Затмение Сердца

Глава 35 Два часа до Затмения — остров Крови

Долго смотря в одну точку, путешественница пристально наблюдала за тем, как все вокруг опять заполняла фиолетовая дымка, сквозь которую проступали золотые переливающиеся узоры. Однако на сей раз страх она не испытывала, поскольку понимала, что контролирует ситуацию, с которой уже сталкивалась не раз за свое существование. Вынырнув из этого пространства бесконечного потенциала небытия наружу, ее ум вынесло на берег еще более страшной реальности, где ее персональные ненависть и боль обесценивались по сравнению с теми ужасами, что творились не только в ее личной жизни, но и на всем острове. Казалось, ее страшная мечта стала реальностью — Шанти почти наверняка сгинула. Вот только саму Безымянную и Индру это не сблизило, но, напротив, отвратило окончательно, поскольку у него теперь были куда более важные, нежели чем какая-то второстепенная женщина, дела. Разрушения и смерть пришли на остров, и она готовы были сожрать не только то, что мешало охотнице, но и то, что она любила больше всего. Сейчас она даже молилась Богине о том, чтобы Шанти оказалась жива, даже не смотря на все то, что она может рассказать уцелевшим соплеменникам о Безымянной и том, как она истязала себе подобных по приказу алых захватчиков.

Думая обо всем этом и держа перед собой порванную фотографию своей матери и белого низкорослого стража, она и не заметила, как на кровати, на которой она когда-то обретала свой рай с Индрой зашевелился еще один белокожий пришелец.

— Ммм, — проворчал Симон, пытаясь понемногу прийти в себя, до сих пор ощущая внутри живота зудящий комок тошноты, который отдавал в его мозг болью, что никак не позволяло ему собрать воедино цельную картинку окружающей действительности.

— Сейчас… — отложив в сторону фотографию, подала голос охотница, выжав небольшую тряпку, которая все это время отмокала в полупрозрачном растворе, — тебе должно стать лучше, — с этими словами она приложила влажную тряпочку к лицу Симона, который, сделав очередной вдох, резко приподнялся с кровати и начал отчаянно кашлять и чихать, стараясь не задохнуться.

— Все нормально, — положила руку ему на плечо охотница, — потерпи еще чуть-чуть, и тебе полегчает…

Симон ощущал себя так, будто бы ему в нос и глотку залили раскаленный металл, который рвал его легкие на части вместе с тем, как острые иголки боли пронзали его мозг. Казалось, это будет продолжаться целую вечность, однако в одно непостижимое мгновение боль прекратилась. Более того он больше не ощущал придавливающего его недомогания и тошноты, но, напротив, чувствовал себя отдохнувшим и полным сил.

Симон огляделся по сторонам, отметив про себя бардак в хижине:

— Мы что, вернулись обратно?

— Нет, — смотря в упор на своего собеседника, ввела его в курс дела охотница, — мы почти у цели. Остановились на время в моей брошенной родной деревне, от которой до базы алой армии рукой подать.

Симон попытался соотнести эту информацию с тем, что он уже практически второй раз подряд выныривает из небытия не дома и даже не в апартаментах кого-то из своих приятелей, но в какой-то лачуге на далеком острове. И уже второй раз причиной его внезапной отключки служили не энергонапитки, но нечто иное. В первый раз причиной перегрузки нервной системы его организма послужило дыхание черного ящера, который чудом не разорвал его в клочья, как других захватчиков, что спустились с неба, а во второй раз… Симон поджал губы, чувствуя горьковатый привкус на языке, изо всех сил стараясь не пропустить в сознание образ того, что украшало острие кола.

— Давай-ка тогда еще разок, — заметив вновь перемену в лице Симона, уже было пододвинулась охотница со своей тряпкой, однако тот успел вовремя среагировать и, взяв себя в руки, вскочить на ноги.

— Нет, нет! Спасибо, я в порядке!

— Уверен? — без издевки переспросила охотница. — Ты ведь не привык к подобному. Твоему мозгу нужно отвлечься, чтобы не думать о тех вещах, что могут снова выбить тебя из колеи.

— Я постараюсь сам… — сделал глубокий вдох Симон, ощущая, что он уже более-менее контролирует свое тело, которое, в свою очередь, ощутило, что оно как-то слишком уж свободного двигается, будто бы даже и вовсе скользя по поверхности пола. Взглянув под ноги, он увидел, как практически весь пол был покрыт мятыми или вымаранными листами бумаги.

