Дверь медленно отворилась с протяжным скрипом. Вишневский сделал осторожный, но уверенный шаг через порог. Затем, довольно быстро пройдя узкий темный коридор, он замер у угла, прижавшись спиной к стене. Быстро заглянув через плечо в комнату, располагавшуюся слева, он завернул направо и исчез из поля зрения на пару минут. Я же в этот момент вступил на старый линялый коврик, лежавший у двери.
— Чисто, — услышал я голос майора, приглушенный тонкой стеной, отделявшей коридор от остальных помещений.
Только после этого я позволил себе пройти следом и осмотреться. Слева находилась небольшая кухня, с аккуратно застеленным скатертью столом, и расставленной ровными рядами посудой на открытых полках. Справа располагалась очень маленькая гостиная, одна дверь из которой вела в спальню, а вторая в ванную комнату. Кроме продавленного дивана в гостиной смотреть было не на что, поэтому мы с Вишневским решительно двинулись в спальню.
Обстановка была скромной, даже бедной, но очень чистой. Пыль только начала тонким слоем укрывать поверхности. Кровать, стоявшая у окна, была аккуратно заправлена. Единственное, что выбивалось из ощущения общей чистоплотности и порядка, это не до конца закрытые дверцы двухстворчатого шкафа, из которого торчала скомканная одежда. Вишневский небрежным движением приоткрыл одну из створок и сунул нос внутрь.
— Говорите, по словам соседки, Блинникова нет три дня, — задумчиво протянул Вишневский и распахнул обе дверцы. — Судя по количеству одежды, он не собирался надолго покидать дом и чемодан с вещами не прихватывал.
— Если только он не решил путешествовать налегке, взяв с собой лишь самое необходимое, — сказал я, пробежав глазами по царившему на полках беспорядку. — Экспертов вызывать будете?
Майор уставился на меня. Я и сам удивился слову, неожиданно всплывшему в памяти Тимофея.
— Шутить изволите, ваше сиятельство? На что тут экспертов вызывать? Вышел прогуляться, случайно попал под трамвай, умер до приезда скорой или в больнице… Похоронили, как неизвестного. Не вижу оснований подозревать бывшего водителя Гроффов в преступлении.
— Все же его появление в доме барона после увольнения и внезапное исчезновение наводят меня на некоторые мысли, — я обвел взглядом спальню и добавил. — Рекомендую вам ознакомиться со сводкой происшествий с участием трамваев. Нет ли в них мужчины лет шестидесяти, плотного телосложения, с лысой головой. Ведь под трамвай можно и не случайно попасть.
Что-то мне здесь не нравилось. Я прошелся по комнате, присев на корточки, заглянул под кровать и в небольшую прикроватную тумбочку. Тумбочка оказалось пустой. Под кроватью нашелся точно такой же, как и везде, тонкий слой пыли, а также одинокий носок. Осторожно взяв двумя пальцами, я осмотрел его. Ничем примечательным он не отличался. Даже дырки не было. Но, видимо, под кровать он попал совсем недавно из того самого шкафа.
— Ценная находка! Уж не в этом ли носке он портил тормоза машины барона, — услышал я за спиной ехидное замечание майора.
Брезгливо поморщившись, я закинул носок обратно. Поднявшись, подошел к шкафу шире распахнул дверцы. Собрав одежду, что была в нем, в охапку, я в несколько заходов переложил ее на кровать, опустошив полки. Осмотрев их, простучав стенки и ничего не обнаружив, я вновь присел на корточки и присмотрелся к изогнутым ножкам шкафа. Впрочем, ножки, кроме необычной формы, ничем мое внимание не привлекли. Другое дело пол, на котором они стояли.
Осторожно смахнув пыль, я всмотрелся в крашеные коричневой краской доски.
— Ну хватит изображать из себя сыщика, Тимофей Александрович. Это не ваша работа, — неожиданно сочувственно пробубнил Вишневский.
Но я слушал полицейского вполуха. Странные, дугообразные полосы на старой краске, которые начинались от ножек шкафа, интересовали меня гораздо больше язвительных уколов майора. Я поднялся и, ухватившись за торец, сдвинул шкаф точно по этим полосам.
