Оленин, машину! 2

Глава 49

Два дня мне пришлось ждать, пока снова вызовут на совещание в штаб полка. Только на этот раз я обрадовался, когда увидел знакомое лицо: бывший японский шпион Кейдзо Такеми оказался жив и здоров, а в целом выглядел точно так же, как и тогда, когда я попросил лейтенанта сразу после обнаружения В-29 отправить его обратно в Мишань.

Опер тогда ещё посмотрел на меня удивлённо и сказал:

– Я тебя, Лёха, не понимаю. То мы тащим его сюда из самого Хабаровска, как одного из полноправных бойцов отряда. А теперь ты мне заявляешь «Пусть срочно возвращается». Ну, и для чего это?

Я наплёл лейтенанту что-то про далеко идущие планы, поскольку не захотел рассказывать о том, что уже предвидел, как события станут разворачиваться дальше. Сам-то уже знал, что означает надпись «Enola Gay» на фюзеляже разбившейся «суперкрепости». А когда увидел внутри здоровенную бомбу, сразу стала понятной её начинка. Ни второго такого самолёта, ни второй такой штуки в мире ни прежде, ни потом не существовало, уж мне хорошо это известно.

Тогда же я понял, что история уже пошла по другому пути, чем тот, который мне был известен до попадания в прошлое. Не было атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, а раз так, то план высадки советского десанта на Японские острова, как это и планировалось ещё до того, как чёртова «Enola Gay» совершила тот самый свой полёт, будет выполнен. Но с коррективами.

Мне подумалось: если американцы захотят вернуть свою бомбу, но не смогут, у нас появится ядрёный аргумент для влияния на западных «союзников». Причём такой мощный, что вообще можно будет положить с прибором на их мнение относительно Японии. Мы сможем захватить её сами, превратить в новую советскую республику, ну или просто вырвем у неё жало так, что она навсегда перестанет быть угрозой нашей стране на Дальнем Востоке. И не только нам, если вспомнить, как тамошние милитаристы рот разинули с середины ХХ столетия на всю юго-восточную Азию.

Потому я попросил тогда отправить Кейдзо Такеми обратно в Мишань. Некоторое время – если точнее, трое суток – он должен был пробыть у своего старого знакомого, владельца типографии. Если по прошествии этого времени мы не вернёмся, ему надлежало вернуться в Хабаровск и ждать там. Заодно появится возможность провести время с женой и недавно родившимся малышом.

Тот факт, что Кейдзо здесь, означал лишь одно: командование полка вняло моей просьбе. В самом деле, кому ещё было отправляться на разведку на Хонсю, как не бывшему шпиону? Мне, что ли, со своей чисто славянской физиономией? Скажем, если бы дело происходило в русско-японскую войну, когда император заигрывал с Западом в надежде получить как можно больше современного оружия, то меня был вариант выдать за «иностранного специалиста». Учитывая знание английского, за американского инженера, например.

Но теперь, когда Япония – враг Британии, США и прочим членам антигитлеровской коалиции (она пока ещё так называется, но осталось ей чуть), появление в самом сердце страны англоязычного человека европейской внешности сразу привлекло бы внимание местных властей. Сцапали бы и отвезли в контрразведку в Токио, а там… Я не знаю, что они умеют. Но полагаю, не нашёлся ещё на свете человек, который бы сумел промолчать, когда тамошние специалисты «вежливо спрашивают». Всё-таки «восток дело тонкое, Петруха».

Когда Кейдзо увидел меня, то широко улыбнулся, подошёл, протянул руку. Пожали, крепко обнялись. Я понял, что мне придётся ему очень многое (пусть и не всё) рассказать, а ему – о том, как вернулся через тайгу в Мишань, как ждал нашего возвращения, а после подался обратно в Хабаровск, благо лейтенант Добролюбов выдал ему ещё перед началом поездки документ – нечто вроде удостоверения, в котором говорилось, что товарищ Кейдзо Такеми выполняет особо важную задачу и состоит в спецотряде СМЕРШ.

– Итак, товарищи офицеры, – сказал полковник Грушевой, открывая совещание. Дальше он познакомил нас с представителем Тихоокеанского флота – капитаном третьего ранга Макаром Ефимовичем Граниным. Он прибыл, чтобы координировать наши совместные действия. Проще говоря – обеспечить нашу переправку на подводной лодке к берегам Хонсю.

Ещё был представитель авиаполка, который доложил о проведении воздушной разведки. Но сразу стало понятно: толком ничего увидеть не удалось. Западный берег острова закрыт облаками, а если попробовать спуститься ниже, – попадёшь на экраны радаров. Конечно, большую часть своей авиации японцы бросили против американцев, но и собственную ПВО без штанов не оставили. Потому, если сунуться слишком близко, или истребители начнут охоту, или под огонь зениток попадёшь.

Стали обсуждать, что да как. И как ни крутили, ни кумекали, а выходило: есть лишь один более-менее практичный способ уточнить наличие ПВО и береговой обороны на западном побережье Хонсю – отправить туда разведывательную группу. Тут уж и мне пришлось подключиться, хоть до этого вынужденно молчал, – не моя тематика. То ли дело в моё время, откуда появился! Спутники, дроны, БПЛА, – что угодно. Сфотографировали бы каждый квадратный метр территории, промерили все глубины, – узнали всё в мельчайших подробностях. А потом бы ещё и ракетно-бомбовый удар нанесли прежде чем десантироваться.

