Танец Клинков: Академия убийц

Глава 19: Последнее па для чудовища

Ночь опустилась на поместье барона Малахова как траурное покрывало, плотное и непроницаемое. Луна скрывалась за облаками, словно не желая быть свидетелем того, что должно было произойти.

Три тени скользили по территории усадьбы — не бежали, не крались, а именно скользили, словно сама тьма отделилась от стен и начала двигаться с намерением.

Эллада шла впереди, её глаза были закрыты, но она видела больше, чем любой зрячий. Её магия слуха улавливала каждую вибрацию — пульсацию сигнальных заклинаний, вшитых в стены, ритм шагов патрулей, даже биение сердец спящих слуг. Она поднимала руку, и невидимая волна её силы нейтрализовывала артефакты один за другим, бесшумно, незаметно, как выключение свечей в пустой комнате.

Максим следовал за ней, его амулеты светились тусклым янтарным светом. Он создавал иллюзорные барьеры — призрачные стены, ложные коридоры, которые заставляли охрану видеть пустоту там, где на самом деле шли трое. Его техника была грубее, чем у Анастасии, но эффективна. Один из патрульных прошёл в метре от них, глядя прямо сквозь, не видя ничего.

А Анастасия двигалась позади них, её призрачные двойники уже начали свой танец. Три, затем пять серебристых силуэтов отделились от её тела и скользили по периметру, отвлекая внимание, создавая хаос там, где его не было. Охранники видели движение в саду, бросались туда — и находили лишь пустоту. К тому времени, когда они понимали обман, команда была уже внутри.

Они поднялись по внутренней лестнице. Третий этаж. Коридор, уставленный дорогими вазами и картинами с изображением охотничьих сцен. В конце — массивная дверь из тёмного дуба. Личные покои барона.

Максим и Эллада остановились у входа, заняв позиции стражей. Их задача — предупредить о приближении, задержать любого, кто попытается войти. Но саму работу, главную работу, должна была сделать Анастасия.

Одна.

Она посмотрела на них. Максим кивнул, в его глазах была решимость, но и тревога. Эллада просто закрыла глаза, её лицо было спокойным, почти умиротворённым.

Анастасия толкнула дверь. Та открылась бесшумно — барон был настолько уверен в своей безопасности, что даже не запирал её изнутри.

Комната была огромной, роскошной до неприличия. Позолоченная мебель, ковры из шёлка, хрустальные люстры. Но роскошь была испорчена тем, что лежало на столах и полках.

Магические артефакты, созданные из человеческих костей. Черепа, использованные как подсвечники. Кристаллы, вставленные в рёбра. Ожерелья из зубов. Всё это пульсировало слабым, больным светом — магия, выжженная из страданий.

На столе лежал дневник. Анастасия подошла и открыла его. Почерк был неровным, местами истерическим.

«Эксперимент № 47. Испытуемый — крепостной мальчик, 7 лет. Попытка извлечь магический резонанс путём продлённой агонии. Результат: частичный успех. Кристалл 3-го уровня. Примечание: дети дают более чистую магию».

Тошнота подкатила к горлу. Анастасия захлопнула дневник.

В центре комнаты, на огромной кровати, спал барон Виктор Малахов.

Толстый мужчина с распухшим лицом, жирными складками на шее, потным лбом. Он храпел, и от него несло вином и чем-то ещё — сладковатым, гнилостным запахом разложения. Даже во сне его лицо было жестоким — губы искривлены в презрительной усмешке, морщины вокруг глаз глубокие, словно выжженные злобой.

Она стояла над ним. Её кинжал был в руке, лезвие сияло в тусклом свете луны, пробивающемся сквозь окно. Один удар в сердце, и всё закончится. Быстро. Тихо. Профессионально.

Но она не спешила.

Она смотрела на него — на чудовище, маскирующееся под человека. Он убил тринадцать детей. Замучил десятки крепостных. Превратил людей в магические инструменты. Он делал это не ради выживания, не ради защиты. Он делал это ради власти, ради удовольствия, ради того, что мог.

«Он — зло. Я — справедливость. Это не убийство. Это освобождение».

ФЛЭШБЕК: Три ночи назад. Заброшенный балетный зал

Пот стекал по спине Анастасии. Она тренировалась уже четыре часа без перерыва, её мышцы кричали от усталости, но она не останавливалась. Перед ней на пыльном полу лежал открытый дневник матери, страницы которого она уже знала наизусть.

