Оленин, машину! 2

Глава 17

Мы вернулись в Мишань ближе к полудню. Город встретил привычной для прифронтовой полосы суетой: по улицам тянулись нескончаемые колонны пехоты и техники, в небе то и дело проносились звенья самолётов. Местных жителей было видно немного: не привыкли к такому зрелищу и потому чаще всего наблюдали из окон. Правда, почти на всех лицах я заметил улыбки. Нас встречали, как освободителей. Оно и понятно: если бы не советская армия, то Китай наверняка до сих пор оставался бы японской колонией.

Первым делом мы направились в военную комендатуру, которая к нашему возвращению уже была сформирована. Остановили машины в переулке, чтобы не мешать основному движению. Мы с Добролюбовым отправились в здание. При входе показали удостоверения, спросили, как найти главного. Нам показали, и вскоре мы зашли в большой кабинет. Судя по всему, здесь раньше располагался какой-то важный японский чин – на стенах висели карты на японском и большая картина с видом на Фудзияму. Всё это не успели, видимо, снять, но добавилось кое-что новое.

Тяжёлый дубовый стол, за которым сидел старший офицер, был завален бумагами. За спиной коменданта – портрет товарища Сталина. Мы отдали честь и представились.

Добролюбов, привычно держа инициативу в своих руках, объяснил, что наш отряд выполняет секретный приказ штаба фронта. Чтобы не было лишних вопросов, он предъявил документ с печатью и подписью, удостоверяющий, что мы тут не праздно шатаемся.

Комендант, – усатый подполковник крепкого телосложения лет 50-ти, молча просмотрел бумаги, нахмурился, но ничего не сказал. Лишь в конце пробурчал:

– Принял. А сейчас вы по какому вопросу?

– Надо уточнить кое-что и связаться со штабом фронта, – коротко ответил Добролюбов.

– Можете использовать наш узел связи. Но сначала, если не против, уточню кое-что у вас. – Комендант поднял взгляд. – Это правда, что вы участвовали в операции по освобождению женщин из «станции утешения»?

Я кивнул:

– Так точно, наша работа.

Строгое выражение лица коменданта немного смягчилось.

– Тогда, думаю, вас заинтересует, что с ними всё хорошо. Мы отправили их в приют. Снабдили едой, одеждой, помогает медперсонал. Документы, конечно, утеряны, но их восстанавливают. Как только это станет возможным, они вернутся домой.

Мы переглянулись с Добролюбовым – новость была хорошей. Женщины, прошедшие через ужас японского публичного дома, наконец получили шанс начать новую жизнь. Если смогут забыть старую, конечно. «Им бы хорошего психолога теперь», – подумал я. Но где его возьмёшь в 1945-м? В наши времена психологов, правда, пруд пруди. Но отыскать среди них того, кто реально хочет помочь, а не ободрать тебя, как липку, практически невозможно.

– Спасибо за информацию, товарищ подполковник, – ответил Добролюбов.

Покинув кабинет, мы направились в узел связи. Опер сразу подошёл к радисту, попросил соединить со штабом фронта. Когда сержант всё сделал, Сергей попросил его удалиться, а затем стал общаться с командованием. Я остался у двери, чтобы никто не помешал. Добролюбов кратко, но чётко изложил ситуацию. Сообщил о находке деревенского охотника, предполагаемом обломке самолёта, высказал гипотезу о том, что это может быть часть американского бомбардировщика или даже разведчика. Потом перешёл к сути:

– Время на выполнение задания требуется больше. Обстоятельства осложнились.

Связь на том конце провода оказалась не самой качественной. В наушниках, – даже до меня доносилось, – слышались шумы и посторонние голоса, но слова начальства были различимы:

– Неделя. Больше дать не можем. Если ничего не найдёте – возвращайтесь.

Добролюбов поблагодарил за предоставленное время, убрал наушники и повернулся ко мне.

– Ну что, неделя у нас есть.

– Этого хватит, если никто не будет мешать, – ответил я.

