— … дай мне сил, — молилась Безымянная, ощущая, как дрожит все ее тело, но не от страха, а от праведного гнева, который пропитал каждую клеточку ее тела.
Охотница не могла даже приблизительно сказать, сколько времени она находилась фактически в полнейшей депривации и изоляции после нападения алого врага на их священную долину. О судьбе своего верного спутника, ящера по имени Сия, а также дорогой сердцу подруги Шанти она также не имела никакого представления. Последнее ее воспоминание было связано с зеленым пламенем, что сорвалось с небес подобно самому гневу небожителей на их остров. Оно, казалось, и принесло с собой алых захватчиков, что похитили, по всей видимости, и ее, и Шанти. Безымянная также припоминала и то, как эти низкорослые пришельцы пытались своими кольями добить их зверей-спутников на охоте. Но даже несмотря на их невысокие шансы на выживание, глубоко в душе охотница искренне надеялась, что им все-таки удалось спастись. Ход мыслей скованной стальными жгутами пленницы прервал звук отпираемого замка, в камеру зашел довольно невысокий, даже по меркам алых захватчиков, мужчина. Стража осталась ждать снаружи. Как только двери за спиной пришельца с грохотом закрылись, он поднял глаза на пленницу, которая все пыталась поймать его взгляд, но никак не могла. Он вроде как и глядел прямо на нее, но в то же самое время как будто бы смотрел чуть выше уровня ее глаз.
— Приветствую, уважая, — произнес худощавый сообщник бандитов, что напали на землю охотницы, сотрясая воздух несколько неестественно оттянутой вниз нижней губой со шрамом, из-за чего весь рот его, казалось, был несколько скошен в одну сторону, — мне очень больно осознавать, что вы столь нелестно отзываетесь о нашей Метрополии, как мне передали коллеги, и не желаете сотрудничать даже несмотря на то, что мы вас в буквальном смысле спасли от гибели.
— Спасли? — издевательским тоном проговорила Безымянная. — Если я ничего не упустила, то это вы на нас напали.
— Вынужденно, хочу заметить, — устало выдохнул мужчина, смахнув воображаемую пыль с брюк своего алого костюма, который был ему не по размеру, но который по всей видимости должен был сделать его визуально крупнее, — ты ведь не дурочка, дорогая, и понимаешь, о чем я говорю. Да, безусловно, когда сталкиваются две силы, две противоборствующие силы, возможны жертвы. В сущности, это похоже на хирургическое вмешательство, только и всего! Мы всего лишь хотим спасти вас, пока не стало слишком поздно.
— Поздно? –устало выдохнула пленница. — Для чего поздно?
— Затмение. В этом году ожидается затмение.
Пленница вопросительно посмотрела на своего собеседника, не понимая, к чему он клонит, и сомневаясь в его психическом здоровье.
— Понимаю, это трудно принять. Тем более что ваше поколение с этим еще не сталкивалось, однако каждые десять лет наша планета встает в такое положение по отношению к светочу звезды нашей системы, что один из спутников на короткое время полностью перекрывает дневной свет, и, к сожалению, в вашей культуре это расценивают как верный знак, что Богине необходимо принести кровавые жертвы, дабы не настал конец времен!
Наступила неловкая пауза, в течение которой никто из двоих не решался проронить ни слова, однако, в конце концов, она была прервана истерическим хохотом пленницы, которая еще что-то пыталась сказать первую минуту, но затем вновь впала в истерику, когда ее собеседник извлек из внутреннего кармана пиджака древний барельеф, которому было, по меньшей мере, несколько тысячелетий. На нем была изображена вершина пирамиды на фоне стилизованного затмения в виде диска солнца, что обрамлялось геометрическими узорами, превращаясь в грозный глаз, который вытягивал душу из жертв на алтаре, которым жрецы вырезали заживо сердца.
— Вот и неоспоримое доказательство, — торжественно заявил мужчина, заставив девушку еще громче захохотать от абсурдности всего происходящего.
Кое-как взяв себя в руки, пока ее живот не лопнул от напряжения, Безымянная, наконец, заговорила:
— Старик, — глядя на серебряные виски своего собеседника, не церемонилась охотница, — во-первых, если даже взять в расчет этот древний барельеф, то значит спасать нужно и жителей Метрополии, потому что Богиня-то у нас одна. Даже визуально на образах похожа. А во-вторых, приводить в качестве доказательства и оправдания того, что происходит сегодня, отголоски прошлых тысячелетий как-то немного даже… Безумно?
