Оленин, машину! 2

Глава 58

Когда я нашёл Зиночку Прищенко, она, как всегда, хлопотала на своём складе, сноровисто разбирая завалы из мешков и коробок. Гроссбух на столе выглядел, как книга боевых заклинаний, из которой девушка черпала силы и знания, надёжно защищающий порядок и учёт. Я подкрался бесшумно, как разведчик в ночи, и накрыл её глаза ладонями.

Она ойкнула, замерла, словно котёнок, которого схватили за шиворот, а затем осторожно предположила:

– Женька Садым.

– Нет, – глухо отозвался я, нарочно изменив голос, чтобы не оказаться узнанным.

– Тогда… Никифор Пивченко.

– Не-а.

Зиночка задумалась. Я ощущал, как за закрытыми веками движутся глаза. Пытливый ум быстренько перебирал знакомые голоса и возможных проказников.

– Серёга Лопухин!

– Не угадала.

Тут она напряглась, голос стал строгим, с нотками угрозы:

– Если это вы, товарищ Лепёхин, то вот честное слово, я такой рапорт на вас накатаю, что никогда вам не стать капитаном!

Я тихо рассмеялся, убрал руки, взял её за плечи и повернул к себе. Глаза Зиночки округлились, губы приоткрылись от удивления, она замерла ошарашенная на несколько секунд, а затем взвизгнула и, забыв про всё на свете, бросилась мне на шею.

– Алёшенька! Миленький! Господи, как же это? Как же ты? Я ждала тебя, хороший… родной… любимый…

Она обвила меня руками, словно боялась, что снова исчезну, а потом прильнула губами к моим. Поцелуй был жадным, отчаянным, сладким, как летний мёд. Я ответил ей тем же, и мы так и стояли, растворяясь друг в друге, пока губы не онемели от страсти.

Лишь спустя несколько минут оторвались друг от друга. Зиночка отступила на шаг, оглядела меня с головы до ног и, нахмурив брови, только теперь увидев, как непривычно выгляжу, спросила:

– Алёша… ты где всё это взял?

Я и впрямь выглядел неузнаваемо для тех, кто меня видел раньше: парадная форма с иголочки, сапоги начищены до зеркального блеска, портупея сидит как влитая, а на груди – звезда Героя и орден Ленина, сверкающие золотом.

– Ну, как где? – улыбнулся я. – Принесли, отдали. Вручили в торжественной обстановке в Москве. Приказ лично товарищ Сталин подписал.

Зиночка часто заморгала, будто боялась поверить.

– Сам?! – прошептала она.

– Разумеется. Это же высшие государственные награды нашей страны.

Она осторожно провела подушечками пальцев по наградам, по звёздочкам на погонах, словно не веря, что это не сон.

– А офицерские погоны? Курсы когда успел закончить?

– Не было курсов. Получил за выполнение государственного задания особой важности и секретности. Прости, и рад бы рассказать, да права не имею: подписал документ о неразглашении.

Её глаза сузились – насторожилась. Но прежде чем она успела спросить что-то ещё, снаружи раздался голос, заставивший девушку скривиться, как от зубной боли:

– Зинаида, ты тут?

Я прищурился:

– Кто это?

– Лепёхин, чёрт бы его побрал, – процедила Зиночка.

– Он до сих пор к тебе подкатывает? – спросил я, и внутри зашевелилась злая, колючая злость.

Она лишь поджала губы, но мне и так всё стало ясно. Я ему ещё за порезанные на «виллисе» шины «спасибо» не сказал. А тут случай представился.

– Спрячусь, не выдай меня, – бросил я и нырнул за стеллажи.

Послышался стук в дверь – неуверенный, но настойчивый.

– Товарищ Прищенко, ты там?

Зиночка с шумом выдохнула, шагнула к двери и отворила. Лейтенант Лепёхин вошёл внутрь, оглядываясь по сторонам. Он ещё не знал, что его ждёт…

– Что же ты так долго не открывала? – заигрывающим голосом поинтересовался он.

– Занята была, – строго ответила кладовщица. – У вас, товарищ лейтенант, срочное что-то или так просто пришли?

– Ну почему просто так? Вот, медку тебе принёс, – он поставил на стол трёхлитровую банку. – Купил у местных торгашей по дешёвке.

– Небось, обобрали местное население? – язвительно спросила Зиночка.

