Александра. Большая игра. (книга вторая)

Глава 1

А за бугром куют топоры,

Буйные головы сечь.

Но инородцам кольчугой звенит русская речь.

И от перелеска до звезд высится белая рать.

Здесь, на родной стороне, нам помирать.

Нас точит семя орды,

Нас гнет ярмо басурман,

Но в наших венах кипит небо славян

И от Чудских берегов

До ледяной Колымы

Все это наша земля, все это мы!

«Небо славян» Группа Алиса.

Солдаты братья, царицу вашу,

Поносят псы про грех забыв.

Дадим же братья волю гневу.

Возьмём сей город, честь добыв.

Zay…

Великое Княжество Литовское. Браславль. Начало сентября 1514 года от Рождества Христова.

Рассматривала стены и башни Браславля. М-да, стены хоть и высокие, но тонкие. Строились чёрт знает когда и явно не рассчитанные на современную артиллерию. С одной стороны, это хорошо. Значит город я захвачу быстро. С другой стороны, как его оборонять? А ведь литвины попытаются отбить его назад. Даже стены и бастионы Браславльского замка, стоявшего на возвышении, не вызывали у меня опасения, хотя тот же Ландмаршал и остальные мои офицеры высшего звена, говорили, что с замком придётся повозится и что просто так его не возьмёшь. Ладно, посмотрим. Сказала, чтобы привели ко мне писца со всем необходимым. Прибежал кадет из корпусной канцелярии. Я продиктовала ему послание горожанам. Предложила им сдать город. В этом случае все горожане сохранят своё имущество, а многие и жизни. Если откажутся, то город подвергнется тотальному грабежу и насилию, но взят будет всё равно. Сообщила что Грифичи потерпели сокрушительное поражение и попали ко мне в плен. И теперь Великое Княжество Литовское обязано заплатить мне репарации, за гнусное нападение на земли Ливонской короны. Браславль отныне является частью Ливонского королевства, нравится это кому-то или нет. И что если, кто-то из жителей города не захочет становится моим подданным, то может со всем своим имуществом и своими близкими покинуть территорию королевства. Препятствий ему чинить никто не будет. Но это в случае сдачи города.

— Ландмаршал. — Обратилась я к Платеру, когда закончила диктовать писарю послание. — Пошлите к горожанам парламентёра. Пусть передаст мои требования. Кто там у них главный?

— В Великом Княжестве Литовском во главе городов стоят войты. У них есть два помощника, бурмистры. Магистрат выборный орган, состоит в основном из 10–12 человек. Хорошо, Ваше Величество, я пошлю парламентёра.

Вскоре к городским воротам подскакал гонец. В руке он держал свиток с королевской печатью. Ему спустили верёвку, к которой он и привязал послание. Сам остался ждать, так как город должен был дать ответ. Я сама ждать не стала и ушла в свой шатёр. Через час, специально засекла время по своим наручным часам, ко мне заглянул Никифор.

— Матушка-царица, к тебе генерал-майор князь Воротынский. Пускать?

— Да. — Я сидела на походном раскладном стуле, за таким же раскладным столиком и рассматривала карту.

— Государыня. — Сказал князь, зайдя ко мне в шатёр. — Тут такое дело. Нашего парламентёра заманили внутрь. Потом вывели лошадь с привязанным телом. А в его спине был арбалетный болт, которым они прикололи к спине парламентёра ответ.

— Даже так⁈ Я поняла какой ответ они прислали. Дай мне его. — В руках князь держал скрученный лист бумаги.

— Саша, там не потребные слова написаны про тебя.

— Дай мне послание. — Сказала глухо. Злость во мне стала накатываться, как морская волна. Воротынский подошёл ко мне и отдал письменный ответ. Я читала его. Написан он был на латыни. В ответе магистрат города отказался от сдачи. Меня назвали непотребной девкой, гулящей и самозванкой. Угрожали, что Великий Князь Литовский и король Польский Сигизмунд, разгонит плетьми мою ливонскую шайку, а меня посадят на цепь. И что мне лучше по хорошему убираться назад в Московию, отдав земли Ливонского Ордена, на которые я не имею прав, Великому Княжеству Литовскому. Прочитав, закрыла глаза. Стала считать до ста, чтобы успокоится. Я не должна проявлять несдержанность, не должна кричать, плеваться и устраивать истерики. Князь стоял передо мной и ждал. Ну что же, они сами сделали выбор. Открыла глаза и посмотрела на Воротынского. Я уже успокоилась. Во мне сейчас жила только холодная, как лезвие клинка, ненависть. Но эту ненависть я умела контролировать.

— Иван Михайлович. Возьми ответ магистрата Браславля. Постройте армию. Город же взят в кольцо?

— Взят, Саша.

— Это хорошо. Ни одна сволочь не должна ускользнуть. Когда все отряды будут построены, прочитай ответ. Прочитай громко, чтобы все услышали.

— Как же так, Саша? Такие слова про тебя⁈ Да чтобы это все услышали?

— Именно. Надо, чтобы все в моей армии это знали, как какие-то безродные твари посмели оскорбить их королеву. Поверь, Иван Михайлович, это очень хороший стимул, чтобы город был взят быстро.

— Как повелишь, Саша. Может ты и права.

Князь забрал послание и вышел. Спустя ещё некоторое время, ко мне опять зашёл Никифор.

— Матушка-царица. Полки построены.

— Спасибо, Никиша. Коня моего приготовь.

— Готов уже. Возле шатра стоит.

Поднялась со своего стула, быстро вышла из шатра, вскочила на коня и проехала к выстроившимся полкам моей армии. Князь Воротынский, Георг фон Фрунсберг, Ландмаршал, Вильгельм Баварский, князь Пандольфо Малатеста, ещё влиятельные сеньоры сидели на конях напротив выстроившейся армии. Я в сопровождении своих палатинов, а так же трёх своих сержант-дам подъехала к ним. Остановилась напротив ровных рядов баталий пикинеров-ландскнехтов, батальонов стрелков, тяжёлой кавалерии кирасир, панцирных жандармов Ливонии и Баварии, ливонского ополчения из разных городов и селений, кованной конницы Московского государства, выделенной мне Василием. Сначала стала говорить на русском, потом повторила на немецком:

— Слушайте все, какой ответ нам дал магистрат города Браславля. Слушайте внимательно, каждое слово и запоминайте. — Посмотрела на Воротынского. — Читайте генерал.

Князь прокашлялся. Ещё раз взглянул с вопросом на меня. Я кивнула ему. Расправив свиток в руках, Иван Михайлович стал читать. Он знал латынь, поэтому мог перевести текст на русский. Стояла идеальная тишина. Звучал только громкий голос князя Воротынского. Когда он закончил читать, по моему требованию, передал послание Ландмаршалу. Теперь он уже начал читать на немецком. Чем больше читал Платер послание, тем мрачнее становились лица ливонцев. Русские воины уже смотрели зло. Когда Ландмаршал дочитал, по рядам войска прокатился злой ропот.

— Да как они смели, эти смерды безродные, быдло, такое говорить на королеву! — Раздался звонкий голос польской княжны.

— Агнеша, помолчи. — Сказала ей. В рядах нарастал шум. Уже слышались слова угроз в адрес осаждённого города. Я подъехала к рядам солдат ближе. Подняла руку в жесте, потребовав тишины и внимания. Привстала на стременах.

— Вы все услышали оскорбления в мой адрес. И они, этим грязным посланием оскорбили не только вашу королеву, которой вы приносили присягу и клялись в верности. Они оскорбили каждого из вас. Плюнули вам в лица, в ваши души. Они оскорбили ваших родных и близких. Ваших родителей, ваших жён, сыновей, дочерей. И за это они должны ответить. Город я отдаю вам на грабёж и насилие на целый день и на всю ночь. Я бы отдала вам его на больший срок, но увы, нам нужно спешить, так как Пясты могут в любой момент осадить Митаву. И ещё, весь магистрат города, всех, кто в него входит, а так же военного коменданта, взять живыми и притащить ко мне. За каждого из них я заплачу золотом. И пусть местный войт мне притащит в зубах ключ от города. Остальное всё ваше.

Ряды солдат и ополчения взревели. Мои палатины молчали, но по их лицам можно было понять, что войта и прочих притащат даже не за вознаграждение. Для палатинов, это было делом чести. Так их Царевну, а теперь и Царицу ещё никто не оскорблял. Агнешка ругалась по-польски, грозила городу плетью. Паула ругалась эмоционально по-итальянски. Ксюша смотрела на город глазами полными ненависти и молчала. Посмотрела на меня.

— Матушка-государыня, ты же не оставишь такое без наказания?

— Нет, конечно, Ксюша. Мне этих уродов притащат на верёвке.

Оглядела ряды и колоны солдат. Опять подняла руку, требуя внимания. Шум затих.

— Солдаты и офицеры. Браславль ещё должен ответить за смерть парламентёра. Ибо даже у диких народов парламентёр неприкасаемый. Нельзя не уважать своего противника, как бы вы к нему не относились. Неуважение и пренебрежение может вам дорого стоить. Они нас не уважают. Оскорбляют и пренебрегают. Зря. Они об этом пожалеют. Ландмаршал, генерал, командуйте. К вечеру город должен быть взят.

— Будет сделано, Ваше Величество. — Ответил Ландмаршал.

— Будет взят или я не генерал больше, матушка-государыня. А то ишь чего сотворили, тати поганые, говорить такие поганые слова на королеву и Великую Княгиню Московскую — Вторил Ландмаршалу Воротынский.

— Иван Михайлович, я пока что ещё не Великая Княгиня. — Улыбнулась ему.

— Нет, матушка. Княгиня. Об этом все знают, только молчат до поры, до времени. Ждут.

— Чего ждут?

— Венчания.

— Тогда, Иван Михайлович, надо побыстрее эту войну закончить и будет венчание.

— Закончим, даже не сомневайся, Государыня.

Войска изготовились к штурму. Артиллерия вела обстрел правой башни, охраняющей ворота в город и куска стены, примыкающей к этой башни. Обстрел шёл полнолитыми чугунными ядрами. От стены и башни летели куски камня. Я подъехала к одной из мортир. Посмотрела на старшего орудийного расчёта. Они все были немцами, из бывших ландскнехтов Георга фон Фрундсберга.

— Клаус, — обратилась к командиру, — покажет твоя «Марта» на сколько она зла или нет?

— Покажет, Ваше Величество. «Марта» очень зла. Эти свиньи обозвали и её гулящей и непотребной девкой. А моя «Марта» этого жутко не любит.

— А какая из двух Март этого не любит? Эта или та, которая дома осталась?

— Обе не любят. Та Марта, что дома осталась, она добрая христианка, верная жена и мать шестерых моих детей. Она добропорядочная фрау, Ваше Величество.

— По другому, у такого храброго и бравого вояки и быть не может. — Усмехнулась я и кивнула ему.

Немцы действовали чётко, слаженно, ни одного лишнего движения. Настоящий орднунг. Заложили в мортиру картуз порохового заряда. Выставили трубку у бомбы на удар. Поместили её в мортиру.

— Achtung! — Скомандовал Клаус. — Feuer!