На немой вопрос Симона охотница дала прямой ответ:

— Не переживай, это всего лишь моя писанина.

— Но как же! — ощутил Симон, как кровь прилила к его лицу. — Надо же это все собрать, чтобы…

— Так, спокойно, — волевым голосом остановила охотница Симона, который уже было нагнулся, чтобы подобрать разбросанные бумаги, — в этом нет никакого смысла. Лучше оглянись вокруг, — развела руками охотница.

Взгляд Симона при этом стал вылавливать детали, которые до этого казались ему не столь очевидными: практически все полки были сорваны со стен, а в них самих проглядывали отверстия от пуль.

— Значит это?

— Мой дом. Был по крайней мере когда-то. Пока не пришла алая стража. Ее солдаты, конечно, всегда присутствовали на нашей территории так или иначе, однако… — охотница присела и снова взяла фотографию в руки, — что-то изменилось, и они совсем озверели. Я попала под обстрел и с тех пор находилась в вашем… — она запнулась, посмотрев на Симона, и поправилась, — в плену Метрополии. И я чудом осталась жива благодаря тебе, и поэтому я здесь, в своем доме, который и не мой больше. Похоже, правду говорят, что, когда девушка получает имя от своего любимого, она обретает и новую жизнь. На сей раз это действительно произошло. Причем буквально. И все мои истории, которые я писала, чтобы выбиться в люди в Метрополии, в итоге оказались не более чем мусором, который не только не вытащил меня из всей этой скуки и нищеты нашего острова, но даже и не спас от тех ужасов, что обрушились на нас… Как же все это глупо…

Симон осторожно подсел к ней и посмотрел на порванную и испачканную фотографию в ее руках:

— А это?

— Мои дорогая мать и… отец, которого я никогда не видела.

— Но он…

— Бледнокожий? Да, я знаю, что по мне и не скажешь… Но во мне действительно течет его кровь. Только вот жив он даже до сих пор или нет, мне неведомо.

— То есть он сейчас в Метрополии?

— Скорее всего. Я не знаю. Мать вроде бы втайне от меня пыталась что-то разузнать, но все было тщетно.

— А твоя мама?

— Ты видел колья на входе в деревню?

Симон ощутил, как его опять бросило в холодный пот:

— То есть она…

— Я не знаю. По останкам пока сказать наверняка нельзя, но я не хочу мучить себя надеждой… Конечно, она может скрываться где-то в другой деревне или ее быть в плену, но я уже мысленно попрощалась с ней. Как и со всеми остальными, в том числе и с Шанти.

— А Шанти?

— Та, кого Индра хочет вызволить из плена. Она из тех, чья кровь не загорелась при бомбардировке.

— Понял, — кивнул Симон, вглядываясь в фотографию, особенно в лицо белокожего солдата в алой армейской униформе. На его изображение как раз приходилась извилистая линия разрыва, что мешала его как следует разглядеть. Но даже несмотря на это, Симон не мог избавиться от ощущения, что знает этого человека.

— Что такое? — прервала молчание охотница.

— А? Да нет, нет… Так, ничего. Значит, ты в курсе того, как меня зовут? — решил перевести немного тему Симон.

— Да, слышала от других.

— А я вот твоего имени я еще не успел узнать.

— Ты же сам мне его дал. Я же уже сказала.

Симон напрягся вновь, ничего не понимая, но затем его все-таки осенило:

— Ли… Лила?

Лила едва заметно улыбнулась:

— Дошло значит?

— Но как… Я значит твой? Нет, погоди-ка! Это ведь так не работает! Я не могу! –стушевался сразу Симон.

— Да ты не переживай так! Я тоже не собираюсь пока с тобой делить ложе. Да и скорее всего ты, произнося это имя, не думал обо мне в принципе. Но вот что самое главное — это сработало! Только в обратном порядке. По нашим древним, уже практически никем не практикуемым обычаям девушка зовется Безымянной до той самой поры, пока не начнет жить свою настоящую жизнь. И это вступление в союз с мужчиной. После этого она, как самая настоящая перерожденная и совершившая переход из того мира в этот, и получает от мужа свое имя. А тут получилось все с точностью да наоборот: ты выкрикнул это имя… И после этого уже у меня появился шанс на новую жизнь.