Ее собеседник убрал изображение внутрь пиджака и завел назад обе руки:
— Во-первых, уважаемая, хочу заметить, что хоть верования наших культур имеют один корень, наша Богиня отличается от вашей — черное каноническое изображение в нашей живописи отражает беспредельность света и знаний Божества, которое просто не может вынести людской глаз и ум. Ваш же… гхм, идол, черен от той крови, что она тысячелетиями проливала на себя, убивая целые народы во имя своей непомерной…
— Заткнись, бледнолицый! — взорвалась охотница, смотря на это ничтожное создание перед собой со впавшими внутрь щеками, которые образовывали две глубокие впадины на его лице, из-за которых казалось, что это он специально каждую секунду всасывает в себя воздух, чтобы казаться таким нелицеприятным, и думая, как в такое низкорослое убожество, а народ алых пришельцев поголовно был не так физически хорошо развит, как поджарые охотники их островов, могла в принципе влюбиться ее мама. Как хорошо, что хоть гены матери в итоге победили, и в ее высоком, налитом мышцами и жизнью теле не угадывалось ни единой черты прячущих себя в алые доспехи трусов. — Твои рассуждения о несуществующих явлениях меня не интересуют! И я тебе не верю ни на йоту! Моя мать уже имела дело с такими тщедушными тварями, как ты, и ничего, кроме наживы, будь то энергетические кристаллы или наши женщины, коротышек вроде вас не интересует! Ты точно такой же, как и остальные алые ублюдки! Жадный, тщедушный лгун, который…
— Господин.
— Что?
— Для тебя я господин. Господин Реггс, дорогуша. И я тут не для того, чтобы спорить с тобой о религии, об обществе и чем-то еще. Вот если выйдешь отсюда, тогда и на здоровье! Общайся, с кем хочешь и о чем хочешь. В рамках разумного, конечно. Ты, видно, не понимаешь, в какой ты ситуации находишься. Тебя уже давно бы пустили в расход, но тебе повезло, что в рамках одной из наших международных программ, гхм, так скажем, легализации нашего миротворческого мероприятия, начальству понадобились юридически закрепить некоторые аспекты, связанные с людским ресурсом спасенного контингента. Поэтому я тут, чтобы помочь: просто запиши на камеры, что тут установлены, все, что я хочу от тебя услышать. Про ваших безумных вождей, шаманов и жертвоприношения. И тогда у тебя появится реальный шанс вновь вдохнуть воздух свободы. Не на своем острове, конечно… Но ты только подумай! В самой Метрополии! В рамках нашего проекта по интеграции дикарей. Да многие бы убили на твоем месте только за одну возможность стать частью настоящей цивилизации! А тут все, что от тебя хотят…
— Где Шанти, старик? — перебила его Безымянная.
Тот помолчал мгновение, после чего вздохнул:
— Если ты имеешь ввиду свою подругу, которую мы пленили, то она оказалась совершенно несговорчивой. Очень жаль, но, боюсь, она не попадет в Метрополию. У тебя же все же есть шанс, чтобы…
Безымянная злилась все больше, не веря ни единому слову этого существа ни про Метрополию, ни про Шанти. Единственное, что она знала наверняка, так это то, что он был, в целом, ей отвратителен точно также как и слюна, что скапливалась на его кривой, кем-то давно разбитой губе.
— Старик, — вновь прервала его охотница, заставив его замолчать на мгновение, — я сдаюсь, я во всем сознаюсь.
— Прекрасно! Что ж, давай пройдемся по протоколу. Я тебе объясню, в каком порядке нужно дать показания, чтобы тебя рассмотрели как потенциального кандидата на интеграцию…
— Я сознаюсь, что такого чмошника как ты, я никогда в своей жизни не встречала. Неудивительно, что во время прошлого освобождения ваши мужчины брали наших женщин силой, поскольку ни одна уважающая себя соплеменница, — охотница запнулась на мгновение, вспомнив о маме, но тут же взяла себя в руки, — не легла бы ни с одним из вас по своей воле. Поэтому сделай мне одолжение, чтобы меня просто не вырвало, хотя бы вытри пену лжи на своей уродливой губе.
Повисла пауза. Охотница была готова к чему угодно, но только не к этой отрешенности ее собеседника, который даже не шелохнулся ни для того, чтобы защитить свою честь, ни для того, чтобы как-то почистить уголок своего рта. Вместо этого «Господин Реггс», не говоря ни слова, отступил на несколько шагов назад, после чего в комнату вместо со светом из коридора ворвались алые стражи, одни из которых направились к стоящей рядом с узницей панели и извлекли оттуда идущие к генератору два свернутых кабеля, начав их распрямлять. Другие же стражи начали бесцеремонно сдирать с гневно срывающей свой голос гордой охотницы остатки ее уцелевшей одежды, пока она не осталась совершенно голой. После этого два кабеля были грубо закреплены на теле путницы. Они теперь напоминали двух черных змей, что впились до крови в ее плоть, заставляя безмерно страдать. Через мгновение появился еще один страж, что уже привычным и отточенным до автоматизма движением окатил узницу ледяной водой, заставив ее вскрикнуть от шока и задрожать еще сильнее.
— Господин… — передал один из алых стражей черные круглые защитные очки мужчине в пиджаке, который вместе с остальными встал на черную платформу –возвышенность, что располагалась на противоположной от узницы стороне.
