Танец Клинков: Академия убийц

Глава 4. Первые уроки

Первый урок начинался с унижения.

Полигон встретил её сырой землёй, пахнущей дождевой водой и горечью прелых листьев. Серый утренний свет едва пробивался сквозь низкие тучи, делая мир чёрно-белым, лишённым полутонов. Тридцать теней в серых робах — третий курс — выстроились перед Мастером Борисом Железным. Он был похож на оживший валун, испещрённый шрамами-рунами, и его голос, казалось, сотрясал сам воздух.

— Пять кругов! — проревел он. — Последние десять молятся богам силы на отжиманиях!

И ад начался.

Анна рванула вместе со всеми, но её тело, тело Анастасии, предало её почти сразу. Это было не тело прима-балерины, отточенное годами адских тренировок, способное выдержать трёхчасовой спектакль. Это было тело запуганного, вечно голодного подростка. Лёгкие горели, будто в них плеснули кипящей смолы. Ноги, привыкшие к сцене, вязли в грязи, каждый шаг отдавался тупой болью в икрах.

Мир сузился до стука крови в висках и хриплого дыхания. Её обгоняли, оставляя за собой брызги грязи и презрительные смешки. Она видела спины — прямые, сильные, удаляющиеся. В этом простом беге была вся иерархия Академии: сильные летят вперёд, слабые глотают пыль.

— Быстрее, Теневая! — удар голоса Бориса хлестнул по ушам. — Враги не будут ждать, пока ты отдышишься! Мёртвые ассасины не получают жалованья!

«Боль — это просто сигнал, — билась в голове мысль из другой жизни, голос её старого хореографа. — Ты не сломаешься. Тело — инструмент. Заставь его работать».

Она стиснула зубы, игнорируя протестующие крики мышц. Она вспомнила свою последнюю роль — умирающего лебедя. Ту агонию, ту боль, которую она играла на сцене. Теперь это была не игра. Она добежала. Последней. Рухнула на колени, впиваясь пальцами в мокрую землю, задыхаясь, кашляя. Мир плыл перед глазами.

Силовые упражнения стали публичной поркой. Десять жалких отжиманий, когда другие делали пятьдесят. Ноль подтягиваний — унизительное, беспомощное висение на перекладине под хохот толпы. Тридцать приседаний, после которых ноги дрожали, как у новорождённого оленёнка.

Мастер Борис навис над ней, тенью закрыв серое небо.

— Теневая, ты — позор. Как ты дожила до третьего курса?

Она молчала, не в силах ответить. Ярость и стыд боролись в ней, создавая ядовитый коктейль. «Я выдержу, — шептала она себе. — Я стану сильной. Эта боль — лишь первая цена, которую я плачу».

Но потом началась растяжка. И мир перевернулся.

Там, где другие кряхтели и стонали, пытаясь дотянуться до кончиков пальцев, её тело расцвело. Она легко, словно выдыхая, опустилась в идеальный продольный шпагат. Затем, с той же грацией, в поперечный, её тело легло на землю, образуя совершенную линию. «Мост» — и её спина выгнулась в безупречную дугу, полную скрытой силы и элегантности.

Смешки стихли. На полигоне повисла изумлённая тишина. Студенты, ещё минуту назад видевшие в ней лишь слабость, теперь смотрели с недоумением, смешанным с завистью.

Даже Борис, казалось, был впечатлён. Он обошёл её, словно диковинного зверя, его взгляд был уже не презрительным, а изучающим.

— Гибкость… — протянул он, и в его грубом голосе прорезалось удивление. — Лучшая на курсе. Теневая, это твоё оружие. Запомните все! — рявкнул он, обращаясь к остальным. — Амплитуда движения рождает силу! Чем длиннее дуга вашего удара, тем больше Потока вы в него вложите!

Он снова посмотрел на Анну, и в его глазах блеснул странный огонёк — смесь расчёта и интереса.

— Но одной гибкостью сыт не будешь. Это как идеальная тетива на луке без стрел. Тебе нужна сила. Каждый вечер, после ужина, жду тебя здесь. Будем ковать из тебя ассасина. Или ты сломаешься.

Наказание? Или шанс? Анна не знала. Но она приняла его, кивнув. Она знала одно: она не сломается. Она уже ломалась однажды. Второй раз она этого не допустит.

Аудитория в Башне Ветров была похожа на внутренность гигантского черепа, расписанного тайнами. Стены покрывали диаграммы Потоков, формулы, начертанные на языке, которого Анна не знала, но который понимало тело Анастасии. Мастер Алексей Серебряный, похожий на древнего мотылька, порхал от одной схемы к другой, и его монотонный голос плел паутину знаний.

— …Поток — это ваша кровь. Совершенство — ваше сердце. Хореография — ваш разум. Свяжите их воедино — и вы станете оружием.

