MARVEL: Небесный Кузнец

Глава 1

Пробуждение… Оно было не просто плохим. Оно было откровенно паршивым, из тех, что заставляют жалеть о самом факте своего существования.

Первым ударил молот боли, раскалывающий череп изнутри. Не острая, режущая боль, а тупой, пульсирующий ритм в висках, словно там, за костью, поселился неумелый барабанщик-сатанист, отбивающий дьявольскую дробь с каждым ударом сердца. Вторым пришел сушняк. Не просто жажда, а ощущение, будто горло засыпали раскаленным песком Сахары, а потом отполировали наждачкой. Язык, распухший и шершавый, ворочался во рту как дохлая, высохшая на солнце ящерица. Сознание возвращалось неохотно, рваными клочьями, цепляясь за спасительные, темные обрывки небытия, но реальность была настойчива и безжалостна.

Прежде чем я успел до конца очухаться и собрать воедино осколки мыслей, в нос ударил запах. Тошнотворный, кисло-сладкий, безошибочно узнаваемый смрад. Запах блевотины. Иронично, но эта вонь прояснила сознание лучше, чем мог бы сделать ушат ледяной воды. Я попытался поморщиться, но даже это простое движение лицевых мышц вызвало новую волну тошноты, подкатившую к горлу.

Хотя нет… Все оказалось еще хуже. Это не просто запах. Это и есть блевотина. Липкая, остывающая лужа мерзких излияний собственного организма пропитала футболку и неприятно холодила кожу на спине и плече. Осознание этого факта окатило ледяной волной омерзения, заставив содрогнуться. И все бы ничего, мало ли что в жизни бывает, но это откровенно не то, чем мне запомнились последние мгновения перед сном. Я отчетливо помню, как ложился спать. У себя дома. В своей чистой, свежезастеленной кровати. Абсолютно трезвый и в адекватном состоянии. А сейчас…

С трудом, опираясь на липкий, шершавый пол подрагивающими, непривычно слабыми руками, я заставил свое отравленное тело принять сидячее положение. Комнату качнуло, словно палубу корабля в девятибалльный шторм. Я зажмурился, вцепившись пальцами в пол и пережидая приступ головокружения, и, наконец, огляделся. Увиденное мне категорически, до скрежета зубовного, не понравилось.

Это не моя спальня. Это даже близко не мой дом.

Крошечная однушка, а точнее — студия. Навскидку, квадратов двадцать пять, может, тридцать. Большая, если это слово здесь вообще применимо, комната, выполняющая функции и гостиной, и спальни, и черт знает чего еще. Потрепанный диван с вылезшими кое-где пружинами, видавший лучшие дни еще при Никсоне. Неуклюжий шкаф из дешевого ДСП с отслаивающейся по краям пленкой «под дерево». Письменный стол, заваленный какими-то бумагами и пустыми упаковками от лапши быстрого приготовления. В углу ютится кухонный гарнитур — пара шкафчиков, мойка с горой грязной посуды и электрическая плитка на две конфорки. Все выглядело не просто неказисто, а убого и безнадежно. В сравнении с моим просторным частным домом, который я своими руками поднимал из руин последние десять лет, это место выглядело как собачья будка рядом с дворцом.

Но главный вопрос был не в этом. ЧТО. Я. ЗДЕСЬ. ЗАБЫЛ?

Мысли путались, цеплялись одна за другую. Похитили, насильно напоили до беспамятства и бросили здесь? Бредовая идея. Кому я нужен? Друзья устроили какой-то идиотский, за гранью добра и зла розыгрыш? Нет, ни разу не в их духе. Да и практически все они в городе, за сотни километров отсюда. Им что, делать нечего, кроме как ехать посреди ночи, чтобы провернуть такую сложную и бессмысленную операцию? Плюс, нужно же было меня как-то вытащить из дома, не разбудив, влить в меня литры алкоголя… Нет, не сходится. Абсолютно.

И только сейчас до моего все еще не шибко соображающего разума дошло. То самое несоответствие, которое подсознание настойчиво игнорировало, но оно все лезло и лезло наружу, вызывая глухую, сосущую тревогу. Тело! Габариты! Мои руки! Какого черта они выглядят такими… тощими и нежными? Это не мои рабочие, жилистые руки, покрытые густой сеткой старых шрамов и трудовыми мозолями от десятилетней работы с деревом и металлом! Руки, которые могли одним точным ударом кулака загнать гвоздь-сотку в сосновую доску и не заметить. А эти… Эти годились разве что для нажимания кнопок на клавиатуре или перелистывания страниц. Да и в целом, я ощущаю себя как будто… ниже? Легче?