Стоявший рядом пушкарь ткнул в заправочное отверстие пальником. Мортира рявкнула, выбросив из ствола столб порохового дыма и пламени. От отдачи, сама мортира откатилась на рельсах назад, уткнулась в специальный упор и замерла.

— Шнеля, канальи! — Мешая немецкую и русскую речь, командовал Клаус. Пушкари подкатили по рельсам мортиру назад на исходную позицию. Тут же стали банить орудие. В это время сферическая, сорокакилограммовая бомба, пролетев по дуге, врезалась в конусообразную крышу обстреливаемой башни. Эта крыша когда-то делалась для защиты от стрел, но не от артиллерийский снарядов. Поэтому бомба просто проломила её, проделав в крыше дыру и врезалась в верхнюю площадку башни, где в этот момент находились арбалетчики. Я видела, что на какие-то мгновения конусообразная крыша вздулась, а потом разлетелась на куски и на её месте расцвел огненный цветок. До меня долетел грохот взрыва.

— Гуд! — Услышала голос Клауса. Взглянула на него. Он на меня, улыбаясь. Я ему тоже улыбнулась. Соединила указательный палец и большой в форме колечка, оттопырив остальные пальцы и показала Клаусу, как бы говоря, что он попал в яблочко. Они все уже знали этот жест.

— Молодец, Клаус. Продолжай в том же духе. — Крикнула ему. Он кивнул.

— Яволь, моя королева! — Взглянул на своих подопечных и взревел. — Шнеля беременные швайн. — Пушкари не обиделись, только сами радостно скалились и ударно банили ствол мортиры. Потом быстро заложили в него картуз порохового заряда. Выставили трубку следующей бомбы на удар и поместили её в ствол. Клаус проверил наводку. И опять скомандовал:

— Achtung! Feuer! — Мортира «Марта» вновь рявкнула, выплюнув столб дыма и пламени, посылая по дуге новый сорокакилограммовый снаряд.

Я раздвинула подзорную трубу, приложив её к правому глазу. Отрегулировала резкость. Смотрела на башню. Да, Джироламо Фракасторо сделал мне подзорную трубу. Причём линзы были очень хорошего качества. Сама труба имела красивую золотую отделку с чеканкой. Мне вся эта красота была, как зайцу стоп-сигнал, так как для меня главное было, это функциональность, но говорить ничего не стала. Всё же люди старались, с душой делали. Сейчас Джироламо делал мне заказ на шесть таких подзорных труб. Это хорошо. Пока что, ещё никто таких оптических приборов не делал. А это значило, что можно сделать монополию и хорошо на этом заработать. Я хотела сделать подарки. Князю Воротынскому, который с интересом и завистью смотрел на мою трубу. Ландмаршалу Платеру, Георгу фон Фрундсбергу, итальянскому князю Пандольфо, всё же он у меня контр-адмирал, ему обязательно надо. И Вильгельму Баварскому. Шестую я хотела подарить Великому Князю Московскому.

В подзорную трубу увидела, что после попадания в башню второй бомбы, плюс обстрел её стен из других пушек литыми ядрами, сверху вниз по стене побежала трещина. Опустила подзорную трубу.

— По башне пошла трещина. Сейчас начнёт разрушаться. — Сказала Ландмаршалу и князю Воротынскому. Передала князю подзорную трубу. Он всматривался некоторое время в панораму боя, потом передал подзорную трубу Платеру. Башня начала разрушаться тогда, когда Ландмаршал смотрел на неё через мой оптический прибор.

Ровные ряды штурмовых отрядов, стоявшие напротив разрушаемого участка оборонительных укреплений, но на том расстоянии, где осаждающие не могли их достать, взревели в победном экстазе.

— Клаус, полуторный заряд. Перенести огонь мортиры на ближайшую башню Браславльского замка. Отсюда вы её достанете.

— Яволь, моя королева.

— Всем мортирам, перенести огонь на ближайшую башню Браславльского замка. — Отдала команду.

— Ваше Величество, не проще ли было разбить ворота?

— Нет, не проще. Смысла в этом нет. Ну разобьём ворота, дальше что? Я читала доклады шпионов. За этими воротами имеется ловушка для осаждающих. Некая площадка или я её ещё называю коридор смерти. Проломив ворота, например тараном, осаждающие думают, что они уже в городе. А это не так. Чуть дальше есть ещё одни ворота. Осаждающие попадают в, своего рода, каменный мешок. И чтобы попасть окончательно в город, им надо проломить вторые ворота. В это время на них льётся горячая смола, кипяток, их засыпают стрелами и арбалетными болтами сверху. Со всех сторон. Понимаете? Левая стена города защищена зубцами и бойницами с двух сторон. То есть защитники могут отбиваться от тех, кто штурмует стену как с наружи, так и от тех, кто заскочил внутрь, через первые ворота. Замок стоит на возвышенности. И одна из его башен и стена замка, довольно близко расположены к воротам города. Не примыкают, но всё же. Там тоже идёт стена. Её отсюда не видно. Она ниже остальных. Но это ничего не значит. А с этой башни и замковой стены на моих солдат полетят стрелы, арбалетные болты, как я уже сказала, кипяток, смола и прочие радости штурма. Я не собираюсь своих солдат бросать на лобовой штурм. Так как потери у меня будут один в пяти, один к семи. А меня такое не устраивает совсем. Разрушив правую башню, защищающую ворота и кусок стены, я получу прямой выход в город, без всяких сюрпризов. Сейчас мортиры разрушат одну из башен замка и всё. Вся система обороны рухнет. В ней будет проделана солидная брешь, как в городских укреплениях, так и у самого замка. Или как ещё говорят, одним выстрелом убью двух зайцев. После того, как Браславль полностью станет моим, надо будет все эти укрепления снести. Так как они устарели и никуда не годятся. Вы же сами видите, Ландмаршал?

— Да. Ваша артиллерия их разбивает очень быстро.

— Конечно. Нынешние оборонительные бастионы выстроены для защиты от армий, которые не имели огнестрельного оружия. Поэтому, надо будет построить другие. Более низкие и более толстые, в которые уже сразу, на этапе планирования, будут предусмотрены капониры для крепостной артиллерии. Сейчас так начали строить в Италии.

Башня была разрушена и превратилась в кучу камней. Рухнула и часть примыкавшей к ней с права стены. Штурмовые отряды продолжали стоять на месте. Молодцы, ибо здесь у меня тоже всё делается по команде. Никакой отсебятины. Полевая артиллерия перенесла огонь на ближайшие укрепления, но уже не полнолитыми ядрами, а шрапнельными снарядами. И стреляли поверх стен, выбивая защитников. Мортиры били по замковой башне. В ней начался пожар. Обстрел шрапнелью продолжался примерно час. Потом всё резко, как по команде, прекратилось. Горнист заиграл штурм. Штурмовики сдвинулись с мест и побежали к проломам. С собой некоторые несли и лестницы, на всякий случай. Как только штурмовые отряды пошли в атаку, полевая артиллерия сделал ещё один залп шрапнельными снарядами. Когда первые штурмующие добежали до проломов, одна из башен замка, которую и обстреливали мортиры, обвалилась.

— Бинго! — Сказав это, засмеялась. Посмотрела на расчёт мортиры по имени «Марта». — Клаус, молодец! С меня премия. Двадцать серебряных флоринов твоему расчёту. Это дополнительно к выплате жалования! Всем расчётам мортир, по двадцать флоринов серебром.

— Да здравствует королева! — Взревели пушкари.

— Матушка, дозволь? — На меня смотрели мои палатины.

— Идите. Не бойтесь. Меня хорошо охраняют люди Алексея Кобылы. Только все возвращайтесь живыми. И притащите мне этих уродов, кто написал это поганое послание.

— Так мы именно за ними и идём, матушка. — Все пять палатинов сорвались в галоп и умчались к городу, к пролому, куда уже вливались, словно морская волна в пробоину борта судна, пехотинцы — стрелки, пикинеры, мечники с мечами-полуторниками или по другому «бастардами». Да и такие у меня ещё были. К пролому скакала и кавалерия. Подтянулись мои кирасиры и тяжело вооружённые жандармы Ливонских баронов и Баварии, реликт рыцарской конницы.

— Ну-с, господа, может пообедаем? — Спросила высший командный состав. — Что-то у меня аппетит разыгрался.

— Ваше Величество⁈ — Удивлённо посмотрел на меня Ландмаршал. — Как обедать? А штурм?

— А что не так со штурмом, дорогой мой Иоганн?

— Но он ещё не окончен.

— Понимаю. Вы хотите туда поехать? Иоганн, не советую. Солдатами командуют их офицеры и сержанты. Они знают, что делать. Иоганн, дайте ка мне мою подзорную трубу. — Взяла у Ландмаршала свою оптику. Посмотрела в неё на замок. — Ну вот, солдаты уже ворвались в замок. Идут ожесточённые схватки, на стенах, башнях и на улицах города с его защитниками. Вот когда все защитники будут истреблены, тогда и заедем туда. А сейчас пусть солдаты делают своё дело. Ну так что, господа офицеры, мы будем обедать?

Все согласились. Вскоре мы уже сидели за походными столиками. Я ела хорошо прожаренный кусок мяса. Заедала его душистым свежим хлебом и запивала взваром, который мне сделала Фрося. Мужчины пили вино. Смотрели по очереди в подзорную трубу на город.

— Увы, но Вильгельм, герцог Баварский, не смог усидеть, Ваше Величество. — Сказал мне князь Пандольфо Малатеста. — Ускакал туда, чтобы принять участие в штурме.

— Пусть. Он молод и у него кровь кипит в жилах. Он бредит битвами, победами и славой. Он хочет быть похожим на великих воителей древности. Про таких как он, хорошо сказал один поэт:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

— Прости, Господи. Вот только чумы нам тут не хватало. — Перекрестился князь Воротынский.

— Это аллегория, князь. Здесь имеется в виду, что жизнь хрупка и скоротечна, но молодость этого не замечает, когда кровь бежит по жилам, когда адреналин заставляет вскакивать на коня и нестись в бой. Ведь жизнь нужно прожить так, чтобы не было обидно и больно за бесцельно прожитые годы.

Высший командный состав моей армии смотрел на меня удивлённо и в тоже время восхищённо.

— Хорошо сказано, Ваше Величество, жизнь надо прожить так, чтобы не было обидно и больно за бесцельно прожитые годы. — Сказал итальянский князь Пандольфо.

— Прости, Государыня, а что такое адре… Как там ты это назвала? — Задал вопрос Воротынский.

— Адреналин, Иван Михайлович. Это… — Вот, как им объяснить, что это такой гармон «страха и действия», вырабатываемый мозговым веществом надпочечников? — Понимаешь, князь, адреналин, это такая субстанция, которая рождается в твоём теле, в момент опасности. Она попадает в кровь, заставляет сердце быстрее биться и гнать кровь по венам. Кого-то от адреналина бросает в холодный пот, кого-то в жар. Кто-то испытывает при этом некую эйфорию. Адреналин придаёт человеку сил. Он становится на время сильнее, быстрее и выносливее. Кто-то становится зависимым от такого состояния и постоянно ищет эту опасность.

