Виктория - значит Победа. Каждому по делам его

46. Странное родство

Наутро меня будит стуком в дверь камеристка Клодина и говорит, что снова ожидают, нужно собираться. Что ж, поспим когда-нибудь потом. Открываю глаза, понимаю, что Эмиль сбежал, пока я спала, снимаю все запоры и приветствую появившуюся хозяйку дома.

Пока меня умывают, кормят и одевают, я слушаю последние новости. Оказывается, Фрейсине ещё не пришёл в себя, короля занимает его высочество Анри и его дипломатическая миссия, а меня ожидают в гостиной. Мне очень любопытно, кто там, но госпожа Жанна только посмеивается и молчит.

Я в задумчивости — какое платье выбрать. Вроде бы надевать одно и то же два раза подряд нехорошо, может быть, я сегодня буду обычной здешней вдовушкой? Госпожа Жанна подключается, рассматривает содержимое моего сундука…

— Вот это, Викторьенн. Строго, скромно, и при том совершенно невозможно не обратить внимание.

Это чёрное платье Амедео сшил мне по мотивам того, первого. Но ткань существенно дороже, и её мягкий блеск просто завораживает. И кружево цвета слоновой кости тоже дорогое и затейливое, и немного расшито мелким золотистым бисером, это уже я сама придумала. В зеркале отразилось что-то мягкое и тёплое, хоть и чёрное.

Дальше просто — камею на лиф, жемчуг в уши и декольте, кружевную косынку сверху, макияж минимален, можно отправляться.

В гостиной меня поджидал Эмиль — тоже весь строгий и торжественный. Мог бы предупредить, нет? Я так на него смотрю, что он смеётся.

— Виктория, мне удалось договориться о ранней аудиенции у человека, который обычно утром не принимает никого и никогда. Поэтому я не тратил время на то, что можно обсудить в процессе или позже. Скажи, у тебя ведь близко те невероятные украшения, которые ты привезла из дома своего отца и насчёт которых тебя остерегал господин граф?

— Да, конечно, — киваю, ничего не понимаю.

— Там ведь было кольцо? Такое, с цветочком?

— Было, верно.

— Надень.

— Но… — нет, я не понимаю.

— Повернёшь цветком внутрь. И будешь прятать руку, но она у тебя ещё не зажила до конца, поэтому никто не удивится.

Я взглянула на ладонь и с удивлением обнаружила, что порез затянулся совсем. И ночью ладонь не беспокоила меня совершенно. Регенерация? Ещё что-то? В любом случае, спасибо всем местным высшим силам, собираемся, идём.

Эмиль провёл меня куда-то тенями — незнакомый, но снова весьма пафосный коридор.

— Это дворец? — спросила я шёпотом.

— Именно, — кивнул Эмиль. — Мы идём к той принцессе, имя которой тебе вчера назвал господин Гиацинт.

— Та самая принцесса Агнесс? — я даже затормозила посреди коридора.

— Ты же сказала, что готова беседовать с ней.

— Верно, да. Я должна.

Это оказалось всё равно неожиданно и как-то волнующе, хоть чем там меня вообще можно взволновать? Я совсем не понимала, как я буду с ней говорить, но наверное, смогу? Придумаю, о чём?

Мы подошли к неким высоким двустворчатым дверям — видимо, здесь таких много. Двери открылись, Эмиля явно узнали, и какая-то девушка, по виду камеристка, поклонилась ему.

— Господин виконт, доброе утро.

— Здравствуйте, Люси. Встала ли её высочество?

— Да, она ожидает вас, ступайте.

Эмиль кивнул, взял меня за руку и решительно повёл внутрь. Мы прошли через пару весьма изящно и элегантно обставленных гостиных и зашли в третью. Навстречу нам с банкетки поднялась дама… элегантная и изящная дама, хоть она сейчас и была всё равно что в домашнем платье и с минимальной причёской, и почти без косметики. Я затруднилась сказать, сколько даме лет, она явно была старше Викторьенн и старше Эмиля тоже, хоть и хорошо сохранилась, явный маг. Моя ровесница?

Мы с Эмилем синхронно поклонились.

— Рада видеть вас, виконт, — сказала дама хорошо поставленным мелодичным голосом. — Это и есть то самое знакомство, о котором вы говорили вчера в ночи?

— Да, ваше высочество. Я представляю вам мою невесту, госпожу Викторьенн де ла Шуэтт, урождённую де Сен-Мишель.

Я украдкой смотрела на даму из-под ресниц — и увидела, какое впечатление произвело на неё имя господина Антуана. Словно у неё под ногами что-то взорвалось, словно она в последний миг затормозила перед пропастью. Она смотрела… растерянно смотрела. Но собралась и взяла себя в руки.

