Затмение Сердца

Глава 52 Десять минут до Затмения — остров Крови

— Уходи!.. — закричал что есть мочи Реггс. Его внимание мгновенно привлек масштабный взрыв над пирамидой, заставивший отца Симона сосредоточиться на орде чудовищных образов перед собой, которые и осветила эта самая вспышка, что потухшей спичкой упала прямо в самую гущу этого нечестивого столпотворения.

Симон же, в свою очередь, обессиленный, наклонился к своему отцу, впервые в жизни почувствовав в нем опору, несмотря на то что сейчас тот был уязвим как никогда прежде:

— Я бы и рад… Да вот только у меня совсем не осталось сил. Да и, сказать по правде, уже и уходить-то некуда… Все это пространство — это вотчина графа. Это, по сути, ведь он сам. Поэтому если мы не одолеем его здесь и сейчас, то и идти нам будет некуда.

— Прости… — часто и глубоко дыша, все еще не решаясь посмотреть ему в глаза, проговорил Реггс-старший, — прости за все, что сотворил с твоей жизнью… Со всеми жизнями вокруг! И особенно прости за Лилу! Она не заслужила такой судьбы! Не заслужила такого отца! И я даже тут извиняюсь не перед ней, а перед тобой, потому что только после ее гибели у меня хватило смелости признать это.

— Лучше поздно, чем никогда, — не в силах ни простить, ни вновь обозлиться на своего отца, выдохнул Симон, потирая свой ноющий кулак.

— Знаешь, пап, это первый раз, когда я вот так ударил кого-то сам по-настоящему.

Его отец усмехнулся:

— В иных обстоятельствах я бы только порадовался этому. Сказал бы, что ты поступил как настоящий мужчина, но сейчас я понимаю, что это лишь еще одно ненужное страдание, которое я навлек на твою голову.

— Не будь так строг к себе. По крайней мере, грех моего рождения лежит не на тебе.

— И то верно. Поэтому скажу прямо, если ты, правда, думаешь, что бежать нам некуда, то давай покажем этому сукиному сыну настоящий ад! — заставив наэлектризоваться собственные пальцы, что вспыхнули огнем, выдохнул Реггс-старший.

Впереди пульсирующей тьмы раздался протяжный гул, который заставил многоглазую бездну перед сыном и отцом разойтись в разные стороны подобно двум чудовищным черно-кровавым крыльям, чтобы уступить дорогу дьяволу.

— Готовься, он идет! — напрягся Реггс-старший, пытаясь рассмотреть в замигавшем впереди огоньке контуры своего врага. — Спасибо, что не дал мне спуску… За то, что сказал и, что самое главное, сделал. Ты сделал все, что в твоих силах и даже больше, чтобы остановить этот кошмар, остановить меня… — выдохнул Реггс, — твоя мать бы действительно не простила бы мне такого…

— Дорогой! — послышался голос из глубин мрака, который принадлежал никому иному как…

— Этого не может быть… — открыл рот Реггс-старший, опустив руки и на автомате пойдя навстречу Ирис, которая выглядела абсолютно живой и даже более красивой и молодой, чем ее застал сам Симон. Она была одета в белое свадебное платье, которое он видел только на фотографиях. Было очевидно, что это какая-то ловушка, однако ее образ, голос и даже запах тела, что доносились до Симона, заставили его убрать руку с плеча своего отца и просто упасть на месте, наблюдая за тем, как его отец и мать воссоединились, обнявшись, как будто бы они никогда до этого и не расставались. И даже гудящий вокруг ад как будто бы не осмеливался прервать акт воссоединения этих двух любящих сердец.

— Это ты? Это правда ты, Ирис? — целуя в щеки и в лоб со слезами на глазах все спрашивал и спрашивал Реггс.

— Конечно, дорогой, это я, — мягко обняла его Ирис. Казалось, что и сам отец Симона изменился до неузнаваемости, так что стало казаться, что сейчас перед ним стоит совсем другой человек. Человек, который любил, а не дышал ненавистью, и который не сеял ее вокруг себя до того, как встретил свою любовь, и после того, как потерял ее.

Наблюдая за этим слиянием душ, Симон не решался, казалось, даже дышать, чувствуя, что теперь вся его борьба теперь бессмысленна, поскольку счастье — вот оно, было перед ним. И оно ни коим образом не зависело ни от его мыслей, ни от его действий. А сам Симон никогда не был и не будет властен над той силой, что могла как подарить этот рай, так и за мгновение отобрать его навсегда.

— Но если все мы просто программы, то ведь воскрешение моей мамы в этом контексте вполне возможно? — осторожно позволил себе понадеяться Симон. — И если мы даже не настоящие люди, то, может, и наше ненастоящее счастье не такое уж недостижимое! Всего лишь надо перепрограммировать код так, чтобы… — запнулся Симон, наблюдая за тем, как образ его отца и матери расплывается. Двое стали сливаться в одно, как будто бы в экстатическом танце материи, однако это было что-то другое. Так, перед Симоном через пару мгновений вновь остался стоять лишь его отец, который обнимал сам себя. Его одежда также обрела форму того самого платья, глядя на которое, Симон мгновенно вспомнил, что за жесткое и беспощадное существо создало этот мир.

— Прости… — со слезами на глазах повернулся к нему отец, — прости, что подвел тебя, сынок… — задохнулся Реггс-старший, как будто бы в приступе тошноты под разлившейся вокруг беспощадный смех, что вырвался из его глотки в виде черного острия длинного кола, который прошел через него насквозь.

Симон, не мигая, смотрел как сияющий в белом костюме дьявол с алым плащом за спиной, что развивался подобно двум кровавым крыльям, радостно скакал, хохоча, по воздуху, размахивая еще дрыгающимся трупом его отца на острие его орудия пыток. Казалось, весь мир обратился в это орудие пыток. Так, Симон с ужасом, не в состоянии защитить ни себя, ни уж тем более своего отца, бессильно наблюдал за тем, как его почти со всех сторон закрыл частокол из кольев с насаженными на них людьми и иными разумными существами.

Единственным местом, куда можно было сбежать от медленно сходящего с небес дьявола, была лишь одна дорога, ведущая в иные небеса, а точнее, лестница центральной пирамиды, к которой Симон, перекувыркнувшись через себя, попятился. У самого ее подножья, развернувшись и поддерживая одной рукой сердце Лилы, Симон стал на трех конечностях, подобно какому-то нелепому насекомому, взбираться по черным ступеням на самый вверх. Когда он смог преодолеть ползком уже несколько десятков ступенек, к подножью мягко спланировал Харт, одной рукой все еще с легкостью держа кол с Реггсом, чьей труп загоревшись, превратился в живой факел, которым Харт теперь, смеясь, стал подгонять Симона, заставляя подниматься все выше и выше.