Танец Клинков: Академия убийц

Глава 45: Пепел и кровь

Битва в соборе Святого Игнатия превратилась в симфонию хаоса. Звон стали, крики раненых, грохот магических заклинаний — всё слилось в единый, оглушающий рёв, от которого, казалось, дрожали сами древние камни. Воздух был густым от запаха стали, пота, озона и свежей крови. Вспышки огненных шаров и ледяных копий освещали сцены жестокой резни, превращая старинные фрески с ликами святых в безмолвных, искажённых ужасом свидетелей этого адского спектакля.

Анна, игнорируя острую боль от раны в плече и сломанного ребра, танцевала свой самый смертоносный танец. Каждый её удар был не просто движением, а воплощением двадцатилетней боли, превращённой в холодную, смертоносную ярость. Месть за отца, чьё имя было втоптано в грязь. Месть за Григория, чья жизнь была сломана страхом. Месть за себя, за украденное детство. Её «Лебединые крылья» пели песню смерти, находя уязвимые места в зачарованной броне наёмников Волконского. Горло, подмышка, щель в шлеме — её клинки находили путь, оставляя за собой лишь тишину.

Рядом с ней, как несокрушимая скала, стоял Максим. Его массивный щит, покрытый светящимися рунами, принимал на себя удары, предназначенные для Анны, а его короткий меч безжалостно разил врагов, осмелившихся подойти слишком близко. Он был её якорем в этом шторме стали и огня, её молчаливой, надёжной защитой.

Сверху, с хоров, куда она забралась в самом начале боя, их прикрывала Ирина. Её стрелы были как смертоносный дождь. Каждая находила свою цель — глаз, горло, незащищённый сустав. Она не промахивалась. Никогда. Её лицо было маской концентрации, но в глазах горел холодный огонь.

Алексей сражался рядом с Анной, их клинки двигались в унисон. Танец Теней и Танец Клинков слились в единую, смертоносную гармонию. Он атаковал, она защищалась. Она уклонялась, он наносил удар. Они двигались, как единое целое, два хищника, охотящиеся в своей стихии. Их танец был прекрасен в своей смертоносности, и враги падали перед ними, как подкошенные колосья.

Эллада, находясь в укрытии под защитой воинов Гильдии Серебряного Клинка, стала сердцем их обороны, невидимым, но могущественным оружием. Она не сражалась физически. Её оружием были эмоции. Она проникала в разум врагов, сея в их сердцах животный страх, панику, отчаяние. Заставляла их видеть кошмары наяву, атаковать друг друга, бросать оружие и бежать в ужасе, крича от невидимых врагов.

Смерть Григория

Учитель Григорий, несмотря на свои раны и возраст, тоже был в гуще боя. Он не мог сражаться, как раньше, его тело было слишком измучено пытками и побегом. Но его магия Посоха, отточенная десятилетиями, создавала защитные барьеры, отбрасывала врагов, спасая жизни молодых бойцов из отряда Крюка и студентов Восьмой Школы, которые отчаянно пытались помочь.

Он защищал одного из таких студентов, семнадцатилетнего парня по имени Лёва, который с восторгом смотрел на Анну и решил последовать за ней, несмотря на смертельную опасность.

Глава Гильдии Меча, суровая женщина-воин по имени Изольда, чьё лицо было покрыто шрамами, прорвалась через их оборону. Её клинок, зачарованный на пробивание магии, как раскалённый нож сквозь масло, прошил защитный барьер Григория и устремился прямо в сердце Лёвы.

Григорий, не раздумывая ни секунды, сделал то, на что не решался двадцать лет. Он выбрал смелость. Он шагнул вперёд. Оттолкнул ученика в сторону. И принял удар на себя.

Меч пронзил его старое, измученное тело.

Анна увидела это. Для неё время замедлилось до мучительной, невыносимой тягучести. Она видела, как меч Изольды входит в грудь Григория. Видела, как на лице учителя появляется удивление, а затем — спокойная, почти счастливая улыбка. Как будто он ждал этого. Как будто искупал свой двадцатилетний страх единственным актом абсолютной храбрости.

Крик вырвался из её груди. Нечеловеческий. Полный невыносимой боли, ярости и отчаяния. Звук, от которого, казалось, задрожали стены собора и треснули оставшиеся витражи.

В этот момент в ней что-то окончательно сломалось. Холодный расчёт, контроль, которым она так гордилась, — всё исчезло. Осталась только первобытная, всепоглощающая, слепая ярость.

Она бросилась к Изольде.

