Виктория - значит Победа. Каждому по делам его

2. Неправильно и ненормально

Мы загружаемся в мой кабинет втроём — господин граф, Гвискар и я, и на нас тревожно смотрят господин Фабиан, Шарло и Камилла. Но я улыбаюсь и говорю — всё, мол, в порядке, ничего срочного и особенного, а если вдруг — ну, я скажу.

Дверь запираем все разом — каждый кинул на неё что-то своё, и рассмеялись хором.

— Эмиль, ваши тоже везде суют свои магически одарённые носы? — спросил господин граф.

— А как же, — усмехнулся Гвискар. — Если бы не совали — было бы значительно хуже, я считаю.

— Верно, — согласился граф. — Юношество без тяги к познанию печально, потому что нас всех тогда ждёт невесёлое будущее. Но вернёмся же к настоящему. Сегодня на рассвете меня посетил известный нам всем герцог Фрейсине и настоятельно просил принять и выслушать.

— И вы приняли, — кивнула я.

— Конечно, у меня нет никакой причины не принимать его. Опять же, любопытство свойственно не только юным, но и изрядно пожившим. Герцог уселся и начал с ходу излагать своё дело — понимаете ли, он желает взять в жёны некую вдовицу, но отчего-то эта вдовица вовсе не рада его предложению, а должна бы радоваться, как он считает. И он совершенно не понимает, отчего так. И не помогу ли я ему разобраться.

— А сказал-то как — как всегда говорит, или с уважением? — интересуюсь.

— В том и дело, Викторьенн, что с уважением, — усмехается господин граф.

Я задумалась — надо же, умеет с уважением. Или это ко мне можно без уважения, потому что кто я такая в сравнении с ним? Почти никто и звать никак. А господин граф — персона приметная, известная, и семья его мощна, и сам он многое сделал для обучения магически одарённого юношества, наверное, все придворные маги у него в Академии учились.

— И что же, вы помогли ему? — я прямо остро жалею, что не могла послушать всё это и посмотреть герцогу в его бесстыжие глаза.

— Я спросил, в чём причина поспешной, на мой взгляд, женитьбы. Что им движет, что он так торопится. Фрейсине завёл рассказ о слабом здоровье своего сына и опасениях, что, мол, некому будет оставить титул и владения, а это, знаете ли, непорядок. Припомнил, что у меня самого два сына, сказал, что ему бы тоже двоих, а лучше и троих. А на вопрос — чем же хороша именно госпожа де ла Шуэтт, вздохнул и сказал, что был весьма дружен с её отцом, и обещал ему позаботиться о дочери. А после сделал большую глупость, когда не поспешил жениться, едва ей исполнилось шестнадцать, но господин де ла Шуэтт успел первым. И теперь, когда она свободна, желает исполнить своё давнее намерение. Только отчего-то дама шарахается от него, будто он предлагает не честное замужество, но что-то непотребное, осуждаемое и церковью, и светом.

Мы с Гвискаром, не сговариваясь, переглянулись и рассмеялись. Потому что непотребное, осуждаемое и церковью, и светом. Но совершенно прекрасное.

Граф оглядел нас обоих. Всё понял, надо полагать.

— Господин граф, и что вы услышали в его словах на предмет лжи и правды? — я всё ещё смеюсь, но успокаиваюсь, увидев его серьёзный взгляд.

— Серединка на половинку, как вы говорите, Викторьенн. Частично правда, частично — ложь.

— И он не подумал, что вы поймёте?

— Он мало знает о магии. И не желает знать больше, а мог бы, и знать, и, может быть, использовать. Или настолько привык лгать по этому вопросу, что уже не задумывается. Что вы узнали о его делах с вашим отцом?

— Момент. Я сейчас вам это покажу.

Иду, снимаю наши защитные плетения… не снимаются. Точнее, снимаются, но не все. Я вляпываюсь можно сказать с разбега, потому что не ожидаю, и меня отбрасывает и корёжит, а потом соображаю, что Гвискар тоже приложил руку к защите. Точно, смертная сила.