– Товарищ сержант, вы забываетесь, – насупился Лепёхин. – Никого я не обирал.

– Ну, не вы, так ваш Садым. У него глаза вороватые.

Лейтенант прочистил горло.

– Зиночка, – опять стал ласковым, как кот. – Ну зачем нам ругаться? Посмотрите, какая прекрасная осень. Давайте лучше вечерком я к вам зайду, посидим, выпьем чаю… – с этими словами он стал приближаться к девушке, а она отодвигаться, пока спиной не упёрлась в стеллаж. Лейтенант, когда убегать ей стало некуда, вытянул руки и опёрся ими по обе стороны от головы Зиночки.

– Ну что же вы от меня всё время убегаете, а? Разве я вам настолько противен? – он потянулся было с явным намерением её поцеловать, но тут уж я не выдержал.

– Эй, лейтенант. Меня поцеловать не хочешь? – сказал и вышел из своего укрытия.

Лепёхин не сразу узнал в молодцеватом капитане бывшего старшину. Прищурился даже, всматриваясь в лицо, а когда догадался, раскрыл рот от удивления.

– Оленин? Ты?!

– Я не понял, товарищ лейтенант! – сделал я голос строже. – Вы почему не по Уставу обращаетесь к старшему по званию?

Его взгляд метался между моими погонами и наградами.

– Я… Оленин, ты как…

– Вышел вон, зашёл заново и представился, как полагается! – рявкнул я так громко, что Зиночка дёрнулась, а Лепёхин отскочил от неё на два шага. – Исполнять!

Лейтенант быстро выскочил из помещения, затем вернулся. Вытянулся передо мной:

– Товарищ капитан, разрешите доложить! Лейтенант Лепёхин по вашему приказанию явился!

– То-то же, лейтенант, – «смилостивился» я, испытывая настоящее удовольствие от того, что удалось наконец-то управу найти на этого козла безрогого. – Вольно. Назовите цель вашего прибытия на склад.

– Да я… собственно…

– Отвечать по Уставу! – пришлось снова гаркнуть.

– Товарищ капитан! Разрешите доложить! Я прибыл на склад, чтобы передать товарищу сержанту Прищенко мёд! – и он показал взглядом на банку.

– Так-так. Мёд, значит, – я медленно, заложив большие пальцы рук за ремень на боках, прошёлся вокруг Лепёхина, слушая, как тот тяжело дышит. – Об этом вы расскажете в Особом отделе, товарищ лейтенант.

Сказал, как молотком припечатал.

– Тов… товарищ… капитан… – заблеял «соперник».

– Молчать! – прервал я его попытки оправдаться. – Насколько мне известно, мёд в рацион питания бойцов СМЕРШ на нашем фронте не входит. Значит, он был добыт незаконным путём, а именно посредством отъёма у местного населения. Знаете, Лепёхин, кто вы? Мародёр! А за такое трибунал и расстрел.

Лейтенант побледнел, на его гимнастёрке начали расплываться тёмные пятна от пота.

– Товарищ… капитан… – он кашлянул и заявил вдруг. – Разрешите посмотреть ваши документы.

«Мал клоп, да кусач», – подумал я и вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Сунул в морду лейтенанту. Тот пробежал глазами.

– Убедился? На тебе ещё, – дальше были документы на госнаграды. – Ещё вопросы?

– Никак нет… но… как же это? Вы же были старшиной… – продолжил блеять Лепёхин.

– А вот это уже, лейтенант, не твоё собачье дело, – ответил я жёстко. – Вот тебе моё последнее, и ни хрена не китайское, предупреждение. Ещё раз увижу рядом с Зиночкой, – кастрирую. Понял меня?

– Да…

– Что?!

– Так точно, понял, товарищ капитан! – вытянулся Лепёхин.

– Так. Вот ещё что. Мой старый «виллис» цел или списали уже?

– Цел.

– Значит, так. На собственные деньги купишь два комплекта шин и вручишь водителю, который теперь на этой машине. Взамен тех, что Садым порезал. Помнишь?

Лейтенант виновато опустил голову.

– Теперь катись отсюда колбаской по Малой Спасской.

– Есть катиться! – Лепёхин развернулся на каблуках и строевым шагом покинул помещение, тихонько закрыв за собой дверь.