Сложно. Слишком много вопросов и ни одного ответа. Знаю лишь то, что ничего не знаю. Но разобраться надо. С твердым намерением найти хоть какую-то зацепку, я, пошатываясь, направился в единственную отдельную комнату в этой студии — ванную. Каждый шаг отдавался гулкой болью в голове, тело нещадно ломило, но с горем пополам я оказался внутри. Грязная… было бы слишком мягко сказано. Въевшаяся желтизна на фаянсе унитаза, глубокая трещина на раковине, кое-как заклеенная серым скотчем, скользкий дешевый обмылок вместо нормального мыла. От единственной лампочки без плафона исходил тусклый, мертвенный свет. Все здесь вопило о бедности, безразличии и запущенности. Мой взгляд уперся в замызганное, покрытое высохшими брызгами зеркало над умывальником. Именно в это зеркало я и посмотрел.

— Да ну нахуй, блядь! — вырвалось у меня хриплым, чужим юношеским голосом. Я отпрянул от зеркала так, будто оно было прокаженной зомби-тварью с часовым взрывным механизмом на груди.

Из зеркала на меня смотрел… не Я. Это если вкратце. А если не вкратце, то на меня смотрел юноша лет девятнадцати. Растрепанные темно-русые волосы, большие карие глаза, в которых плескалась смесь животного страха и растерянности, и довольно обычное, ничем не примечательное лицо. Ни моей привычной трехдневной щетины, ни сетки морщин у глаз, ни глубокого шрама на подбородке, оставленного сорвавшейся стамеской пару лет назад. Просто гладкая, бледная кожа с едва заметными следами подростковых прыщей. Тощее телосложение, рост порядка метра семидесяти пяти, если судить по грубым прикидкам. Из одежды — серая, пропитанная рвотой футболка и клетчатые хлопковые шорты.

Я стоял, как громом пораженный, и смотрел на отражение, но видел не его. Перед внутренним взором встала другая картина. Моя мастерская в гараже. Запах озона от работающего сварочного аппарата, смешанный с терпкой сладостью сосновой стружки. Мои руки, о которых я так некстати подумал ранее… Я помнил их до мельчайших деталей. Широкая, мозолистая ладонь, способная без труда обхватить торец бруса «сотки». Сеть мелких белесых шрамов — память о сорвавшихся сверлах, острых кромках металла и занозах, которые уже стали частью рельефа кожи. Под ногтями — въевшаяся, почти перманентная темная полоска смеси машинного масла и древесной пыли, которую не брал ни один растворитель. Эти руки были инструментом, продолжением моей воли. А то, что я видел сейчас у себя и в зеркале… Эти бледные, узкие ладони с тонкими пальцами пианиста или художника, они вызывали у меня не просто отторжение, а какое-то глубинное, животное чувство неправильности. Словно мне подменили не просто тело, а саму мою суть. Я сжал кулаки, чувствуя, как непривычно хрустнули тонкие суставы. Нет, это абсолютно точно не мои кулаки.

Как? Как я оказался в теле этого… парня? Почему именно я? Что стало с моим настоящим телом? Кто этот парень вообще такой? Что, черт возьми, делать дальше? Вопросы роились в голове, как взбесившиеся пчелы, и без того не желающая утихать похмельная боль превратилась в оглушающую мигрень.

С трудом стянув с себя заблеванную одежду и брезгливо отшвырнув ее в угол, я залез под холодный душ. Ледяные струи немного привели в чувство, смывая не только грязь, но и часть первобытного шока. Решив пока не забивать свою туго соображающую голову тысячей и одним вопросом, я, обойдя блевотное пятно на полу, рухнул на диван.

Разлегшись и уставившись в потрескавшийся, испещренный мелкими морщинами потолок, я старался ни о чем не думать. Удивительно, но меня начало клонить в сон. Это хорошо. К черту проблемы, утро вечера мудренее. Во мне все еще теплилась слабая, иррациональная надежда, что все происходящее — это всего лишь сон. Дурной, жутко реалистичный, чертовски страшный, но просто сон. С такими обнадеживающими мыслями я снова провалился в царство Морфея, и даже головная боль, наконец, отошла на второй план.