— Я рада видеть вас обоих, прошу, — и показала нам на кресла вокруг небольшого столика, на крышке которого был набран геометрический орнамент.

Мы располагаемся, а принцесса, как мне кажется, не вполне понимает, о чём говорить и как вообще вести себя с нами. Впрочем, минутные колебания проходят.

— Госпожа де ла Шуэтт, вы прибыли из Массилии, так ведь? — начинает она светскую беседу. — Я слышала, вы поразили кузена Луи своим смелым нарядом и смелыми высказываниями.

Поразила кузена Луи, да? То есть его богоданное величество? И об этом уже говорят, хоть встреча наша состоялась за закрытыми дверями и магическими запорами?

— Ваше высочество… если вы слышали о вчерашнем разговоре, то вам должно быть известно, что герцог Фрейсине утратил свой ментальный блок, — начала я. — Точнее, его величество тот блок снял. Господин герцог пережил этот момент тяжело, но граф де ла Мотт сказал, что сегодня он непременно очнётся, — это уже мои домыслы, но в целом же как-то так? — И вам, наверное, известно, о чём его вчера спрашивал король. Теперь же у него нет возможности не ответить королю, он расскажет всё. И о том, чем он шантажировал моего отца, и возможно, о чём-то ещё. И раз во дворце все новости расходятся быстро, то все его слова перескажут и может даже переврут ещё до заката.

Принцесса взглянула на меня… в глазах мелькнуло что-то нечитаемое.

— Господин виконт, можете вы оставить нас с госпожой де Сен-Мишель наедине? — спросила она.

— Безусловно, — тот поднялся и поклонился. — Виктория, вам нужно будет позвать меня, когда вы завершите вашу беседу.

— Конечно, — улыбнулась я ему.

Он провалился на ровном месте, а мы с принцессой остались вдвоём.

Если я что-то понимаю, мы будем говорить о таких вещах, о которых лучше никому не рассказывать. Поэтому… Я смотрю на неё в упор.

— Дозволит ли ваше высочество укрепить здешнюю защиту от подслушивания?

— А вы можете? — изумляется она. — Делайте.

Я делаю, и она понимает, что в плетение добавилась смертная сила.

— Некромантия? Но как? Ведь вы видитесь универсалом?

— Сложная история, ваше высочество.

— Я готова выслушать. Я… готова выслушать любую вашу историю, госпожа де Сен-Мишель.

— Сейчас — де ла Шуэтт.

— Как так вышло? Откуда в вашей жизни взялся де ла Шуэтт? — она хмурится и искренне недоумевает.

— Цепь случайностей, ваше высочество. Вся моя жизнь, очевидно — цепь случайностей.

— Да, это так. Ваш отец умер без вас?

— Да, верно. Я была в монастырском пансионе.

— Он говорил, что вынужден отослать вас туда.

— Видимо, да, был вынужден, — позволяю себе усмешку, очень лёгкую. — Его преследовал Фрейсине, требовал моей руки, как только я достигну подходящего возраста, и угрожал раскрытием тайны.

— Он бы не раскрыл тайну никогда, не смог, — покачала головой Агнесс. — И Антуан знал это.

— Но мог пакостить, — пожала я плечами. — И отец был вынужден не просто отослать меня, но ещё и с помощью маркиза де Риньи скрыть от поиска.

— И хорошо. Не только от Фрейсине, на самом деле. Были и другие… враги.

— Были или есть до нынешнего дня?

— О нет, я думаю, что уже нет. На самом деле хорошо, что Викторьенн де Сен-Мишель рано сменила имя, и что никогда не была в девичестве при дворе, тоже хорошо. Сейчас вы вдова, а скоро выйдете замуж снова, а супруга Гвискара мало кого заинтересует — она ведь некромант. А среди Роганов некромантов не водилось никогда, хоть мы и отличаемся разнообразным магическим наследием, — вздохнула она. — Что вы знаете, Викторьенн? Если бы я знала, что кузен Луи снимет с Фрейсине мой запрет, я бы сама ему что-нибудь сказала, только чтобы удовлетворить его любопытство.

— Фрейсине оказался замешан в заговоре простецов против магов. Его допрашивали по этому поводу, и в процессе его величество вспомнил, что герцог извещал о намерении взять меня в жёны, но ему сообщили, что я отказалась. И он взялся выяснять — отчего так.

— И отчего так? Он просто вам не понравился, или… вы подозревали более серьёзную причину? — смотрит внимательно.