Между ним и стеной образовалась довольно широкая щель, в которую легко можно было просунуть руку. Чем я не преминул воспользоваться.
— Неужто тайник, Тимофей Александрович? — издевательски охнул Вишневский.
Пару мгновений пошарив по оклеенной обоями стене, моя рука неожиданно провалилась в дыру. Я картинно вскрикнул, глядя полными ужаса глазами на майора.
— Что? — воскликнул он, выхватывая пистолет, который уже успел убрать за пояс.
— Тайник, Арсений Владимирович, — почти шепотом ответил я, улыбнувшись.
В глазах Вишневского ясно читалось все, что он думает о молодом выскочке.
— И что там? — смирив гнев, полюбопытствовал майор.
— А что, экспертов вызывать не будем? — спросил я, изобразив всем лицом наивное удивление.
— Если там обнаружится пачка писем от его первой любви, не вас поднимут на смех всем отделением, — почти обиженно пробурчал полицейский.
— Уговорили, — я запустил пальцы в дыру, диаметром примерно в два раза больше моей ладони.
Там лежало что-то, напоминавшее бумагу, так что майор мог оказаться прав. Сжав покрепче свою находку, я вытащил ее на свет.
— Деньги? — Вишневский нахмурился и, спрятав пистолет, взял внушительную пачку купюр, перетянутую банковской лентой, из моей руки. — Это все?
Я уперся плечом в шкаф и отодвинул его полностью. Вряд ли хозяин вернется и предъявит мне претензии за поцарапанный пол.
Перед нами предстала стена, оклеенная обоями. Совсем не такими, как остальные стены в комнате. Видимо, решили сэкономить во время ремонта.
На уровне моей груди в стене, оказавшейся неожиданно толстой, зияла довольно глубокая дыра. Я отошел в сторону и не стал препятствовать майору, который решил сам осмотреть ее.
Через минуту на прикроватной тумбочке лежали шесть одинаковых пачек, перехваченных широкой полоской зеленой бумаги. Взяв две из них, Вишневский всмотрелся в квадратный синий штамп, стоявший посередине каждой полоски.
— Эта, — он потряс пачкой, которую держал в правой руке. — Выдана банком три недели назад. А другая — пять дней назад.
— То есть в день аварии, — уточнил я.
— Думаете, тут есть связь? — протянул Вяземский, большим пальцем пролистывая края банкнот. — А сумма-то большая.
— Да, на накопления от скромной водительской зарплаты не похоже.
— Тимофей Александрович, — укоризненно глянул на меня майор, — вы уж определитесь, кого подозреваете: старого водителя Гроффов или нового.
— Я Евгению Викторовну в организации подозреваю. Исполнитель мне важен исключительно, как дополнительный источник доказательств ее вины.
— Ну, банковская печать значительно упрощает задачу. Сделаем запрос в банк, и узнаем, снимала ли баронесса в эти даты со своих счетов деньги.
— Буду весьма признателен, если вы сделаете это, Арсений Владимирович.
— Я не меньше вашего хочу, чтобы виновный был наказан, а справедливость восстановлена, — гордо вздернув подбородок, отчитал меня Вишневский.
«Повышения ты хочешь, а не справедливости», — подумал я.
— Так будете экспертов вызывать?
— Здесь и сейчас обойдемся без них. А вот на завтрашний обыск особняка Гроффов, я их обязательно захвачу.
— Я хочу присутствовать при обыске, — безапелляционно завил я, от чего густые брови майора взметнулись на лоб. — Полагаю, как владелец особняка, имею на это право.
— Имеете, — досадливо хмыкнул полицейский.
И стал рассовывать деньги по карманам.
— Не волнуйтесь, ваше сиятельство, — пробурчал он, поймав мой ошалелый взгляд. Сдам все по форме и протоколу.
Странно, что с таким подходом и попустительским отношением системы, Вишневский все еще не пробился на самый верх.
— А у вас в полиции всем на слово верят?
— Нет. Только тем, кто заслужил доверие, — не без гордости ответил майор, направившись к выходу. — Итак, если вы так хотите присутствовать на обыске, то жду вас завтра в десять у дома Гроффов.
— Непременно буду, — заверил я широкую спину Арсения Владимировича, выходившего из квартиры.