Вдох, выдох, собраться, вспомнить, чему учил маркиз де Риньи. И снять те остатки, которые с первого раза показались неодолимыми.

Не вполне понятный звук сзади заставил обернуться, и я увидела взлетевшие брови и изумлённый взгляд Гвискара.

— Не показалось, — говорит он, качая головой.

— Понял, да? — строго говорит ему господин граф. — Чтобы пылинки с неё сдувал, ясно тебе?

— Но… как? Я видел… кое-что. И не понимал, как так можно. Впрочем, и сейчас не понимаю.

— Чудеса редки, а исключения возможны, — строго сказал господин граф.

— Но это же… неоспоримый факт, вы сами говорили нам, несмышлёным, что некромантия и остальные силы никак не стыкуются. И вся моя жизнь — тому подтверждение.

— Так и есть, — кивнул граф. — Но я же говорил, что на всякое правило найдётся исключение — если хорошенько поискать. И такое исключение мы сейчас видим перед собой. Ты понял, что об этом следует молчать?

— Господин граф, за кого вы меня принимаете? — укоризненно взглянул на него Гвискар. — Я всеми силами заинтересован в том, чтобы у госпожи де ла Шуэтт… у Викторьенн всё было хорошо. Я помогу ей всем, чем смогу, мои силы и возможности в её распоряжении. Я уже обещал ей помощь, а теперь… я просто сделаю для неё всё.

И так он это сказал, что… улыбка сама собой полезла на моё лицо. Я смотрела на него и не могла отвести взгляд. А он смотрел на меня. И тоже сиял улыбкой мне навстречу. И так продолжалось некоторое время…

— Идите, Викторьенн, за чем вы там шли, — ворчливый голос графа нарушил тишину и магию этого мига.

Я выдохнула, ещё раз улыбнулась Гвискару и убежала наверх. Чтобы совсем малое время спустя принести им шкатулку — ту самую, в которой лежали документы господина де Сен-Мишеля.

Гвискару я вчера разве что рассказала о факте шантажа, а с господином графом и вовсе пока не выпало случая поговорить о моей поездке — потому что праздники и дома у меня он по обычному расписанию не появляется. И теперь я просто достала письма Фрейсине и разложила перед обоими.

— Подлец бесчестный обыкновенный, — припечатал Гвискар. — И значит, с ним можно так же.

А господи граф посмотрел на меня.

— Викторьенн, вы помните ту бумагу, которую он вам показывал?

— Помню. Она написана этой же самой рукой, никак не рукой моего отца. Сам написал, сам показал. Я думаю, хотел заставить отца подписать, но отчего-то не вышло.

— Больше ничего? — граф строго взглянул на меня.

— Ничего.

— И что вы думали делать?

— Я думала рассказать ему, что я знаю о шантаже, и намекнуть, что не только я. Мы обсуждали этот вопрос с маркизом де Риньи, он, как сосед, отчасти в курсе истории.

— И что он? — живо отреагировал Гвискар.

— Рекомендовал не щадить Фрейсине нисколько. Пугать, давить, можно просто так, можно магически. Я подумала, что он снова явится сюда и мы поговорим, но он не захотел приходить сюда, а пришёл сначала к Монгранам, а потом к господину графу.

— Значит, и не будем щадить, — улыбнулся Гвискар, и было в той улыбке что-то зловещее.

— Не будем. Но что он вам сказал? — я взглянула на господина графа.

— Он, знаете ли, обратился ко мне с просьбой — воздействовать на вас, чтобы вы прекратили уже ломаться, так и сказал. Так же сообщил, что даёт мне на это благое дело не более месяца, а сам на днях уезжает в столицу — подготовить дом к приезду супруги, так он сказал. После чего намерен вернуться, совершить обряд венчания здесь, а в столицу вас везти и представлять там ко двору уже как свою супругу.

Всё продумал, значит. Более того, это нормально, здесь это нормально. Это просто отлично, потому что поднимет мой возможный статус так высоко, как только можно, выше только королевская семья.