— Он просто мне не понравился. Понимаете, я уже один раз побывала замужем, и это не то замужество, какого я бы пожелала своей дочери, будь она у меня. А Фрейсине показал себя с такой стороны, что за него вовсе не следует отдавать никого. Тем более, у него есть сын.

— Жермон не желает признавать Арно наследником. Он долго надеялся, что родится другой сын, но другого сына не случилось. А потом его жена отдала богу душу, и он долго вдовел, и не стремился жениться. Что случилось потом?

— Он увидел меня нынешней зимой в Массилии, и ему сказали, что я вдова де ла Шуэтта. Он прямо вздрогнул, переспросил — неужели вдова? И получив подтверждение, пошёл напролом. На следующий день явился ко мне с поддельной бумагой, которую якобы написал мой отец и тем самым обещал выдать меня за него.

— А вы?

— А я прямо спросила — почему? И он не ответил. И его величеству не ответил.

— Он сказал, что если я бросила его, то он добьётся моей дочери — потом, когда она вырастет. И дочь не сможет отвергнуть его, — она смотрела прямо на меня.

— А дочь, как я понимаю, именно что отвергла, — улыбаюсь легко.

— Я понимаю вас, Викторьенн, он очень изменился, и вовсе не в лучшую сторону. Двадцать четыре года назад он был молод, горяч и красив, и я потеряла голову. Да, я не была образцом добродетели, но честно сказать — и не собиралась. Мой супруг тоже не хранил мне верность, вся разница между нами только в том, что он держал свои увлечения под боком и о них говорили все в Дармштейне, а я свои — здесь, и их пересказывали друг другу здешние сплетники. Но в Паризии к супружеской неверности относятся легко, тогда как в добродетельном Дармштейне — с осуждением, вот и вся разница. И когда мой супруг узнал, что не только у него есть бастарды, но и я в тягости совершенно точно не от него — он едва меня не убил. Я сбежала из его дома, мне помогли порталом мои здешние родственники. И моя бабушка, мать отца. Ей не понравилось, что я жду ребёнка не от мужа, потому что, говорила она, магу на то и даны силы, чтоб ими пользоваться и не попадать в подобные ситуации, но раз уж случилось — нужно справляться. Без неё я бы точно не сохранила ни ребёнка, ни жизнь, ни остатки доброго имени. Она тайно прибыла на ваши крестины, вам говорили? И если бы она сейчас видела вас, то была бы рада. Вы прекрасны, и я слышала, что отлично справляетесь с доставшимся вам богатством.

— Доставшимся, как же, — фыркаю я. — Отбитым у конкурентов!

— Что? У конкурентов? — сверкает глазами она. — Расскажите же, пожалуйста, я должна это знать! Я не могла помочь вам тогда, но возможно, смогу теперь?

Я не знаю, отчего вдруг, но я рассказываю. Вообще она мне нравится, эта Агнесс, и ощущаю некое родство… не как с матерью, конечно же, но — с сестрой. С ней легко, будто мы сто лет друг друга знаем, я рассказываю об Эдмонде и её сыне, о Терезе, о том, как Эдмонда плевалась жабами, а принц на корню пресёк её претензии. Мы смеёмся истории о моём первом званом обеде — когда молодёжь потушила магический свет. Она с восхищением слушает об интервью с Саважем, говорит — и впрямь, никто так не делает, должно иметь успех.

О двух вещах я молчу — о жизни Викторьенн между свадьбой с Гаспаром и смертью, и об Эмиле.

О Викторьенн спросит — расскажу, она пока не спрашивает. А об Эмиле…

Что-то мне подсказывает, что не будь они знакомы близко, он бы в жизни не договорился об этой встрече. А я уверена, что поступаю сейчас правильно. Принцессу Агнесс лучше иметь в союзниках, чем во врагах. Лично я, конечно, только умозрительно могу предъявлять ей за то, что она не интересовалась жизнью дочери, нет у меня личной заинтересованности, и это, наверное, хорошо. Потому что… вмешайся она, не было бы у Викторьенн никакого брака с де ла Шуэттом. Правда, тогда не было бы и моего второго шанса, ну да и что теперь?

— А что де ла Шуэтт? — всё же спрашивает она. — Вы говорите, не пожелали бы своей дочери такого брака. Это потому, что у вас не было детей? Или потому, что он был не лучшим человеком?

— Скотиной он был, — я почти не стесняюсь в выражениях. — Причём такой скотиной, которая уверена в своей непогрешимости и в том, что видит всех насквозь. Но если в бизнесе он что-то понимал, то в людях — ничего. Его убил собственный сын, не своими руками, но участвовал в заговоре против него. А он не верил, что это сын, думал — так, просто, оттолкнул от себя и его мать, и его самого. За то и поплатился.

