Виктория - значит Победа. Каждому по делам его

44. Тайны предыдущего царствования

Вечером того же дня мы сидели, предварительно отужинав, в гостиной Саважей вокруг камина, пили подогретое с пряностями вино и обсуждали события дня. После эпического финала беседы с Фрейсине король отпустил нас всех — и даже принца, которому, впрочем, сказал, что ждёт поутру на завтрак и за тем завтраком и случится доклад. Все прочие отправились по своим делам — кроме де ла Мотта, он так и остался приглядывать за Фрейсине.

Из де Риньи остался господин маркиз, Анатоль отправился домой. Эмиль просто вместе со мной пошёл к Саважам, а принца зазвал в гости господин герцог. Последним к нам присоединился граф Ренар, который сказал, что пользы от него сегодня уже никакой нет, а вот посидеть у огня и запить события дня хорошим вином он будет только рад.

Я принялась расспрашивать — где он остановился и как, но он, усмехнувшись, рассказал — что в собственном доме, в котором сейчас проживает его старший сын с семьёй. И что он успел повидаться со всеми детьми, их трое, два сына и дочь, и с внуками, и весьма удивлён тому, что король пока ни разу не припомнил ему прошлые высказывания, а просто вызвал и попросил разобраться в наследстве господина Руссо.

Впрочем, о том наследстве граф не сказал ни слова. Мол, будет новый день, завершат они с Реньяном работу, доложатся королю, а там будет видно. Пока же, Викторьенн, расскажите, как ваши дела.

Мои дела были… как-то. Перед ужином появилась графиня де ла Мотт, сняла мою повязку, осмотрела ладонь и велела пока ходить так. А если вдруг порез разойдётся — звать её немедленно. Но пока он, к счастью, не расходился, и можно было положить руку на колени, и пускай зарастает уже.

— Скажите, Викторьенн, — начал Саваж, — а вы знаете, о чём Фрейсине так и не рассказал королю?

Я только вздохнула.

— Увы, господин герцог, мне это неведомо. Он и мне не рассказал, что там за история, и что случилось двадцать с лишним лет назад между ним и моим отцом, что там они не поделили.

Вообще было бы неплохо раскопать всё это дело, пока Фрейсине не пришёл в себя. Чтобы быть во всеоружии. Вдруг кто-то из здешних знает?

— А кому служил ваш отец, Виктория? — поинтересовался принц. — Фрейсине говорил, что вас ещё не было на свете, но вдруг мы придумаем спросить у кого-то, кто в тот момент уже на свете был? И не только на свете, а и при дворе?

— О да, ваше высочество, это было бы неплохо. Мой отец служил по финансовому ведомству, и вроде бы, в каких-то делах отчитывался прямо королю. Я встречала упоминания о подобных отчётах в его переписке, правда, эти письма не сохранились, я ещё не слишком опытна в использовании артефактных шкатулок.

— Господин маркиз? Господин граф? Вы должны были застать господина де Сен-Мишеля.

— Где застать, Анри? — улыбнулся маркиз. — Антуан был моим соседом по имению, там я его и наблюдал, и его, и госпожу Аделин, и потом Викторьенн. Придворным я не был никогда, и не подскажу.

— И я вовсе не придворный, — покачал головой граф. — Пока была возможность — не покидал пределов Академии, и о дворцовых тайнах не знаю ничего.

— И кто же может открыть нам тайны предыдущего царствования? — спросил Эмиль.

— Кажется, я знаю, — рассмеялась госпожа Жанна. — Мы позовём и расспросим дядюшку Гиацинта!

Саваж страдальчески скривился, остальные переглянулись и разулыбались.

— Кто такой этот дядюшка Гианцинт? — спросила я шёпотом у Эмиля.

Однако, меня услышал Саваж.

— Это, Викторьенн, и вправду дядюшка моей драгоценной супруги, точнее — она его внучатая племянница. Виконт де ла Мерт и впрямь был сначала любезным конфидентом Луи Тринадцатого, затем одним из самых ярких придворных Луи Четырнадцатого, и наконец только наш нынешний Луи смог избавиться от его беспрестанной болтовни. Дядюшка Гиацинт как-то раз неудачно пошутил, и ему теперь дозволено прибывать ко двору только в дни больших праздников, никак иначе. Он и вправду может рассказать что-нибудь, но уверяю вас, не только по интересующему вас вопросу, а и просто так. Он сидит дома, его мало кто навещает, потому что его друзей-приятелей уже нет в живых, и он просто забалтывает каждого, кто попадает в его цепкие лапы.

— Так это ж бесценный человек, — вырвалось у меня.

— Да, но просто так он готов болтать только о том, что интересует его самого. А чтобы он рассказал о чём-то нужном другому — его нужно нешуточно заинтересовать. Деньгами, подарками, какими-то благами.

— Дать возможность болтать, сколько он хочет, и слушателей? — тихонько спросила я.

Потому что я не выпущу из своих цепких лап эту ценную добычу. Мы когда-нибудь расколем Фрейсине, господин граф расскажет нам всё про изобретения Руссо, пройдёт посевная, и тогда я снова вернусь к идее ток-шоу в местных реалиях. И такой человек будет для меня просто бесценен.