— То есть, герцог Баварский зависим от этой субстанции?

— Возможно. Но больше здесь играет его молодость.

— Ваше величество, а Вы откуда знаете об этом адреналине? — Спросил Пандольфо.

— Не забывайте, князь, я ведь кроме того, что принцесса Трапезунда, Византии и Рима, королева Ливонии, я ещё и лекарь или по другому медик. Я читала об этом в одном древнем медицинском трактате.

— Понятно. Прошу прощения, Ваше Величество.

— Ничего, князь.

К вечеру Браславль был полностью захвачен. Я не заезжала в город. Предпочла побыть сначала в своём шатре, потом пошла в развёрнутый госпиталь — несколько палаток. Ещё когда в городе происходили последние стычки между моими солдатами и защитниками из числа гарнизона, и жителей города, ко мне в операционную заглянул Богдан.

— Позволь, Матушка?

— Подожди, Богдаша, сейчас закончу.

Закончив зашивать рубленную рану одному из доставленных сюда моих ландскнехтов, вышла из палатки. Богдан ждал меня, как и остальные. Посмотрела на него вопросительно. — Надеюсь вы не зря прогулялись в Браславль? Все ли целы?

— Все, Матушка. Илью немного зацепили, но он на ногах.

— Илья, иди сюда. Я посмотрю.

— Матушка, мы приволокли к тебе магистрат, с боярином-войтом и их воеводой.

— Эти потом. Сначала Илья. — Посмотрела на палатина. Он морщился. На левом плече кольчуга была разрублена.

— И как тебя угораздило?

— Алебардой, Матушка.

— А ты что, не учился, как противостоять воину с алебардой и бердышом?

— Виноват, Матушка.

— Заходи в палатку. Божен помоги ему снять бронь.

Осмотрела Илью. Кольчуга и пластина брони, приняла на себя основной удар. Плюс поддоспешник. Иначе мог бы уже и мёртвым быть, либо получил бы тяжёлое увечье и стал бы инвалидом. Кольчугу и поддоспешник лезвие алебарды прорубила, но потеряв при этом энергию удара, всё же нанесла, хоть и не тяжёлую, но рану. Промыла её, продезинфицировала и зашила.

— Мне мало Стёпы, Илья? Хорошо, что кость тебе не прорубили, а то убогим бы остался. — Выговаривала своему палатину. Илья сидел, смотрел на меня виновато. — Службу пока нести не будешь. И вернёшься с ранеными в Венден.

— Помилуй, Матушка, никак не можно. Я здоров. Не отправляй меня. Прошу. — Илья опустился на колени.

— Илюша, ну какой из тебя сейчас воин?

— Нормальный. Не отсылай меня. — Он смотрел на меня так жалобно, что мне захотелось рассмеяться. Я улыбнулась.

— Я подумаю, Илья.

— Благодарствую, Матушка. А рана, так это ерунда. Заживёт, как на собаке, поверь.

— Я ещё не сказала, что оставлю тебя здесь. Я сказала подумаю… Кстати, Илюша, а как у тебя дела с Настей Рукавишниковой?

— Ээээ… Матушка…

— Что, Матушка? В глаза мне смотри, засранец! Илюша, не дай бог узнаю, что обидел Настю, что опозорил её, поверь, я повелю тебя оскопить.

— За что? — Илья подскочил на месте и схватился за пах.

— За непотребство, особенно над сиротой. Мои палатины не должны быть в это запятнаны.

— Матушка, да никогда. Мы ездим с Боженом. Ты же сама поставила нас, ээээ… Курировать её батюшку. Сейчас Андрей Игнатьевич в чужих странах. В неметчине. Мы ездим. Смотрим, чтобы никто не обидел Настю.

— Ездишь значит?

— Езжу, Матушка.

— Люба тебе девка? В глаза мне смотри, Илья!

— Люба, Матушка. Не обижал я её. Поверь. Ленты ей красивые покупал на торге. Отрезы на платья. Прости, Матушка.

— Не надо извиняться. Раз любишь, женись. А свахой я сама у тебя буду, перед батюшкой её. Всё честь по чести должно быть, Илюша! Ладно, пошли из палатки. Где там войт и остальная шайка?

— Там они, Матушка. Приволокли их на верёвке. У боярина то ключ от города в зубах. Богдаша ему засунул, да ещё и завязал верёвкой, чтобы не выплюнул. — Засмеялся Илья. Смотрела на него и любовалась. Только что парню рану зашила, а у него рот до ушей. Илье 19. Каждодневные физические нагрузки, тренировки с оружием и хорошее питание сделали своё дело. Он вытянулся за эти годы, раздался в плечах. Илья сейчас мог с легкостью свернуть мне шею. Но я этого не боялась. Он смотрел на меня либо с обожанием и преданностью, либо со страхом, если видел неудовольствие в моих глазах. А уж лишится моего доверия, для него было вообще смерти подобно. Это не только у него одного, это было у всех моих палатинов.

Вышли из палатки. Увидела группу людей, стоящих на коленях. Подошла к ним. На мне был халат из небелёного полотна, заляпанный кровью раненых, которых я врачевала. У одного из пленных во рту был символический ключ. Солидный такой, бронзовый. Ключ был зафиксирован во рту мужчины верёвкой, которая крепилась у него на затылке. Креативно.

— Богдаша, ты что ли ему ключ так засунул? — Спросила старшего над палатинами.

— Я, Матушка. Ты же велела, чтобы боярин притащил тебе ключ в зубах. Вот он и притащил. — Стоявшие вокруг нас воины засмеялись. Ландмаршал, князь Воротынский и князь Пандольфо усмехнулись.

— Я оценила, Богдан. У тебя есть чувство юмора.

— Чего есть, Матушка?

— Чувство юмора. Юмор, это значит ты весёлый человек.

— Ну так, повеселится мы все любим, Матушка. — Довольно улыбнулся Богдан. Я смотрела на войта. Он на меня, стоя на коленях. В его глазах был страх, даже больше — смертельный ужас.

— Богдаша, ключ вытащи у него и обмой водой, а то он в его соплях весь.

Богдан ловко снял верёвку и забрал ключ. И передал его Никифору. Тот ушёл обмывать. Я продолжала смотреть на войта. Одежда на нём была порвана, золотая цепь на груди отсутствовала. Всё верно, это военный хабар, забрали самым первым. На лице кровь, один глаз заплывший. Палатины или кто там его брал в плен, от души его попинали. В живых оставили только потому, что я велела, иначе сейчас бы лежал изрубленными кусками.

— Значит это ты войт? Городской голова? — Он молчал, глядя на меня с ужасом. Богдан перетянул его по спине плетью.

— Отвечать королеве, смерд! — Рявкнул он.

— Я не смерд. Я дворянин, Константин…

— Уже нет. — Прервала я его. — Ты уже не дворянин. Ты вообще уже никто. И мне не интересно твоё имя. Меня интересует только один вопрос. Ты чем думал, когда писал оскорбления мне? Или может ты решил, что ты бессмертный? — Стоявшие вокруг засмеялись.

— Пощадите Ваше Величество! — Закричал он.

— О как! Я уже и Величеством у тебя стала, войт⁈ — Взглянула на свой высший командный состав. — Знаете, господа, как сказал один человек: «Хорошим словом можно многого добиться, а хорошим словом и артиллерией добиться можно гораздо большего»! — Я переиначила слова Аль Капоне, но он на меня, я думаю, не обидится. Тем более, он ещё не родился. Князья и ландмаршал засмеялись вновь. Так же засмеялись и воины, окружавшие нас.

— Великолепно сказано, Ваше Величество. Надо будет запомнить. — Смеясь, сказал Ландмаршал.

— Пощадите, Ваше Величество. — Продолжал выть войт Браславля. — Я могу дать за себя хороший выкуп.

— Выкуп дать за себя? Как замечательно. Ты думаешь мне нужно твоё серебро? Ты, который называл меня непотребными словами. Меня, потомка древних королевских и имперских династий. Скажи, войт, а вон те люди, в твоём бывшем городе, как им быть? А ведь это ты их обрёк на страдания и смерть. Сколько людей там уже лишились своей жизни и лишаться ещё? Сколько женщин будет изнасиловано? А ведь всё могло быть по другому. И все остались бы живы и даже не ограблены. А сейчас что? Были до сего дня добропорядочные бюргеры. Обуты, одеты. В мошне звенели монеты. А стали никем. Кто-то ограбленным до нитки избитым или изувеченным, а кто-то вообще мёртвым. Кто-то был добропорядочной женщиной, женой или девушкой, готовящейся выйти замуж. А сейчас? А сейчас превратились в обозных потаскух. И ты после этого предлагаешь мне выкуп за себя? Всё, заткнись.

Подошла к другому пленному. Он был довольно молод. Около 30. На нём были доспехи. Не дешёвые. Одна рука висела у него плетью. Голова в крови. Он единственный смотрел на меня без страха.

— Ты кто такой?

— Командир гарнизона и местного ополчения. Полковник Ян Кезгайло.

Фамилия Кезгайло мне ничего не говорила. Зато её знали Ландмаршал и князь Воротынский.

— Уж не сынок ли ты Станислава Кезгайло? — Спросил его Воротынский.

— Да, князь.

Я вопросительно посмотрела на Ивана Михайловича. Тот усмехнулся, глядя на молодого офицера. Хотя слово молодой, для 16 века, 30-ти летний мужчина, это как бы не совсем правильно. К тридцати годам, это были матёрые воины и отцы многочисленного семейства, если успевали, конечно, обзавестись потомством.

— Государыня. Кезгайло, это одна из влиятельных семей Великого Княжества Литовского. Например, его дед, Михаил Кезгайло, в своё время занимал должность канцлера княжества. Кезгайлы старинный литовский боярский род. Прадед Яна, Кезгайло Волимонтович сто лет назад участвовал в заключении Виленско-Радомской унии между Польским королевством и Великим Княжеством Литовским. Был ближником Великого Князя Витовта.

— Совершенно верно, князь Воротынский, Иван Михайлович. — Произнёс Ян Кезгайло. — Я тебя помню, княже. Лет пять назад ты встречался с моим отцом на порубежье. Вы разграничивали владения Великого Князя Московского и Великого Князя Литовского.

— Было дело. — Сказал Иван Михайлович, глядя на меня. — Я ездил туда по поручению Государя нашего. А Станислава я хорошо знаю. Встречались с ним и в бою, и на пиру, за столом. Не мало хмельного вина было выпито.

— Князь Иван Михайлович. Я не могу королеву спросить на прямую, так как это было бы неуважением, поэтому хочу спросить тебя. Почему Её Величество в такой одёжке?

Я улыбнулась и посмотрела на Воротынского. Он тоже засмеялся.

— А потому, Ян, боярин литовский, что царевна Трапезунда, Византии и Рима, королева Ливонии и в скором времени Великая Княгиня Московская сама лечит своих воинов, без разницы, простой он или высокородный. Сама, своими руками спасет жизни своих воинов, которых она называет солдатами. Вот и сейчас она врачевала ландскнехтов, стрелков, мечников. Скажи, Ян, ты видел ещё где такую Царевну и королеву?