— Госпожа Безымянная, что еще больше указывает на ваше варварство… Я даю вам последний шанс. Если вы не согласитесь на наше дальнейшее плодотворное сотрудничество, стражам придется применить иные меры, чтобы добиться правды. Но тогда вас уже будет ждать не Метрополия,, а суровое наказание, поскольку вы станете той, что бессовестно покрывает геноцид своего собственного народа.
— … выбор… Имя…
— Что, что? Говорите четче, вас плохо слышно!
— … это… Это вы варвары… А мое имя… Мое имя. Не иметь его — это мой… Мой выбор… Оно принадлежит ему, и он… Он обязательно придет… Обязательно…
— Так мы ничего не добьемся, — махнул рукой мужчина, после чего один из стражей послал команду, через чип активировав генератор, что пустил ток через тело узницы, превратив его в горящую лампочку, внутри которой пылал просвечивающий насквозь скелет.
— Стоп! — жестом остановил пытку Реггс, после чего свет пропал, а узница продолжила еще некоторое время головой биться о стены камеры, которую наполнил запах горелой плоти.
— Мне известны особенности тел вашего народа — ваша кровавая Богиня сделала вас чрезмерно живучими. Поговаривают даже, что некоторые из вас используют свои собственные тела, свою собственную кровь как оружие! — сойдя с безопасной платформы и вышагивая перед скорченным в муках обтянутым кожей скелетом, медленно проговаривал мужчина. — Однако в этом заключена и ваша слабость. Так, наши ученые нашли способ, как делать из вас, варваров, живые бомбы. И как перелить эту грязную кровь нашим преступникам. Перспективы, согласись, а данном случае, открываются поистине самые широкие.
Трясясь от боли, но еще больше от ненависти, мигающим от напряжения одним глазом, Безымянная была не в состоянии даже закрыть свой застывший в неестественном виде рот, посмотрела на своего мучителя, который позволил себе улыбнуться:
— Ты все правильно поняла, деточка. Тот огонь, что сжег дотла вашу долину — это были же ваши собственные черножопые, которых мы сбросили вам же на голову. Поэтому у тебя из этой камеры два пути. Ты либо по-хорошему мне говоришь все то, что мне нужно записать, либо ты мне все выложишь, но уже по-плохому, и потом тебя как живую бомбу скинут на ваши джунгли. И все ваши жертвенные пирамиды и алтари сотрут к чертовой матери. Ну а кристаллы мы возьмем в знак благодарности от ваших племен за проделанную работу.
— … волу…
— Что, что? Не слышу.
— шел… К дьяволу…
— Не очень-то обнадеживающе, — пожал плечами мужчина, активировав голографический экран, заставив пленницу забыть о боли и ощутить, как из одного ее уцелевшего от удара глаза потекли слезы. На горящих изображениях была Шанти и другие представители ее племени, которые подвергались самым изощренным пыткам и, что еще хуже, пытали друг друга. И Безымянную затрясло, когда изображения мучающейся Шанти сменилось тем, что уже дьявольским пыткам она подвергала уже другую свою некогда сестру по племени.
— Теперь ты понимаешь? — прошел сквозь изображения карлик, пододвинувшись вплотную к пленнице и зашипев ей на ухо. — Мы лишим тебя достоинства, потом жизни, и ты ничего с этим не поделаешь. И ты будешь делать то, что тебе скажут. Не сейчас, так завтра. Не завтра, так послезавтра! В итоге мы своего добьемся, а ты потом станешь просто пылью, тебя расщепит на атомы твоя же собственная гнилая кровь! А ведь все могло быть иначе! Вы бы сразу все передохли, и мне не пришлось бы скакать перед начальством и перед вами, дикарями! Я бы уже был на пенсии! Охотился бы! — Безымянная смотрела на господина напротив и видела в нем даже не человека и не демона, но существо, что находилось за гранью понимания. — Ездил бы на рыбалку, на курорты! А тут приходится с вами, блядьми… — он округлил глаза и пустил еще больше слюны под губу, — возиться! Я вас, тварей, всех сломаю, и уже наконец начальство угомонится и отпустит меня отдыхать! Мне больше ни хрена не нужно. А тебя, — он схватил еще наэлектризованную охотницу и больно сжал ее щеки своими когтями, — никто не спасет! И не будет у тебя никогда своего имени, дикарка!
— Он… — чувствуя, как ее трясет не то от еще гулявшего в ее теле напряжения, не от гнева, — он придет… Обязательно! — из последних сил вскрикнула узница, вцепившись зубами в пальцы карлика.
— Тварь! — округлив глаза и чуть не вырвав зубы узнице, отдернул руку, ободрав ее в кровь, господин Реггс, отвесив безоружной девушке пощечину, которая была обиднее любого даже самого страшного удара. После этого мучитель, быстро развернувшись, уверенной походкой направился обратно на платформу, а это означало только одно — пламя опять тысячами иголок впилось в тело Безымянной, заставив ее голову непроизвольно биться о стену камеры до тех пор, пока она не потеряла сознание.