Но теперь… Я понимал, что когда наши получат данные разведки, то к Хонсю направится вся Тихоокеанская эскадра, и повторение Цусимы будет уже в обратную сторону. Не они, а мы станем щёлкать японские корабли и вообще всё, что у них умеет плавать и летать, им же останется только сакэ с горя заливаться. Но кто же хочет лезть в воду, не зная броду? Так можно и на минные поля нарваться, подводные и на суше.

Стали думать, что за группа должна быть. С первым кандидатом определились сразу – Кейдзо Такеми, у него есть опыт шпионской работы. Я назвал ещё двух бойцов, – один якут, второй казах. Оба сойдут, пусть и с натяжкой, за местных. Хотя Япония считается этнически однородной страной, культурное и языковое разнообразие всё же присутствует. Например, коренное население северной части Японии, в основном Хоккайдо – это айны. Ещё есть окинавцы – жители островов Рюкю, у них свои язык и культура. Плюс корейцы, китайцы, филиппинцы, вьетнамцы и прочие.

Итак, уже трое. Но командовать кто должен. Кейдзо? Я спросил, старшие офицеры переглянулись и отвели взгляды. Конечно, не при японце будь сказано, только ему такое задание не доверят. Слишком ответственное. Вдруг переметнётся к своим, едва на родной земле окажется? Да, у него в Хабаровске жена с ребёнком. Вроде как на положении заложников, хоть прямо об этом и не говорилось. Ну а всё-таки?

– Придётся всё-таки вам, капитан Оленин, возглавить эту группу, – сказал Андрей Максимович.

Я поднял брови:

– Мне? Простите, товарищ полковник, но первый же тамошний встречный побежит докладывать, когда увидит чужака.

– Ничего, с этим гримёры помогут, – заметил начштаба. – Я тут выяснил: в Наджине есть небольшой самодеятельный театр. Пока оккупация была, он показывал для офицеров пьесы из японского репертуара. Театр кабуки, так называется.

– В нём все роли играют исключительно мужчины, – заметил Кейдзо. – В том числе женские.

Зачем мне это? Я же не собираюсь в бабу облачаться.

– Кстати, а это интересная идея… – задумался вдруг Грушевой, оглядев меня оценивающим взглядом. У меня аж мурашки по телу пробежали. Он это о чём?! – Так-так… а что, если товарищ Оленин на время операции превратится, скажем, в… хозяйку крупного поместья на севере Хоккайдо? Взяла слуг и решила совершить молебен в Токио. Товарищ Кейдзо, есть там какой-нибудь храм, где женщины молятся о даровании им ребёночка?

– Да, он называется храм Киёмидзу Каннон-до. Расположен в парке Уэно. Посвящён богине милосердия Каннон и известен как место, где женщины молятся о зачатии и рождении здорового ребёнка. Построен в 1631 году по приказу сёгуна Токугавы Иэмицу. Главное божество храма – Сэндзю Каннон (Тысячерукая Каннон), почитаемая как покровительница женщин, семейного благополучия и материнства. Считается, что молитва перед её статуей помогает женщинам забеременеть и благополучно выносить ребёнка.

Присутствующие удивлённо уставились на японца. Он, закончив, добавил:

– Мы с супругой посещали этот храм до войны, чтобы у нас… – шпион смутился немного, – всё получилось.

– Вот и хорошо, – сказал Грушевой. – Значит, капитан Оленин станет у нас японской дамой, Кейдзо – сопровождающий её муж, а двое бойцов – слуги и охрана. Ну, как такая легенда?

Я пожал плечами. Вот чего-чего, а в бабу мне перевоплощаться ещё ни разу не доводилось. Да и получится ли?

– А если говорить придётся? С моим-то голосом… – я прокашлялся.

– Не придётся, – сказал Кейдзо. – Я скажу, что жена моя дала Сэндзю Каннон обет молчания, пока не забеременеет. Проверять никто не станет, у нас такое не принято.

– Надо бы легенду получше проработать.

– У вас на всё сутки, – коротко заметил Грушевой. – Ровно через сутки я буду докладывать командованию о начале разведывательной миссии. Так что идите и готовьтесь.

– Я сейчас позвоню в комендатуру Наджина, чтобы вас там ждали. Поедете в театр за реквизитом и гримом, – сказал начштаба.

Мы с японцем вышли. Хотели посидеть, поговорить о разном, а тут такое. Что ж, придётся по дороге в город обменяться новостями. Вскоре мы уже тряслись в полуторке, забравшись вдвоём в кузов. Федос крутил баранку, а мы с Кейдзо общались. Я рассказал ему, как героически погиб наш отряд, как выжили только я и Добролюбов, потом как нас отвезли в Москву и наградили. Опер остался в столице из-за ранения, меня же перебросили сюда. Сам вызвался.

Новости же моего спутника были короткими. Добрался до Мишаня, три дня прождал у владельца типографии, потом на попутках, прокладывая дорогу удостоверением, добрался до Хабаровска. Доложился в штабе СМЕРШ, чтобы не записали в беглецы, и оставшееся время провёл рядом с семьёй – им выделили небольшой домик на окраине города.

– Потом пришли и сказали, что мне надо срочно ехать сюда. Я поцеловал жену и ребёнка и в путь.

– А ведь мог и отказаться, – заметил я.

– Мог. Но я не хочу, чтобы моя Япония продолжала оставаться тем государством, которое все вокруг ненавидят, – твёрдо сказал Кейдзо.

– Когда наши туда высадятся, история твоей страны пойдёт по иному пути. Не боишься?

– Она это заслужила, – с каменным лицом ответил мой спутник.