— Мне это трудно представить. Но я вижу это своими глазами. Это невероятно. Значит её жолнежи преданы ей?

— Преданы, боярин. — Кивнул Воротынский. — А теперь сам подумай какую ярость и злость вызвало в армии ваше письмо, где она была оскорблена самыми последними словами. Этого ещё не знает Великий Князь Московский. А она, как я сказал, будущая Великая Княгиня. Наречённая невеста моего Государя.

Ян кивнул и горько усмехнулся.

— Наш войт глупый человек. У него большое самомнение. Он когда-то оказал услугу Радзивилам и теперь думает, что весь мир у него в кармане. Я изначально был против такого ответа. Особенно против оскорблений и убийства посланника. Это урон чести, князь. Я отказался в этом участвовать и не подписывал этого письма. Но я говорю это не потому, что хочу вымолить себе прощение и милость. Нет. Я воин. И я с честью приму смерть. Прошу только об одном. Не надо меня вешать, как вора. Я боярского рода. Поэтому, пусть мне отсекут голову мечом. Это всё, что я хочу. — Ян посмотрел на меня.

— Хорошо, князь. Тебе отсекут голову мечом. Что у тебя с рукой?

— Перебили моргенштерном, «Утренней звездой», Ваше Величество. И почему Вы, Ваше Величество, назвали меня князем?

— Потому, что захотела так. Ты настоящий князь, Ян, который смело смотрит смерти в лицо, испытывая сильную боль и не просит пощады, хотя мог бы её получить. Вставай, пошли в палатку. Я посмотрю.

— Стоит ли, Ваше Величество, если меня всё равно казнят?

— Стоит. Я сейчас прежде всего врач или по вашему лекарь. И я давала клятву Гиппократу.

— Не понимаю, Ваше Величество? — Остальные тоже смотрели на меня вопросительно.

— Гиппократ, это древнегреческий целитель. Философ и учёный. Клятва, это свод морально-этических правил, которым должен следовать любой лекарь. Я знаю, что сейчас многие медики этого не знают и действую по своему усмотрению. Но я следую этому правилу, как и все мои лекари, которых я учу.

— И что это за клятва, Ваше Величество?

— Гиппократ не зал тогда Христа, поэтому клялся своими языческими богами Аполлоном, Асклепием, Гигиеей и Панакеей. А я добрая христианка. Поэтому клянусь Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей. Текст звучит так: 'Клянусь Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями и сёстрами, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно, и без всякого договора; наставления, устные уроки и всё остальное в учении сообщать своим сыновьям, дочерям, сыновьям и дочерям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому.

Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Быть всегда готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, внимательно и заботливо относиться к пациенту, действовать исключительно в его интересах независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и своё искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому'.

Литовский боярин, которого я прилюдно назвала князем, тем самым поправ существующие иерархические и кастовые понятия, всё же князь круче боярина, смотрел на меня шокировано, как, впрочем, и остальные.

— И пусть, князь, тебя казнят, но пока это не произошло, я обязана избавить тебя от мук боли, пусть и на время. Пошли в палатку. Божен, Никифор, помогите князю.

Палатины помогли подняться Яну. Отвели его в палатку. Он еле передвигал ноги. С него сняли все доспехи. Я сказала, чтобы их отложили и не трогали.

— Ян, будет больно, очень. Выдержишь?

— Не знаю, Ваше Величество. Я постараюсь.

Он лег на хирургический стол. Я сделала надрез на руке. Удар моргенштерном дробил кости. Значит кость у него раздроблена. Ян застонал. Потом сжал челюсти. Молодец князь, терпит. Разрезала ещё больше. Начала чистить рану от осколков костей. Ян застонал и потерял сознание.

— Фрося, наркоз, быстро. — Фрося уже знала, что делать. Положила марлю на лицо князя. Добавила туда эфира. Мои часы были у неё. Она взяла его здоровую руку и начала считать пульс.

Я убрала мелкие осколки кости. Сшила рану, наложила на руку гипсовые повязки. По сути, операция была не очень сложной, но долгой. Закончив, сняла медицинскую повязку и вышла из палатки. Пленные всё так же стояли на коленях. Надо с ними решать.

— Значит так. Весь магистрат или как он у них называется, рада, повесить на стенах Браславля. Войта и его бурмистров четвертовать на площади. Яна Кезгайло казнить путём отсечения головы мечом. Всё сделать завтра утром на площади Браславля. При стечении народа. Такова моя воля.

До глубокой ночи врачевала своих раненых. Конечно, я была не одна. Сама я делала особо сложные операции. Мои ученики делали операции попроще. Очень устала. Когда освободилась, пришла в палатку и сразу рухнула на свою походную постель. Фрося помогла раздеться. Принесла мне в котелке каши с мясом из солдатского котла. Я часто в походе питалась тем, что ели мои воины. Они это знали. Но я никогда не брала из одного и того же котла. Еду мне приносила Фрося, если в походе не было Дарёны. Но сейчас её не было, она осталась в Москве. В шатёр заглянул Богдан.

— Матушка⁈

— Куда прёшь, бесстыжий⁈ — Закричала на него Фрося, замахнулась какой-то тряпкой. Богдан моментально исчез. Всё верно, я сидела в одной нательной нижней рубашке до колен. Усмехнулась. Богдаша явно нарвался. Фрося выскочила из шатра. Ругалась на чём свет стоит. Богдан оправдывался. Спустя некоторое время, Фрося вернулась назад. За ней в шатёр зашли мои фрейлины, одновременно они же сержант-дамы.

— Государыня? — Спросила меня Ксения.

— Проходите. Располагайтесь. Где ходили то?

— В город ездили.

— С ума сошли? Там сейчас грабёж идёт.

— А кто нас тронет? — Фыркнула Агнешка. — У нас сабли есть и пистоли. Да и рыцари с нами были. — Польская княжна сняла пояс с кобурой, в которой был пистолет с кремнёвым замком. Такие пистолеты-пистоли имели все мои сержант-дамы и палатины. Так же к поясу крепились ножны с саблей. В шатре сразу зазвучал девичий смех. Девушки разоблачались, снимали свои мундиры, потом лёгкие кольчуги, которые носились под мундирами. Скинули сапоги. Я крикнула Богдана.

— Я здесь, Матушка. — Откликнулся мой главный палатин, за пологом шатра. Внутрь не заходил и не заглядывал.

— Богдаша, принеси каши для сержант-дам.

— И вина! — Крикнула Паула.

— Богдаша! — Это уже Ксения. — А курочки нет?

— Нет. — Ответил палатин. После услышали его недовольное бормотание. — Курочку им подавай. Кашей обойдётесь, чай не Царицы!

— Что он говорит? — Спросила итальянская княжна. Ксения засмеялась:

— Не довольный Богдаша. Сказал, что курочки нет. Что обойдёмся кашей.

— Да как он смеет? — Возмутилась Паула.

Я молчала, наблюдая за девушками с интересом.

— Этот смеет, Паула. — Ответила Агнешка. — Он же палатин. — Паула посмотрела на меня. Я пожала плечами и улыбнулась.

— А, ну да, палатин. Но можно было и не хамить. — Паула тоже обиделась.

— Он не хамил, дорогая. — Заступилась я за Богдашу. — Это его естественное состояние. Не обращай внимания.

К тому моменту, как Богдан и Никиша принесли кашу с мясом и кувшин вина, из трёх сержант-дам, боле-менее одетой оставалась только Ксения. На ней были штаны, сапоги, верхняя рубашка. Она и приняла котелки с кашей и кувшин с вином.

Девчонки скребли ложками в котелках. Я уже поела, теперь пила взвар, сделанный мне Фросей. Девчонки запивали кашу слабеньким вином. Наевшись, сложили котелки и выставили их за пределы шатра.

— Богдаша, прибери, пожалуйста. — Выглянула из шатра Ксения.

— Я что, прислуга? — Возмущённо воскликнул парень.

— Ну, Богдаша! Хочешь я тебя поцелую?

— Не надо. — Ответил он. Я услышала, как звякнули котелки. И удаляющееся недовольное бормотание Богдана. Ксения вернулась назад в шатёр и усмехнулась. — Как все мужчины предсказуемы!

Я откинулась на подушки, полусидела, полулежала. Мне было так хорошо. Девушки продолжали цедить вино из серебряных кубков. Точнее Агнешка с Паулой цедили. Ксения, выпив половинку кубка, больше пить не стала. Села рядом со мной. Я поняла, что она хочет что-то спросить, но не решается.

— Ксюша, спрашивай. Я же вижу, тебе не терпится.

— Матушка государыня, а расскажи какой он?

— Кто?

— Великий Государь.

Я заметила, как навострили ушки Агнеша и Паула.

— А что ты именно хочешь знать?

— Ну… Как вы решили обвенчаться?

— Обыкновенно. В Большом Успенском соборе Кремля. Митрополит венчать нас будет. Не бойся, ты обязательно там будешь присутствовать, как моя придворная фрейлина, входящая в мою свиту.

— Нет, Матушка. Я не про это. Как вообще… Как у вас это произошло? Ведь Великий Государь не устраивал смотрины дев разных, дочерей бояр, князей, служивых людей, купцов. Да и иноземные царевны есть.

— Не устраивал. Бояре недовольны были. Не по покону это, чтобы Великий Князь брал в жёны вдову, да ещё с малым дитём на руках. Да только Великий Князь такой, если что решил, то никто ему не указ. И Митрополит поддержал его. А почему именно я? Так говорит, что люба ему. И что никакая другая ему не нужна. А с Великим Князем не поспоришь.

— А Великий Князь тебе люб, Матушка? — Улыбнувшись спросила Ксения.

— Люб.

— Матушка, — не отставала Ксения, — а скажи, это правда, что накануне, перед отъездом в Ливонию, вы с Государём сильно повздорили? Так, что людишки из Кремля то разбегаться стали. Говорят, страху натерпелись. Великий Государь в гневе был, и ты тоже. Боялись вам обоим под горячую руку попасть.

— Было такое. Не хотел он меня отпускать, так как венчание пришлось откладывать. А ему очень это не понравилось. Еле уговорила его. А то, что ругались, так про это ещё так говорят, что милые бранятся, только тешатся.

Все четыре девушки заулыбались.

— Значит не даром по Москве слух идёт и не только по Москве, что любовь у вас большая. Даже Владыка тебя в монастырь услал, кабы чего не натворили до венчания. — Девушки захихикали. Я тоже улыбалась. Так и хотелось сказать, что не помогло, что натворили уже. Вон он, плод этого творения во мне растёт. Но ничего говорить не стала. Только улыбалась им.

— Ваше Величество, спойте что-нибудь. — Попросила Паула, протягивая мне мандолу. Взяв инструмент, стала перебирать струны. Полилась мелодия.