Для Анны это не было скучной лекцией. Это было откровением. Она поняла, почему её балет сработал. Это не было случайностью. Это был закон этого мира. Её жизнь, посвящённая поиску совершенного движения, дала ей ключ к силе, о которой она и не мечтала. Её пальцы летали по пергаменту, занося в тетрадь не только слова Мастера, но и собственные мысли, идеи, наброски будущих «боевых танцев».

— Но помните, — голос Алексея вернул её в реальность, — Поток не бесконечен. Каждое движение имеет цену. Истощите себя — и станете лёгкой добычей. Перейдёте черту — и ваш собственный Поток сожжёт вас изнутри.

«Анастасия была слаба, потому что была голодна, — осенило Анну. — Её Поток был на исходе. Это не проклятие её крови. Это проклятие её жизни».

Этот вывод, простой и страшный, перевернул всё. Она не была обречена. Ей просто нужно было выжить. По-настоящему. Есть досыта. Спать. Тренироваться. И тогда её Поток, её сила, вернётся.

Вечером её ждал зал Школы Кинжала. И Мастер Дмитрий Острый. Его холодные глаза не обещали ничего, кроме боли. И он сдержал обещание.

Тренировка была пыткой. Кинжал в её руке был чужим, мёртвым куском металла. Движения, которые показывал Дмитрий — резкие, колющие, полные скрытой агрессии — противоречили всей её природе. Её тело, привыкшее к плавности и грации, отказывалось их выполнять.

— Ты держишь его, как цветок, Теневая! — шипел Дмитрий, выбивая кинжал у неё из рук. — Это оружие! Им убивают! Ударь! Вложи в него ненависть!

Но она не могла. В её душе не было места для такой простой, животной ненависти. Её боль была сложнее, глубже. Её танец был о любви, о потере, о красоте, но не об убийстве.

— Безнадёжна, — вынес вердикт Дмитрий. — Тебе место в Школе Танцев, а не здесь!

Смех, прокатившийся по залу, ударил её, как пощёчина. Но в этой насмешке она услышала не оскорбление, а подсказку. «Школа Танцев… Да. Он прав. Только моя школа будет смертельной».

В конце занятия Дмитрий бросил ей в лицо приговор:

— Завтра — парные бои. Теневая, ты первая. Посмотрим, кто удостоит тебя чести стать своей первой лёгкой победой.

Он ушёл, оставив её одну посреди зала, разбитую, униженную, но с зародившимся в душе пламенем.

Ночью, в тишине своей каморки, она не спала. Тело болело, каждая мышца кричала. Но разум был ясен, как никогда. Она лежала на жёсткой кровати и смотрела в темноту, где, как на сцене, разыгрывалось её будущее.

План был прост и почти невыполним.

Первое: Выковать новое тело. Тренировки с Борисом станут её горнилом.

Второе: Найти свою сцену. Место, где она сможет тренироваться в тайне, превращая свой танец в оружие.

Третье: Стать теоретиком. Понять законы магии так же глубоко, как законы балета.

Четвёртое: Выжить. Просто выжить завтра.

Она встала и подошла к маленькому, зарешёченному окну. Луна, пробившаяся сквозь тучи, бросала на каменный пол бледный квадрат света. Это была её сцена.

Она медленно, превозмогая боль, встала в первую позицию. И начала свой танец. Не для публики. Не для славы. Для себя. Для выживания.

Она делала плие, чувствуя, как Поток лениво отзывается в её теле. Делала батман, и воздух едва заметно дрожал, оставляя в лунном свете призрачный серебристый след. Это была её магия. Тихая. Тайная. Смертельная.

Внезапно она замерла. За дверью послышался шорох. Едва уловимый, как дыхание мыши. Кто-то стоял там, в темноте коридора. И слушал.

Сердце Анны ухнуло вниз. Её поймали? Сейчас войдут, и её маленький секрет, её единственная надежда, будет раскрыт?

Она затаила дыхание, превратившись в слух. Шорох повторился. А затем под дверь проскользнул маленький, сложенный вчетверо клочок пергамента.

Шаги удалились, растворившись в тишине.

Дрожащими руками Анна подняла записку. Развернула. В лунном свете проступили несколько корявых, нацарапанных углём слов:

«Завтра. Бой. Бей в левое колено. Он хромает после вчерашнего».

Внизу не было подписи. Лишь маленький, едва заметный рисунок — крошечная, стилизованная веснушка.

Лика. Девочка, которой она вчера дала надежду, сегодня возвращала долг.

Анна сжала записку в кулаке. Она не была одна. В этой ледяной пустыне, в этом мире, где каждый был сам за себя, нашёлся кто-то, кто протянул ей руку.

Это меняло всё.

Она посмотрела на свои руки, на свои ноги. На своё слабое, измученное тело. А затем — на лунный квадрат на полу.

Завтрашний бой всё ещё казался приговором. Но теперь у неё был не только план. У неё была цель. И крошечный, почти невидимый лучик надежды. А для балерины, привыкшей танцевать на острие боли, этого было более чем достаточно.