«Последнее па — это не убийство. Это освобождение», — писала Елена Теневая. — «Движение настолько совершенное, что сама смерть становится частью красоты. Жертва должна видеть не ярость, не жестокость — только неизбежность и грацию. Только так смерть перестает быть насилием и становится завершением танца зла».

Анастасия начала снова. Па-де-бурре. Три шага на носках. Её призрачные силуэты появились, но они были нестабильны, дрожали, словно отражения в мутной воде. Магические следы рвались, не складывались в единую мелодию.

«Неправильно», — прошептала она, останавливаясь и хватаясь за станок.

Проблема была в намерении. Все её боевые техники строились на агрессии, на желании победить, на силе удара. Но «Последнее Па» требовало противоположного — не ярости, а спокойствия. Не разрушения, а принятия. Не войны, а печального прощания.

Она закрыла глаза, заставляя себя вспомнить. Не бои. Не тренировки. А сцену.

Большой театр. Последний спектакль перед терактом. «Лебединое озеро». Четвёртый акт. Одетта, отравленная предательством возлюбленного, танцует свой последний танец перед тем, как броситься в озеро. Это не был танец агонии или отчаяния. Это был танец освобождения — от боли, от обмана, от жизни, ставшей невыносимой.

Анна Королёва танцевала тогда не для публики. Она танцевала для самой Одетты — даря ей красоту в последние мгновения существования.

«Смерть как освобождение», — прошептала Анастасия, открывая глаза.

Она начала снова. Медленно. Плавно. Без единого резкого движения. Каждый шаг был прощанием. Каждый взмах руки — отпусканием. Только грация. Только печаль. Только красота перед концом.

Магические следы изменились. Они перестали резать воздух агрессивными линиями. Вместо этого они начали петь — тихую, едва слышимую мелодию прощания. Мелодию, которая не атаковала, а обволакивала, не причиняла боль, а успокаивала, парализуя волю, растворяя сопротивление, оставляя лишь способность созерцать красоту.

Эллада, наблюдавшая из дверного проёма, прошептала с благоговением и страхом:

— Это… это жутко. И прекрасно одновременно. Как смотреть на похороны под музыку Чайковского.

Анастасия открыла глаза. Вокруг неё кружились её призрачные двойники, их движения были абсолютно синхронны, как части единого целого. Воздух вибрировал от магии, но это не была агрессивная вибрация боя. Это была вибрация последнего вздоха.

«Последнее Па: Освобождение». Техника была готова.

Максим, стоявший рядом с Элладой, покачал головой:

— Если я когда-нибудь увижу, как ты танцуешь это для кого-то… я буду знать, что его время пришло.

Анастасия посмотрела на него, её лицо было серьёзным:

— Эту технику я применю только один раз. Для того, кто действительно заслуживает. Это не просто убийство. Это… приговор. Последнее, что они увидят, будет красота. Пусть хоть это останется с ними в смерти.

Возвращение в настоящее

Анастасия моргнула, возвращаясь в настоящее. Три ночи упорных тренировок. Три ночи поиска баланса между смертью и искусством. Три ночи превращения танца в приговор.

Теперь пришло время.

Она убрала кинжал обратно в ножны. Не для удара. Для танца.

Она начала двигаться.

Не атаковала. Танцевала.

«Последнее Па: Освобождение».

Её движения были медленными, плавными, абсолютно совершенными. Она начала с па-де-бурре — три шага на носках, такие лёгкие, что казалось, она не касается пола. Её призрачные двойники появились вокруг кровати, окружая барона кольцом серебристых теней.

Затем — арабеск. Она замерла на одной ноге, вторая вытянута назад, руки в идеальной линии. Магические следы, исходящие от её тела, начали вибрировать, создавая звук — не слышимый ушами, но ощутимый душой. Тихую, печальную мелодию прощания.

Барон зашевелился. Его храп прервался. Он открыл глаза — мутные, налитые кровью, сначала не понимающие, где он и что происходит.

Затем он увидел её.

Призрачную фигуру в лунном свете. Девушку в тёмной тунике, танцующую вокруг его кровати. Её силуэты множились, создавая иллюзию десятка танцовщиц, каждая двигалась с нечеловеческой грацией. Мелодия становилась громче, настойчивее, проникая в его разум, парализуя волю.

Он попытался закричать, но голос застрял в горле. Его тело отказывалось слушаться. Магия Анастасии окутала его невидимыми нитями, лишив способности двигаться, оставив лишь способность видеть и понимать.