Её танец перестал быть танцем. Он стал вихрем. Смерчем. Неконтролируемой стихией серебряных клинков. Она не защищалась. Только атаковала. Удар за ударом. Она игнорировала выпады Изольды, позволяя её мечу царапать свою кожу, оставляя кровавые полосы, но сама наносила удары. Десятки ударов. В руки, в ноги, в корпус.

Изольда, одна из лучших мечников империи, не могла противостоять этой слепой, животной ярости. Она отступала, её безупречная техника рушилась под напором стихии. Она пыталась защититься, но на каждый её блок приходилось три удара Анны.

Финальный удар. Анна в прыжке, её тело вращается, клинки сверкают, как молнии. Удар в шею. Глубокий. Смертельный.

Она убила её. Не покалечила. Убила. Холодно. Безжалостно. И ничего не почувствовала. Кроме пустоты.

Пиррова победа

Битва медленно затихала, уступая место стонам раненых. Заговорщики были побеждены. Большинство были убиты или взяты в плен воинами Гильдии Серебряного Клинка. Остатки охраны Волконского, видя смерть своего лидера и понимая безнадёжность сопротивления, бросили оружие и сдались.

Победа.

Но Анна не чувствовала триумфа. Она стояла посреди зала, залитого кровью, тяжело дыша. Вокруг неё лежали тела. Тела врагов. И тела друзей. Многие из людей Крюка, воров и контрабандистов, которые поверили в неё, погибли. Десятки воинов Гильдии Серебряного Клинка, верных Алексею, были убиты или тяжело ранены. Максим лежал у колонны, его нога была пронзена копьём, но он был жив, и Ирина уже перевязывала его рану.

Цена победы была огромной. Это была пиррова победа, победа, которая по своей цене была равносильна поражению.

Анна медленно подошла к телу Григория. Он лежал на холодном каменном полу, у подножия разрушенного алтаря. В его остекленевших глазах застыло удивление и покой. Она опустилась на колени. Взяла его холодную, безжизненную руку.

«Простите меня, учитель, — прошептала она. Горячие слёзы капали на его старое, морщинистое лицо. — Я не смогла вас защитить. Я привела вас сюда… на смерть».

Алексей подошёл к ней. Его лицо было измазано кровью и грязью, в глазах стояла боль. Он положил руку ей на плечо.

«Это не твоя вина, Анна. Он сделал свой выбор. Он умер, защищая то, во что верил. Он умер как воин. Как герой. Он искупил свой страх. Он обрёл покой, которого был лишён двадцать лет».

Анна смотрела на тело своего учителя, своего друга, своего наставника. Человека, который заменил ей отца в самые тёмные дни. И поняла: месть — это не то, что ей нужно. Месть не вернёт мёртвых. Месть — это яд, который отравляет душу, превращая героя в монстра. Ей нужна была справедливость. Настоящая, полная, окончательная. Справедливость, которая изменит мир, чтобы такие, как Григорий, больше не умирали из-за трусости, а такие, как её отец, — из-за чести.

Рождение мстителя

Анна встала. Её лицо было маской из льда. Слёзы высохли. На их месте была холодная, твёрдая, как алмаз, решимость.

Она посмотрела на своих друзей. На раненых. На мёртвых.

«Волконский сбежал», — её голос был тихим, но каждый в полуразрушенном соборе услышал его. В нём звенела сталь. — «Но он не сможет прятаться вечно. Я найду его. Я вытащу его из самой глубокой норы. Я уничтожу его. Я уничтожу всю его империю лжи и коррупции».

Она обвела взглядом руины собора.

«Я сожгу этот мир дотла, чтобы на его пепле построить новый. Мир, где честь — не пустой звук. Где справедливость — не товар, который покупают богатые и могущественные. Где жизнь одного честного человека стоит больше, чем стабильность, построенная на крови и лжи».

Она подняла магический кристалл с доказательствами. Он светился в её руке, как далёкая, холодная звезда.

«Это — наше оружие. Но не единственное».

Её взгляд упал на её клинки, на её руки, запачканные кровью.

«Мой танец ещё не закончен. Теперь это не танец мести. Это танец правосудия. Танец, который изменит этот прогнивший мир».

Конец главы (и части 4)

Анна стояла на руинах собора Святого Игнатия. Восходящее солнце пробивалось сквозь разбитые витражи, его лучи, преломляясь в дыму и пыли, окрашивали всё вокруг в кроваво-красный цвет. Эти лучи падали на её лицо, но не могли растопить лёд в её глазах.

В них не было отчаяния. Не было горя.

Была лишь абсолютная, непоколебимая, ледяная решимость.

Она больше не была жертвой. Не была изгнанницей. Не была беглянкой.

Она была бурей. И она только начинала свой путь.