Я повернулся к Зиночке. Она тихо смеялась, прикрыв рот ладошкой, её глаза искрились от радости, а щеки пылали алым румянцем. После такого представления Лепёхин вряд ли когда-нибудь снова сунется. Да и к чему теперь? Впереди у него демобилизация и дорога, которая больше не приведёт к ней.

– Зиночка, – я шагнул ближе, взял её за руки. Они были тёплыми, чуть дрожали. – Ты слышала про демобилизацию?

– Да, нам уже зачитали приказ, – кивнула она. – Женщин отпускают первыми.

– Я тоже подал рапорт, командир полка завизировал. Теперь еду в штаб дивизии оформляться. А после всё… Алексей Оленин станет вольным человеком, как степной ветер.

Она взглянула на меня с надеждой, в глазах – свет и вопрос.

– Поедешь со мной? – спросил я, ощущая, как сердце стучит, будто молот по наковальне.

– Куда? – прошептала она.

– Да куда пожелаешь, любимая! Страна у нас огромная. Средства есть. Найдём тихий уголок, построим дом, разобьём сад, заведём кучу ребятишек…

Зиночка рассмеялась, но в смехе этом уже звучало что-то звенящее, счастливо-невероятное.

– Хорошо ты придумал, Алёша… Только…

– Только что? – я подался вперёд, вцепившись в её пальцы крепче.

– В каком качестве я всё это буду с тобой делать? – её голос дрогнул.

Я усмехнулся, шагнул назад, сунул руку в нагрудный карман и достал кольцо – простое, но с ярким, как ночное небо, сапфиром. В её глазах вспыхнул огонь удивления.

Я опустился на одно колено, протянул ей кольцо и с волнением, которое не испытывал даже перед боем, произнёс:

– Зинаида Прищенко, ты выйдешь за меня замуж?

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами – такими же, как в тот миг, когда увидела меня после долгой разлуки. Потом её губы дрогнули, взгляд затуманился, и она, пунцовая от волнения, прошептала:

– Да!

Через пару часов, когда мы смогли-таки расцепиться друг от друга, – благо, за это время на склад никто не приходил, и нам не помешали наслаждаться, – я сказал Зиночке, что мне надо проститься с боевыми товарищами. Пообщаюсь с ними, а потом двину в штаб дивизии. Там получу документы и вернусь за ней, моей теперь уже полноценной невестой.

– Только ты, пожалуйста, осторожнее там, – напутствовала девушка на дорогу. – Я тебя очень-очень буду ждать.

Я крепко поцеловал её на прощание и вышел. Зиночке я нисколько не солгал. Мне в самом деле очень хотелось уйти из армии и стать обычным гражданским лицом. Не сумел выжить в прошлой мясорубке, но это удалось сделать здесь, на Дальнем Востоке, в 1945 году. Так чего ж судьбу испытывать? Тем более у меня теперь денег столько, – на три жизни хватит. На вторую точно, а ещё детям и внукам останется.

Я нашёл всех, кого смог, в который раз уже сказав про секретную миссию, по результатам которой стал офицером и получил награды. С Кузьмичом даже опрокинули по сто грамм наркомовских, а дальше я нашёл пункт связи и позвонил в штаб полка, откуда недавно уехал. Тогда Кейдзо там не было, – уезжал куда-то по делам. Теперь его позвали, и я с ним тепло попрощался, искренне признавшись, что он первый и единственный хороший японец, с кем пришлось иметь дело.

То была правда. Остальные или были врагами, как тот лейтенант Сигэру Хаяши или полковник Мацуда Хироси, тела которых найдут очень не скоро, если вообще когда-либо сумеют это сделать, или мне не довелось узнать их лучше. На то и война: ты убиваешь людей, о которых ничего не известно.

Мне понадобились почти сутки, прежде чем я смог вернуться за Зиночкой. За это время лейтенант Лепёхин к ней не приближался на пушечный выстрел, что и следовало доказать. Да и не смог бы: кто-то сообщил с Особый отдел про его проделки с местными жителями. Оказывается, хитрый офицер придумал простенький бизнес: отжимал у нескольких крестьян мёд с пасеки, а потом отвозил на рынок в Мишань и там продавал оптом. На том и погорел вместе с Садымом. Взяли обоих тёпленькими и арестовали.

Спустя четыре дня, – я провёл их у Зиночки, словно кот на Масленицу, – пришёл приказ о её демобилизации. Она передала дела сменщику, а потом мы сели в попутку и отправились в Хабаровск, к новой жизни.

КОНЕЦ