В горнице моей светло,

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды…

Князь Ян Кезгайло уже пришёл в себя, после наркоза. Рука сильно болела. Он сидел на топчане и морщился. Ян был по пояс раздет. Рядом лежали другие раненые, которых врачевали лекари Королевы Ливонии и, непосредственно, она сама. Было уже темно. В палатке горели две свечи. В лагере горели многочисленные костры. Большая часть армии была в городе. Но не мало ландскнехтов и русских воев находилось в самом лагере королевы. Бежать было бессмысленно. Отсюда не убежишь. Да и желания такого у Яна не было. Он всё вспоминал разговор с Королевой Александрой. Хоть ему было очень больно, что он чуть не терял сознание, но всё же, удерживал себя силой воли, чтобы не провалится в спасительное небытье. Ему хотелось увидеть ту, о которой говорили во многих влиятельных домах Европы. И он увидел её. А она на самом деле очень красива. Войт был полным идиотом, что оскорбил её. Теперь этого дурака четвертуют. И правильно сделают. Нравится она кому или не нравится, но она коронованная особа. И такие люди оскорблений не прощают.

В какой-то момент Ян услышал песню. Он стал вслушиваться. Слов практически не понимал. Он слушал сам голос. И этот голос, мотив, которым исполняли песню завораживал. Ян понял, что голос доносится со стороны шатра королевы. Он встал со своего топчана, прошёл туда, поддерживая здоровой рукой раненную руку. Вокруг королевского шатра было очень много народа. Ландскнехты, мечники, арбалетчики, пушкари, воины в рыцарских доспехах, русские тяжеловооруженные воины, стрелки, кто сидел на земле, кто стоял, всё слушали эту песню. Ян постарался подойти к шатру, как его одернули.

— Куда прёшь? — Остановил его один из ландскнехтов.

— Кто это поёт? — Спросил он по-немецки ландскнехта.

— Наша королева. Тихо, дай послушать.

Вокруг стояла тишина. Ян стоял и слушал, как слушали и все остальные, затаив дыхание. Вот прозвучали последние аккорды и наступила тишина. Яну стало почему-то грустно. Хотелось ещё раз услышать её.

— Королева будет ещё петь? — Спросил он всё у того же ландскнехта.

— Не знаю. Может будет. А может нет.

Из шатра слышался тихий женский смех…

— Ваше Величество, ещё! — Стали просить фрейлины.

— Хорошо, ещё одну, по на сегодня последнюю. Спать пора, девочки.

Пальцы побежали по струнам, перебирая их. Потом запела:

Любовь, зачем ты мучаешь меня?

Ведь я забыть тебя была готова,

Зачем же тень твоя приходит снова?

Жестокой болью душу мне казня,

Любовь, зачем ты мучаешь меня?

Я играла, пела, девушки слушали. И самое главное, за шатром тоже была тишина. Я посмотрела на Фросю. Она понимала меня без слов. Выглянула. Вернулась.

— Тебя все слушают, Матушка. — Тихо сказала она. — Все вои собрались вокруг шатра, сидят тихо. — Я ей кивнула.

Любовь, чего ты хочешь от меня?

Ты в сердце, как змея вползла украдкой,

Его надеждой обольщая сладкой?

Мечтанием несбыточным дразня,

Любовь, зачем ты мучаешь меня?..

Ян уже не ждал, что королева вновь запоёт. Рука болела. Он хотел уже вернуться назад, на свой топчан, как вновь услышал звуки мандолы. А потом она запела. Все опять сидели тихо и слушали. Не все слушатели понимали слова. Они просто слушали её мелодичный голос. Ян понимал, что королева пела. Это была песня про любовь. Странная и грустная, он таких никогда не слышал. Когда смолкли слова, а потом замолчала мандола, Ян, как и многие остальные, сидел ещё какое-то время молча. Он увидел недалеко и князя Воротынского, и бывшего Ландмаршала Ливонского Ордена Иоганна Платера. Ещё разных высокопоставленных и высокородных вельмож, в том числе и молодого герцога Баварского Вильгельма.

— Ты понял о чём пела королева? — Спросил Ян всё того же ландскнехта.

— Я не очень хорошо говорю по-русски. Но Королева пела о любви. Она словно спрашивала, любовь, зачем она её мучает? — Ян Кезгайло кивнул. Этот немец подтвердил, что он всё правильно понял слова песни.

— Она часто поёт вот так? — Спросил он ландскнехта.

— Нет. Но иногда бывает. Ещё говорят она разные сказки и предания старины рассказывать мастерица. Сам я не слышал, но мне об этом говорили те, кто слышал её собственными ушами.

— А ты откуда знаешь язык московитов?

— Я участвовал в знаменитой битве три года назад. Отряды ландскнехтов под командованием капитана Георга фон Фрундсберга против войска Великого Князя Московского, которым командовали князь Воротынскофф, ныне генерал и тогда ещё Принцессой Византии и Рима Александрой. К нам присоединились тогда отряды баронов Ливонии. Нас было больше, как минимум вдвое. И самое главное, мы сумели взять их в кольцо, отрезав пути отхода. Вот только Королева Александра и не думала пытаться прорваться и уйти вглубь русских земель. Она спокойно встала со своей армией и стала укрепляться. А потом мы пошли в наступление. Шли баталиями, точно так же, как мы ходили в войнах в Италии, во Франции и Бургундии, и побеждали. Мы все были уверены, что легко разобьём тогда ещё принцессу Византии.

— Я слышал о той битве. Но вокруг того сражения слишком много небылиц и фантазий. Я так считал до последнего времени. Значит ты сам там участвовал?

— Участвовал. И только чудом остался жив. Даже не искалеченный. Поверь мне, литвин, это был ад. Самая настоящая бойня, в которой забойщиками были не мы. Мы были скотом, который пригнали на убой. Хотя о чём я⁈ Мы не смогли бы выиграть ту битву.

— Почему? Если вас было гораздо больше? Вы даже в спину им зашли?

— На королеве длань Господня. В разгар битвы, над её полками поднялся лик Христа. Это многие видели. — Ландскнехт перекрестился.

— И ты видел?

— И я видел. С ней был бог. А значит мы были обречены. А ещё говорят, на нашей Королеве покров самой Пречистой Девы Марии. — Ландскнехт опять перекрестился. Ян тоже.

— Покров Пречистой Девы?

— Да. Все это знают. А руссы рассказывают, перед тем как ехать в Ливонию, Митрополит Московский на Королеву Александру епитимию наложил. Сам отвёз её в один из женских монастырей, где она три дня и три ночи молилась, на одном хлебе и воде. И к ней пришла сама Пречистая Дева Мария. В келью, где она молилась.

— Врут, наверное.

— Ты, литвин, такое не вздумай сказать, голову враз оторвут. О том весь монастырь знает. Монашки к её келье сбегались посмотреть на Деву Марию. Да только в келью никто ступить не мог. Там за порогом и молились чуду Господнему. Дева была в свете небесном. Ладони свои на голову королевы положила. А та на коленях стояла. Деву Марию матушкой называла, а она королеву дочерью возлюбленной. А после Дева вознеслась на небо, а Королева упала без чувств. Целый день и целую ночь спала не просыпалась. Вот так. Свидетелей там полный монастырь. Руссы говорят, что сейчас к монастырю паломники стекаются со всей Московии. Вот так то, литвин.

— А ты как в её войске оказался?

— Так в плен я попал в том сражении. Вместе с капитаном. Многие наши попали. Император отказался выкупить даже нашего капитана, Георга фон Фрусберга. А он всё же самый лучший командир у императора был. А про нас вообще даже слова не было о выкупе. Сейчас наш капитан Королеве Александре служит. Полковник он. Командует Корпусом. Нас тоже Королева взяла в свой Корпус. Вот там в плену, в Москве я и выучился языку руссов и служим мы ей. К тому же в Королеве Александре течёт кровь древней германской королевской династии.

— Это какой же? Асканиев?

— Ха, Асканиев. Нет, ещё более древней, Нибелунгов.

— А откуда это известно?

— Вы что там, в Литве своей, совсем ничего не знаете? Документ есть, которому больше тыщи лет. Сей пергамент передавался от родителей детям, все эти поколения. Предок нашей Королевы был командиром римского легиона, девятого испанского. Его к нам на Рейн перевели из Англии. Так этот легион воевал с Зигфридом Нибелунгом. Древним королём германцев. Предок Королевы победил Зигфрида и взял в жёны его дочь. А она родила ему детей, которых потом отправили в Рим. Этот документ видели ландсгерры, которые и приезжали в Москву, просить Принцессу на престол Ливонии. В Венден к Королеве приезжали какие-то учёные мужи из Лейпцига и других городов. Смотрели документ. Они подтвердили его подлинность и подтвердили, что да такие имперские династии как Дука и Комнины были на самом деле в Византии. А командиром девятого легиона был как раз один из Дуков, предок Королевы Александры. Так что род нашей Королевы самый древний из всех королевских династий Европы.

Ян видел, с какой гордостью этот ландскнехт говорит о Королеве Ливонии.

— Скажи, а три девушки, которые возле Её Величества в такой же одежде, как она и с саблями, кто они?

— Это её фрейлины, сержант-дамы Корпуса. Все княжны. Одна русская, вторая польская и третья итальянская, дочь князя Пандольфо Малатеста.

Из шатра вышла девушка. Ян узнал её, это была помощница Её Величества, которая помогала врачевать его. Девушка посмотрела на всех, кто находился возле шатра.

— Государыня спать легла. Идите с богом. Не беспокойте её. — Махнула на всех рукой и юркнула назад в шатёр.

— Ну всё, литвин, иди спать. Песен больше не будет. — Сказал ландскнехт и пошёл куда-то в глубь военного лагеря.

Ян вернулся к своему топчану. Лёг на него. Лежал вспоминал. Неожиданно к нему подошла та девушка, что помогала Королеве лечить ему руку и которая отправила всех спать, объявив, что Королева почивать изволила. В руках она держала глиняной горшочек.

— Эй, князь литовский, рука то болит?

— Болит. Но я потерплю. И я не князь, я боярин.

— То Государыне лучше ведомо, кто ты князь, аль боярин или вообще смерд какой. Если сказал князь, значит князь. На вот, пей. Государыня велела мне дать отвар тебе. Он поможет боль меньше сделать… Давай я подержу, напою тебя. А то одной рукой не удержишь, разольёшь зря. — Фрося держала горшочек возле рта князя. Напоив его, она вытерла платком рот Яна. — Напился? Теперь спать ложись.

— Подожди. Расскажи мне о твоей госпоже.

— О Государыне?

— О ней.

— И что ты хочешь услышать, княже?

— Какая она?

— Что значит какая? — Фрося удивлённо посмотрела на Яна.

— Добрая ли она хозяйка?

— Добрая. К своим людям она добрая и справедливая. Зазря не накажет. А вот к недругам своим она немилосердна. Особенно к предателям. Немилосердна к лгунам, к тем, кто не держит своего слова, немилосердна к клятвопреступникам. К таким у неё нет пощады. — Фрося с улыбкой смотрела на литовского князя, словно спрашивая: «Ну что, много узнал?» Яна это покоробило. Ведь она, в отличии от Королевы, из простых.

— Ты вообще-то с высокородным разговариваешь.

— Тю, и что? Я и с графами разными разговаривала и с баронами. И с князьями да боярами. А уж про простых людей я вообще молчу.

— Её Величество и простых лечит?