— И он не боялся быть скотиной с некромантом? — не верит она.

— Не боялся, потому что я ощутила себя магом только оставшись вдовой.

Она берёт меня за руку, осторожно, будто опасается, что я отниму, но я этого не делаю. Реально не знаю, что там у неё в голове, но хочется её пожалеть. У меня больше свободы и больше возможностей, потому что я — мелкая сошка, а она — принцесса. К ней больше внимания, к каждому её шагу. И у меня больший жизненный опыт — почти во всём. Когда она вышла замуж, я ещё в школе доучивалась, а потом в универ поступала. А когда она встретилась с господином Антуаном, я была студенткой-оторвой и не стеснялась экспериментировать и с друзьями, и со случайными знакомыми, и никто мне был не указ. Поэтому…

— Я не могу просить вашего прощения, Викторьенн, и пойму, если вы не пожелаете меня более видеть. Но…

— Как всё случилось? — я тоже беру её за руку.

Она молчит, потом начинает говорить.

— Я гостила у дядюшки Луи, и это было как глоток свежего воздуха после Дармштейна. Танцы, прогулки, кавалеры. О нет, не только Фрейсине, были и другие, просто он задел меня достаточно сильно. А потом я зашла к отцу в кабинет и увидела вашего отца. И утонула в его глазах, у вас его глаза, вы знаете?

Ну да, у принцессы серые.

— Знаю, — улыбаюсь, пожимаю ей руку.

— Сейчас я вспоминаю ту историю как лучшее, что случилось со мной в жизни.

— Как же, а дети, другие дети? — кто-то мне сказал, что у принцессы четыре сына.

— Они растут без меня. Сразу же после рождения их отдают кормилицам и нянькам. Потому что при дворе моего супруга так заведено и иначе быть не может. И после вашего рождения я немного надеялась, что мне удастся иногда навещать вас, но супруг пообещал убить вас, если только сумеет найти. И хорошо, что не сумел, я благодарна за помощь маркизу де Риньи. А сейчас уже не важно, кто вы. Но скажите, откуда некромантия? Я понимаю всё остальное, это частью от Антуана, частью от Роганов. Но некромантия?

— От смерти, Агнесс, — я отчего-то называю её просто по имени, и она не возражает. — Граф Ренар и маркиз де Риньи сказали, что такое возможно.

— Вы… едва не умерли? — хмурится она.

— Трижды.

— Кто посмел? — спрашивает она так, что я верю — доберётся и задушит.

— Их уже нет в живых, почти всех, — Эдмонда жива, и господин Руссо, но что-то мне подсказывает, что об одной мы больше не услышим, а второму недолго осталось.

— Это хорошо, что нет в живых, — говорит она. — А Фрейсине не бойтесь, он слаб и не способен сопротивляться, спеси в нём намного больше, чем силы, и мне жаль, что я не разглядела этих его черт тогда, много лет назад.

Сказать ей, что в юности все мы совершаем ошибки? О нет, не нужно. Или… как раз нужно? Я видела — она не играет, не давит на жалость, не пытается показаться лучшей, чем есть и не оправдывает себя. Это оказалось… неожиданно.

И я уже готова говорить дальше — о заговоре против меня и о попытках убить, и о всяком другом, с этим связанном, но в запертые двери настойчиво стучат.

— Ваше высочество! Ваше высочество! Его величество велел срочно доставить к нему вашу гостью! — это какая-то ближняя дама принцессы.

— Скажите, что мы обе вскоре будем, — произносит принцесса громко и неумолимо.

— Наверное, Фрейсине пришёл в себя, — говорю.

— Видимо, да. Ничего он не скажет, лишнего, я имею в виду. Не дадим.

— Я хочу сама расспросить его, — усмехаюсь жёстко.

— Извольте, я не буду мешать, — она тоже усмехается.

В конце концов, кто не увлекался странными мужчинами в юности, да и не только в юности? На них же не написано, что они странные? Не самый большой грех в жизни.

Мы поднимаемся, я уже почти открыла дверь, и тут она со вздохом берёт меня за руку. Смотрю — а кольцо-цветок повернулось, и сверкает камнями в луче солнца из окошка.

— Бабушкино кольцо, — улыбается принцесса. — Она передала парюру вашему отцу, когда прибыла на ваши крестины. Он был против, говорил, что украшения приметные, но она настояла — потому что ценность велика и можно продать по частям, если вдруг что. Вижу, что не продали. Это приятно.

— О нет, не продали, — улыбаюсь тоже.

— Вот и хорошо, — кивает она. — Идёмте же.

И мы идём говорить с Фрейсине.