Почему же я так сопротивляюсь? Это просто нежелание… или это чутьё мага, о котором мне говорили и господин граф, и маркиз де Риньи?

— Что он говорил про брачный контракт? — интересуюсь просто так.

— А что вы хотели бы в него записать? — живо откликается господин граф.

— Ну как, — рот мой кривится в усмешке, — чтобы он не смел приближаться к моим делам и не смел чинить мне в них препятствий.

— Не выйдет, — качает он головой. — Уж конечно, он поставит везде своих управляющих. Но наверное, будет выдавать вам определённую сумму на булавки, и эту сумму как раз можно будет оговорить в брачном контракте. Можно настоять на том, чтобы она оказалась достаточно велика.

Гвискар слушает всё это и недобро сопит.

— А если поставить условие — что моё дело это моё дело, и иначе никак? — продолжаю допытываться.

Господин граф вздыхает.

— Викторьенн, вы не понимаете. Герцогиня Фрейсине никак не может заниматься поставщиками, мастерами, магической охраной ферм и виноградников, и снаряжением чьих бы то ни было экспедиций. Она представлена ко двору, у неё придворные обязанности, она посещает все придворные мероприятия и представляет там своего супруга. Она близка с маркизой дю Трамбле и представлена королеве, и проводит много времени с ними обеими. Разве что она окажется в тягости и тогда сможет на некоторое время затвориться в столичном доме, либо отбыть во владения мужа.

Нет, чёрт возьми, я не понимаю. Ну то есть понимаю, что кто-то так живёт, и что для времени и места это правильно, но я уже как-то вписалась и во время, и в место, и мне это нравится! И я желаю продолжать! Я на своём месте, я приношу пользу, я зарабатываю, я неплохо зарабатываю! Я содержу кучу народу! Я вообще великолепна, вот. И что со всем этим великолепием теперь делать?

— Любая другая на вашем месте, Викторьенн, была бы рада заполучить всё это, — посмеивается граф.

— У кого своего нет, тот и рад, — бурчу. — Или кто своего не захотел или не смог. А я смогла. И не желаю просто так отдать это за титул и придворные обязанности. Я понимаю, что это, ну, неправильно и ненормально. Но не могу иначе.

— Викторьенн, а давайте, я вызову его? — ухмыляется Гвискар. — Или оскорблю так, что он не сможет не вызвать меня? Постараюсь сделать это прилюдно. Обвиню в шантаже, например, или ещё в каких не приличествующих франкийскому герцогу делах. Ему нечего противопоставить мне, победа останется за мной.

— Если он будет честен с вами, — заметил граф. — Понимаете, Эмиль, если человек опускается до шантажа, то не приходится ждать от него того же, чего и от достойного человека.

— Тогда я готов пойти к королю, рассказать ему всё и попросить о помощи. Королевское слово он никак не одолеет.

— А вы, я слышал, в опале? — взглянул на него господин граф. — И готов ли король вас слушать? И будет ли толк? Скажем, я не возьмусь просить о чём-то его величество, потому что моё заступничество может дать совершенно обратный желаемому результат.

— Ну и пускай в опале, я считаю, он должен знать, — не сдавался Эмиль. — А не выйдет, так убить-то всегда можно.

А я подумала, что убивать, наверное, не нужно, и сказала:

— А ещё у нас есть его высочество на краю света. Думаю, я смогу ещё раз обратиться к нему за помощью, а он, если будет нужно, найдёт слова для своего брата. И для Фрейсине, что уж. Другое дело, что пока он так далеко, это будут только слова. И относиться к ним можно очень по-разному.

— Верно, Викторьенн. И что принц выслушает вас, и что к его словам тоже могут не прислушаться, — соглашается граф.

— И вообще, я не верю, что одна такая, кому мешает господин герцог. Давайте искать тех, кому он тоже мешает. И сведения о нём тоже давайте искать.

— Кстати, о сведениях. Могу вам кое-что рассказать, — неожиданно говорит Гвискар.