— Забавно, — поправив окровавленной рукой очки и замарав в крови еще и свое лицо, оскалился Харт. Неторопливо поднимаясь по ступенькам наверх, он лениво подгонял горящим колом созданную им же программу, — как все складывается. Точнее, как все предсказуемо. Ты ведь, наверное, думал всю свою так называемую жизнь, что у тебя впереди миллион дорог. И что все они открыты перед тобой, а оказалось, что ты никогда не мог сойти с одного единственного пути, что и привел тебя сюда, на эти ступеньки, по которым ты, в страхе убегая от меня, от своей судьбы, наоборот, на всех порах спешишь ей навстречу.
Симон не слушал Харта, а лишь сосредоточенно, стараясь не поскользнуться, поднимался все выше и выше по черным ступенькам. Они начали светиться изнутри лиловым пламенем по контурам узоров, которые выглядели не то как микросхемы, не то как внутренний рисунок самой вселенной, не то как летопись всего мироздания в целом и его жизни в частности.
— Видишь ли, дорогой, — продолжил Харт, — эта пирамида — центральный хаб всей системы корабля. А как раз на вершине находится точка доступа ко всем командам, ключ к которой ты любезно решил за меня донести до самого верха…
Симон продолжал ползти вверх, наблюдая за тем, как перед ним расстилалось полотно из образов, в которых он безошибочно узнавал эту самую пирамиду. Она, однако, находилась не в каком-то определенном месте, на острове Крови, например, но будто бы и была всем миром. И по ней, точно также как и он сам, ползли наверх мириады разумных существ, но только лишь для того, чтобы обнаружить на вершине зияющую черную дыру — пустоту. После чего не оставалось ничего иного, кроме как отдать Богине свою душу.
— И как я уже сказал: все, что произошло, было предопределено. То, как ты сейчас как какой-то жук ползешь наверх, лишь бы не поджариться в моем пламени. Однако этим ты только облегчаешь мне задачу. В итоге тебя там, наверху, будет гораздо проще раздавить. Однако не печалься. Твоя смерть даст рождение новому миру! Твоя жизненная энергия станет пищей, благодаря которой я обрел эту силу! Ведь это моя судьба! Мое предназначение — из всех возможных эонов и эпох родиться в это судьбоносное время, чтобы завоевать целый мир, а затем отправиться на покорение иных планет! Мой поход нигде и никогда не кончается! Ведь мое сердце не имеет границ! — вновь обнажив дыру в груди, рассмеялся Харт, найдя этот каламбур весьма забавным.
Симон уже почти достиг вершины, в последний момент замерев перед финальной ступенькой, будто бы не решаясь посмотреть правде в глаза и воочию узреть то, что ждало его на вершине — пустоту.
— Ха! — подпалил спину Симона Харт, ткнув в него останками горящего трупа отца, отчего Симон, взвыв, тут же в один прыжок достиг вершины и принялся кататься по черному камню, чтобы сбить пламя, начавшее пожирать кожу на спине. Харт же, прыгнув на несколько десятков метров вверх, чуть было не приземлился прямо на голову Симона. Ему, однако, удалось увернуться в последнюю секунду, сделав крайне болезненный маневр вправо, отчего Харт впечатался своими туфлями в поверхность пирамиды, чуть не расколов ее надвое и сотрясая при этом собой всю конструкцию до основания.
— И что же ждет тебя на вершине? — надсмехался Харт над обугленным уже наполовину Симоном, что полз к самому центру вершины, где виднелось некое возвышение. — Может, новый союзник? Или новая сила вроде электричества, огня или еще какой-то абсолютно бесполезной против меня способности? Нет? Что же это будет на этот раз?
Симон продвигался сантиметр за сантиметром в оглушающем одиночестве вперед хоть к чему-то, что могло ему помочь. Или хотя бы подарить призрачную надежду на спасение. Однако наверху, кроме смеющегося дьявола, не было никого и ничего, что могло бы прийти ему на помощь, поскольку то, чего он достиг в конце своего жизненного пути, являлось жертвенным алтарем.
