Затмение Сердца

Глава 55 Восемь лет до Затмения — Метрополия Сердца

— Я прямо так и сказала? Правда?

— Да, бабуль! Про то, что Богиня это я, но в то же самое время я не Богиня!

— Да, припоминаю… Думаю, это цитата из сказаний о бытии черной Матери. Однако все же, я думаю, сложно ребенку еще понять всю глубину этих слов.

— Ну как же, ба? По-моему, все довольно просто!

— Правда? Ну так поведай мне, о мудрейший, смысл этого стиха! — по-доброму улыбнулась бабушка.

— О! А вот это как раз-таки очень легко, бабуль! Подожди меня, пожалуйста, я сейчас!

— Для тебя у меня есть все время мира, дорогой, — кивнула бабушка, — я никуда не спешу.

— Я сейчас! — убежал вновь с балкона, на котором они сидели, Симон, оставив бабушку в одиночестве любоваться рассветом.

— Вот, смотри! — вернувшись, проговорил внук. — Я готов показать тебе все это наглядно!

— Хм? — отвлеклась от созерцания женщина, сосредоточившись на игрушечных фигурках, которые с собой захватил ее внучок. — Ну давай, показывай.

— Да, бабуль, конечно! Вот смотри! Это Охотница! — Симон вытянул черную фигурку стройной героини,.– А это… — вытянул мальчик вперед ящера в разноцветных перьях, — ее верный спутник! У них есть своя собственная история, которую за нее и ее друга прописала компания, в которой ее разработали. А точнее, сценаристы, которые там работают. То есть у нее уже есть какой-то бэкграунд, какая-то история. Но она, тем не менее, может поменяться в любой момент!

— Как это? Если у нее есть уже личная история, как она может поменяться?

— В этом-то как раз и кроется весь смысл! И придумать его могу я! Могу придумать те события, что произойдут с ней. И даже они превзойдут собой все, что там написано в сопроводительных буклетах! И вроде как, с одной стороны, эти герои и подчиняются этим самым законам, что ей прописали, и они просто-напросто не существуют без них! — Симон подкинул фигурку в руке и ловко поймал ее. — Однако это ведь просто пластик, которому придали форму. А вот смысл этой форме уже придумываю я. Тот, кто непосредственно играет с этим образом. Вот так и получается, что это фигурка — это как бы замаскированный «я», который и играет эту роль. Но в то же самое время было бы просто безумием заподозрить меня в том, что я сам являюсь непосредственно каким-то бесчувственным пластиком!

Бабушка нежно улыбнулась своему внуку и поцеловала его в макушку:

— Ты очень мудр, Симон, не по годам. А вот я похоже, все-таки не очень…

— Почему это? — возмутился Симон. — Ты очень и очень умная, бабуль!

— Нет, дорогой. Я была очень глупа, потому что привела в этот мир Ирис, твою маму. Я очень рада, что ты не видел всех ее страданий, что она пережила из-за этой кристаллической болезни и причин, ее вызвавших! Однако сейчас я вижу, что это было крайне эгоистично с моей стороны. Я ведь так хотела любви. И хотела девочку. А в итоге эта самая девочка влюбилась в самого настоящего негодяя, да и к тому же в итоге заболела одной из страшных болезней на нашем веку.

Симон слушал, не перебивая.

— Стоят ли все удовольствия и радости, что она испытала в своей жизни, хотя бы минуты ее самых страшных страданий, когда ее собственный организм убивает ее через ужаснейшую боль изнутри, разрывая на куски? Я не знаю. Но вот в чем я уверена, — бабушка достала небольшой образ черной Богини, который лежал у нее в кармане, — что это точно больше моей Ирис не поможет, потому что ее просто нет, — с этими словами бабушка выронила небольшую бумажку и та плавно опустилась на пол. С одной стороны, ничего вроде бы не произошли, но с другой, это был величайший акт святотатства, какой можно было ожидать от этой набожной женщины.

— Видишь? Ничего не происходит, — безразлично вздохнула бабушка, — небеса с громом не разверзлись. Точно так же, как ничего не происходило, только со знаком плюс, когда я пыталась лечить молитвами и этими идолами как тебя, так и Ирис. Прости свою глупую старушку, Сима.

Ее внук осторожно поднял изображение с черным ликом, который внушал ему ощущение одновременно и страха, и благоговения:

— Но, может, бабуля, — выдохнул Симон, — ей просто надоело играть с мамой?

Бабушка вопросительно посмотрела на своего внука.