Сколько я так спал… понятия не имею. Но когда я проснулся, за окном уже царила густая, бархатная ночь. Город жил своей жизнью: неоновые вывески и фонари бросали на стены комнаты причудливые, пляшущие тени, доносился гул машин и далекий, тоскливый вой сирены. Ночной Нью-Йорк, должно быть, прекрасен, вот только на улицы Адской Кухни ночью лучше не соваться. Тебе крупно повезет, если просто отнимут кошелек и смартфон, а не жизнь. Хотя, есть шанс, что Дьявол Адской Кухни услышит твою молитву о помощи и разберется с бандитами. Но что он попросит взамен? Простого линчевателя Дьяволом за красивые глазки не назовут…

— Какого?.. — прошептал я в пустоту, внезапно осознав, что эти мысли… не совсем мои.

Они нахлынули внезапно, словно прорвавшаяся плотина. Чужие воспоминания, чувства, эмоции. Я — Джон Томпсон. Сирота. Студент Нью-Йоркского Колледжа Искусств. И я по уши влюблен в рыжеволосую девчонку-одногруппницу. Ту самую, которую буквально вчера застал с другим. С богатеньким мажором, что приехал за ней на блестящей Ауди, чья цена превышает стоимость этой съемной студии в несколько раз. Осознание этого ударило по мозгам Джона настолько сильно, что он не удержался и потратил последние деньги на дешевый виски. Решил утопить горе в алкоголе. И, судя по всему, утонул сам.

Нет! Нет! НЕТ! Я — Александр Никифоров! Тридцативосьмилетний холостяк-фрилансер, немного мастер на все руки по моему личному скромному мнению, что последние десять лет жил в своем родном ПГТ, восстанавливая из руин частный дом, доставшийся в наследство от родителей. Никаких глупых подростковых влюбленностей в рыжеволосых бестий, никаких богемных колледжей искусств и уж точно никакого акта бессмысленного самоубийственного алкоголизма, который, вероятно, и оборвал страдания этого чертова Джона Томпсона!

— Я — это Я, пусть и с воспоминаниями неопытного придурка из США! — заявил я твердо и четко в пустоту, закрепляя этот немаловажный факт в первую очередь для самого себя.

Одно дело — просто осознавать, продолжая путаться в собственных мыслях, пытаясь отделить зерна от плевел, а другое — твердо знать, что именно твоя личность является превалирующей. Я — Александр, неведомым образом попавший в тело этого паренька.

И на мгновение меня накрыло. Не паникой, нет. Глухой, черной, беспросветной тоской. Дом. Мой дом. Десять лет жизни, вложенные в каждый кирпич, в каждую доску. В памяти всплыл терпкий запах свежей сосновой стружки, когда я строгал доски для веранды. Ощущение привычной тяжести любимого молотка в руке — старого, советского, доставшегося еще от отца, а ему — от его отца. Вид багрового заката с крыльца, которое я закончил всего месяц назад. Все мои труды, все планы… Все это просто стерли. Словно меня и не было. Что стало с моим телом? Оно просто умерло во сне? Лежит сейчас, остывает в доме, который теперь, за отсутствием у меня наследников, отойдет государству? От этих мыслей в горле встал тяжелый ком, а глаза предательски защипало.

Все, что мне остается… это смириться.

Сущность, закон мироздания или просто злая шутка Вселенной — что бы ни стояло за моим переселением, оно находится за гранью моего понимания. Вариантов действий немного. Либо прыгнуть с крыши, закончив эту нелепую историю, либо… просто жить.

Именно жить я и собирался. Воспоминания «тушки» наконец-то улеглись, выстроились в более-менее стройную картину, и теперь я мог отделить их от своей основной личности. Они были… тусклыми, словно старая выцветшая фотография. Мысленно прогнав биографию Джона Томпсона, я понял, что парень мне достался максимально обычный, невзрачный и неприметный.

В семь лет лишился родителей в автокатастрофе. До двенадцати — приют. Затем приемная семья, которая по факту мало отличалась от приюта, ведь помимо него там было еще двенадцать таких же детей. Очевидно, что предприимчивые опекуны жили за счет солидных социальных отчислений от мэрии Нью-Йорка. Каких-либо теплых чувств к ним Джон не испытывал, прекрасно понимая, что для них он — просто бизнес-проект. Поэтому, как только ему стукнуло восемнадцать, он отправился на вольные хлеба.