Симон не особенно понимал контекст происходящего, что пыталась донести до него Лила. Однако он знал наверняка, что ощутил странное напряжение между собой и этой темнокожей девушкой, отметив притом еще то, что расстояние между ними составляло не больше двух сложенных вместе кулачков.

— Простите, что я задержалась! — ворвалась в хижину госпожа Флауэрс, с трудом удерживая в руках глиняный котелок.

— Я помогу, — подорвалась ей на помощь Лила.

— О, ты проснулся, дорогой? — мягко улыбнулась профессор.

— Да, да, я в порядке, — отчеканил Симон, встав и подойдя к запыхавшейся женщине, что утирала пот со лба, в то время как Лила уже разливала содержимое сосуда по небольшим кружечкам, — госпожа Флауэрс, я видел вас вместе… Вместе с… гхм, Лилой на аэростате…

Флауэрс улыбнулась своему ученику, как будто бы понимала значение того, что Симон называл безымянную охотницу уже по имени.

— … и я прекрасно понимаю, что сейчас не время, но мне нужны ответы на мои вопросы. Я понемногу начинаю осознавать, что к чему, хоть это и невозможно пока принять… Но мне нужно знать, что…

— Всему свое время, родной, — серьезно посмотрела на него Флауэрс, — прости, что втянула тебя во все это… Я не думала, что ты окажешься тут, «За Горизонтом», на Острове Крови из-за моего обучения, которое я внедрила в университетскую базу данных…

Симон слушал Флауэрс, которая говорила вполне логичные вещи, но ответа на главный вопрос все еще не было: кто спас его тогда от стражи? И кем была женщина в маске утконоса? И почему, если она утверждает, что не хотела, чтобы он тут оказался, но просто узнал правду о том, что тут происходит… То, как, черт подери, именно сейчас он сам оказался на этом дьявольском острове⁈

— Напиток готов, — вклинилась в диалог Лила, разлив содержимое котелка по трем кружкам.

Симон с подозрением поглядел на фиолетовую вязкую жидкость, поморщившись от одного только горького запаха, в то же самое время как Лила и Флауэрс уже до дна испили эту жижу.

— Это нужно для охоты, — со слезящимися глазами сказала Лила.

Симон вопросительно посмотрел на нее.

— Говоря проще — оно обостряет чувства, и ты с большей вероятностью переживешь сегодняшнюю ночь.

Симон перевел взгляд на профессора, как бы ожидая одобрения, и оно не заставило себя ждать. Флауэрс кивнула головой, после чего Симон, чувствуя, как его внутренности опять загорелись, испил до дна эту горькую чашу страдания в самом прямом смысле.

Глаза Симона слезились, а язык онемел от этого пойла, что будто бы липкой густой смолой обволокло его желудок и, прежде чем он успел что бы то ни было спросить еще у госпожи Флауэрс, ее и след простыл.

Лила же, подогнув под себя ноги, уселась посреди комнаты, закрыв глаза и будто бы концентрируясь на чем-то видимом и доступном только лишь для нее одной.

Симон как будто бы хотел ее о чем-то спросить, но с ужасом понял, что его язык прирос к небу и он не был в состоянии сказать ни слова. Вместе с тем и сам он будто бы намертво врос в то место, где стоял, став невольным свидетелем тому, как окружающие его предметы стали подсвечиваться разными цветами по контурам. В то же самое время разбросанные по полу хаотично листы, загоревшись разноцветным пламенем, обрели четкую структуру и превратились в симметричные лепестки, которые, казалось, подобно цветку расходились в разные стороны от той точки, где сидела Лила, что начала свой рассказ, при том, что сама она даже рта не открывала, но ее голос, тем не менее, отчетливо отзывался эхом в голове Симона:

— Нет смысла жалеть эту бумагу с чернилами. Я сделала все, что могла. Хотела тоже сбежать с этого острова, как и моя мать. Мы в этом с ней похожи. Может, поэтому я ее и ненавижу. Только вот она хотела сделать это с помощью мужчины, а я через свой талант. И как она нашла себе такого мужика в свое время, так и я обнаружила, чем бы хотела заниматься. Она отдала свое тело мужчине, а я продала душу за возможность быть услышанной. Только вот ее избранник бросил и обрек на одиночество, превратив в изгоя. А я своими текстами навлекла на себя, на весь остров алую чуму. Даже само название «Сердце».