— Виктория, вы снова что-то придумали? — смеётся принц.

— Да, придумала. Я знаю, что предложить господину вашему дядюшке. Ему должно понравиться. Господин герцог Саваж уже был однажды у меня на прицеле, думаю, он помнит эту затею. Думаю, господину дядюшке понравится.

Саваж поперхнулся.

— Вы стоите друг друга, вы — и он, — сказал он со смехом. — Хорошо, уговорили. Жанна, связывайся с дядюшкой, и если он не прочь навестить нас сегодня и выпить с нами, мы предложим ему новое интересное знакомство, так и скажи.

Госпожа Жанна вышла, а через некоторое время вернулась со словами — да, дядюшка Гиацинт готов прийти в гости.

И далее мы наблюдали дивное — в портал прошёл, опираясь на трость, невысокий щуплый старичок. Вот да, именно старичок, а ни маркиза, ни графа Ренара я бы не назвала старичками ни при каких обстоятельствах. Безупречно одетый, в тщательно уложенном парике, он тут же принялся со всеми здороваться.

— Рад видеть вас, де Риньи. Думал, вы там уже совсем мхом покрылись, в вашем Зелёном замке, название располагает. А вы, Ренар, признавайтесь, какая нелёгкая вернула вас в столицу, и что сказал о том наш король? Дорогая Жанна, рад видеть тебя в добром здравии, и мужа твоего тоже, а где ваши очаровательные дети? Как в замке? Детям необходимо учиться и набираться манер, а где это сделать, как не наблюдая за взрослыми и подслушивая их разговоры? Ваше высочество, я рад видеть вас целым и невредимым, говорят, там, куда вы ездили, небезопасно. Так, а это у нас кто? Юный Гвискар, тот самый, который… у которого остались двое детей-близнецов, таких же некромантов, как и он сам, да? И представьте меня милой юной даме.

Я уже посмеивалась тихонько, слушая все эти словеса, и понимала — мы договоримся. Поднялась и поклонилась.

— Викторьенн де ла Шуэтт, урождённая де Сен-Мишель.

— Вы мне кого-то напоминаете, очень сильно. Я ещё посмотрю на вас и скажу.

— Скажите-скажите, это очень любопытно, — потому что если этот человек вдруг знал, кто мать Викторьенн, то его свидетельство бесценно.

— Подумаю ещё, — закивал он, и уселся в кресло поближе к камину, и принял из рук госпожи Жанны большую керамическую чашку с гретым вином. — И чего ради такая блистательная компания скучает зимним вечером у камина?

— Отчего же скучает? — усмехнулся маркиз. — Вспоминает дела давно минувших дней.

— И как? — живо откликнулся дядюшка Гиацинт.

— Так вот не можем вспомнить, кому служил батюшка Викторьенн, Антуан де Сен-Мишель. И мог ли он что-нибудь делить с Жермоном Фрейсине.

Дядюшка Гиацинт фыркнул.

— Конечно мог, ещё как! Женщину они делили!

— И что это была за женщина, вы, конечно же, не знаете, — вкрадчиво сказала я.

И была вознаграждена фонтаном эмоций.

— С чего это я не знаю? Конечно же, знаю. Это вышло случайно, но… имею ли я право о том говорить?

— А что, не все участники покинули этот мир? — интересуется Саваж.

— С чего бы? Фрейсине жив-здоров, насколько я слышал, не объявляли о его безвременной кончине, хотя уже и мог бы, неприятный он человек. Сен-Мишель, конечно, отдал богу душу, тому уже лет десять. Но дама-то жива и здорова, понимаете? А ради репутации той дамы всё и заварилось.

— Расскажите, господин Гиацинт, — прошу. — Это… любопытно.

— Любопытство следует удовлетворять, вы правы, юная дама. Но… — он с улыбкой сверкнул на меня своими неожиданно яркими чёрными глазами, — что получу я, удовлетворив ваше любопытство?

— Вы получите историю в коллекцию, — даже и не сомневаюсь, что приобщит, я хорошо представляю себе такой тип людей.

— Это несомненно, а ещё?

— А ещё… если для меня всё закончится хорошо, я приглашу вас поучаствовать ещё в одной интересной истории.

— Вы? — он взглянул на меня с изрядным сомнением. — Вы, милая юная дама?

— Именно я.

Мужчины вокруг уже посмеивались.

— И что же это?

— Возможность показать себя перед специально приглашённым собранием. Рассказать интересное. Почувствовать себя в центре внимания. Понимаете, люди, обладающие многими знаниями, редки и бесценны. И если они хотят и могут делиться — бесценны вдвойне. Я буду задавать вам вопросы, мы обсудим их предварительно, а вы — отвечать, и ещё больше раззадоривать слушателей, вы умеете, я вижу. Попробуем?

Господин Гиацинт смотрит на меня, хмурится… сейчас как скажет, что только ещё подобной ерундой он не занимался. Или не скажет?

— И что, вы впрямь готовы что-то такое устраивать?

— Готова. Более того, уже устраивала, просто в Массилии.