— Упс, — улыбнулся Харт, — и тут ошибочка вышла.
Задрав голову, он наблюдал за тем, как диск дневной звезды начал исчезать за одной из лун, что знаменовало собой солнечное затмение:
— Никто и ничто уже тебе не поможет, дорогой. А знаешь почему? Потому что так запрограммированно. Каждые десять и двадцать лет по местному летоисчислению происходит затмение в этом мире, после чего вся программа симуляции обнуляется. Черное солнце взошло в твой первый вздох в этом измерении, и оно же будет свидетелем твоего последнего выдоха. И этот цикл уже происходит в двадцатый раз, если хочешь знать. Поэтому-то тебе и кажется, что все это ты уже видел, ведь все наши эти разговоры уже происходят в двадцатый раз. Может быть, квадрат этого уравнения решится как раз сейчас? Когда двадцать лет тебе исполниться уже в двадцатый раз?
Симона не волновало, сколько раз это уже происходило с ним. Единственное, на чем он был в данный момент сосредоточен, так это использовать что угодно, лишь бы сбежать отсюда. Лишь бы сберечь сердце Лилы.
— Ха! — театрально вскрикнул Харт, скинув с кола рассыпающееся в пыль тело Реггса, чтобы затем пронзить острием ногу Симона. Тот не издал ни единого звука, а лишь подался вперед, после чего его движение было остановлено, когда и вторая нога была поражена подобным ударом. Однако уже и не нужно было никуда идти или даже ползти. Он достиг финальной точки в своей судьбе. Свободной рукой оттолкнувшись в последний раз, Симон вытянулся, насколько ему хватило сил, чтобы уткнуться лбом в черный камень жертвенного алтаря, на котором лиловым пламенем пылал образ черной Богини.
Перевернувшись на спину, Симон, чувствуя, как немеют части его тела, наблюдал за тем, как на вершине алтаря на фоне статуи танцующей Богини черное солнце уже практически явило себя во всем своем великолепии.
— Это все ведь в твоих собственных интересах, — проверяя пальцем, не затупился ли его черный кол, ойкнул Харт, поранившись об его острие. Улыбнувшись тому, что еще чувствует боль, он облизал свою кровь, а затем подошел вплотную к жертвенному алтарю, на котором уже возлежал Симон.
— Посмотри вокруг. Тебе уже некуда бежать, — развел руками Харт, после чего вверх по ступеням пирамиды со всех сторон поднялись волны пульсирующей тьмы, что, казалось, были продолжением светящейся темноты души Харта, — весь мир это я. И я всегда получаю, что хочу, как я уже сказал. Поэтому ты можешь и сейчас вновь поупорствовать, но тогда я просто убью тебя, и все начнется сначала. И уж поверь мне на слово, для меня это совсем несложно. Это ведь ты проживаешь все эти страдания раз за разом, тогда как для меня вся твоя жизнь — это лишь мгновение, которым я могу без труда пожертвовать. Ты всего лишь побочный продукт моих собственных воспоминаний… — запнулся Харт, подняв голову и увидев, что на сей раз что-то неуловимо изменилось. А именно вместо его собственного выгравированного светлого образа заключенного в сердце на жертвенном алтаре тут находилась статуя черной Богини, которой просто не должно было тут быть.
— Интересно… Может, все же на сей раз события примут несколько иной оборот… Особенно учитывая то, что на протяжении всей симуляции данной вариации событий тебя и твою Лилу преследовали эти бесконечные ошибки. Все эти ваши эти тряски, которые так сильно меня забавили своей несообразностью. Все те трудности, что выпали на вашу долю, в которых вы пытались усмотреть либо болезнь, либо знак святости — не более чем ошибки программного кода. Это финал. Смирись, ты, как и Лила, страдали зря. Поэтому еще раз. Даю последний шанс тебе, Сима, — подняв кол одной рукой и нацелившись прямо на его грудь, спокойно произнес Харт, протянув к нему ладонь другой, — тебе нет нужды проходить все это снова. Отдай мне сердце Мира. И я прекращу твои страдания раз и навсегда.