— Я имею ввиду, что я тоже очень любил… Любил маму. Но если то, что мы тут только что обсуждали, хотя бы немного отражает нашу реальность, то нет ничего удивительного в том, что мамы больше нет. Потому что больше за нее никто не играет. Но особенно огорчаться тут не из-за чего, потому что ее никогда и не существовало, а была только Богиня, которая прикидывалась этой самой игрушкой.

— Жестокая игра какая-то тогда получается, — выдохнула бабушка.

— Для нас — безусловно! Но для нее — вряд ли. Стала бы вот ты, бабушка, плакать из-за сломанной куклы или просто потому, что она тебе разонравилась, если бы была маленькая?

— Смотря, кто был бы моим родителем, — улыбнулась бабушка, — если бы у меня папа был как твой отец — скупердяй, то точно бы расстроилась. Потому что пришлось бы тогда точно играть со сломанной моделькой. А если бы родитель был бы щедрым, он купил бы мне еще с десяток, только лишь бы я не расстраивалась.

— Ну вот видишь! С этим разобрались, — улыбнулся Симон, — хотя я, конечно, по ней сильно скучаю.

— Я тоже, — поджала губу бабушка, — но единственное во всей этой ситуации, что в конечном итоге не столь уж и чудовищно, то, что удалось спасти тебя из детского дома. Это, пожалуй, единственное только и греет мне душу.

— То есть, даже не смотря на мое объяснение, ты все равно жалеешь, что… Что родила Ирис?

— Жалею — не подходящее слово. Скорее я чувствуя тот грех, чувствую ответственность, что взяла на душу, когда из пустоты создала столько боли из-за своего эгоизма.

— Значит, и мне лучше тогда не заводить своих собственных детей? — посмотрел, как бы ожидая финального вердикта, Симон.

— Я не знаю, дорогой, — положила ему на голову руку бабушка, — это будет твое решение. Ты начала должен посмотреть мир своими собственными глазами. И уже после сделать собственные выводы, чтобы отвечать за последствия принятого решения.

— Звучит жутковато, — признался Симон.

— Не бойся. Этого все равно не избежать. Мы каждую секунду делаем подобные выборы… Или же за нас их делает Богиня? Это нам все равно неведомо. Да и на самом то деле, все это не имеет никакого значения для нашей повседневной жизни. События просто происходят. И мы уже постфактум решаем приписывать себе те или иные заслуги за то, что само собой разворачивается в этой реальности.

— Так значит… Тебе вовсе необязательно чувствовать вину за то, что произошло с мамой, так ведь?

— Может быть, и необязательно. Но факт заключается и в том, что я уже взяла этот груз на душу. И ничто этого уже не изменит. Только и всего.

— Тогда позволь-ка мне немного развеять твою тоску еще кое-чем! — в нетерпении бросился Симон вновь внутрь квартиры. Достигнув своей комнаты, он стал рыться в ящиках рабочего стола, извлекая оттуда наружу свои рисунки, которые так хотел показать своей дорогой бабушке. Пробегая на обратном пути около зеркала, Симон вновь заметил темный отблеск знакомого образа, который пугал его столько лет, но который теперь, напротив, заставил его не потерять рассудок, но прийти в тонус. Взглянув на образ, который выронила бабушка и который он подобрал, Симон увидел, что он был пуст. Без страха заглянув в зеркало, мальчик увидел, как оттуда на него вновь смотрят два знакомых черных глаза, которые обрамляли лиловые узоры, формировавшие весь остальной силуэт Богини.

— Я боялся тебя все это время, — донеслось из зазеркалья, — однако теперь я понял… — произнесли неслышно теперь уже губы самого Симона, — что нет смысла страшиться. Ведь я точно такой же, как ты. Я ведь только играю куклами и игрушками, в то время как ты играешь целыми мирами. Между нами не такая уж и большая разница, если вообще и есть какая-то… И я был бы последним глупцом, если бы стал приписывать свою боль твоей злой воле, ведь ты просто делаешь то, что соответствует твоей природе. Точно так же, как и я. И именно поэтому ты есть я, но я не ты. Симону даже показалось, что фигура в зеркале ему улыбнулась, а когда он развернулся и пошел прочь обратно к своей бабушке, ему слышалось, что за ним по пятам идет та самая фигура, что бесшумно преследовала его всю жизнь. Несмотря на мурашки, которые шли по коже от этого осознания, вместе с тем Симон ощутил невероятную легкость, будто бы впервые по-настоящему ощутив вкус жизни и трезво взглянув на все, что с ним происходит, более не страшась будущего, какое бы оно ни было.

— А ты долго ходил! — улыбнулась бабушка Симону.

— Прости за ожидание! Вот, смотри! Это моя история про приключение маленького утконоса!