— И кто же рискнул стать вашей жертвой?

Господин граф усмехается, Эмиль просто смеётся и пожимает мне руку, принц наблюдает за нашим диалогом с улыбкой.

— Это был герцог Саваж, — говорю и тоже улыбаюсь. — Он был велик, могуч и вообще великолепен, а мои гости послушали его и совершенно правильно преисполнились трепета. Впрочем, некоторые из них отважились потом сами задавать ему вопросы.

— Отважились? Задавать вопросы? Ваши гости? И вы заставили его отвечать? Как? — кажется, господину Гиацинту показали загадку века.

Ну да, он ведь давно и, надо думать, хорошо знает мужа госпожи Жанны.

— Я убедила его, — улыбаюсь открыто и безо всякой задней мысли. — И очень благодарна господину герцогу за этот вечер.

— Что ж, — его глаза так и бегают, с меня — на Саважа, и снова на меня. — Может быть, может быть. И… о чём вы желаете меня спросить?

— Конечно же, о тайнах прежних царствований. О каких-то таких вещах, что, будучи рассказаны, не причинят вреда уже никому. Думаю, вы знаете немало таких историй.

— Вот допишу мемуары, издадут их после моей смерти — и будут всем истории!

— О, это непременно. Но уже сейчас вы можете, так сказать, подогреть аудиторию. Например, рассказать какую-нибудь историю не до конца. И сказать, что полностью её можно будет прочесть в вашей книге. Даже и смерти ждать не надо — публикуйте и зарабатывайте, да и всё.

— А в этом есть рациональное зерно, — кивал, задумавшись, господин Гиацинт. — Пожалуй, пожалуй, я подумаю. Хорошо, давайте договоримся, когда вы навестите меня, прекрасная дама, и мы обсудим детали.

— Сейчас я не вполне распоряжаюсь своим временем, потому что в любой момент всех нас может потребовать к себе его величество. Но как только мы завершим это непростое дело — я готова навестить вас.

— Отлично. Если вы вдруг забудете — я напомню, я непременно напомню.

— Это я вам напомню, — грожу ему пальцем, мне кажется — ему можно.

— И что же вы ходите от старого больного Гиацинта? — интересуется он.

Суёт подошедшей Клодине чашку и просит наполнить её снова, Клодина исчезает.

— Расскажите, если знаете, конечно, из-за какой женщины спорили герцог Фрейсине и господин де Сен-Мишель.

— Знаю… случайно знаю. У неё был роман с Фрейсине, тот был весьма хорош тогда, а её вот только выдали замуж — в маленькое княжество, к мелкому невероятно набожному и правильному двору, и муж её тоже выглядел правильным и скучным до отвращения. Поэтому она быстренько родила ему сына и приехала навестить здешних родичей. И встретила Фрейсине. А он, даром, что не маг, ну хорошо, почти не маг, мог отлично подать свою злобную персону. Ей же, наверное, хотелось прослыть укротительницей, иначе зачем всё это? Меж ними так искрило, что доставалось всем, кто случался рядом — на балу ли, на охоте или на прогулке. До тех пор, пока она не встретила другого, конечно же.

— И этот другой… — начала я.

— Был ваш отец, милое дитя. Он служил в финансовом ведомстве у принца Франсуа, кузена короля Луи, дальнего кузена, с королём у них давным-давно был общий предок. А принц Франсуа — отец той самой выдающейся особы. Очевидно, где-то у отца эта особа и повстречалась с Сен-Мишелем, и Фрейсине оказался забыт. Бедняга тогда совершенно не умел переносить отказы, и о его огорчении знал весь двор, потому что его и любили напоказ, и бросили так же. Не знали только, на кого его променяли — влюблённые отлично хранили тайну.

— А вы как узнали? — нужно же верифицировать информацию!

— А я пару раз служил посыльным, от неё — к нему. И обратно, — улыбнулся нам всем дядюшка Гиацинт. — И уж конечно не говорил никому ни слова… пока вы не спросили сегодня. Вы его дочь, наверное, вам можно это знать. Правда, спустя пару месяцев она отбыла к мужу, но вскоре вернулась. Жила она не во дворце, но у своей бабушки принцессы Антуанетты, в свет не выходила, провела в Паризии несколько месяцев тихо-тихо и отбыла — надолго, лет пять или шесть не приезжала. И как только она отбыла — прекратилась и служба Сен-Мишеля, он попросил об отставке и отправился домой. Вот и всё, что я знаю о том давнем деле.

— Как же, всё. А главного-то вы и не сказали, и как после такого вам доверять? — хмыкаю я.

— Чего это я не сказал? — хмурится он.

— А имя дамы? Из-за которой всё заварилось? И до сих пор продолжается? Не хотите говорить громко — скажите мне на ухо.

Он рассмеялся.

— Хорошо, подойдите, милое дитя.

Я подошла и наклонилась к нему.

— Слушаю вас, господин Гиацинт.

Он живо набросил на нас двоих мощную заглушку и произнёс:

— Её зовут Агнесс де Роган, дитя моё. По мужу — принцесса Дармштейнская. И вы здорово похожи на неё в ту самую весну, скажу я вам!