После визита в комендатуру Добролюбов решил заглянуть в отдел СМЕРШ. Там его встретили сдержанно, но внимательно. Он достал приказ, подтверждающий секретный статус нашего отряда, и изложил просьбу.

– Нам необходимо пополнить боекомплект и взять продовольствия из расчёта на неделю, – сообщил он. – Мы тут неподалёку с хунхузами столкнулись. В деревне Эрренбан. Банда уничтожена, но патронов осталось маловато, да и сухпайков только на день-два.

Капитан СМЕРШ, мужчина лет тридцати пяти, с холодным взглядом и аккуратно подстриженным усами, внимательно выслушал Добролюбова, затем кивнул, не задавая лишних вопросов.

– Всё получите немедленно, товарищ лейтенант, – сказал он. – Пройдёмте.

Он лично сопроводил нас к интенданту, который располагался во дворе, в небольшом кирпичном здании с узкими окнами и массивной дверью. Интендант, коренастый сержант с цепким взглядом, молча выслушал указания капитана, затем махнул нам следовать за ним. Мы вошли внутрь. В помещении пахло металлом и смазкой, вдоль стен стояли полки, уставленные коробками и ящиками.

– Что конкретно нужно, товарищи? – деловито спросил сержант, доставая из кармана блокнот.

Добролюбов перечислил. Сержант быстро сделал пометки, потом позвал своего помощника. Вместе они стали носить боеприпасы и продукты к выходу. В результате получился небольшой склад на открытом воздухе. Я усмехнулся: с такими запасами запросто можно до Пекина дойти.

– Достаточно? – спросил сержант, взглянув на Добролюбова.

– Более чем, – ответил тот.

Я сходил за нашими бойцами, и они помогли всё перенести в студебекер.

Капитан СМЕРШ всё то время, пока мы занимались оснащением, стоял у чёрного выхода здания комендатуры, наблюдая за нами.

– Удачи вам в выполнении задания, – сухо произнёс он, попрощавшись.

Добролюбов коротко кивнул:

– Благодарим за помощь.

Загрузив припасы, мы отправились по теперь уже хорошо знакомому адресу – пришла пора побеспокоить владельца типографии.

Загрузив припасы, мы отправились по теперь уже хорошо знакомому адресу. Пришла пора снова побеспокоить Шэня Ициня, владельца типографии. На этот раз он встретил нас особенно радушно, словно старых друзей, и с широкой улыбкой пригласил в дом.

– Очень рад вас видеть, – сказал он, усаживая нас за стол. – Всё ли в порядке? Как карта, которую я вам дал? Не подвела?

Мы заверили его, что всё прошло успешно, но в подробности вдаваться не стали. Лишние разговоры в таких делах ни к чему.

После обеда, на который китаец угощал нас супом из риса с овощами и ароматным чаем, мы втроём отвели его в сторонку. Добролюбов, как всегда, взял слово.

– У нас к вам очень важное поручение, – начал он. – Нужно спрятать груз. За его сохранность отвечаете головой. Если что-то случится, пойдёте под трибунал.

Эти слова мгновенно изменили выражение лица Шэня Ициня. Он напрягся, нахмурился, а затем замахал руками.

– Может, лучше в комендатуру? Там охранять будут надёжно. Я ведь... я всего лишь хозяин маленькой типографии.

Командир строго покачал головой.

– Нет. Там могут начать задавать вопросы, а этого нельзя допустить. Только вы можете нам помочь.

Шэнь Ицинь тяжело вздохнул, но после недолгих раздумий согласился.

– Есть у меня одно место. Секретное. Я там от японцев всякое-разное прятал.

– Контрабанду? – усмехнулся я.

Он лишь пожал плечами, ничего не ответив. Потом зажёг керосинку и повёл нас во двор. Мы обогнули дом, подошли к старому сараю. Внутри было темно, пахло пылью и сыростью. В углу стояла груда всякого барахла – старые ящики, мотки верёвки, поломанные инструменты.

Шэнь Ицинь начал разгребать всё это с неожиданной ловкостью. Под грудой хлама оказался массивный деревянный люк, прикрывающий спуск в подвал.

