Затмение Сердца

Глава 11 Тринадцать часов до Затмения — тюремный корпус: точное местоположение неизвестно

— Времени у нас совершенно не осталось! Если не поспешим, то весь наш остров, вся наша Метрополия, нет, весь мир подвергнется самой страшной опасности! Это единственный шанс для всех вас! Искупить свои грехи и злодеяния перед Сердцем! Но об этом вам более подробно расскажет господин Реггс!

Человек в черной форме после небольшого вступления ушел со сцены, и его место занял худощавого вида мужчина с глубокими морщинами на лице и впалыми глазами. Выпрямившись так, как будто бы это и вправду могло компенсировать его небольшой рост, и пригладив седеющие волосы, он уставился на собранных в зале узниц, которые больше напоминали не живых людей, а безвольных кукол с одинаковыми лицами, что были облачены в выцветшие темно-бардовые тюремные робы. Больше всего на свете, на самом деле, оратору хотелось сейчас находиться не здесь, а на каком-нибудь курортном островке с пышной растительностью. По отношению к невольно собравшимся человек по фамилии Реггс не испытывал презрения или ненависти, и уж тем более жалости, воспринимая их исключительно как роботов или биомассу без воли, которая просто должна выполнить свою задачу.

«Но нет же! — выругался про себя господин Реггс. — Эти тупые шлюхи еще мнят себя какими-то там людьми! Личностями, твою мать! И вот именно из-за этих сложностей, этих досадных недоразумений ему и пришлось в кои то веки заставить себя очно явиться на работу. Он и так получал солидный оклад за деятельность, напрямую не связанную с непосредственным посещением подобных мест. К тому же, что было уже совершенно немыслимо, ему да в его-то года приходилось проводить разъяснительную работу относительно просветительской пропаганды. Хотя все то же он мог сделать и через голографический приемник. Но нет ведь! Эти бездельники из главного управления решили выслужиться перед Графом-Генералиссимусом, вот только свою работу спихнули опять на меня… — скрипнул зубами Реггс и, сделав глубокий вдох, на выдохе начал свою речь, даже не потрудившись включить суфлера через чип: — Еще чего! Тратить на это свои силы!»

— Дорогие подданые нашего святого и непоколебимого острова! Здесь сегодня вас всех собрали, чтобы объявить о чудесной новости! Вы все избраны, чтобы раз и навсегда освободить наш остров от страшной угрозы! И более того! Так удачно совпало, что и вы, прежде чем мы объявили о желательных списках, сами изъявили добровольное желание отправиться за Горизонт!

Узница, в то же самое время почти не слушая мужчину в алом костюме, сидя среди таких же подневольных девиц, как и она сама, старалась не смотреть по сторонам, боясь увидеть среди сотен серых лиц вокруг то самое единственное, которое было ей дороже всего на свете. Она до сих пор просто не могла поверить, что сломалась и еще больше стыдилась того, что стала виновницей гибели, моральной уж точно, подруги, в результате чего они обе теперь обречены на физическую смерть.

— … Но не бойтесь! Великая Богиня-бабочка следит за всеми нами! И по ее милости у вас всех есть шанс искупить кровью все свои преступления! И вернуться обратно уже настоящими свободными героинями! Ведь наша общая победа уже близка! И, вполне возможно, что именно вы и станете той, кто покончит с нашим страшным врагом навсегда! Я, хоть это даже не по протоколу, лично от себя добавлю, что восхищаюсь каждой из вас! Вместо того чтобы в комфорте в стенах данного заведения потерять драгоценное время зря, вы решили отдать долг нашей стране и защитить ее от оккупантов!

Узница кое-как держала себя в руках, боясь потерять сознание из-за всего, что с ней произошло за последние сутки. Но еще больше она боялась того, что скрывалось в стенах. Ведь оно чуть вновь не вынырнуло наружу из стены в ее камере в тот самый момент, когда за ней пришли охранники, чтобы она подписала бессрочный договор на добровольное согласие на отправку за Горизонт.

Руки ее тряслись. Узница потела все сильнее, чувствуя, как внутренности болезненно сжимаются. Она уже не могла дождаться заветного момента, чтобы отправиться куда угодно, но только бы прочь отсюда, за стены этой пыточной, внутри которой сам воздух, казалось, причинял ей ежесекундно неимоверные страдания.

— … И совсем необязательная процедура будет проведена просто ради вашей же безопасности! — заключил пропагандист в тот момент, когда чип внутри ее головы, который был вживлен с момента ее взятия под стражу, взорвался фонтаном из боли. В кровь узницы начало поступать новое соединение, которое синтезировалось внутри ее организма, превращая ее целиком в настоящую биологическую бомбу с широким поражающим радиусом действия.

— Повторюсь: это все исключительно ради же вашей безопасности! Понимаю, процедура крайне малоприятная, но поверьте, куда ужаснее попасть в лапы нашего врага! Он делает с нашими героями немыслимое! Поэтому в момент кризиса, который надеюсь не наступит, вас спасет этот чудесный защитный механизм! Вы ведь, наверняка, уже и позабыли о тех ужасах, которые вы все переживали за Горизонтом! Но не бойтесь! Он сработает лишь в самом крайнем случае, ведь для нас нет ничего важнее того, чтобы вернуть наших героинь домой после того, как мы одолеем…

Узница не слышала слов Реггса, сжавшись в комок и пытаясь не сойти с ума от боли, вызванной ядом, который прожигал ее внутренности. По всей видимости, это переживание и послужило последней каплей, поскольку та расщелина под потолком, что сводила ее с ума в камере появилась и под потолком зала собраний. Она начала расширяться до тех пор, пока оттуда на нее уже совершенно внаглую и не стесняясь всей окружающей обстановки и охраны стало пялиться какое-то существо. Встретившись с ним взглядом, узница испугалась настолько, что готова была, даже рискуя вызвать на себя гнев охранников и новые пытки, броситься куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Однако страх сковал ее целиком, и все, что она могла делать, это безучастно наблюдать за тем, как эта сущность проявлялась в окружающем ее пространстве, а в ее голове эхом как будто бы в виде насмешки раздавались хлопки от соприкосновения подошв ног с асфальтом. Ей даже показалось на мгновение, что это она сама бежала куда-то, и даже неважно куда, поскольку была свободна от всего того ужаса, что душил ее прямо здесь и сейчас.