— Конечно. Люд то её любит. На Руси, Матушку за святую считают. Гордятся что у них Царевна такая. Не даром покров Пресвятой Богородицы на ней. А Церковь Православная наша назвала госпожу мою своей дщерью возлюбленной. Матушка Александра из самой чаши Христовой причащалась.

— Из Святого Грааля?

— Да, вы католики чашу Христову Граалем зовёте. Из него… Ну что, рука меньше болит?

— Да. Странно это. Какое-то состояние у меня.

— Спать ложись, княже литовский. Как говорит Царица Александра, утро вечера мудренее.

Фрося покачала головой с осуждением в глазах и вышла из госпитальной палатки. Ян лёг. Постепенно боль ушла, и он погрузился в сон…

Утром проснулась с первыми лучиками солнца. Потянулась от души. Мои сержант-дамы ещё спали. Смотрела на них. Вот Ксюша, свернулась калачиком на правом боку, подогнув колени к животу. Вот Агнешка спит на животе, раскинув руки в стороны. Вот Паула. Эта наоборот на спине лежит, одеяльце сбросила, руки тоже в стороны и ноги. Я усмехнулась. Вот мужу её будущему не позавидуешь. Такая как раскинется, глядишь и мужа с ложа сталкивать будет. Фрося рядышком со мной спала. Я тихо встала. Стоя, ещё раз потянулась, раскинув в стороны руки и выгнув спину. Хорошо то как, даже взвизгнуть захотелось, но сдержалась. Пусть поспят. Надела штаны, верхнюю рубаху, сапоги, китель. Расчесала волосы. Господи, вот морока то. Толи дело короткая прическа… М-да, об этом остаётся только мечтать. Заплела одну косу. Всё же я была не замужней сейчас, хотя и вдовой. Вообще я могла обрезать косу, когда Ваня умер. Вдовам такое разрешалось. Вот только мне тогда никто об этом не сказал. А потом уже поздно было. Хотя частично я её остригла. Сделала до пояса, а то ниже зада была, кошмар какой! А сейчас опять выросла. Хотела её укоротить. Ума хватило Василию сказать, так он аж на месте подпрыгнул. Вернее, он застал меня в моём кабинете в Кремле с ножом в одной руке и косой в другой руке.

— Ты что делать собралась? — Вместо доброго утра воскликнул он тогда.

— Да вот думаю, укоротить её. А то замаялась с ней.

— Ты с ума сошла, Саша⁈ Никак это не можно делать! Попробуй только мне обрежь её!

Вот и мучилась теперь. Я вообще, если честно, многие табу нарушала в этом плане. Чего стоят только мужские порты, как сейчас говорят на Руси. Когда замужем за Ваней была плела две косы. Только под головным убором редко прятала их, хотя, как замужней женщине мне было положено так делать. Плести две косы и укладывать их в виде короны, после накрывать кикой. Но я на это наплевала, так как под боевым шлемом попробуй походи с такой короной. На фиг. Голову я, конечно, закрывала, платком там, жемчужной сеточкой или шапочкой, «кубанкой». Но косы под шапку не укладывала. Они у меня из-под головного убора за спину заброшены были или на грудь. Ване поначалу это не нравилось, но потом он смирился. Даже маман мне ничего не высказывала. Одно слово заморские царевны. Сейчас заплела одну косу, толстую такую, повесится на ней можно или слона привязать. Вплела две разноцветные ленты и завязала один за другим бантики. Кстати, две ленты в косе у девушки, это был знак, что у неё уже есть жених и родительское благословение получено, так что ходим мимо, господа-товарищи кобели. На голову надела не кубанку или платок, а мягкую шапочку из красного бархата, отороченную мехом горностая. Красный верх расшит был жемчугом. Косу закинула за спину. Вышла из шатра. Охрана блюла меня. Стояли возле входа. Вообще охрана стояла по всему периметру шатра. По мимо мечников Алексея Кобылы, моего официального начальника охраны, которого Василий передал мне полностью, тут же тусовалось и двое палатинов — Айно и Божен. Остальные спали.

— Доброе утро, Айно, Божен. — Поздоровалась с ними. Посмотрела на часовых. — И вам доброе утро, вои.

— И тебе, Матушка, доброе утро. — В унисон ответили стражники. Айно с Боженом поклонились мне. Айно как всегда спокойный. А у Божена рот до ушей, как будто золотую бабу увидел.

— Как спалось, Матушка? — Спросил он.

— Хорошо спалось. Завтрак готов?

— Готов. Тебя ждут, пробу снимать.

— Хорошо. Только умоюсь. Божен полей.

Ведро с водой уже ждало меня. Полотенце я вынесла из шатра сразу же. Божен поливал, я умывалась. Потом вытерлась полотенцем и пошла снимать пробу.

Это был у нас, особенно в Корпусе, такой порядок. Самый старший по должности и по званию всегда снимал первый пробу с еды для солдат. Постепенно это стало распространяться и на всю армию. Так как большая часть питалась из походных кухонь. Сегодня утром была пшённая каша с мясом. Мясо было вяленным, но в каше распарилось. Попробовала из котлов нескольких кухонь. Очень вкусно. Потом велела Айно и Божену, что сопровождали меня, набрать в четыре глубоких серебряных тарелки каши и принести в мой шатёр. Сама со своей тарелкой присела на чурку, возле одного из костров, вокруг которого сидели проснувшиеся уже солдаты. Сначала они организованно, а иначе получили бы, кто нагло лез к котлу поварёшкой от повара, что было поварской привилегией, по хребтине, получали в свои котелки завтрак. К каше полагалось два хороших куска хлеба и в глиняную, а кто и в металлическую чай из иван-чая. Воины расселись рядом со мной возле костра.

— Ну как вои, вкусно? — Спросила их. Они только успевали скрести ложками в котелках.

— Вкусно, Ваше Величество. Благодарствуем за заботу. Такого ни у кого нет. Вои сами заботятся о своей еде. — Ответил за всех немолодой воин с сединой в волосах и длинными усами, а вот подбородок был бритым.

— Ну вот пусть у других это и будет, а у меня в армии по другому. Мои солдаты должны быть всегда сытыми, обутыми и одетыми. Содержать себя в сухости и тепле.

Хорошо поела. Поблагодарила повара, из котла которого брала кашу. Увидела князя Воротынского, Ландмаршала Патера, Георга фон Фрунсберга, князя Долгорукова и ещё несколько высших офицеров. Оставила свою серебряную тарелку возле котла. Я знала, её вымоют и принесут в шатёр.

Подошла к своему генералитету. Хотя генерал, официально, пока был один — Воротынский, но это мелочи.

— Господа, давайте пройдём в палатку к кому-нибудь из вас. В моей дамы спят, в неглиже.

— В чём спят, Матушка Государыня? — Спросил удивлённо Воротынский. Остальные тоже не поняли, что такое неглиже. Я улыбнулась.

— В неглиже, значит в лёгкой одежде. В ночных рубашках. Причём рубашки такие короткие себе сделали, срам один, бесстыдницы такие. — Я продолжала улыбаться, глядя на удивлённых мужчин. Ага, а с кого они пример берут, Саша? Воротынский, наверное, представил себе моих сержант-дам в коротких рубашках и даже закряхтел.

— Балуешь ты их, Матушка. — Проговорил он. Остальные тоже заулыбались.

— Пойдёмте ко мне. — Сказал Ландмаршал.

В шатре Ландмаршала я расстелила карту.

— Итак, господа. Грабёж и бесчинства в городе прекратить. Полковник, — посмотрела на Георга фон Фрундсберга, — это на тебе. Георг, с этого момента город часть Ливонского королевства. И на его территории действуют законы королевства. Если после того, как я войду в город, кто-то из горожан подвергнется насилию и грабежу, татя и вора, который это совершит, повесить немедленно. И не имеет значения кто он и какие заслуги имеет. Я достаточно ясно сказала?

— Достаточно, Ваше Величество. Не беспокойтесь, я прослежу лично. И сам лично вздёрну на виселицу. — Ответил Георг.

— И ещё, пусть приготовят всё для казни. Весь магистрат на виселицу. Войта с бурмистрами четвертовать. Куски этой падали вывесить на стене. Чтобы видели и помнили, те, кто ещё захочет оскорбить меня. На казнь согнать всех горожан. Там же они и принесут мне присягу.

— Я всё сделаю, моя королева. — Ответил фон Фрунсберг и вышел из шатра. Посмотрела на остальных.

— Сегодня заканчиваем дела в Браславле и выдвигаемся к Вилкомиру. Плохо, что Полоцк пока оставляем, но ладно, нет времени. С Полоцком позже разберёмся. Наша цель, Вилкомир и Ковно. Эти города должны лечь под меня. По ним будет проходить граница королевства с Великим Княжеством Литовским.

— Ваше Величество, Великий Князь Литовский и король Польский Сигизмунд Старый объявит войну.

— А она уже идёт, Ландмаршал, война то. Разве Вы не поняли, Иоганн?

— Но…

— Никаких но. То, что официально Великий Князь Литовский в походе Грифичей и Пястов как бы не участвует, для меня это детские отговорки. Я считаю, что участвует.

— Но он может собрать большие силы. Литва и Польша, могут выставить достаточно войск.

— Не выставят. А если рискнёт пойти на меня, то ему придётся воевать на два фронта.

— Это как?

— А так. На севере против меня. На юге против кочевников. Плюс на востоке над Литвой нависнет Москва.

— Великий Князь Московский Василий Иоанович тоже вступит в войну?

— Ну зачем так сразу. Хотя война между Великим Княжеством Литовским и Великим Княжеством Московским не закончена. Мирный договор не подписан до сих пор, но и серьёзных боевых действий не ведётся. Как бы затишье. Исключение, месяц назад Смоленск перешёл под руку Москвы. И то, насколько мне известно, никакого штурма не было. К городу подошёл небольшой отряд московской поместной конницы и город открыл им ворота. Так что, русские полки подойдут к русско-литовской границе и встанут лагерем. И всё. Если Сигизмунд рискнёт напасть на них, это одно. А нет, тогда другое. Будут стоять друг против друга и улыбаться, аки волки друг другу. Это как стояние на Угре против татар хана Золотой Орды, Ахмата. А теперь скажи, Иоганн, при таком раскладе Сигизмунд рискнёт оголять восточный участок своего порубежья?

— Это надо быть совсем без головы.

— Правильно. А Сигизмунд далеко не дурак. Мало того, сколько ему там войск придётся держать?

— Достаточно, на случай вторжения руссов.

— Ну и наконец, император Максимилиан. Как ты думаешь, он спокойно будет наблюдать, как его соседа, с которым у него есть территориальные споры, начнут рвать на части? Поверь, Иоганн, я хорошо знаю дядюшку Максимилиана. Он не упустит свой шанс, чтобы откусить лакомые куски у поляков. А это угроза уже с запада. И теперь посчитай, сколько против нас Сигизмунд сможет выставить войск? Разве мы с ними не справимся?