Бабушка взяла его вручную скрепленную скотчем книжицу, состоящую из разрисованных листочков, и посмотрела на сияющего утконоса на обложке, который был облачен как в дорогой наряд в разноцветные перья.

— А почему именно утконоса, мой дорогой?

— Ну… — почесал голову Симон, — наверное потому что утконос — это настолько необычное животное, что кажется, что его вообще не должно существовать! И это же относится как ко мне самому, так и миру вокруг — поскольку я часто сам задаюсь этими вопросами: как я или все что меня окружает в принципе может существовать? Это просто безумие какое-то!

Бабушка в ответ лишь рассмеялась и нагнулась, чтобы поцеловать расположившегося рядом внучка. Сам же Симон явственно ощущал, что будто бы на этом самом балконе их присутствовало не двое, а трое, и рассказывал он все это не только и не столько даже для своей бабули, но как раз таки для этого самого невидимого для повседневного взгляда, но от этого не менее ценного зрителя.

— Так вот… Когда-то этот самый утконосик был целым и неделимым, — Симон перевернул страницу, и это самое животное оказалось заключено в подобие нимба — золотого яйца, в котором он и пребывал, — но ему было очень скучно быть в этом состоянии целую вечность, а потому он разбил эту скорлупу и выбрался наружу. Но ведь он не мог появится в пустоте. Это просто бессмыслица! Поэтому… — Симон вновь перевернул страницу — золотой утконос придумал тот самый мир, в котором он захотел родиться, — уверенно продолжал свой рассказ Симон, указывая на разноцветную вселенную, в которой горели столь же разноцветные звезды, — и все было бы хорошо, если бы не золотой змей, которым стала разорванная на куски, а до этого целая и неделимая скорлупа. Так, с незапамятных времен, утконос скачет от планеты к планете, от мира к миру, уже позабыв напрочь зачем вообще появился на свет. Теперь он просто убивает свою скуку и пытается сбежать от преследующего его змея, — Симон вновь перевернул страницу, на которой была изображена исписанная узорами пирамида и множество разноцветных персонажей, сверху на которых падал золотой утконос, которого в этот момент поглощала золотая змея.

— Но все эти выдуманные персонажи… А часть я взял, кстати, как раз из каталога игрушек, — признался Симон, — они же даже не в курсе всех тех перипетий, которые за них были придуман кем-то другим же, не подозревают обо всем этом конфликте. Но, тем не менее, все они стали свидетелями лишь символического воссоединения змея и утконоса. А вот что с ними всеми будет дальше, этого даже я пока не знаю… На самом деле я бы даже не старался придумывать все эти сюжеты, если бы только папа подарил мне все игрушки из этой серии! А так приходиться постоянно смещать фокус из-за того, что у меня уже есть фактически в мир идей и фантазий. Этими рисунками я как бы пытаюсь подменить реальность и представить, что я уже обладаю тем, чего у меня еще нет.

— Зато, может, ты тогда станешь отличным автором, дорогой!

— Это вряд ли. Ведь я придумываю от безысходности, бабуль, только лишь для того, чтобы уж совсем не было скучно. Мне больше самому нравится, непосредственно рисовать. И вот тут вот я был бы не прочь конечно, если бы мне повстречался на жизненном пути хороший автор, что смог бы воплотить в жизнь все мои идеи. Может, им станешь ты, бабуль?

— Ой, боюсь дорогой, у меня фантазия работает не очень хорошо… Потому что я даже не могу придумать так с ходу, чем же все закончится.

— Закончится? — смутился Симон. — А что именно должно закончиться?

— Ну как же! Твой утконосик ведь вернулся, можно сказать, к тому, с чего начал! Он вновь стал золотым яйцом! И что же с ним тогда будет происходить после этого слияния и возвращения к самому себе? Что будет происходить после его смерти? То же самое, что было и до его рождения. Но чем именно являлось это состояние?

Симон открыл было рот, чтобы переспросить бабушку, что именно она имеет в виду, однако почувствовав мягкое прикосновение к своей спине, замолчал, сначала подумав, что это бабушка зачем-то запустила под его футболку руки. Затем, однако, его сердце сжалось, когда из его рукавов показались две черные ладони, которые подобно двум змеям стали скользить по его рукам, переливаясь разноцветными узорами, до тех самых пор пока его собственные руки не стали руками Богини, которые впились в его рисунок, где красными маркерами была заштрихована вся область внизу пирамиды, что бурным потоком вырвалась наружу из его работы, смывая всех действующих лиц, уже отыгравших свое и, оставляя один-единственный образ, который мерцал впереди.

— Так давай пойдем и узнаем, — проговорила Богиня уже своими устами, — пойдем и узнаем у тебя самого. Пойдем и узнаем это у мальчика по имени Стивен…