После этих слов на всех лепестках с текстом вспыхнули бьющиеся полупрозрачные сердца.

— Это я придумала назвать так свой цикл книг. «Свобода сердца», «Мир сердца», «Призма сердца»… И что в итоге? Я отправляла их в виде кода в главные информбюро Метрополии, но оттуда не последовало никакой реакции. Зато мои текста пробудили те силы, что сейчас пришли с сердцем на своих знаменах и что убивают все, что, как мне казалось, я хотела бросить навсегда, но что для меня оказалось самым важным. Я хотела быть как героиня моих романов — Алекса Фландерс, что сражается с демонами своего рода, что угрожают всему миру, но, по всей видимости, я опоздала… Ее предок — Император Стивен Харт, Король демонов, сама тьма во плоти, что, развязал войну, уничтожившую целые миры, громко смеется в аду, и его смех слышен и в этой реальности, в которой страдания продолжаются, безошибочно находя себе все новых и новых жертв. Его фамилия — это не имя проклятого рода, но проклятие сердца — всех разумных существ, всех нас, которые еще не понимают, куда приведут их надежды и чаяния, и, как дети, не осознающие поэтому всей трагедии мира, в котором они себя обнаружили.

Симон вышел из транса и понял, что в комнате, кроме него, уже никого нет. Оглядываясь по сторонам, он увидел, как алые сердца, перескакивая с одного листочка на другой, подобно огням-указателям на пляже рейв-площадки, подсказывали ему направление — путь, по которому он должен был, судя по всему, следовать. Миновав порог дома и оказавшись под звездным небом посреди поваленных и разрушенных хижин, Симон обошел, следя за красными следами, хижину и уперся взглядом в темные каракули, которые показались ему до боли знакомыми. Они начали гореть тем ярче в лунном свете, чем Симон дольше смотрел на них, пока они не стали шевелиться и показывать ему самую настоящую голографическую презентацию, на которой он в реальном времени видел, как посреди открытого космоса рождается озаренная светом яркой звезды голубая планета, на которую падает черная тень, после чего ее поверхность начинает трескаться подобно скорлупе яйца. Затем она, не выдержав, сгорела и, разлетевшись на части, выпустила наружу черного паразита, который уже съел все, что только можно было, и, обретя новую форму отражающего свет металла, на полном ходу, раскрыв свою ненасытную пасть, буквально прыгнул на Симона, проглотив целиком.

Симон видел все это, оживляя в своем уме многочисленные тексты Лилы, которым она пыталась дать жизнь в этом мире. Однако слов было мало. Поэтому Симон, глядя на кровавые каракули Лилы, поверх накладывал свой более профессиональный рисунок, придавая форму тем смыслам, что заложила в них автор. В итоге он сделал их настолько фактурными, что они казались уже абсолютно и безоговорочно живыми настолько, что он в ужасе отшатнулся от уже упомянутого ожившего образа самого настоящего зла воплоти.

Симон чувствовал себя проглоченным этой силой, и, хотя казалось, что внешне окружающий мир не так уж сильно и изменился, в самой своей сути реальность уже перестала быть прежней. Перестала быть тем, чем Симон считал ее всю свою жизнь. Подняв голову на луну и к звездам, он вместо них обнаружил блуждающие огни, которые соединял механический каркас из жидкой материи, напоминающей металл. Он окутывал собой не только всю планету, но и всю действительность, в которой родился и вырос Симон. В какой-то момент ему стало по-настоящему дурно от того, чему он стал свидетелем, и он поскорее опустил свою голову, вздрогнув от голоса в своей голове, который принадлежал уже не Лиле:

— Я ведь говорила тебе держаться от этого места подальше. Но ты не послушал меня.

Симон увидел, как посреди густых зарослей джунглей появился самый настоящий призрак женщины-шамана с головным убором, состоящим из сушеных голов утконосов, которая уже однажды спасла его в Метрополии, а затем попыталась уберечь от беды в воздухе на аэростате.

— Стой! — издал немой крик Симон, потянувшись к ней всем своим существом, так, как умирающий от жажды в пустыне путник тянется к спасительному оазису. — Молю, ответь мне, что тут происходит⁈ Ты вместе с госпожой Фландерс или нет? Чего ты хочешь? Почему ты меня спасла? Почему? — окончательно заглох голос путника, когда ее силуэт скрылся в ночной прохладе оживших ночных джунглей.