Будучи сиротой, получил льготный социальный кредит на обучение в Колледже Искусств на специальность актера театра. И вот уже год он влачил жалкое существование нищего студента, перебиваясь случайными подработками, социальными пособиями и вечными терзаниями из-за учебного кредита, который после выпуска придется как-то отдавать.

И, казалось бы, ну жизнь как жизнь, особенно по американским меркам. Не сторчался, не сел в тюрьму, даже пытался учиться. Но стоило в потоке воспоминаний всплыть одному конкретному имени, как я понял, в какой глобальный, вселенский пиздец меня занесла судьба.

Мэри Джейн Уотсон.

Рыжая отличница, красавица, активистка и мечта всех парней колледжа, по которой так безответно страдал Джон… Таких совпадений не бывает. А еще Дьявол Адской Кухни. А еще башня «Старк Индастриз», пронзающая небо в центре Манхэттена. А еще газета «Дэйли Бьюгл» с ее эпатажным и известным на весь Нью-Йорк главным редактором Джеем Джоной Джеймсоном. Мало? А как насчет новостей о таинственном государстве Латверия? Или о предстоящей космической экспедиции, которую обсасывали во всех новостях, — экспедиции некоего Рида Ричардса. Вишенкой на этом торте безумия была Женщина-Паук — героиня в маске, что появилась в городе сравнительно недавно, но уже успела полюбиться горожанам и которую тот самый усатый скандалист из «Бьюгла» люто невзлюбил.

Я в мире Марвел.

В мире, где гребаные мутанты дерутся на равных с асгардскими богами. В мире, где мимо пролетающая космическая хтонь может щелчком пальцев стереть не то что планету — половину галактики. В мире, где понятие Мультивселенной является настолько базовым, что их буквально бесконечное количество… Главное — не оказаться в том кластере, который подлежит уничтожению от каприза условного Феникса или по решению Живого Трибунала.

— Мда… Тяжела жизнь моя нелегкая, бытие мое окаянное, судьбинушка моя горькая… — пробормотал я любимую присказку матери, царство ей небесное, уставившись пустым взглядом в стену.

Экзистенциальный ужас накатывал ледяной волной, грозя парализовать волю. Чтобы хоть как-то отвлечься, я подошел к окну. Вид открывался на глухую кирпичную стену соседнего здания и узкий, заваленный мусором переулок. Снизу доносились отголоски пьяной перепалки, где-то вдалеке завыла сирена. Адская Кухня во всей своей красе.

Ну и что прикажете делать в такой ситуации?

Мой взгляд снова наткнулся на засыхающую лужу блевотины. Сна не было ни в одном глазу. Вместо того чтобы нагружать мозг тяжелыми думами, которые вряд ли приведут к чему-то полезному, я решил сделать то, что хотя бы могу, — убраться.

Найдя в шкафу нечто, отдаленно напоминающее чистую одежду, я набрал в ванной ведро воды и принялся за работу. Я драил пол с остервенением, оттирал въевшуюся грязь, и эта простая физическая работа помогала упорядочить мысли. Попутно я протер пыль, перемыл гору грязной посуды в раковине, собрал весь мусор по пакетам, но выносить его ночью на улицы самого опасного района Нью-Йорка не рискнул.

Так ни к чему конкретному и не придя, я сел за письменный стол, где лежал старенький, поцарапанный ноутбук. Открыв крышку и на автомате введя пароль из памяти Джона, я уже хотел было начать поиск информации о текущем положении дел в мире, но высшая суЧность, или кто там отвечает за логистику для попаданцев, решила, что это идеальный момент для сюрприза.

Без пафоса, без лишних фанфар, прямо перед глазами вспыхнула скромная полупрозрачная плашка голубого цвета.

[Система «Небесная Кузница» Активирована!]

Оп-па… Вот это поворот. И чем, интересно, я заслужил подобную честь? Может, произошла полная ассимиляция воспоминаний? Или я получил достаточно информации о мире и как следствие — осознал, в какой заднице нахожусь? А может, я все усложняю, и просто прошло условные восемь часов после моего первого пробуждения? Ай, какая к черту разница! Главное, что это — система. А система — это шанс. Шанс не просто выжить, но и, возможно, чего-то добиться в этом безумном мире.