Платер смотрел на меня какое-то время, потом усмехнулся и кивнул…

Приднепровье. Граница Дикого поля и Великого Княжества Литовского. Начало сентября 1514 года от Рождества Христова…

К левому берегу Днепра со стороны Северного Донца, там, где в Днепр впадает Ворскла, подошла большая конная колонна. Колонна была усилена пятью полевыми орудиями, плюс два десятка фургонов, в которых везли боезапас для артиллерии. Их уже ждали. Возле берега находилось до десятка больших плотов и с десяток казацких «чаек». Конные упряжки с пушками, фургоны, стали загонять на плоты. Люди пересаживались на «чайки».

К атаману, Ивану Гойде подошёл молодой парень в полевой форме Корпуса.

— День добрый, атаман. — Поздоровался молодой офицер. Потом приложил правую ладонь к виску. — Лейтенант Корпуса, Давыдов Михаил. Командир артиллерийской батареи.

— Тебе сколько годков, лейтенант?

— Сколько есть, все мои, атаман. — Давыдов улыбнулся и добавил. — Восемнадцать.

— Осьмнадцать? Ну тогда уже муж. Но всё равно, командовать пушками, справишься? Это ведь не саблей махать.

— Меня Государыня-Матушка, Царевна Царьградская и Королева Ливонии, генерал-майор Корпуса, почти четыре года натаскивала, как и других кадетов первого набора на эти пушки. И я уже в битвах участвовал. Против имперцев и против татар Менгли Герая на Дону.

Атаман протянул руку. Лейтенант пожал её. Гойда обратил внимание на георгиевский серебряный крест.

— Серебряный Егорий? — Кивнул он на награду.

— Да. Четвёртая степень. За битву на Дону. Золотой крест первой степени пока ещё не заслужил. — Улыбнулся Михаил. Гойда засмеялся.

— Ничего заслужишь. С тобой калмаки пришли?

— Они. Пять тысяч сабель. А крымчаки пришли?

— Пришли. Ширины с Мансурами привели каждый по семь с половиной тысяч. Всего 15 тысяч. Вас ждём.

— А у вас сколько?

— У нас по кругу, плюс татары Урусобы и двух казанских бия, всего девять тысяч сабель.

— Почти тридцать тысяч получается. Очень хорошо! Должно хватить, как сказала Государыня, закошмарить литвин и ляхов.

— Что значит закошмарить?

— Это значит страх и ужас навести на ворога.

— А, ну это всегда пожалуйста. — Усмехнулся Гойда.

Плоты и «чайки» переплывали Днепр, выгружались и возвращались назад. Вплавь коней гнать не рискнули, слишком широко. Закончили, когда сумерки совсем опустились на землю. Прибывшие растворились в огромной лагере, который был уже разбит здесь. Горели костры, готовилась еда. Жарили целиком баранов, варили уху.

В большом шатре карачибека Агиша Ширина собрались руководители похода.

— Хан, — Давыдов первый взял слово, хоть и был самым младшим по возрасту, посмотрел на Урусобу, — нойон, — взглянул на Бурласа-нойона, командира калмыкской конницы, — карачибеки, — посмотрел на Агиша и Хадижике, — атаман, — взгляд на Ивана Гойду, — бии, — взгляд на казанских биев. Государыня сказала, что если будем делать всё правильно, то хабар будет богатый, такой, какой вы никогда не брали. Самые большие сокровища всегда находятся в городах. В селениях ничего ценного, кроме живого товара вы не брали, так ведь? — С ним согласились. — Поэтому будем брать города. Первым под удар попадут Черкассы. За ним Канев и, наконец, Киев.

— Не слишком ли замахнулся, Михайло Давыдов? — Покачал головой Иван Гойда. — У Черкасс, Конева и Киева стены и башни. Причём, чем дальше в глубь Литвы, тем стены выше и башни мощнее.

— Не слишком, атаман. Как сказала матушка Государыня, у них укрепления, а у нас артиллерия! А артиллерия, как говорит та же Матушка, это бог войны. Тем более, Царевна Елена, прежде чем уехать в Ливонию, передала мне особые снаряды. Называются «шимоза». Сказала, чтобы я был осторожнее с ними, дюже взрывается сильно и пожары вызывает большие. Я на полигоне четыре снаряда спытал. Так, что знаю, как с ними обращаться. И по какой цели стрелять. Литвин и ляхов ждёт много сюрпризов, как говорит Государыня.

— Что такое сюр… Сюприз? — Спросил Агиш Ширин. Михайло усмехнулся.

— А это то, чего они не ожидают и чем будут очень недовольны! — Лейтенант засмеялся. Потом сказал вполне серьёзно. — Хочу так же сказать, Государыня повелела, что ей нужны мастера. Литейщики, кузнецы, каменщики, стекольщики если таких найдёте… Короче, это те мастера, кто могут варить стекло. За этих, Матушка платить будет золотом. И таких мастеров, как и литейщиков брать семьями. Семьи не позорить. Выкупать будет всех, вплоть до грудничков. Поэтому их не убивать. Они тоже на вес золота. Запомните это, и доведите это до своих нукеров. И ещё, чтобы не обременять себя обозом с полоном и хабаром, она сказала создать здесь хаб. Здесь в Диком поле. Что такое хаб? Это место, куда будут привозить полон и хабар. Каждый из вас оставит в хабе своих людей, чтобы они считали свой полон и остальную добычу. Распределяли и отправляли дальше, в Крым, на Дон или ещё куда. — Сказав последнее, посмотрел на нойона Бурласа. Тот кивнул.

— Хм… Хорошо придумано! — Воскликнул Иван Гойда.

Рано утром Орда сдвинулась с места и начала движение к Черкассам. Двигались стремительно. Агиш и Хаджике удивлялись глядя, как шустро за конницей идут упряжки с пушками и фургоны с боеприпасом. До Черкасс дошли быстро. К вечеру Орда окружила город. Предложили сдаться на милость кочевникам. Естественно, комендант города отказался. Город обложили плотно, мышь не проскочит. Утром начался обстрел укреплений и ворот. Четырьмя залпами снесли ворота. А часть укреплений были достаточно хорошо разрушены, в городе начались пожары. В проломы ворвалась конница татар, калмыков и казаки. Началась резня и грабёж. Черкассы разграбили быстро. Хватило одного дня. Обоз с пленными и награбленным ушёл в Дикое поле. Там был организован, как велела Александра, хаб. Конвой, сдав хабар, вернулся назад к Орде.

Канев был взят с ходу. Там зевнули насчёт набега татар. Не ждали так быстро, поэтому нукеры Шириных и Мансуров ворвались в город на плечах бегущих жителей. Завязали сечу у ворот, не давая их закрыть. К ним присоединилась тяжело вооружённая конница калмыков. Подоспели казаки. Давыдов отстрелялся по паре башен, стерегущих ворота, тоже с колёс. Дальше было дело техники. Это была удача, на которую никто не рассчитывал. Михайло даже перекрестился, вспомнил слова Государыни: «Всё будет хорошо, Мишенька. У тебя будет удача. Поверь мне. Самое главное вернись сам и людей сохрани». Грабёж шел тоже один день. Полон и хабар ушёл по отработанной в Черкассах схеме. Орда двинулась дальше. Подошли к Киеву. И тут встретили на подступах ополчение.

Карачибеки, нойон, хан и Атаман смотрели на будущее поле битвы.

— Сколько их? — Спросил Михайло Давыдов.

— Тысяч десять. — Ответил Иван Гойда.

— Десять? Ну тогда они мясо.

— Какое мясо? — Атаман удивлённо посмотрел на лейтенанта.

— Пушечное. Так говорит Матушка. Мне хватит пять зарядов шимозы, чтобы смешать их ряды. Дальше дело за вами.

Первыми начали пушки…

Русское государство. Москва. Кремль. Начало сентября 1514 года от Рождества Христова.

Великий Князь Московский, Василий Иоанович Третий, был облачён в доспех. Вышел на красное крыльцо. Там стоял Большой полк.

— Федька! — Позвал он своего боярина. Тот моментально появился. Тоже в броне, с шеломом на голове. — Что новгородские и псковские полки?

— Идут, Великий Отец. Как ты и повелел, к Смоленску.

— Это хорошо. — Василий посмотрел на свой большой полк. — С нами Бог и Богородица, так кто же против нас⁈ — Закричал он. Полк взревел, потрясая копьями и мечами. Рядом стоял Митрополит.

— Отпускаю вам, чадо мои, грехи ваши. Перед Господом нашим, буду отвечать за вас. Сам. — Сказал он. Воины опустились на колени. Митрополит осенил их крестным знамением. — Идите и помогите Дщери нашей, Александре, ибо она всё делает для вящей славы державы нашей. С вами бог и Пресвятая Богородица, дети мои.

Полки двинулись из Москвы. Народ осенял их крестным знамением. Великий Князь ехал на коне. Привычная бронь и поступь коня. Василий ехал и улыбался. Господь-Вседержитель, благодарствую тебе, что подарил мне её. Чудо моё. Не каждому правителю везёт в умной, красивой и такой страстной супруге. А ему повезло. Сашенька! А ведь как всё рассчитала!!! Умница, сам бы до такого никогда не додумался. Не даром, когда первый раз её увидел, сердце зашлось. До чего моя она была. Понял это сразу, да только замужняя она жёнка уже была и сам женат был. Но Господь не даром держит нити жизни в своих руках. Сашенька его жена. Пусть не венчанная, пока не венчанная. Это пока. Главное она уже носит его дитя в себе. Саша обещала, что будет сын. Сын, которого я так жду. Она выполнит своё обещание. Не даром Богородица к ней приходит.

Великий Князь ехал на коне и улыбался, вспоминая Александру. Русская армия подходила к реке Орша. Но история уже изменила свой бег. На этот раз армию вели не воеводы Иван Челяднин и боярин Михаил Булгаков-Голица, а сам Великий Князь Московский…

Польское королевство. Краков. Королевская резиденция. Сентябрь 1514 года от Рождества Христова.

В большом зале собрались именитые люди Великого Княжества Литовского и королевства Польского.

— Панове. — Обратился к представителям влиятельнейших семей и магнатов Польши и Литвы канцлер великий коронный Мацей Джевицкий. — Грифичи потерпели под Динабургом поражение от ливонцев. Оба князя попали в плен к королеве Ливонии. Великое Княжество Литовское не участвовало в этом, но королева Ливонии посчитала по другому. Она решила, что за вторжение Грифичей должно ответить всё Великое Княжество. И ответить землями и городами. В связи с чем, она осадила и взяла штурмом Браславль. Войт Браславля и два его бурмистра казнены на площади, путем четвертования. Весь магистрат в полном составе повешен на стенах города. Фактически, Великому Княжеству Литовскому объявлена война! Теперь она нацелилась на Вилкомир и Ковно. Она хочет присоединить земли Княжества к своей короне.

— Почему войта и двух его бурмистров четвертовали, а магистрат повесили? — Спросил молодой князь Иван Вишневецкий, представитель влиятельного магнатского клана. Ему недавно исполнилось 24 года.

— Вам об этом расскажет Ян Кезгайло. Он был там и являлся командующим гарнизона города. Сам был приговорён к казни, путем усечения головы мечом. — Ответил Мацей Джевицкий. Князья и магнаты обратили, наконец, внимание на мужчину, одна рука которого покоилась на повязке, перекинутой через шею.