– Здесь, – коротко сказал он и откинул крышку.

Мы спустились по крутым каменным ступеням и оказались в просторном помещении – примерно метров пятьдесят квадратных. Стены были выложены камнем, а воздух здесь, хоть и сыроватый, казался удивительно свежим. Видимо, где-то была сделана вентиляция. Вдоль стен стояли стеллажи, заставленные стопками бумаг.

– Листовки? – удивился Добролюбов, подняв один из листков.

Шэнь Ицинь кивнул.

– Во время оккупации я помогал коммунистам Мао Цзэдуна. Печатал их здесь.

У дальней стены стояла типографская машина – старая, начала века, но в отличном состоянии. Печатный станок, покрытый тонким слоем пыли. Мы переглянулись. Теперь стало ясно, чем занимался владелец типографии во время оккупации.

– Значит, место надёжное, – подытожил Добролюбов. – Здесь и оставим наш груз. Кто о подвале знает ещё, кроме вас?

– Только я и моя жена. Были ещё два помощника, но японцы их забрали на строительство окопов и убили, – он тяжело вздохнул.

Мы принесли два ящика, уложили их в углу.

– Даже не думайте вскрывать и смотреть, что внутри, – сказал я. – Если попробуете, будет взрыв. Внутри хитрая мина.

Конечно, я блефовал. Никакой мины там не было и быть не могло. Но типограф, кажется, поверил. Он заверил, что сохранит тайну.

Поскольку дело приближалось к вечеру, мы решили отправиться в дорогу на рассвете. Шэнь Ицинь отдал распоряжение жене, чтобы та приготовила ужин для всего нашего отряда. Могли бы и сухпайками обойтись, конечно. Но хотелось похлебать горячего. Даже Хуа Гофэн, которого мы взяли с собой в качестве проводника, немного расслабился после того, как его сытно накормили. Оно и понятно: нелегка доля деревенского жителя. Охота ведь дело ненадёжное в плане поставок продовольствия. Когда получится подстрелить какую-нибудь зверюшку, а когда и нет. То же с рыбалкой. И потом не будешь ведь одно мясо есть. Организму и овощей требуется, а значит надо меняться или платить.

Лёжа на жёстком матрасе, я подумал, что если всё пройдёт благополучно, и наша новая миссия даст положительный результат (правда пока непонятно какой), то я отблагодарю Хуа Гофэна из своей доли ценностей. Пусть, что ли, дом себе нормальный построит вместо хижины. Да боеприпасов прикупит. А то на его старое ружьё смотреть жалко, – того и гляди рассыплется на части или ствол разорвёт.

Утром следующего дня, едва на востоке загорелись первые полоски рассвета, мы покинули гостеприимный дом Шэня Ициня. Китаец вышел проводить нас, одарив напоследок ободряющим кивком. Он выглядел спокойным, но я уловил в его глазах напряжение. Поручение, которое мы ему доверили, явно не давало покоя.

Мы отправились на юго-запад – в том направлении, куда указал охотник. Прохладное августовское утро бодрило. По улицам Мишаня расползался, прячась в подворотни, туман. Город быстро просыпался, – возобновлялась прежняя суета. Только теперь большая часть наших войск через него уже прошла, настал черёд тыловиков.

Ещё ночью, ворочаясь в постели и не находя сна, я раздумывал: а не стоит ли провести воздушную разведку? Идея выглядела заманчивой – быстро, эффективно. Самолёт мог бы с высоты облететь весь участок тайги, и, возможно, удастся заметить останки того самого загадочного крыла.

Но я быстро отбросил эту мысль. Охотник в картах не смыслит, его направление – лишь приблизительное. Да и как он укажет с земли место, которое видело только его опытное, но ограниченное зрение? На самолёте всё выглядело бы иначе, и ошибки не избежать.

Жаль. На самолёте всё решилось бы куда быстрее. Но в этих условиях на скорость рассчитывать не приходилось. Тайга не любит суеты и ошибок. Она требует терпения. Тем более линия фронта недалеко. Не хватало ещё на японские самолёты нарваться.