под грязью и лохмотьями.

– Ещё кто-нибудь выжил? – спросил я, но мужчина только бессильно мотнул головой.

Он с трудом поднял руку к боку, показывая на небольшую сумку, которая лежала рядом. Я сделал шаг ближе и осветил её: стандартная полевая аптечка американской армии. Содержимое было раскидано вокруг, но, судя по состоянию пилота, помощи она дать уже не могла. Около неё валялся пистолет и гильзы. Я проверил – магазин пустой, видимо пилот отстреливался от зверей.

Я резко выдохнул, пытаясь не вдыхать зловонного воздуха. Теперь нужно было решить, что делать.

– Чёрт, – выругался я и высунул голову из берлоги. – Сергей!

Добролюбов уже был наготове, насторожённый, словно услышал что-то. Я махнул ему рукой:

– Залезай сюда. Тебе это надо видеть.

Когда он присоединился, я указал на раненого.

– Что думаешь?

Сергей только скривился и посмотрел на меня, ожидая решения.

– Вытаскиваем его отсюда. Может, сможем чем-то помочь. В любом случае, нам нужна информация.

Командир кивнул. Прежде чем тащить раненого, я наложил ему на ногу шину из двух палок, крепко обмотал бинтом. Полковник стонал, но держался. Затем мы с опером бережно, насколько смогли, вытянули пилота из берлоги. Оказавшись снаружи, он зажмурился и глубоко задышал, стараясь насладиться свежим воздухом.

– Несём его к самолёту, – скомандовал я. Мы подняли Тиббетса и буквально потащили между собой, выступив двумя точками опоры.

Несколько минут тяжёлой ноши по густому лесу казались бесконечными. Полковник Тиббетс был истощён до предела, но что-то в нём цеплялось за жизнь. Он то терял сознание, то вдруг приходил в себя и шептал невнятные слова.

Добролюбов дышал тяжело, его лицо было перекошено от напряжения. Я чувствовал, как мои руки предательски подрагивают под весом раненого. Казалось, каждый шаг отзывается болью в спине и плечах.

Мы наконец добрались до большого фрагмента фюзеляжа, внутри которого спряталась атомная бомба. Положив Тиббетса на расстеленный плащ, я обессиленно присел рядом, пытаясь восстановить дыхание.

– Что дальше? – Добролюбов бросил на меня взгляд, вытирая пот со лба.

Я промолчал, всматриваясь в лицо раненого американца. Он лежал с закрытыми глазами, дышал неровно, его лицо было серым, почти мертвенным. Но он был жив. Это значило одно – есть время пообщаться. О том, чтобы доставить его к нашим, в госпиталь, не могло быть и речи. Я посмотрел: гангрена уже распространилась выше, а это значит жить полковнику осталось несколько часов, ну пару дней от силы. Ему бы теперь могла помочь мощная доза антибиотиков, от откуда им тут взяться? Свою же аптечку он распотрошил.

– Серёга, покури в сторонке, – попросил я Добролюбова.

Он понимающе кивнул и отошёл, чтобы нельзя было расслышать.

– Полковник Тиббетс, – сказал я, решив, что с этим человеком играть в секретность бессмысленно. – Я знаю, что вы перевозили атомную бомбу «Малыш». Взлетели с аэродрома на острове Тиниан. Экипаж вашего самолёта «Enola Gay» состоял из двенадцати членов экипажа. Мы обнаружили тела нескольких из них, остальные тоже вероятно погибли. Остались только вы. Мне также известно, что вашим заданием было сбросить бомбу на японский город Хиросима.

Пока я говорил, полковник смотрел на меня так, словно увидел призрака. Ну, или вездесущего ангела, способного проникать в самые запретные людские тайны.

– Кто вы такой? Откуда всё это знаете? – поражённо спросил Тиббетс.

– Это не имеет значения, – ответил я ему. Конечно, мы говорили на английском. Пусть и есть у меня «рязанский акцент», но в училище готовили хорошо, а потом пришлось ещё практиковаться, пока общался с наёмниками из недружественных государств. Тех, что мы брали в плен, а потом… они как-то сами собой исчезали в бескрайних полях, поскольку иностранное зверьё, воюющее против нас за деньги, жить права не имеет.

Полковник помолчал некоторое время. Видимо, раздумывал над моим предложением.

– Мистер Тиббетс, если вы не расскажете сами, каково было ваше полётное задание, то этого никто никогда не узнает. Ваши близкие и семьи ваших товарищей не получат компенсации, поскольку вы будете считаться пропавшими без вести. К тому же мне ничего не стоит сообщить газетчикам, что вы перешли на нашу сторону. Тогда родных экипажа Enola Gay в США ждёт позор и проклятия.

Я знал, что говорить так низко. Но передо мной был враг. С ним церемониться не собирался. Кто бы что ни говорил, а за свою долгую жизнь я разного насмотрелся и наслушался, США всегда были, есть и будут нашим врагом номер один. Они такими стали ещё при царской России. Им удалось развались СССР, едва не угробили Россию, разодрав на феодальные угодья. Недавно вот опять полезли. Потому и никакой жалости к Тиббетсу я не испытывал. Сколько волка не корми, – всё равно в лес смотрит.