Мы не стали ни возвращать шкаф на место, ни складывать вещи обратно. Однако дверь Вишневский все же закрыл.
У подъезда мы разошлись каждый в свою сторону. Итак, до завтрашнего обыска у меня оставалось еще полдня. И на это время у меня было одно очень важное дело, косвенно связанное с этим событием. А значит, мой путь лежал в особняк Никольских.
Едва я усадил пятую точку на сиденье кабриолета, как в кармане нетерпеливо завибрировал телефон.
— Слушаю, — ответил я, зажимая трубку между ухом и плечом и защелкивая замок ремня безопасности.
— Тимофей Александрович! — взволнованный голос Разумовской резанул слух. — Евгений Петрович разрешил посещения для Сони!
— Замечательная новость! — воскликнул я с искренней радостью.
Отличный повод выпроводить Алексея из дома. Пусть навестит невесту. И Никиту туда же. Для моральной поддержки Воронцова. И Дашку. Софье сейчас очень нужна подруга. А Воронцова талантливый энергетик. Вот и пусть применяет свои знания.
Всех вон из особняка! Чтобы я и Игнат могли поговорить с глазу на глаз.
— Спасибо, Маргарита Павловна. Я немедленно сообщу это Лешке. Попросите доктора приготовить нашатырь.
— Полагаете, Соне может стать плохо?
— Софье Викторовне вряд ли. А вот Воронцову может. Он хоть и инженер, но натура творческая, чувствительная и впечатлительная. И пожалуйста, княгиня, держите меня в курсе дела об опекунстве, — продолжая разговор, я повернул ключ в замке зажигания и, проверив в зеркалах, что помех нет, вывел машину на дорогу.
Перехватив телефон левой рукой, правую я расслабленно положил на руль. Еще не начался вечерний час пик, поэтому я мог избежать участи нервно дергаться в пробках.
— Хорошо, ваше сиятельство. Полагаю, вы не приедете сегодня в больницу? — в последних словах послышалась тоска.
Да что юлить, я и сам соскучился по ласкам княгини. Но меня ждало такое количество дел, что в ближайшее время я мог ее увидеть исключительно для подписания договора о продаже завода.
— К сожалению, нет. Но я постараюсь как можно скорее найти время, чтобы встретиться с вами. И лучше, чтобы это было не в больнице, — попытался я приободрить Разумовскую.
— Я буду ждать, — едва слышно прошептала трубка.
Нажав отбой, тут же набрал номер Алексея. Выслушав с десяток длинных гудков, я сбросил вызов и набрал Остапова.
— Да, Тим, — тот так быстро ответил, что я, погрузившись в мысли, едва не выронил телефон от неожиданности.
— Ник, скажи, пожалуйста, где носить мелкого демона. Я звоню сообщить ему радостную новость, а он трубку не берет.
— Лешка разложился в библиотеке со своими чертежами. Просил не беспокоить. Возможно, и звук выключил.
О да, когда речь заходила о чертежах и изобретениях, Воронцов ничего вокруг не видел и не слышал. Даже телефон не надо было выключать.
— Скажи нашему юному дарованию, что его будущая невеста пришла в себя и ее даже можно навестить. В общем, Ник, бери обоих Воронцовых в охапку и дуй в Императорский госпиталь.
— Уже бегу!
— Нет, стоп! — я не понял, крикнул я это Никите, или самому себе, нажавшему тормоз буквально в нескольких сантиметрах от бампера машины, ехавшей впереди. — По такому случаю отпусти Аглаю Константиновну, Машу и Зою. Скажи, я распорядился.
Да, я не просто избавлялся от свидетелей моего предстоящего разговора с гувернером. Я хорошо изучил потенциал Тимохиного наставника и знал, на что он способен. Способен он был на многое. Это если он не пытался скрыть что-то от меня. А вот его реакцию на разоблачение я предсказать не мог. Поэтому решил всех домочадцев вывести из-под возможного удара. Ну и лишние уши мне тоже были не нужны.
Проскочить через всю Москву без пробок мне все же не удалось. На второй половине пути пришлось постоять. Но, возможно, это было и к лучшему.
Когда я подъехал к особняку, почти во всех окнах было темно. Лишь в столовой горел свет. А значит, моя цель находилась именно там.