— Ваше Величество. — Поклонился Кезгайло королю Сигизмунду. — Панове. — Лёгкий поклон головы собравшимся. — Всё дело в том, что прежде, чем начать штурм, Её Величество, Королева Ливонии Александра Комнина-Нибелунг отправила своего парламентёра с предложением сдать город. Обещала, что никто из жителей не пострадает, а так же их имущество будет в безопасности. Однако войт и остальной магистрат ответили, написав ей оскорбительное письмо, где называли Королеву всякими непотребными словами. А парламентёра убили, пришпилив к его спине, арбалетным болтом, свой ответ.

Среди магнатов Литвы и Польши прокатился возмущённый ропот.

— Почему, князь Вы назвали двойную фамилию ливонской королевы, Комнина-Нибелунг? Вы что серьёзно верите, что она потомок Зигфрида Нибелунга? — Усмехнулся один из магнатов, Юрий Иванович, представитель князей Заславских, считавших себя Рюриковичами в каком-то там поколении, потомки князей Галицких.

— Совершенно верно, князь. Есть официальный документ. Отчёт префекта девятого Испанского легиона Римской империи, составленный в 165 году от Рождества Христова. В то время девятый испанский легион нёс службу на берегах Рейна. И вёл войну с королём варваров Зигфридом Хибелунгом и его женой Брунхильдой по прозвищу Неистовая. Зигфрид и его жена, в итоге, потерпели поражение. Командующий девятым легионом Легат по фамилии Дука женился на дочери Зигфрида и Брунхильды Боудике, которая родила ему несколько детей. Из отчёта префекта стало известно, что из всех детей выжило только двое, мальчик и девочка, которых отец, римский патриций отправил в Рим.

— И что? Причём здесь Комнины?

— Комнины породнились с Дуками, через Цесаревну Ирину-Дукиню.

— Боярин, ты лично видел этот свиток? — Опять вопрос задал Заславский.

— Нет. О нём мне рассказал бывший Ландмаршал Ливонского Ордена Иоганн Платер. Он возглавлял посольство Ливонии в Москве, когда во главе других ландсгерров приехал просить на трон Ливонии Александру Комнину. Так же он сказал, что остальные влиятельные и владетельные германские дома признали её потомком Нибелунгов. А ещё свиток смотрели какие-то учёные мужи из университета Лейпцига. Они подтвердили подлинность свитка.

— Оскорблять принцессу крови не допустимо! — Воскликнул молодой князь, Иван Вишневецкий. — И тем более, коронованную особу. Нравится нам или нет, но Александра Комнина королева. Даже Рим это подтвердил папской буллой. Так что войт получил то, что должен был получить. Войны начинались за гораздо меньшее. Скажи Ян, а почему тебя не казнили?

— Я не знаю. В последний момент, когда меч палача был занесён над моей головой, Королева явила милость. Хотя я не выпрашивал у неё жизнь. Может потому, что я не подписывал оскорбительного письма. И вообще был против всего того, что натворил войт со своими приближёнными. Браславль дорого заплатил за это. Несмотря на укрепления, Браславль пал быстро. Артиллерия Королевы разбила в дребезги ворота и одну из башен, которая прикрывала въезд в город. А так же разрушила мощными мортирами одну из башен замка.

— Скажи князь, а правду говорят, что Александра Ливонская очень красива? — Вопрос задал представитель другого магнатского рода князей Олельковичей-Слуцких, что вели свою родословную по мужской линии от Гедимина, по женской линии от Рюрика, Юрий Олелькович. Родная бабушка Юрия являлась родной дочерью Великого Князя Московского Василия Второго, по прозвищу «Тёмный» и родной сестрой другого Великого Князя Московского Ивана Третьего, отца нынешнего правителя Московской Руси Василия Третьего. Юрию Семеновичу Олельковичу-Слуцкому на этот момент было всего 22 года.

— Да, князь. Её красота завораживающая. В ней сразу видна порода. Прежде чем отправить меня на эшафот, Её Величество сама лечила меня. Мою руку, вот эту. Я получил удар моргенштерном. Кость была сломана. Она сложила её назад, вычистила мелкие кости и наложила вот это. Говорят, Её Величество сама придумала эти повязки. Гипсовые, чтобы закреплять в одном положении сломанные кости, для лучшего сращивания. Она великолепный лекарь. Очень образованная женщина. Очень умна. В ней сочетается всё, красота, ум, византийское изощрённое коварство, римская расчётливость и неистовство древних германцев. Это невероятная гремучая смесь. Она очень опасный противник. Перед штурмом Браславля, она выстроила армию и приказала своим военачальникам огласить вслух оскорбительное письмо, отправленное в ответ на её вежливое предложение. Письмо магистрата Браславля зачитали на русском и на немецком языках. Армия Ливонии боготворит свою Королеву. Поэтому каждый из них, начиная от простого ландскнехта и жолнежа, и заканчивая высокородными вельможами, даже герцог Баварский, Вильгельм, который не является её подданным, посчитали это письмо, как своё личное оскорбление. И вы, панове князья, даже представить себе не можете, что тварилось в Браславле, когда туда ворвались её войска.

— Уж не влюбился ли ты, князь, в Ливонскую волчицу? — Усмехнулся презрительно князь Константин Иванович Острожский, гетман великий литовский.

— В Александру невозможно не влюбится, князь. Да, она в разговоре интересовалась тобой, Константин Иванович.

— Мной? Я с ней никогда не был знаком. И мы даже не виделись ни разу. Почему она мной интересовалась?

— Все знают, что Её Величество презирает и ненавидит тех, кто не держит своего слова. Ненавидит предателей и клятвопреступников, князь. А она обручена с Великим Князем Московским, кому ты присягал в верности. — Ян Кезгайло спокойно смотрел на князя Острожского. Это был тонкий намёк на толстые обстоятельства. В 1506 году, Константин Острожский, находясь в плену, после поражения его войск в 1500 году от Великого Князя Московского Ивана Третьего, после его смерти присягнул в верности его сыну Василию Третьему. Однако очень быстро нарушил присягу и сбежал словно тать ночной в Литву. Влиятельные магнаты Литвы и Польши посмотрели на литовского гетмана. Кто-то из них злорадно усмехнулся. Намёк всем был ясен, как божий день. Королева Ливонии начала охоту на клятвопреступника.

В зал зашёл гонец. Подошёл к Великому Князю Литовскому и королю Польскому Сигизмунду. Протянул ему послание. Король сломал печать, вскрыл тубус и вытащил свиток. Прочитав, посмотрел на вельмож.

— Войска московитов под предводительством Великого Князя Московского подошли к Орше. Встали лагерем. Открыто, словно специально демонстрируя себя.

— Ваше Величество. — Обратился к королю князь Николай Радзивилл, являвшийся канцлером великим литовским. — Московский правитель не просто так подошёл к Орше. Месяц назад они захватили Смоленск. Мы готовили войска для возвращения захваченных московитами земель. Они готовы. Василий открыто нам угрожает.

— Мы не заключали с ними мир. Но и боевые действия не ведутся, как с нашей стороны, так и со стороны Москвы. — Ответил Сигизмунд.

— А Смоленск?

— Смоленск они взяли предательством. — Сигизмунд болезненно поморщился. Падение Смоленска больно ударило по его репутации. Тем более, взят этот город был не при кровопролитном штурме. Отличия от той версии истории, которую знала Александра были существенными. Это как один камушек может вызвать лавину. К Смоленску подошёл небольшой конный отряд. Кто-то пустил слух, что к городу подходит армия Александры Комниной с её артиллерией. Все уже знали о битвах с имперцами и османами Византийской принцессы и о её разрушительной артиллерии. Хотя конный отряд артиллерии не имел. Городской голова решил не рисковать, в отличии от войта Браславля, и сдал город, на что не рассчитывал даже командир отряда московской конницы. Но ключи от города принял и принял присягу горожан на верность Москве. Конечно же, Василий Третий от такого подарка отказываться не стал. Это очень коробило Сигизмунда. Он лихорадочно сейчас решал, что делать? С одной стороны, на него давила Королева Ливонии. С другой Василий Третий Московский. Смоленск надо было отбить. Но теперь получалось, что отбить нужно и Браславль. И ещё не известно удержаться ли Вилкомир и Ковно⁈

Магнаты стали напирать на Сигизмунда всё больше и больше. И если насчёт Александры Ливонской говорил мало кто, за исключением князя Острожского, то насчёт Василия Третьего, многие жаждали с ним сойтись в бою. А ведь именно Ливонская волчица сейчас представляла большую опасность. И больше всего были настроены воинственно именно литовские магнаты. Польские старались держаться спокойнее. Всё же захватывались не польские земли, а литовские. В зале стали всё больше говорить на повышенных тонах. Мнения разделились. Большая часть князей предлагала идти на Смоленск и вступить в битву с Московским правителем. Меньшая часть настаивала идти на Браславль. В этот момент в зал забежал ещё один гонец. Он был покрыт пылью. Уставший, еле держался на ногах. Король подал знак, чтобы он подошёл. Гонец передал тубус с печатью. Сигизмунд не решался открыть его. Предчувствие катастрофы, всё больше захватывало его.

— Говори. — Велел он гонцу.

— Беда, Ваше Величество. Татары. Много, тысяч 40–50. Передвигаются очень быстро. Взяты, разграблены и сожжены Черкассы, Канев. Они осадили Киев. И у них артиллерия. Скорострельная. Стреляют каким-то чудовищными ядрами, которые сильно взрываются и порождают большие пожары, наносят большой вред воинам и прочим людям, убивая и калеча их во множестве. С собой полон и награбленное не возят, как обычно. А сразу отправляют на территорию Дикого поля. Всё организованно, железная дисциплина. Такого никогда не было.

— Как осадили Киев? — Закричал князь Острожский.

— Так, князь. Я сумел вырваться в самый последний момент. Они появились внезапно. Мы не рассчитывали, что они от Канева подойдут так быстро. При известиях о взятии Черкасс, мы стали готовить ополчение, но не успели. Всё происходит очень быстро. Весь юг Великого Княжества Литовского в огне. Под ударом Винница, Житомир, Переяславль. В самый последний момент пришло сообщение, что на Полтаву напали донские тати, казаки.

В зале стояла тишина. Магнаты растерялись.

— Это всё она, проклятая Ливонская ведьма! — Закричал князь Острожский. — Её византийское коварство.

— Королева Ливонии не может быть ведьмой, князь. — Возразил Ян Кезгайло. — Она причащалась из Святого Грааля. Просто древнее пророчество исполнилось.

— Какое ещё пророчество? — Воскликнул Сигизмунд.

— Пророчество, которое существовало больше тысячи лет: «Древняя кровь проснётся, когда дочь наденет кольцо власти и вернёт корону». Кольцо Нибелунгов у Александры Ливонской, передавалось из поколения в поколение. Оно в Вендене. Корону на неё надели архиепископ Рижский и Митрополит Московский. В ней проснулась кровь древних германских королей. Именно по этому под её знамёна и штандарты стекаются немецкие ландскнехты со всех немецких земель.

— Господи, спаси и сохрани нас. — Проговорил кто-то из магнатов, крестясь…