Она подошла ближе. Её движения были частью танца — плавный переход из арабеска в гран-жете, короткий прыжок, приземление на носки прямо у изголовья кровати. Её лицо было спокойным, почти безмятежным. Не было ярости. Не было ненависти. Только холодная, кристальная решимость.

Она достала кинжал. Лезвие сияло, отражая лунный свет.

«Виктор Малахов», — её голос был тихим, но каждое слово падало как камень в тишину. — «Твой танец окончен. Мир больше не будет страдать от твоих рук. Это — твоё последнее па».

Он смотрел на неё, его глаза были широко раскрыты от ужаса. Впервые в жизни барон Виктор Малахов понял, что такое быть беспомощным. Что такое видеть свою смерть и не иметь возможности её предотвратить.

Анастасия подняла кинжал. Её движение было частью хореографии — изящный взмах руки, переходящий в точный, милосердный удар.

Одно движение. Прямо в сердце.

Барон задрожал. Его рот открылся, но из него не вышло ни звука. Кровь хлынула, окрашивая белые простыни в багровый цвет.

Последнее, что он видел перед тем, как тьма поглотила его, было её лицо. Прекрасное. Спокойное. Неумолимое. Красота была последним, что видел барон Виктор Малахов, убийца детей.

Анастасия вытащила кинжал, вытерла его о край простыни и вернула в ножны. Она стояла над телом ещё несколько секунд, глядя на то, что осталось от чудовища.

Она не чувствовала триумфа. Не чувствовала радости. Только… покой. Глубокий, тихий покой.

«Справедливость свершилась. Мир стал чуточку чище».

Они покинули поместье так же тихо, как вошли. Тревога была поднята только через час, когда слуга зашёл в покои барона с утренним кофе и обнаружил тело.

К тому времени троица уже была в Академии.

На Доске Контрактов вспыхнула надпись, видимая всем студентам:

«КОНТРАКТ УРОВНЯ B: ВЫПОЛНЕН. ЦЕЛЬ УСТРАНЕНА. КОМАНДА „СЛОМАННЫЕ КЛИНКИ". НАГРАДА: 200 БАЛЛОВ РЕЙТИНГА. ДОСТУП К АРХИВУ СРЕДНЕГО УРОВНЯ».

Студенты смотрели на надпись с изумлением и недоверием. Команда третьекурсников выполнила контракт, предназначенный для пятого курса. И это было не захват. Это было убийство.

Но Анастасия не обращала внимания на взгляды, шепотки, удивление. Она сидела в заброшенном балетном зале, её блокнот лежал перед ней на пыльном полу. Максим и Эллада сидели рядом, молча ожидая.

Она взяла перо и начала писать.

«Моральный кодекс Восьмой Школы:

1. Убивать только тех, кто заслуживает — преступников, тиранов, чудовищ, сеющих страдание.

2. Каждое убийство должно иметь цель — защита невинных, восстановление справедливости, очищение мира от зла.

3. Убийство как искусство — красиво, точно, милосердно к миру, но не к жертве.

4. Никогда не убивать невинных, детей, тех, кто может исправиться и измениться».

Она закончила писать и положила перо. Максим и Эллада склонились, читая через её плечо.

Максим нарушил тишину первым:

— Ты действительно веришь, что мы можем жить по этим правилам? — в его голосе была не насмешка, а искренний вопрос.

Анастасия посмотрела на него, затем на Элладу. Её глаза были спокойными, решительными.

— Мы должны, — ответила она. — Иначе мы ничем не лучше тех, кого убиваем. Этот кодекс — единственное, что отделяет нас от чудовищ. Единственное, что делает нашу работу справедливостью, а не бойней.

Эллада кивнула, впервые за долгое время на её лице появилось что-то похожее на улыбку.

— Тогда я с тобой, — сказала она тихо. — Танцовщица-освободительница. Мне нравится.

Максим вздохнул, но затем тоже кивнул.

— Хорошо. Если мы делаем это, то делаем правильно. Я с вами.

Анастасия закрыла блокнот и прижала его к груди. Впервые с момента перерождения она чувствовала, что нашла свой путь. Не балерины. Не убийцы. А чего-то большего — танцовщицы, несущей справедливость на остриях кинжалов, облачённой в грацию и беспощадность одновременно.

Восьмая Школа родилась в эту ночь. Школа, где смерть была не разрушением, а последним па в танце зла. Школа, где убийство становилось освобождением.

И Анастасия Теневая стала её первой ученицей и мастером одновременно.