Несмотря на то, что меня разжигало поговорить с этим престарелым интриганом, торопиться я не стал. Как положено, припарковал авто, особенно медленно поднялся по лестнице, не торопясь повернул ключ в замочной скважине и остановился на пороге, словно в первый раз обводя взглядом холл. Куртку я стягивал тоже издевательски медленно. Словно пытался настроиться и подобрать нужные слова. Теряешь хватку, Адарис? Прежде я без колебаний входил в камеру к самым коварным и изощренным преступникам. А тут вдруг замешкался.
Из двери столовой падал узкий прямоугольник света. Я постоял в нем еще несколько секунд, а потом решительно вошел.
Почему-то гувернер очень любил читать именно в столовой. Вот и теперь он расположился здесь, развернув газету так, что она полностью скрывала его лицо, и выставив на стол еще дымившийся чайник и чашку.
— Где ты весь день пропадал? — прозвучал из-за газеты вопрос.
— Я был в Императорском госпитале, — спокойно ответил я, опершись плечом о дверной косяк. — Софья Грофф пришла в себя, и лечащий врач позволил ее навестить.
— Так вот куда ринулась вся честная компания.
— Да, именно туда, — подтвердил я догадку Игната. — Только до этого произошло кое-что еще более интересное. Евгения Викторовна Грофф потребовала огласить завещание.
— Ужасно жестоко с ее стороны. Но это дела семейные. Ты-то там зачем?
— Поверенный барона сообщил мне, что в завещании указана и моя фамилия.
— Неожиданно, — фыркнул Игнат. — И что же барон тебе завещал?
Я на мгновение замолчал, а потом стал равнодушно перечислять:
— Особняк… деньги… месторождение империя, — с каждым моим словом газета опускалась все ниже и ниже, наконец, явив моему взору хмурое и одновременно растерянное лицо гувернера.
Он с минуту молча смотрел на меня, будто пытался понять, шучу я или говорю серьезно.
— Что ж, поздравляю! Что теперь будешь делать со всем этим?
Я оттолкнулся от косяка и, подойдя к столу, развернул ближайший стул и оседлал его.
— Верну Софье Викторовне после ее совершеннолетия дом и деньги.
— Что ж, весьма благородно, — кивнул Игнат и вновь отгородился от меня газетой.
На короткое время в столовой повисла тишина. Я буравил взглядом исписанную мелким шрифтом газетную страницу, словно пытаясь рассмотреть сквозь нее лицо гувернера.
— Почему ты не спрашиваешь, что же я буду делать с месторождением?
— Меня не очень интересует этот вопрос, — он все же свернул газету и, положив ее на стол, скрестил руки на груди. — Но если ты настаиваешь, то я его задам. Так что же с месторождением, Тимофей.
— Его я, конечно же, оставлю себе. Мне оно пригодится. А вот юной баронессе оно не к чему. Принесет больше проблем, чем выгоды. Вряд ли она сможет противостоять натиску Дорохова, если тот все же решит заполучить месторождение.
— А как на все это отреагировала Евгения Викторовна?
— О, она была в бешенстве! — я слегка улыбнулся, вспомнив перекошенное злостью лицо Евгении Грофф.
— Думаешь, она не будет чинить препятствий твоим планам насчет месторождения?
— Из тюрьмы это будет сделать весьма проблематично.
— Из тюрьмы? — Игнат вновь нахмурился.
— Ее подозревают в организации убийства собственного брата.
По лицу гувернера пробежала тень.
— Да, ужасно, когда самые близкие люди способны на такие ужасные вещи. Думаешь, можешь им доверять, а они оказываются худшими врагами. А ведь столько лет живут рядом, храня камень на сердце. Ужасная участь — иметь таких близких.
— Да, вряд ли барон заслужил такую участь, — задумчиво протянул я, глядя гувернеру в глаза. — Смотрю, судьба семьи Грофф волнует тебя?
— Обычное человеческое участие, — покачал головой Игнат.
— Обычное человеческое участие… — повторил я его слова. — А мне казалось, Виктор Викторович был тебе другом. Не так ли, Николай Михайлович. Или мне лучше называть тебя «папа».